3.3.3. Гуманистический тип человеческой совести

Обращая внимание на принципиальное отличие этого типа совести от авторитарного, Э.Фромм пишет: "Гуманистическая совесть - это не интернализированный голос авторитета, которому мы стараемся угодить и недовольства которого мы боимся; это наш собственный голос, не зависящий от внешних санкций и одобрений"*(251).

Сущность гуманистической совести заключается в готовности человека "прислушиваться к голосу собственной человечности вне зависимости от чьих бы то ни было распоряжений"*(252).

Нравственной основой гуманистического типа совести является стремление человека к истине и справедливости. Э.Фромм, отмечая, что "стремление человека к справедливости и истине является неотъемлемой чертой человеческой природы", обосновывает это анализом природы человека, как социальной, так и индивидуальной: "В ней мы обнаруживаем, что для каждого бесправного идеи справедливости и истины - важнейшее средство в борьбе за свою свободу и развитие. Наряду с тем что большая часть человечества на протяжении его истории была вынуждена защищать себя от более сильных групп, которые подавляли и эксплуатировали ее, каждый индивид в детстве проходит период бессилия"*(253).

Для обоснования на индивидуально-психологическом уровне того, что человеческой природе присуще стремление к истине и справедливости, можно сослаться на высказывание И.Канта: "Ничто не возмущает нас больше, чем несправедливость; все другие виды зла, которые нам приходится терпеть, ничто по сравнению с ней... Мы движимы сочувствием к несчастиям и беде других в такой же мере, как и к нашим собственным"*(254).

Любой человек предрасположен к такому сочувствию и сопереживанию хотя бы потому, что и сам опасается подобных бед и несчастий, порожденных различными формами зла, произвола, несправедливости. Как подметил Ф.Ларошфуко, "у большинства людей любовь к справедливости - это просто боязнь подвергнуться несправедливости"*(255).

В принципе стремление к истине и справедливости как общечеловеческое качество в той или иной степени присуще и присяжным, и судьям. Но присяжные заседатели превосходят профессиональных судей в этой человеческой способности, потому что им как временным судьям и народным представителям больше свойственна боязнь подвергнуться несправедливости, а значит, и боязнь принять ошибочное судебное решение; они более способны к эмпатии, умению сочувствовать, сопереживать людям, их стремлению к истине и справедливости, их желанию защитить личные права и интересы, и поэтому они превосходят судей и в способности поставить себя на место потерпевшего, виновного или невиновного подсудимого, войти в его положение, "влезть в его шкуру".

Сама новизна положения присяжных, временно исполняющих судебные функции, вносит в их суждения такую свежесть и серьезность, какую трудно найти у судьи-профессионала. Непривычка к судебной деятельности заставляет присяжных внимательно приглядываться к особенностям каждого дела, индивидуализировать его. "...Эта способность, - отмечает Г.Джаншиев, - сообщается суду только присоединением к нему присяжных из народа, относящихся к подсудимому как люди, не заеденные судебной рутиной, с живым интересом, а не как к очередному N для свода статистических сведений".

В отличие от народных заседателей, действующих по подсказке председательствующего, и профессиональных судей, озирающихся в своих решениях на разъяснения вышестоящих многочисленных судебных начальников и инстанций, присяжные заседатели при разрешении дела ориентируются на подсказку только одного "начальника" - своей совести.

Следовательно, по-настоящему свободой воли, необходимой для оценки исследуемых в суде доказательств, правильного и справедливого разрешения дела на основании истинного внутреннего убеждения "по совести", обладают только присяжные, которые при осуществлении правосудия являются не мнимыми (как народные заседатели), а подлинными выразителями общественной гуманистической совести.

Этому способствует процессуальная форма суда присяжных, которая активизирует у присяжных заседателей общечеловеческие потребности и чувства, лежащие в основе общественной гуманистической совести, что обостряет их нравственную и интеллектуальную чувствительность.