5. Два подхода к решению проблем социального страхования

Обратимся к общим методическим посылкам. В теории менеджмента выделяются два принципиальных подхода к решению социально-экономических проблем. Первый — программно-целевой, «ме­ха­ни­чес­кий», который построен на подчинении системе тех подсистем управляемого объекта, которые прямо «не работают» на заданную цель. Такой подход достаточно привычен для отечественных академических разработок. Формулируется задача, перебираются возможные решения. Остановившись на одном варианте, создают для него определенное «программное обеспечение» — теоретическое, прикладное, организационно-методическое.

Второй подход основан на выявлении как «органических» особенностей управляемого объекта, в том числе этнических, историко-культурных, социально-психологических стереотипов данного общества, так и, не в последнюю очередь, невостребованного потенциала, человеческого фактора, возможности творческого саморазвития социальных групп и индивидуумов при решении насущной проблемы.

Исследователи обращают внимание на теоретическую возможность и практическую целесообразность проведения, в определенных ситуациях, политики невмешательства при «органическом» решении задач управления. «Вполне допустима и такая крайность, как созерцательность, отказ от активных действий (не путать с уклонением) или запрет на определенные виды действий в расчете на механизмы авторегулирования или на то, что характер самих проблем изменится в процессе того, как мы «уживаемся» с ними». Заметим сразу, что подобная тактика в отношении социального страхования попросту нереальна. 90-е годы нашего столетия показали, что существующую систему соцстраха нельзя «оставить в покое», предоставить самой себе. Именно поэтому Фонды обязательного страхования были подчинены правительству, а с 1997 г. консолидированы в федеральном бюджете. Система беспроцентных правительственных займов из внебюджетных социальных фондов практиковалась и до того.

Нечто весьма похожее происходило и после Октябрьской революции. Один из ведущих специалистов по социальному страхованию Н.А. Вигдорчик писал, что в России соцстрах мог бы развиваться уже и в достаточной мере самостоятельно, имея для того необходимую систему самоуправления. Роль государства могла бы сводиться лишь к изданию, время от времени, уточняющих законодательство «новелл», фиксирующих положения, сложившиеся в ходе практической деятельности, и предупреждающих возможное возникновение злоупотреблений. Иначе говоря, был осуществлен «органический подход» к управлению соцстрахом. Но революционные процессы в стране резко сменили общественную парадигму.

Современные исследователи, в большинстве своем, склоняются к программно-целевому решению проблем социального страхования (например, Н.Н. Гриценко). Этот подход привлекателен возможностью активного применения новейших экономико-математических методов, а также плановостью, которая была и остается в числе отечественных стереотипов, наконец, своей программируемой конкретикой. Известно, что своевременная реализация даже локальной цели производит весьма благоприятное впечатление в обществе (даже если потом оказывается, что результат был достигнут за счет потерь в сопредельной сфере, иногда значительных).

Однако программно-целевой, «тейлористский» подход к решению управленческих задач в переходный период сталкивается с рядом проблем. Сила и слабость этого подхода, его уязвимость — в ставке на перспективу.

Кроме того, в сегодняшней отечественной практике так или иначе используются заимствованные модели развития. Поэтому вполне справедливым представляется замечание одного из исследователей, что какими бы методами мы ни пытались достичь желаемого, «конечное, будущее состояние управляемого объекта привносится извне, в данном случае как модель развитого общества (то есть уже прошедшего свой путь соседа по планете). Какими бы благими пожеланиями не было вызвано нормирование положительного примера, остается без ответа кардинальный вопрос: почему и как этот положительный пример утвердил себя? Таким образом, собственное время управляемого объекта (связь прошлое — настоящее — будущее) разрывается не путем внутренней трансформации, а путем внешнего управляющего воздействия».

Это приводит к вопросу: каковы пределы управленческого вмешательства? Очевидно, что в пору активных реформ демократизм в управлении явно ограничен, решения и их последствия связаны весьма неопределенными и далеко не всегда предсказуемыми функциональными отношениями. Благополучное решение текущей проблемы (например, поддержание на прежнем уровне социальных выплат) может быть попросту не замечено, зато всякий срыв порождает активную негативную реакцию в обществе.

Поэтому неудивительно, что некоторые исследователи пытаются найти ответ в зарубежных разработках «деятельностного подхода». Последний предполагает преодоление кризиса за счет внутренних резервов системы, а для этого — активную автономизацию ее элементов, активное формирование новых субъектов с включением их в систему. Процесс управления учитывает, что «живые системы» способны производить нечто, чего прежде не было, и потому не поддаются тотальному научному просчитыванию.

Такая схема, производящая в общем вполне благоприятное впечатление, может, однако, совершенно иначе проявить себя в конкретной исторической ситуации. В период активных реформ в России 90-х годов можно было видеть, как в системе социального страхования происходило выделение новых автономных элементов и включение их в общий процесс. Речь идет о создании трех, кроме Фонда социального страхования, внебюджетных фондов.

 Своя логика в этом, безусловно, была. Фонд занятости был призван решать проблему, которой прежде (во всяком случае, в таких объемах и формах) не существовало. Фонд медицинского страхования был необходим в связи с неизбежным реформированием системы здравоохранения. Пенсионный фонд реформируется в целях преобразования его из сферы социального обеспечения в систему развитого социального страхования. Не будем сейчас говорить о том, насколько успешно в данный момент реализуется исходный замысел. Трудно было бы ожидать, что при разрегулированном государственно-общественном механизме все здесь пойдет гладко. Обратим внимание на другое. Исполнительная власть, вернув себе традиционную в советский период возможность распоряжаться страховыми средствами, тут же воспользовалась этим, причем в полном согласии с их страховой природой. Фонды, вернее, их бюджеты, были корреспондированы: из соцстраховского бюджета гасились долги по пенсиям, из страховых средств финансировались программы занятости и т.п. Однако возмещение средств внебюджетным фондам из бюджета (возврат долгов) постоянно снижалось.

Все это вполне укладывается в изложенные выше схемы действия государства в сфере социальной защиты: правительство ликвидирует «провалы», проводит гибкую оперативную мобилизацию «свободных средств», учитывает сиюминутные приоритеты.

Разберем для примера такой факт, как использование средств Фонда социального страхования для выплаты пособий лицам, пострадавшим от аварии на Чернобыльской АЭС. Согласно законодательному акту, «чернобыльцы» подлежат обязательному бесплатному страхованию от ущерба, вызванного радиацией. Компенсация должна идти по линии социального обеспечения, которое, в отличие от системы соцстраха, не предполагает предварительного аккумулирования средств. В бюджете (и без того дефицитном) средств не находилось. «Чернобыльцы» были переведены на оперативное (с последующей предполагаемой компенсацией занятых средств) содержание за счет средств Фонда социального страхования. Таким образом, государство определило приоритетность именно данной «группы риска». В этом были свои и этические, и политические резоны. В общем, государство проявило себя по отношению к системе обязательного страхования так, как проявляло и прежде. Особенность переходного периода сказалась в том, что, несмотря на эту меру, в 1997 г. разразился скандал с невыплатами «чернобыльцам» Тульской губернии, причем объяснить, почему так произошло, не смог даже тогдашний министр финансов РФ.

За разъяснением таких явлений обратимся к теоретикам социальной конфликтологии. Так, скажем, классик этого направления — итальянский социолог г. Моска выделил следующие способы разрешения конфликтов, которыми пользуются правящие элиты: отрицание конфликта; локализация конфликта ввиду его взрывоопасности; разрушение конфликтной ситуации в ее основе; наконец, тотальные репрессии. Очевидно, что в современной российской практике мы имеем дело с широким применением первых двух методов. Однако, как утверждает один из современных отечественных исследователей, поскольку мы живем в мире разрушенных старых стереотипов и еще не сформировавшихся новых, в период, когда в связи с радикальными социально-экономическими реформами «нарастают турбулентные потоки в социальной сфере», когда многие социальные явления обусловлены рядом причин, причем «нелинейно», «элиты ошибочно прибегают к устранению симптомов, а не причин, что еще более усугубляет ситуацию».

Как отмечает тот же автор, к катаклизмам может привести и смешение теории управления социальными процессами с технологией управления. Технология может казаться результативной, но приводить к последствиям, прямо противоположным поставленной цели в тех случаях, когда она является непосредственной производной политических амбиций. В годы гражданской войны социальное страхование целенаправленно адресовалось определенным группам, позднее ориентировалось на диктатуру пролетариата, на индустриализацию страны и т.п. Но в этих случаях соцстрах выступал как производная политической доктрины и был по-своему результативен. Демонстративная поддержка бедствующих, а это явление характерно для истории социального страхования, имеет иную природу. Она локальна (а другой при дефиците средств и быть не может; в иной же ситуации она уже не демонстративна, а доктринальна), потому, как правило, не просчитана, не продумана, является не лечением, а кратковременной анестезией, лишь усложняющей постановку диагноза.

Д.С. Клементьев в этой связи приходит к такому выводу: «В современных моделях социального управления дезинтегрированными комплексами (системами) важную роль должны играть не футурологические концепции технологического детерминизма, русифицированного неоконсерватизма». Сущность последнего термина автор, правда, не раскрывает. Однако именно «русским неоконсерватизмом» можно назвать разработку академика РАН Д. Львова.

Заканчивая предварительный обзор принципиальных особенностей системы социального страхования и концепций, связанных с историей и реформированием этой сферы, хочется привести весьма отличную от других стратегическую концепцию современного российского исследователя, который предлагает во многом принципиально иную экономическую и организационную структуру системы социальных гарантий и соответствующих внебюджетных фондов. Речь идет о системе национального имущества и национального дивиденда.

По этой схеме источником национального дивиденда, который призван обеспечить социальные гарантии, становится часть национального имущества. Это природные ресурсы и те предприятия добывающих отраслей, а также энергетики, транспорта, связи и др., которые остались в собственности государства и способны в перспективе приносить доход. Они сдаются в аренду предпринимателям на конкурсной основе. Схема начинает работать, разумеется, лишь при условии, что правовая основа и сами объекты эксплуатации дают возможность предпринимателю извлекать значительную прибыль для себя и платить высокую аренду. Специальный закон регулирует распределение этой платы за пользование национальным имуществом, предоставленным предпринимателю, таким образом, чтобы она принадлежала всем гражданам «в равных долях» и поступала к ним «в той или иной форме». Причем самостоятельные решения исполнительной власти относительно того, как и в каких формах распределять национальный дивиденд, должны быть исключены.

Д. Львов решительно отделяет ту часть «национального имущества», которая обеспечивается прямыми и косвенными налогами и инвестируется государством в некоммерческие предприятия и организации, от той, которая отдана в эксплуатацию ради извлечения «национального дивиденда». Последняя является источником личного дохода всех граждан. В отличие от первой части национального имущества инвестиции во вторую его часть осуществляются либо частными лицами, либо самими распределителями национального дивиденда — внебюджетными фондами.

Конечно, в известной мере все это выглядит как социальная фантастика и невольно напоминает печально известный ваучер. Но знаменательно, что Д. Львов включает в свою схему как важнейший элемент идеологическую доминанту. Она связана с определенным пониманием социального риска, в который вовлечена вся страна в переходный период. Д. Львов предлагает сделать общественным достоянием установку: «Спасутся или все, или никто». При этом он опирается на российские традиции коллективизма, причем коллективизма терпимого. Эта традиция, получив реальное экономическое воплощение в государственно-рыночной форме, может стать, по мысли автора, достоянием и западного мира, решающего во многом те же проблемы приоритета человеческих ценностей и глобального выживания.

Нельзя не заметить, что в какой-то мере в схеме Д. Львова используется и опыт «тоталитарного» государства, однако при этом предполагается, что пользователь обладает большими правами. Принципиальным отличием ее и от прежней, и от нынешней экономической схемы является возможность предпринимателя получать доход от государственного (национального) имущества не только наравне со всеми, но и в качестве экономического субъекта-пользователя.

Внебюджетные фонды, в свою очередь, приобретают в какой-то мере независимый источник дохода. «С правовой точки зрения эти фонды могли бы быть организованы в форме так называемых публичных корпораций с особым статусом. В развитых странах эта форма известна, — указывает Д. Львов, — и ее не надо путать с предприятиями со смешанным участием государственного и частного капитала. Россия способна внести в этот опыт свое творчество, развивая коллективные формы самоуправления публичными корпорациями, особенно на региональном и местном уровне».

В этой схеме, разумеется, немало спорного, да и попросту не разъясненного, хотя бы по части величины указанного национального дивиденда. Ведь автор концепции рассматривает национальный дивиденд как главное экономическое звено в системе социальных гарантий, а способен ли он стать таковым по своим объемам?

Схема интересна прежде всего тем, что здесь проявляется и социальная природа источника социальных гарантий, и общая, хотя и в разной степени, система рисков. В чем-то эта ситуация возвращает нас к страховым товариществам и страховым округам России начала века, где участниками были и наемные работники, и предприниматели, и государство. Сложность, однако, состоит в том, что постепенное введение такой схемы пользования частью национального имущества вряд ли может быть существенно заметным для каждого гражданина страны, а одномоментное внедрение новой схемы может быть попросту неэффективным, если не вредным.

На постановочном, теоретическом уровне те же проблемы пытаются решить экономисты Р. Гринберг и А. Рубинштейн. Они предлагают новую аксиоматику рыночных отношений, позволяющую решить, является ли финансирование социальных расходов социальной уступкой или это естественное требование рынка? Не мешает ли социальная ориентация собственно экономическому росту? И вообще, так ли необходимы обществу социальные реформы, особенно в переходный период?

Несмотря на парадоксальность такой постановки вопроса и, вроде бы, очевидность ответа, тем не менее, смысл в его постановке имеется. Во всяком случае, некоторые авторы приходят к выводу, что стабильность, т.е. неизменность структуры социальной политики, является в определенной степени залогом успешного развития рыночной экономики. С этим можно было бы согласиться, но изменения в экономических отношениях самым непосредственным образом сказываются на политических отношениях, а те в свою очередь оказывают влияние на характер социальной политики. Все в мире взаимосвязано и не всегда так, как нам хотелось бы.

Р. Гринберг и А. Рубинштейн настаивают на констатации такого явления, как социализация самих субъектов рынка, наличие у них неэкономических целей и собственно социальных мотиваций. Авторы утверждают: «...В любом обществе генетически существуют силы, направленные на его самосохранение, на обеспечение стабильности его структуры и отдельных элементов». Это явление исследователи определяют как социальный иммунитет. В частности, он проявляется в стремлении устранить напряжение в обществе, вызываемое появлением маргинальных элементов. Снятие напряжения должно идти по двумя линиям: поддержка маргиналов и профилактика социального иммунитета. Последняя включает такие направления, как стимулирование формирования среднего класса, развитие благоприятной культурной и экологически благополучной среды, просветительская и здравоохранительная деятельность.

Экономически это выражается в принципе двойственной полезности товаров и услуг. Это означает, что социальная полезность производимых в государстве товаров и благ не сводится к простой сумме индивидуальных потребностей, они полезны и для конкретной социальной группы, и для общества в целом. Такой и должна быть большая часть производимого. Более того, авторы допускают существование деятельности, которая приносит исключительно социальную (а не индивидуальную), или преимущественно социальную, пользу. И вот здесь встает вопрос о целесообразности и ее пределах: «...Особенностью социальной полезности любого блага является специфичность соотношения между его общей и предельной полезностью... При увеличении выпуска данного блага до определенного уровня его социальная полезность остается неизменной, затем возникает пороговый эффект, когда потребление блага маргинальной группой достигает установленного социального стандарта. Это кажется достаточным, чтобы вывести понятие предельной социальной полезности...».

Ситуация усложнена тем, что экономический сектор, производящий блага с преимущественно социальной полезностью, страдает комплексом неполноценности: цены на факторы производства растут, как правило, быстрее, чем цены на конечный продукт. Поэтому и необходим здесь «государственный интервенционизм» — общественная поддержка производства и потребления такого рода благ. Государство выступает в этой сфере как полноправный участник, субъект рыночных отношений (в отличие от концепции государства — тушителя пожаров и ликвидатора «провалов»). Индивидуальную ценность этих благ (услуг, товаров) оплачивает сам потребитель, общественную их ценность компенсирует государство.

Рассмотрим эти положения применительно к системе социального страхования. Вне всякого сомнения эта система появилась при государственной поддержке и как проявление «социального иммунитета». Практически изначальна и его рыночная природа (учет рисков, ранжирование их, долевое участие субъектов и проч.). Вполне можно согласиться и с предложенной формулой определения «предельной полезности». Действительно, в идеале, скажем, компенсация потери трудоспособности и затрат на лечение должна производиться не в ограниченные сроки, а до того момента, как маргинал возвратится в строй, или же пожизненно в случае инвалидности.

Немаловажно и такое обстоятельство: средства социального страхования являются благом, производимым на предприятиях и в иного рода организациях, имеющих коммерческое значение. Если следовать схеме, предложенной В. Гринбергом и А. Рубинштейном, то действительно индивидуальная полезность этих благ оплачивается самими работниками, их трудом. Однако оплачивает ли государство их социальную полезность? И должно ли оно это делать?

В отечественной истории было разное. Государство могло дотировать (в случае необходимости) соцстраховский бюджет в пору формирования самой системы. В советское время оно практиковало и изъятие в бюджет годовых излишков и одновременно устанавливало и регламентировало долевое участие хозяйствующих организаций, профсоюзов в содержании объектов материальной базы соцстраха (из соцстраховского бюджета обеспечивалась 1/4 часть финансирования детских оздоровительных лагерей и 1/2 санаторно-профилактических учреждений).

В годы военного коммунизма соцстраховские средства стали частью госбюджета и использовались в соответствии с требованиями времени, как их понимала государственная власть. В известной мере схожая тенденция проявляется и ныне. В этом смысле подтверждается тезис, что государство выступает со своим интересом как самостоятельный полноправный участник рыночной экономики.

В наши дни специалисты, разрабатывающие финансово-правовые основы социального страхования (в сравнении со страхованием вообще), отмечают следующее: «Большая часть договоров страхования заключается на основе свободного волеизъявления сторон... Однако в известных случаях, когда компенсация ущерба и участие в этом страховой организации представляет общественный интерес и необходимость, степень свободы сторон договора страхования существенно ограничивается»; «социальная значимость проводимых видов социального страхования предполагает также, что реализация права потерпевших на получение выплаты из фонда не должна зависеть от платежеспособности субъекта, который проводит страхование. Достаточность средств для осуществления выплат зависит от размера страхового взноса и сбалансированности между поступлениями и выплатами, однако государство несет обязанности по пополнению средств страхового фонда в случае недостатка средств. Поэтому средства фондов социального страхования и являются государственными...». Исследователь отмечает, что в эпоху государственного монополизма возникло (и до сих пор бытует) убеждение, что обязательное страхование возникает в силу закона, а не договора. Однако даже при максимальной правовой доминанте государства страховые правоотношения являются результатом договора между страховой организацией (страховщиком) и страхователем. Поэтому, например, государство (как страховщик) могло брать пени за задержку страховых взносов с предприятия (организации), являвшегося страхователем.

В нынешней ситуации исследователи проблемы констатируют: «Правительственные структуры по закону не ответственны за уровень материального обеспечения застрахованных (в случае наступления их временной или постоянной нетрудоспособности) и за эффективность использования страховых средств внебюджетных фондов. Очевидно поэтому они заинтересованы в сохранении существующего положения и замораживании реформы обязательного страхования».

Проявилась и другая тенденция — сокращение средств на развитие (а по сути, и на поддержание) социальной сферы. Поскольку общая сумма средств, выделяемых на эти нужды, не утверждается парламентом, то она на 80% зависит от того, какая финансовая ситуация складывается в конкретном регионе. Такая политика отразилась на социальной инфраструктуре приватизированных предприятий. Регионам предложили взять социальные объекты в собственность. В случае нехватки средств на их содержание предложено договориться с предприятиями о совместном финансировании этих объектов. Но предприятия не спешили вступать в договор о финансировании того, что им уже не принадлежит. В результате социальная инфраструктура пошла «с молотка» и в большинстве своем была перепрофилирована.

В заявлении Правительства и Центробанка РФ «О среднесрочной стратегии и экономической политике на 1996 г.» в пункте 53 было высказано предложение о прекращении выплат из бюджета Фонда социального страхования на санаторно-курортное лечение. Аналогичные предложения вошли в проект реформы социального страхования, подготовленный группой, созданной при правительстве.

Речь, по сути, идет о сокращении возможных расходов по фонду соцстраха (но не о снижении страховых тарифов). Однако перечень расходных статей социального страхования имеет принципиальное значение. В последние годы в специальной литературе проскальзывали упреки в адрес морально устаревшей системы льготных путевок как своего рода «принудительного туризма», когда государство (профсоюзы?) поддерживало тем самым объекты, в которых было заинтересовано. Если допустить, что отчасти справедливы такие утверждения, то и при этом они не могут стать основанием для закрытия этой расходной статьи.

Сеть санаторно-курортных учреждений, профилакториев и т.п. не является фактом социальной политики исключительно советского периода. В терминах новейшей рыночной экономической теории, предложенных В. Гринбергом и А. Рубинштейном, это как раз часть «профилактики социального иммунитета». Мы, разумеется, не говорим о реальном нынешнем состоянии лечебно-оздоровительных объектов, относившихся к системе социального страхования. Их уровень никогда не был высоким, а в последнее десятилетие вся система такого рода объектов находится в состоянии перманентного кризиса. Но здесь можно выделить два принципиальных момента, позволяющих лучше понять природу социального страхования: во-первых, в какой степени деятельность системы социального страхования подразумевает создание собственной материальной базы, развитой инфраструктуры; во-вторых, как эта система вообще соотносится с здравоохранением и медицинским обслуживанием в самом широком смысле слова.

При рассмотрении того, какие риски должна учитывать система социального страхования, особое место занимает вопрос о выплатах по беременности, родам, а также о социальной поддержке материнства и детства. Исторически сложилось так, что выплаты по беременности и родам оказались в числе соцстраховских фондов, словно это болезнь или несчастный случай. На самом деле эти выплаты — скрытый государственный налог в целях проведения определенной демографической политики. Собственно говоря, демографическая политика и может быть только государственной (или семейной), но отнюдь не профсоюзной, не предпринимательской и не политикой трудового коллектива.

Не случайно выплаты, относящиеся к «страхованию» материнства и детства, идущие из страхового фонда, соразмерны «риску», т.е. более или менее адекватны потере трудоспособности и определенным затратам, приходящимся на этот период. Что же касается собственно бюджетных пособий на подрастающих детей (до достижения ими определенного возраста), то в литературе, посвященной данному вопросу, выплаты этих пособий, как правило, характеризуются как распыление средств, которые, при целевом направлении их, помогли бы решить какие-то задачи, например, обеспечить поддержку бедствующих матерей.

Феноменом переходного периода (который, кстати сказать, и можно изучать только по аномальным проявлениям, поскольку в остальном все слишком запутано) является и предоставленное предприятиям и организациям право выплачивать пособия матерям, находящимся в отпуске по уходу за ребенком, в дополнение к тем мизерным пособиям, которые до 1998 г. непосредственно выплачивались организациями, а теперь — по месту жительства, но компенсировались из бюджета субъектов РФ. Особенность этого феномена состоит в том, что такие добровольно выплачиваемые пособия приравнены к заработной плате, входят в соответствующий фонд, и на них распространяются все налоги и начисления в полном объеме. Получается, что государство предоставило предпринимателям или совокупным владельцам право благотворительной деятельности, адресованной матерям, и одновременно обложило это право значительной податью.

Что из этого могло выйти, совершенно понятно: одни организации не могут осуществлять такие выплаты, другие не хотят.

В дореволюционной практике соцстраха вопросы социальной защиты семьи рассматривались в иной плоскости. С одной стороны, предприниматели настаивали на ранжировании компенсации потери трудоспособности семейными рабочими и холостыми. Компенсация, полученная последними, должна была в верхних своих пределах значительно уступать той, что выплачивалась первым. С другой стороны, до принятия страховых законов 1912 г., на тех предприятиях, где владельцы обеспечивали бесплатное лечение рабочих, этой же льготой могли пользоваться зачастую и члены их семей. Закон предоставил это ведению больничных касс — и в плане выделения средств, и в отношении самого права пользования. Однако расходы на лечение семей работников — участников касс регламентировались: эта расходная статья не должна была превышать 1/3 бюджета кассы. И все же радетели социального страхования рекомендовали рабочим использовать эту возможность, в противном случае расходы, связанные с лечением могли лечь тяжелым бременем на семейный бюджет.

Вопросы, как видим, совершенно иного порядка. Не случайно, что современные исследователи проблем социальной защиты семьи нередко предлагают рекомендации, которые сводятся к требованию прямого бюджетного финансирования демографической политики. Л. Ржаницына и г. Сергеева, опираясь на базу социологических данных, считают наиболее отвечающим социальному спросу и ожиданию введение базового индексируемого пособия для всех матерей, независимо от уровня обеспеченности, увеличивающегося с возрастом ребенка. Среди побудительных причин введения пособия на детей называют и такую: увеличение льгот для матерей делает их «невыгодными» работницами, что приводит к дискредитации женского труда. Результат (особенно для «материнских семей», где женщина — единственный кормилец, а таких семей в России сегодня 20%) может быть только тот, что женщина будет соглашаться на любую работу, отказываясь от всяческих льгот, только ради того, чтобы выжить.

Единое и финансово достоверное пособие для матерей, считают исследователи, — «мощное средство профилактики бедности как среди занятых, так и среди безработных. Вторым аргументом в пользу всеобщности пособий на детей служит действующая система распределения, для которой характерна высокая доля налогов с предпринимателей и наемных работников, высокие страховые тарифы». Это значит, что субъекты — источники бюджетных поступлений также должны иметь право на пособие из бюджета, иначе может стать привилегированным положение неработающих, получающих «премию за деятельность».

Социальное обеспечение матерей — а речь по сути идет именно о них — не должно, видимо, полностью исключать и их социального страхования. Как мы уже говорили, оно может иметь разные формы. Страхование, транслируемое через работника-кормильца, разумеется, вполне органично. Традиция соцстраховских детских оздоровительных лагерей достаточно глубока, и хотя бы уже по этой причине вряд ли от нее стоит отказываться. Речь может идти о создании более логичной модели, если только это не приведет к непоправимым потерям ныне существующих средств социальной поддержки материнства.

Мировой опыт свидетельствует, что основными видами социального страхования, которые обеспечивают приемлемый и высокий уровень социальной защиты, являются:

- страхование пенсий (по старости и по инвалидности в результате общих заболеваний и от несчастных случаев в быту и на транспорте);

- страхование на случай болезни (общие заболевания, от несчастных случаев в быту и на транспорте);

- страхование от несчастных случаев на производстве (производственный травматизм и профессиональные заболевания), которое предусматривает страхование временной и постоянной утраты трудоспособности;

- страхование на случай безработицы;

- медицинское страхование.

Что касается пособий малоимущим семьям, по беременности и родам, инвалидам с детства, то эти виды социальной защиты не являются страховыми по своей природе и обеспечиваются, как правило, через систему социальной помощи (вспомоществования), а также через другие государственные социальные программы.