III. СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДЪЯВИТЕЛЬСКИХ ЦЕННЫХ БУМАГ

Предъявительская бумага, как и любая другая ценная бумага, не представляет собой вещи, «qu'on aime pour lui-meme». Она обязана своей ценностью не материалу, из которого изготовлена, а тому праву, которое в ней воплощено53. Содержащееся в ценной бумаге на предъ­явителя субъективное гражданское право может быть обязательственным, вещным или корпо­ративным.

Чаще всего предъявительская бумага выступает носи­телем обязательственного права. Обязательственно-пра­вовое содержание имеют облигации, депозитные и сбе­регательные сертификаты банков, государственные каз­начейские обязательства, банковские сберегательные книжки и т. д.

Российское право не знает предъявительских бумаг с исключительно вещно-правовым содержанием. Но ему известны товарораспорядительные документы на предъ­явителя, в частности предъявительские коносаменты, ко­торые соединяют в себе природу обязательственно-пра­вовой и вещно-правовой бумаги. В коносаменте выражено право на получение груза после завершения перевозки (ч. 1 ст. 37 Основ). Вместе с тем коносаменту присущи вещно-правовые функции, так как передача вещного пра­ва на представленные им товары осуществима лишь по­средством передачи самого этого документа. Отсюда сле­дует, что коносаменты являются носителями не только обязательственных, но и вещных прав, в силу чего они могут быть отнесены как к обязательственным, так и к вещным ценным бумагам54.

53 GierkeO. Op. cit. S. 106.

54 НерсесовН.И. Торговое право. М., 1896. С. 160; GierkeO. Op. cit. S. 123.

Право членства в корпорации составляет содержание акции. Правда, в п. 43 Положения об акционерных об­ществах акция определяется как ценная бумага, «удо­стоверяющая право собственности на долю в уставном капитале общества» (разр. моя. — Е. К.). Од­нако это определение, сформулированное несведущими в юридических вопросах лицами, не выдерживает кри­тической проверки.

Согласно п. 35 того же Положения уставный капитал общества состоит из оговоренного числа акций с одина­ковой номинальной стоимостью. Следуя этому пункту, необходимо признать, что доля уставного капитала также выражается в известном числе акций. С учетом сказан­ного содержащаяся в п. 43 формулировка развертывается в следующее определение: акция — это ценная бумага, удостоверяющая право собственности акционера на оп­ределенное число акций. Не останавливаясь на тех по­роках этого определения, которые безразличны для нашей цели, например на утверждении, будто акционер может обладать акцией только на праве собственности, — если бы дело обстояло таким образом, то ни один из субъектов права полного хозяйственного ведения никогда не смог бы стать акционером, — подчеркнем лишь интересующий нас момент: из того обстоятельства, что акция является собственностью акционера, — а только этот факт и фик­сирован в данном определении, — отнюдь не следует, что она имеет вещно-правовое содержание, поскольку право на акцию (Recht am Papier) и право, вытекающее из акции (Recht aus dem Papier), это далеко не одно и то же.

Далее, вопреки формулировке п. 35 Положения об акционерных обществах, уставный капитал представляет собой не определенное число акций, а определенную сумму мысленно представляемых, или идеальных, денег, соответствующую сумме номинальных стоимостей всех выпускаемых акций. Не подлежит никакому сомнению,

что доля идеальной, существующей лишь в представле­нии суммы денег не может выступать объектом права собственности. Столь же ясно и то, что акция не способна удостоверять право собственности акционера на какие-либо материальные объекты, например переданные им обществу в форме вклада, ибо последний входит в состав акционерного имущества, которое принадлежит обществу в целом (ст. 14 Закона «О собственности в РСФСР»55), а не по долям каждому из его участников в отдельности.

Таким образом, рассматриваемое определение не име­ет абсолютно ничего общего с действительностью и не дает основания трактовать акцию в качестве вещно-правовой бумаги. Будучи объектом вещного права, акция воплощает в себе не право на вещь, а право членства в корпорации56 и, следовательно, является корпора­тивной ценной бумагой.

Как уже было отмечено, в подавляющем большинстве ^предъявительских ценных бумаг заключены обязатель­ственные права. Поэтому мы должны познакомиться с содержанием этих прав поближе.

Содержание обязательственного субъективного права определяется структурой общественного отношения, на­правленного на удовлетворение интереса управомоченного лица. Представляя собой действительный процесс совершающегося взаимодействия его сторон, это отноше­ние внутренне расчленено на действия одной и действия другой стороны. При этом каждая из них может осуще­ствить только ту часть общей совокупной деятельности,

55 Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР. 1990. № 30. Ст. 416.

56 LehmannK. Op. cit. S. 527; TuhrA. Der Allgemeine Teil des Detschen Biirgerllchen Rechts. Leipzig, 1910. Bd. I. S. 542. Anm. 5;

Jacobi Е. Op. cit. S. 214ff., 469; Cosack К. Lehrbuch des Handelsrechts. Stuttgart, 1923. S. 498; Enneccerus L., KippTh., WolffM. Op. cit. Bd. I. Abt. 1. S. 297; Kurzkommentar Biirgerliches Gesetzbuch. S. 768, 769.

необходимой для реализации интереса, которая вопло­щается в ее собственных действиях. Но для того чтобы интерес мог быть удовлетворен, его носитель должен иметь возможность распоряжаться всей совокупной дея­тельностью сторон, т. е. как своими, так и чужими дей­ствиями контрагента, которые сам он совершить не в состоянии. Отражением и следствием этого служит то обстоятельство, что обеспечивающее удовлетворение ин­тереса субъективное право с неизбежностью расчленяется на два правомочия: 1) возможность совершения оп­ределенных действий самим управомоченным и 2) воз­можность управомоченного требовать определенного по­ведения от обязанного лица.

Проиллюстрируем сказанное на примере субъектив­ного права кредитора в заемном обязательстве. Заключение договора займа, предполагающее передачу денег (или ве­щей, определенных родовыми признаками) одним лицом и принятие их другим лицом, приводит к реализации интереса заемщика в получении упомянутого имущества и одновременно порождает у заимодавца интерес в сво­евременном погашении долга договорным контрагентом. Удовлетворение интереса заимодавца опосредствуется, как минимум, двумя действиями, аналогичными тем, ка­кими был реализован интерес заемщика, но с обратной направленностью, а именно: действием должника по пе­редаче (возвращению) долга и действием кредитора по его принятию. Сообразно с этим субъективное право за­имодавца включает в себя два правомочия — правомочие требовать возвращения долга и правомочие принять долг, каждое из которых имеет своим материальным содержа­нием действие соответствующего участника договора и реализуется действием именно этого субъекта57.

57 В этой связи трудно согласиться с О. С. Иоффе, который трактует действия заимодавца по принятию долга как средство реализации при­надлежащего ему правомочия требования (см.: Иоффе О. С., Щар-

Иную позицию по вопросу о содержании обязатель­ственных прав занимает С. С. Алексеев. Опираясь на предположение, будто в обязательственном правоотно­шении интерес кредитора всецело удовлетворяется поло­жительными действиями должника, автор приходит к выводу, что содержание любого обязательственного права сводится лишь к одной возможности — правомочию тре­бовать предписанного поведения от обязанного лица58. Однако при более глубоком проникновении в дело С. С. Алексеев нашел бы, что, когда должник, совершая предписанные ему действия, предлагает кредитору ис­полнение, он создает для него только возможность удов­летворения интереса, которая еще не совпадает с его фактическим удовлетворением. Для того чтобы последнее могло состояться, одних действий должника явно недо­статочно. Фактическое удовлетворение интереса креди­тора наступит лишь после того, как он примет предло­женное ему исполнение. Таким образом, реализация ин­тереса кредитора обусловливается совершением, по мень­шей мере, двух действий — предложением и принятием исполнения, которые разделены между двумя контраген­тами. Но поскольку действие кредитора по принятию

городский М. Д. Вопросы теории права. М., 1961. С. 228). Реализация указанного правомочия предполагает совершение действий по возвра­щению долга (предложению исполнения), которые сам заимодавец совершить не в состоянии, ибо возвратить долг самому себе нельзя. Следовательно, осуществление правомочия требования действиями за­имодавца невозможно. Принимая предложенное заемщиком исполне­ние, заимодавец реализует не правомочие требования, а входящее в состав его субъективного права правомочие на принятие долга (см.:

Крашенинников Е. А. Структура субъективного права//Построение правового государства: вопросы теории и практики. Ярославль, 1990. С. 6).

58 Алексеев С. С. Механизм правового регулирования в социали­стическом государстве.. М., 1966. С. 132—135. Этот взгляд разделяют и некоторые другие цивилисты (см., например: Иоффе О. С. Спорные вопросы учения о правоотношении//Очерки по гражданскому праву. Л., 1957. С. 41).

исполнения есть необходимый момент деятельности, на­правленной на реализацию его интереса, то опосредст­вующее эту деятельность субъективное право не может не предоставлять кредитору, наряду с правомочием тре­бования, правомочие на принятие исполнения, предло­женного должником.

Гораздо более правильный подход к проблеме выражен С. С. Алексеевым в работе «Общая теория социалисти­ческого права». По сравнению с указанным выше сочи­нением он обращает здесь внимание на то, что в граж­данско-правовых обязательствах интерес управомоченного лица удовлетворяется не только положительными дей­ствиями должника, но также и действием самого кредитора, которое состоит в требовании, обращенном к должнику59. Однако С. С. Алексеев не объясняет, как это действие соотносится с материальным содержанием пра­вомочия требования. Из отстаиваемой автором трактовки обязательственных прав вытекает, что фиксированное им действие охватывается материальным содержанием при­надлежащего кредитору правомочия требования и, стало быть, служит средством осуществления этого правомочия. Но подобный вывод не соответствует действительному

положению вещей.

Как мы уже знаем, для удовлетворения интереса кре­дитора помимо его собственных действий необходимы определенные действия должника, которые сам кредитор выполнить не в состоянии; и именно потому, что он не может совершить эти необходимые для него действия, закон предоставляет кредитору правомочие требования, которое дает ему возможность распоряжаться чужими действиями контрагента как своими и тем самым ставит должника перед необходимостью относиться к своим дей­

59 Алексеев С. С. Общая теория социалистического права. Сверд­ловск, 1964. Вып. 2. С. 110.

ствиям как к чужим, т. е. обязывает его осуществлять их в удовлетворение интереса кредитора. Таким образом, по своей юридической природе правомочие требования есть правомочие на чужие действия60; следова­тельно, его материальное содержание заключается не в требовании известного поведения от должника, а в совершении должником предписанных ему действий61. В этой определенности правомочия требования как правомочия на чужие действия заложено, что оно находит свое осуществление только в действиях должника и не может быть реализовано действием кре­дитора по предъявлению требования62.

Заявляя требование должнику, кредитор совершает действие в осуществление своего права. Однако, как это ни представляется парадоксальным, оно не является сред­ством осуществления заключенного в этом праве право­мочия требования, ибо последнее всегда реализуется дей­ствиями должника. Когда кредитор заявляет требование обязанному лицу, он осуществляет не свое правомочие требования, а принадлежащую ему возможность предъявить это требование, которая входит в содержание его субъективного права63. Применительно к

60 Sohm R. Der Begriff des Forderungsrechts//Zeitschrift fur das Privat- und Offentliche Recht der Gegenwart. 1877. Bd. IV. S. 457—460, 472—474; Oertmann P. Zur Struktur der subjektiven Privatrechte//Archiv fiir die Civilistische Praxis. 1924. Bd. CXXIII. S. 149.

61 Характеризуя притязание, которое, как известно, является раз­новидностью права требования, Л. Эннекцерус справедливо замечает:

«...содержание притязания вовсе не в том, чтобы самому что-нибудь делать, именно чего-то «требовать»; притязание, напротив, прямо дает право на то, чтобы действовал другой...» (Enneccerus L., Kipp Th., WolffM. Op. cit. Bd. I. Abt. 1. S. 569. Anm. 3).

62 «Содержание права требования... может быть осуществлено толь­ко чужим действием (действием должника)» (Sohm R. Die subjektiven Rechte im deutschen Biirgerlichen Gesetzbuch//Jahrbiicher fiir die Dogmatik des biirgerlichen Rechts. 1923. Bd. LXXIII. S. 293).

63 Крашенинников Е. А. Структура субъективного права. С. 6.

обязательственным правам, выраженным в ценных бу­магах, реализация этой юридической возможности воп­лощается в действии кредитора по предъявлению бумаги

должнику.

Возможность предъявления требования совместно с

возможностью принятия предложенного исполнения со­ставляет правомочие на совершение определенных дей­ствий самим управомоченным лицом. Каждая из этих возможностей, взятая сама по себе, есть нечто меньшее, чем образуемое ими правомочие, подобно тому как по­следнее есть нечто меньшее, чем субъективное право, в состав которого оно входит вместе с правомочием требо­вания. Поэтому и ту и другую возможность следует обоз­начать термином «субправомочие».

Таким образом, подтвержденные обязательственными ценными бумагами права характеризуются сложным строением. Они включают в себя правомочие тре­бования, а также правомочие на совер­шение определенных действий самим кре­дитором, слагающееся из двух субправо­мочий: возможности предъявить требо­вание должнику путем презентации ему бумаги и возможности принять предло­женное им исполнение по бумаге.

Анализируя обязательственное субъективное пра­во, удостоверенное предъявительской ценной бумагой, мы вычленили в нем в качестве самостоятельного эле­мента возможность управомоченного принять предло­женное должником исполнение и тем самым присоеди­нились к отстаиваемой И. Колером и его последователями трактовке принятия исполнения как права кредитора64.

64 «Кредитор не обязан принять исполнение, принятие есть право и только право, но не обязанность» (KohlerJ. Annahme und Annahmeverzug//Jahrbiicher fur die Dogmatik des heutigen romischen und deutschen Privatrechts. 1879. Bd. ХVII. S. 267). «...Принятие предло­женного исполнения само по себе есть право, а не обязанность кре-

В советской юридической литературе против этой трак­товки выступил М. М. Агарков. По его мнению, принятие исполнения является не правом, а осложняющей струк­туру обязательства обязанностью кредитора65. Но это мнение не имеет под собой достаточных теоретических оснований и не соответствует суждениям, высказанным автором в связи с анализом понятия ценной бумаги.

В самом деле, если последовательно проводить все положения теории М. М. Агаркова, а не забывать о них при переходе к анализу других проблем и не отрицать выводов, которые из нее неизбежно вытекают, то при­шлось бы признать, что любое  обязательственное правоотношение, в том числе и выраженное в обязатель­ственной ценной бумаге, усложняется за счет присоеди­нения к основному отношению в обязательстве дополни­тельного отношения, в силу которого должник вправе требовать от кредитора принятия исполнения, а кредитор обязан его принять. Однако этот вывод не согласуется с презентационной природой   ценных бумаг. Обязательственная ценная бумага не может воплощать в себе упомянутое выше дополнительное отношение, по­скольку должник по бумаге как сторона, не владеющая бумагой, не сможет осуществить навязанное ему М. М. Агарковым право требовать от кредитора принятия исполнения66. Таким образом, присущее ценным бумагам

дитора» (DernburgH. Pandeklen. Berlin, 1886. Bd. II. S. 114). «Приня­тие... лишь право, а не обязанность кредитора» (Hirsch P. Zur Revision der Lehre vom Glaubigerverzuge. Leipzig, 1895. S. 180).

65 Агарков М. М. Обязательство по советскому гражданскому пра­ву. М., 1940. С. 62—67.

66 В своем «Учении о ценных бумагах», где М. М. Агарков ех professo рассматривал вопрос о содержании ценных бумаг, автор с полной определенностью утверждал, что принятие исполнения по вы­раженному в бумаге обязательству или, как он тогда говорил, «встречное исполнение со стороны кредитора» не является обязанностью послед­него, а представляет собой потестативное условие, от выполнения ко­торого зависит осуществление кредитором права требования к должнику

начало презентации исключает возможность того, чтобы в рамках удостоверенного бумагой обязательства должник выступал носителем правомочия требования, обязываю­щего кредитора принять исполнение по бумаге, что яв­ляется неопровержимым доказательством правильности колеровской трактовки принятия исполнения как права,

а не обязанности кредитора.

В связи с изложенным обнаруживается несостоятель­ность правила ч. 3 ст. 227 ГК РСФСР, которое свя­зывает наступление предусмотренных им последствий с виной либо самого просрочившего кредитора, либо тех лиц, на которых было возложено принятие испол­нения от должника. О вине кредитора в просрочке принятия исполнения можно было бы говорить лишь в том случае, если бы на нем лежала обязанность принять от должника исполнение. Но принятие исполнения является правом, а не обязанностью кредитора. Поэтому категория вины к просрочившему кредитору вообще неприменима. Как справедливо отмечает Б. Боуффал, «веритель не может быть признан виновным в непринятии предлагаемого ему исполнения, ибо где нет юридической обязанности, там и о вине не может быть речи»67. Отсюда следует, что из ч. 3 ст. 227 ГК РСФСР необходимо исключить указание на вину кредитора как условие возложения на него обязанности возместить должнику вызванные просрочкой убытки (установлен­ная здесь санкция должна применяться к кредитору в силу самого факта допущенной с его стороны про­срочки), а саму эту статью нужно вывести за пределы гл. 19 ГК РСФСР, поскольку mora accipiendi не образует правонарушения, а обусловленная ею обя-

(с. 7—8). Но эта позиция и то представление о принятии исполнения, в котором М. М. Агарков увяз в 1940 г., прямо противоречат друг другу. 67 Боуффал Б. Опыт юридической конструкции просрочки вери­теля в римском праве. Спб., 1895. С. 55.

занность кредитора по возмещению причиненных про­срочкой убытков не фигурирует в качестве меры гражданско-правовой ответственности68.

После того как мы познакомились со структурой обязательственных субъективных прав, воплощенных в ценных бумагах на предъявителя, мы можем перейти к рассмотрению дискуссионного вопроса о содержании чека.

Среди германских юристов наиболее широко распро­странено мнение, согласно которому чек воплощает в себе не право в строгом смысле этого слова, а уполно­мочие чекодателем чекодержателя получить от банка платеж за счет чекодателя . В советской цивилистической науке этот взгляд был поддержан в работах М. М. Агаркова70. Уязвимость подобного подхода состоит в том, что он основан на превратной предпосылке, будто юридически гарантированная возможность соверше­ния определенных действий самим управомоченным мо­жет существовать вне связи с возможностью требо­вания. В действительности правомочие на свои действия с неизбежностью соединено с правомочием на чужие действия, вследствие чего ни одно из этих правомочий, взятое в его изолированности от другого, не способно служить содержанием ценной бумаги; последняя всегда вы­ступает носителем не правомочия, а субъективного права (п. 1 ст. 31 Основ), слагающегося из двух возможностей:

правомочия на свои действия и правомочия требования,

68 Сказанное в тексте mutatis mutandis применимо и к п. 2 ст. 344 проекта ГК РФ, который страдает теми же недостатками, что и ч. 3 ст. 227 ГК РСФСР.

69 Jacob! E. Der Scheck als WertpapieiV/Zeitschrift fur das gesamte Handelsrecht und Konkursrecht. 1909. Bd. LXIII. S. 86—88; Breit J. Die Grundlagen des intemen Scheckrechts//Zeitschrift fur das gesamte Handelsrecht und Konkursrecht. 1909. Bd. LXIV. S. 451.

70 Агарков М. М. Ценные бумаги на предъявителя. С. 57; Он же. Учение о ценных бумагах. С. 7, 91.

через которое право в целом сопрягается с соответству­ющей юридической обязанностью. Кроме того, защища­емый М. М. Агарковым взгляд на содержание чека не сообразуется с установленным порядком передачи имен­ных чеков. В тех случаях, когда законодательство раз­решает передачу именного чека, передача чековой бумаги и воплощенного в ней права осуществляется в порядке общегражданской цессии (п. 2 ст. 31 Основ). Согласно ст. 211 ГК РСФСР цедирование возможно лишь в отно­шении обязательственных субъективных прав. Между тем, по мнению М. М. Агаркова, чек удостоверяет не право требования, а секундарное право (Gestaltungsrecht), т. е. правомочие на совершение действий, затрагивающих чужую правовую сферу. Однако так называемые секундарные права, как явствует из смысла и текста ст. 211 ГК РСФСР, цессии подлежать не могут. Отмеченное обстоятельство опрокидывает рассматриваемую конструк­цию чека и дает основание утверждать, что содержание чековой бумаги может составить только обязательствен­ное субъективное право.

Французские коммерциалисты исходят из того, что выдача чека представляет собой цессию права на покры­тие (provision), находящееся у плательщика71, и, следо­вательно, усматривают в чеке ценную бумагу, которая подтверждает право чекодержателя требовать от платель­щика платежа обозначенной в ней денежной суммы. Та­кая конструкция чека совершенно неприемлема с точки зрения нашего законодательства. Не говоря уже о том, что по российскому Положению о чеках чекодержатель не имеет ни права требования против банка, на которого выставлен чек, ни права на предъявление иска к банку,

71 Lyon-Caen Ch., Renault L. Traite de droit commercial. Paris. 1893. Т. IV. P. 395; ThallerE. Op. cit. P. 791. В русской дореволюционной литературе к теории цессии склонялся А. И. Каминка (см.: Каминка А. ЧекУ/Право. 1907. № 41. С. 2642—2645).

отказавшемуся от оплаты чекового документа, — не го­воря об этом, само воззрение на выдачу чека как на цессию принадлежащего чекодателю права требования, призванное обосновать допустимость прямого иска чеко­держателя к плательщику, должно быть отвергнуто как необоснованное: поскольку цедент не несет ответствен­ности перед цессионарием за исполнимость переданного требования (ч. 2 ст. 212 ГК РСФСР), а чекодатель, на­против, отвечает перед чекодержателем за оплату чека плательщиком (ст. 17, 29 Положения о чеках), то акт выдачи чека нельзя признать цессией какого бы то ни было рода.

В отечественной цивилистике можно встретить утвер­ждение, будто в чеке воплощено обязательство чекода­теля нести ответственность в случае неоплаты чека бан­ком72. Однако это утверждение ошибочно. Упомянутое обязательство не может означать ничего другого, кроме охранительной обязанности чекодателя уплатить чеко­держателю регрессную сумму. Согласно Положению о чеках эта обязанность, равно как и корреспондирующее ей охранительное субъективное право чекодержателя тре­бовать от чекодателя платежа регрессией суммы, появ­ляется лишь в результате отказа плательщика от оплаты предъявленного ему в установленный срок чекового до­кумента (ст. 10, 29). В связи с изложенным возникает вопрос: выступает ли чек носителем какой-либо обязан­ности с момента его получения чекодержателем и до момента его предъявления плательщику? Оставаясь на позициях И. Б. Новицкого и Е. А. Флейшиц, придется за­ключить, что в течение этого времени чек не воплощает в себе никаких прав и обязанностей и, стало быть, не является ценной бумагой. Но этот вывод противоречит

72 Новицкий И. Б., Лунц Л. А. Общее учение об обязательстве. М., 1950. С. 193; Флейшиц Е. А. Расчетные и кредитные правоотношения. М., 1956. С. 176.

ст. 15 и 16 Положения о чеках, из которых следует, что право, а значит, и обязанность по чеку существует до момента презентации чека к платежу, т. е. до возник­новения указанных выше охранительной обязанности че­кодателя и охранительного права чекодержателя.

Таким образом, ни одно из приведенных решений рассматриваемого вопроса не выдерживает критики. По­пытаемся ответить на него, опираясь на положения, сфор­мулированные нами в ходе анализа различных конст­рукций чека.

Для правильного понимания содержания чековой бу­маги существенно важно не упускать из виду следующие моменты: а) чек выражает в себе обязательство, связан­ное с уплатой денег; б) кредитором по этому обязатель­ству является чекодержатель, а должником из числа двух других обозначенных в чеке лиц может выступать только чекодатель, так как по российскому чековому законода­тельству плательщик не несет перед чекодержателем ни­каких обязанностей; в) материальным объектом подтвер­жденного чеком обязательства может служить лишь че­ковая, а не регрессная сумма, ибо последняя представляет собой материальный объект охранительной обязанности чекодателя, которая, как уже отмечалось, не входит в содержание чека. Если мы сведем теперь эти моменты воедино, то найдем, что в них заложен ответ на инте­ресующий нас вопрос: чек удостоверяет не что иное, как обязательство чекодателя уп­латить чековую сумму чекодержателю.

Вытекающее из чека обязательство, вопреки проти­воположному мнению В. Д. Каткова73, не является ус­ловным, поскольку чекодатель принимает на себя обя­занность оплатить чек без каких бы то ни было оговорок. Однако его сохранение поставлено в зависимость от от-

73 Катков В. Д. ЧекУ/Журнал юридического общества при импе­раторском С.-Петербургском ун-те. 1896. Кн. 1. С. 106.

менительного (резолютивного) условия, в качестве кото­рого выступает платеж со стороны плательщика. Выра­женное в чеке обязательство чекодателя гласит: «Я сам обязуюсь к платежу по этому чеку, но моя обязанность прекращается, если чекодержатель получит удовлетво­рение от банка»74. Сообразно с этим чек может быть определен как ценная бумага, выражающая ничем не обусловленное, но существую-

74 Применяя к чеку предложенную Г. ф. Шершеневичем конст­рукцию переводного векселя, В. Д. Катков говорит, что его содержанием служит обязательство (обещание) чекодателя оплатить чек в случае, если платеж не будет произведен плательщиком (см.: Катков В. Д. Указ. соч. С. 106). Из этой формулировки следует неприемлемый вывод, будто подтвержденная чеком обязанность чекодателя и коррес­пондирующее ей право чекодержателя возникают лишь в результате отказа плательщика от оплаты чека, в силу чего до появления этого обстоятельства, которое может и не наступить, чекодержатель оказы­вается не имеющим права требования по чеку, а последний — качества ценной бумаги, что не согласуется со ст. 15 и 16 Положения о чеках, которые признают чекодержателя управомоченным по чеку до момента его предъявления плательщику. Нетрудно видеть, что рассматриваемая формулировка покоится на смешении ее автором двух разных обязан­ностей чекового должника: вытекающей из приобретения кем-либо вещного права на чековую бумагу и выраженной в ней регулятив­ной обязанности чекодателя произвести платеж по чеку (т. е. уплатить чековую сумму чекодержателю) и возникающей вследствие отказа бан­ка от оплаты чека охранительной обязанности чекодателя произ­вести платеж регрессией суммы, который уже не является собственно платежом по чеку. При различении этих обязанностей и их юридико-фактических предпосылок становится ясным, что в формулировке В. Д. Каткова речь, по существу, идет об охранительной обязанности чекодателя, а не о той обязанности, которая выражена в чеке. Поэтому, будучи перевернутой с головы на ноги, эта формулировка укладывается в формулу «если—то»: «если плательщик отказался оплатить чек (и это засвидетельствовано в установленном законом порядке), то чеко­держатель вправе требовать от чекодателя платежа регрессной суммы, а чекодатель обязан уплатить ее чекодержателю». Но эта формула, описывающая гипотезу и диспозицию соответствующей охранительной нормы, не имеет отношениия к содержанию чека (см.: Крашенинни-ков Е. А. Содержание ценных бумаг на предьявителя/ /Правоведение. 1994. № 2. С. 103).

щее под отменительным условием обя­зательство чекодателя уплатить чеко­вую сумму чекодержателю, которое прекращается вследствие совершения платежа лицом, назначенным в каче­стве плательщика.

Наше изложение показало, что ценные бумаги на предъявителя могут удостоверять обязательственные, вещные или корпоративные права. Эти несхожие в раз­личных отношениях права объединяются в единое целое по тому общему признаку, что все они имеют граждан­ско-правовую природу. Между тем в определении ценной бумаги, содержащемся в п. 1 ст. 17 проекта Гражданского кодекса РФ, в качестве общего признака этих прав бе­рется не их гражданско-правовая принадлежность, а яко­бы присущий всем им имущественный характер. Отме­ченное обстоятельство делает определение слишком уз­ким: оно не охватывает содержания некоторых ценных бумаг, в частности акций акционерных обществ. Являясь корпоративной ценной бумагой, акция удостоверяет не «определенное имущественное право»75, а право членства в корпорации, из которого проистекают как имущест­венные (право на участие в прибылях и при прекращении общества — на участие в ликвидационном остатке), так и неимущественные права акционера (право на участие в общем собрании, активное и пассивное избирательное право на занятие должностей в обществе, право знако­миться с данными бухгалтерского учета и отчетности и другой документацией акционерного общества)76. Таким образом, выраженные в акции корпоративные (членские)

75 Как утверждает В. А. Рясенцев (см.: Рясенцев В. А. Акции и фондовые биржи/УСоциалистическая законность. 1991. № 6. С. 37).

76 Имея целью подчеркнуть неимущественный характер этих прав, Г. ф. Шершеневич называет их «личными правами (правомочиями)» (см.: Шершеневич Г. ф. Учебник торгового права. С. 144, 162, 163).

права не сводятся к одним только имущественным пра­вам. Они включают в себя также и неимущественные субъективные права акционера. Следовательно, для того чтобы определение п. 1 ст. 17 проекта Гражданского кодекса РФ обнимало собой все виды ценных бумаг, из него должно быть элиминировано указание на имущест­венный характер права, удостоверяемого ценной бумагой.

В германской литературе они обозначаются термином «Organ-schaftsrechte» (см.: TuhrA. Op. cit. S. 551; ЭннекцерусЛ. Курс гер­манского гражданского права. М., 1949. Т. I, полутом 1. С. 387).