3.1. Сущность и значение совести человека как субъекта практической деятельности и общения

Наиболее обобщенно и кратко сущность совести определяет академический Словарь русского языка: "Совесть - внутренняя оценка своих поступков, чувство нравственной ответственности за свое поведение"*(190). Однако в этом определении не отражены следующие существенные моменты:

1) человек внутренне оценивает не только свои поступки, но и намерения;

2) критерием внутренней оценки человеком своих намерений и поступков является их нравственная достойность;

3) при оценке нравственной достойности своих поступков и намерений человек учитывает общечеловеческие нормы морали, в которых отражено общечеловеческое представление о добре и зле, и личные нравственные идеалы, выражающие его ценностные ориентации;

4) чувство нравственной ответственности у человека как субъекта деятельности и общения возникает не только перед самим собой, но и перед другими людьми и обществом.

С учетом сказанного понятие совести можно сформулировать так: совесть - это внутренняя оценка человеком нравственной достойности своих поступков и намерений с учетом существующих в обществе норм морали и нравственных идеалов данной личности и обусловленное этой оценкой чувство нравственной ответственности за свое поведение перед окружающими людьми и обществом.

Основное значение совести заключается в том, что она помогает человеку как субъекту практической деятельности и общения регулировать свои действия в соответствии с требованиями других людей и общества.

Категория "совесть" возникла на том этапе развития человечества, когда человек начал сознавать, что считается добром, а что - злом.

Для более детального раскрытия значения совести человека как субъекта практической деятельности и общения необходимо рассмотреть два конкретных вопроса:

1) совесть как способность личности к нравственной саморегуляции;

2) совесть как способность личности к нравственному самоконтролю.

Совесть как способность личности к нравственной саморегуляции. Различные проявления сущности совести, ее значение как способности личности к нравственной саморегуляции в соответствии с требованиями общества, других людей, своих представлений о добре и зле очень точно передают следующие строки из стихотворения В.А.Жуковского, в котором совесть выступает одновременно в роли и законодателя, и судьи, и свидетеля, и обвинителя:

                 Сколь     неизбежна    власть      твоя,

                 Гроза преступников, невинных  утешитель,

                 О совесть, наших дел закон и обвинитель,

                 Свидетель и судья*(191)

Значение совести как внутреннего закона прекрасно выразил Сенека, который, определив ее как осознанную разумом и пережитую чувством нравственную норму*(192), обратил внимание на то, что в качестве внутреннего "закона" могут выступать только такие нормы, которые не только осознаны человеческим разумом, но и внутренне приняты человеческим сердцем, эмоционально пережиты личностью, т.е. в качестве внутреннего закона выступают только личностно значимые нравственные нормы.

По мнению Эрика Фромма, именно через внутреннее усвоение норм общественной морали формируется совесть: "При формировании совести такие авторитеты, как родители, церковь, государство, общественное мнение, сознательно или бессознательно признаются в качестве нравственных и моральных законодателей, чьи законы и санкции усваиваются, интернализируются индивидом. Таким образом, законы и санкции внешнего авторитета становятся частью индивида и вместо чувства ответственности перед кем-то внешним появляется ответственность перед своей совестью. Совесть - более эффективный регулятор поведения, чем страх перед внешним авторитетом; ибо если от последнего можно спастись бегством, то от себя не убежишь, а значит, нe убежишь и от интернализированного авторитета, ставшего частью индивидуального "я"*(193).

В этом высказывании хорошо показано происхождение и значение совести как внутреннего закона, но не отражен существенный момент: личность в процессе усвоения и реализации в практической деятельности тех или иных социальных норм проявляет активность, свободу выбора, что отражает понятие "система ценностных ориентаций личности", под которой понимается ее аксиологическое "Я", т.е. "связанная по определенной личностной логике совокупность убеждений, идеалов и запретов, принимаемых индивидом для себя как свои собственные внутренние ориентиры"*(194).

Представляется, что совесть как внутренний закон - это прежде всего наше аксиологическое "Я", которое определяет содержание, силу и чистоту нашего внутреннего голоса, его способность "шептать", "говорить", "взывать" или даже "вопить", когда человек в своих поступках или "грешных" намерениях покушается на личностно значимые ценности.

В системе ценностных ориентаций человека особенно важное значение имеет личностное отношение к другим людям, правам человека, нормам общественной морали, которые в концентрированном виде выражены в библейских заповедях: "возлюби ближнего своего", "не убий", "не прелюбодействуй" и т.д., нормам профессиональной этики, закону, окружающей природной среде. Голос совести, выстрадавшей свое (личностное) отношение к этим фундаментальным ценностям, является, говоря словами В.А.Сухомлинского, "эмоциональным стражем убеждений", который побуждает человека к активной жизненной позиции в соответствии со своими внутренними убеждениями - ценностными ориентациями. Например, в произведениях В.Распутина и Ч.Айтматова изображена борьба между героями с чистой и нечистой "экологической" совестью.

Голос совести, в котором выражается ценностное отношение к закону, праву, проявляется как чувство законности, чувство права. Л.Е.Владимиров, подчеркивая важное значение чувства законности как "энергетического мотива жизни", идеального мотива, побуждающего к активной жизненной позиции, направленной на защиту права, иногда за счет других своих личных интересов, приводит великолепный пример об одном путешествующем англичанине, который, "чтобы отстоять неправильно просчитанный в отеле гульден, остается в городе на несколько дней и издерживает десятки гульденов на процесс, бьется не из-за гульдена, а из-за своего права...". Далее Владимиров отмечает, что смысл этого поступка англичанин видит в защите не только права, но и других, не менее значимых для него личностных ценностей - личного нравственного достоинства, достоинства своих сограждан и, наконец, достоинства своей страны, которую он представляет: "В том гульдене он защищает свою старую Англию. Защита приобретенного права есть, таким образом, прежде всего нравственная обязанность каждого человека как личности. Но затем, далее это есть нравственная обязанность по отношению к обществу"*(195).

Естественно, что такая активная гражданская позиция, требующая во имя общественных интересов жертвовать, поступаться личными интересами, устанавливается не без внутренней борьбы, в которой осознается, "взвешивается" ценность конкурирующих мотивов.

После того как личность свободно изберет и реализует практически тот или иной мотив поведения (личностно значимую моральную ценность, которая выступает в роли внутреннего морального закона), совесть выступает уже в роли внутреннего "судьи", "свидетеля", "утешителя" или "обвинителя". Она осознается человеком как самооценка нравственной достойности своих намерений и поступков с точки зрения их соответствия или несоответствия общечеловеческим нормам морали и личностно значимым ценностям. Именно это значение совести имел в виду Сенека, говоря о ней как о "внутреннем голосе, обвиняющем и оправдывающем наши поступки с точки зрения их нравственного достоинства"*(196).

Роль совести как внутреннего "утешителя" или "обвинителя" обусловливается внутренней оценкой нравственной достойности своих намерений и поступков (как правильных, достойных, так и неправильных, недостойных), чувством нравственной ответственности за свое поведение перед окружающими людьми и обществом. Это чувство эмоционально переживается личностью как чистая совесть или как угрызения совести.

Чистая совесть, основанная на осознании моральной чистоты помыслов и поступков, преисполняет человека внутренним спокойствием, уверенностью, придает ему твердость и решимость в борьбе со злом. И наоборот, угрызения совести, возникающие, когда человек сознает, что поступил или намеревается поступить не так, как должен был по требованию внутреннего убеждения, морали, закона, проявляются во внутреннем беспокойстве, неуверенности, страхе, чувстве стыда и других неприятных переживаниях, которые представляют собой моральное наказание за нарушение моральных норм*(197).

Переживаемые человеком состояния чистой совести и угрызений совести хорошо описаны А.С.Пушкиным в "Борисе Годунове":

                  ...Едина      разве          совесть?

                  Так,   здравая,  она   восторжествует

                  Над   злобою,  над  темной  клеветою.

                  Но   если   в   ней   единое   пятно,

                  Единое     случайно         завелося,

                  Тогда  -  беда!  как  язвой   моровой

                  Душа сгорит,  нальется  сердце  ядом,

                  Как  молотком  стучит  в  ушах упрек.

                  И  все  тошнит,  и  голова  кружится,

                  И  мальчики  кровавые  в   глазах...

                  И рад бежать,  да  некуда...  ужасно!

                  Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.

Научной основой, объясняющей эмоциональные переживания чистой совести и угрызения совести, является разработанная академиком П.В.Симоновым психофизиологическая теория эмоций, раскрывающая их отражательно-оценочную и регуляторную функции*(198). В свете этой теории "совесть есть присущая человеку способность эмоционально реагировать на последствия своих прогнозируемых или совершаемых поступков в той мере, в какой они затрагивают удовлетворение двух фундаментальных потребностей - в объективной истине и альтруистической потребности добра"*(199). Основная функция совести заключается в том, чтобы "просигналить об отступлении от истины и напомнить о причиненном зле"*(200). Представляется, что психофизиологическое понятие совести объясняет ее значение в качестве не только внутреннего "судьи", "утешителя", "обвинителя", но и внутреннего "свидетеля".

Совесть как внутренний "свидетель". Эмоциональные сигналы совести, свидетельствующие об отступлении от истины и напоминающие о причиненном зле, осознаются личностью как чувства стыда, вины и раскаяния, которые выбивают человека из обычной колеи и сопровождаются потерей внутренней, психологический устойчивости. Это душевное состояние великолепно описано А.С.Пушкиным:

                 ...Совесть,

                 Когтистый зверь, скребущий сердце, совесть,

                 Незваный   гость,   докучный    собеседник,

                 Заимодавец     грубый,       эта    ведьма,

                 От   коей    меркнет    месяц   и    могилы

                 Смущаются и мертвых высылают...*(201)

Чувства стыда, вины и раскаяния по поводу безнравственного или противоправного поступка проявляются в виде не только субъективного переживания, внутреннего психологического дискомфорта, напряженности и беспокойства, но и определенных психофизиологических реакций, обусловленных тем, что угрызения совести по психофизиологической природе представляют собой стрессовое состояние, вызванное недостойным поступком. Это состояние прекрасно выразил английский поэт Генри Филдинг:

                    Тому, чья совесть нечиста,

                    Не      утаить       вины,

                    Кричат глаза,  когда  уста

                    Молчать принуждены.

Комментируя эти строки, доктор медицинских наук, профессор Л.П.Гримак пишет: "К этому следовало бы добавить, что кричат не только глаза, кричит нервная система, кричит весь организм, кричит непременно, даже если человек сознательно старается не слышать этого крика. Здесь оказывается бессилен любой аутотренинг, так как травмирующая причина представляет собой явление значительно более высокого порядка и не может быть подвластна аутогенной тренировке - относительно более низкому уровню регуляции"*(202).

Человек в таком состоянии субъективно и объективно предрасположен к двум типам поведения:

1) к откровенному признанию и искуплению своей вины перед самим собой, соответствующим человеком или коллективом;

2) к различным формам дезадаптивного поведения, усугубляющим его положение.

Первый тип поведения может проявляться в деятельном раскаянии, в частности в активном содействии правоохранительным органам в раскрытии и расследовании преступления. В процессе деятельного раскаяния виновное лицо сообщает известные ему фактические данные, сведения о расследуемом событии, имеющие значение прямых, косвенных и вспомогательных (оценочных) доказательств, что создает благоприятные процессуальные условия для раскрытия, полного и всестороннего расследования преступления (лицо, совершившее преступление, осведомлено о нем лучше, чем десятки или даже тысячи свидетелей).

Такое деятельное раскаяние, сопровождающееся удовлетворением присущей обвиняемому или подсудимому потребности в объективной истине и альтруистической потребности добра, субъективно переживается им как внутреннее облегчение, удовлетворение своими добрыми поступками, свидетельствующими о его чистосердечном раскаянии в причиненном зле.

Если же виновный человек пытается скрыть от других людей и общества свою причастность к преступлению, то это может усугубить душевный разлад, сопровождающий угрызения совести, что способствует различным формам дезадаптивного поведения: самоубийству, девиантному поведению, эмоциональным срывам. Кроме того, в таком состоянии человек способен проговориться или разоблачить себя своим поведением. По-видимому, именно это имел в виду М.Монтень, рассказывая, какие удивительные вещи способна проделывать с нами совесть: "Она заставляет нас изменять себе, предавать себя и самому себе вредить. Даже когда нет свидетеля, она выдает нас против воли". В подтверждение он приводит рассказ о финикийце Бессии, который, когда его стали упрекать в том, что он без причины разорил гнездо и убил воробьев, "оправдывался тем, что эти птички без умолку зря обвиняли его в убийстве отца. До этого мгновения никто не знал об этом отцеубийстве, оно оставалось тайной, но мстящие фурии человеческой совести заставили раскрыть эту тайну именно того, кто должен был понести за нее наказание"*(203).

Вот почему совесть, по выражению В.А.Жуковского, - это "гроза преступников". Рассказ о Бессии помогает понять и смысл латинской поговорки: "Совесть - тысяча свидетелей"*(204).

Следует, однако, иметь в виду, что "улики поведения" могут проявляться и у невиновных людей как защитная психологическая реакция совестливого человека в связи с обрушившимся на него подозрением в причастности к совершению опасного преступления. Нравственно-психологическую подоплеку таких "улик поведения" очень хорошо понимал герой детективных романов Агаты Кристи - сыщик Эркюль Пуаро: "...я хорошо знаю человеческую натуру... и я должен вам сказать, что даже самые невинные люди теряют голову и делают невероятные глупости, если их смогут заподозрить в убийстве"*(205).

Подобные "улики поведения" могут появляться и у работников правоохранительных органов в экстремальных ситуациях, вызванных применением преступниками различных форм противодействия раскрытию истины, направленных на компрометацию, нейтрализацию опасных для них сотрудников милиции, прокуратуры. В интересной и содержательной повести Станислава Родионова "Долгое дело"*(206) умная и волевая преступница, в отношении которой следователь Рябинин расследовал уголовное дело, оговорила его в вымогательстве и получении от нее взятки, предварительно проникнув к нему в квартиру и спрятав конверт с деньгами в шкафу, где они и были обнаружены при обыске работниками прокуратуры. В результате Рябинина задерживают по подозрению во взяточничестве. Далее психологически убедительно показана парадоксальная психология невиновного, но заподозренного совестливого человека: обрушившееся на гордого, впечатлительного, порядочного следователя подозрение в тяжком преступлении вводит его в состояние сильного нравственно-психологического шока, сопровождающегося дезорганизацией мышления и других психических процессов, что существенно ограничивает его возможности защищаться от несправедливого и ошибочного обвинения. Более того, в поведении невиновного человека под влиянием оборонительной доминанты начинают проявляться защитные реакции, которые обычно свойственны виновному: сильное волнение, растерянность, суетливость, выжидательное поведение, односложные ответы, продолжительные паузы в разговоре и т.п.

Такие защитные реакции могут проявляться и у близких подозреваемому лиц. Очень характерно, что жена Рябинина, когда на квартире была обнаружена подброшенная преступницей сумма денег, для того чтобы защитить мужа, стала давать ложные показания: сначала о том, что эти деньги она одолжила у разных людей, затем - что нашла их на улице и спрятала в шкафу.

Все это убедительно свидетельствует о том, что если подобные защитные реакции - подозрительные "улики поведения" - проявляются даже у вооруженного специальными юридическими знаниями следователя и близких ему людей, то тем более уязвимыми в подобных ситуациях оказываются простые граждане, заподозренные в убийстве или другом тяжком преступлении в силу случайного стечения обстоятельств.

Как справедливо отмечает П.Д.Баренбойм, "виновность или невиновность, искренность или лживость не могут быть точно диагностированы по внешним проявлениям и психофизиологическим симптомам, которые не специфичны для определенных состояний даже одного человека в разное время. Одни и те же переживания могут приводить к различным реакциям, а одинаковые реакции вызываться разнородными переживаниями. Поэтому в теории уголовного процесса, следственной и судебной практике поведению обвиняемого, манере вести себя, экспрессии, мимике, жестикуляции, интонации и физиологическим реакциям не должно придаваться никакого доказательственного значения"*(207).

Даже если ложь заподозренного человека и близких ему людей бесспорно доказана, такая "улика поведения" сама по себе еще не доказывает причастности лгущего к расследуемому преступлению, его виновности. Поэтому добросовестный судебный оратор в своей речи не только сам не будет преувеличивать значение "улик поведения", искажать с их помощью "перспективу" дела, но и предостережет от подобных ошибок присяжных, как это сделал Л.Е.Владимиров в защитительной речи по делу Кравцова, обвинявшегося в подлоге: "Это вообще очень слабая категория доказательств. Опыт показывает, что и невиновный человек при первом к нему прикосновении страшного аппарата уголовной юстиции может прибегать к самым предосудительным средствам для своего спасения. Но из этого нельзя еще делать заключения, что спасающийся таким образом действительно виновен. Что делать, никто не хочет погибать! Люди, спасаясь, лгут, запутываются в своей лжи и неповинно гибнут"*(208).

В то же время "улики поведения", а также чувство вины, угрызения совести и другие переживания могут не проявляться у виновного человека, если он не воспитан в духе общественной морали, не приучен соотносить свои поступки с принятыми в обществе нормами, руководствуется в жизни антиобщественными ценностями, интересами, сугубо эгоистическими мотивами и представлениями о дозволенном и недопустимом и к тому же обладает невысоким общим уровнем развития (как чеховский Злоумышленник).

В подобных случаях нечистая, не воспитанная в духе общественной морали совесть выполняет функцию самооправдания, рационализации совершенного или предполагаемого поступка. Как отмечает Э.Фромм, многие люди, творившие зло или совершавшие недобрые дела, "...уверяют, что мотивом их поступков тоже является их совесть: инквизиторы, сжигавшие людей заживо на кострах именем своей совести; завоеватели, требующие действовать от имени их совести, тогда как превыше всех соображений ставят жажду власти. Поистине нет ни одного жестокого или равнодушного поступка, совершенного против других или против самого себя, который нельзя было бы подвести под веление совести, а это говорит о том, что власть совести в том и проявляется, что всегда испытывают нужду в ее поддержке"*(209).

Таким образом, совесть - это весьма сложный и противоречивый духовный феномен, который как внутренний голос может проявляться в качестве не только строгого "обвинителя", "судьи" и "свидетеля", но и "священника", милостиво отпускающего ocтyпившeмycя или падшему человеку его нравственные грехи.

Совесть как способность личности к нравственному самоконтролю. Правильность и справедливость человеческих поступков в сложных жизненных ситуациях, требующих нравственного выбора, зависят от способности личности как субъекта практической деятельности и общения к нравственному самоконтролю. Содержание этой способности также раскрывает психологическое понятие совести: "Совесть - это способность личности осуществлять нравственный самоконтроль, самостоятельно формулировать для себя нравственные обязанности, требовать для себя их выполнения и производить самооценку совершаемых поступков"*(210).

С точки зрения психологии совесть - это своеобразный внутренний "контрольный прибор"*(211), "это наше собственное воздействие на самих себя"*(212). Значимость этого внутреннего "контролера" определяется тем, что обыкновенным людям в повседневной жизни вообще свойственны противоречивые желания, что очень тонко подметил Омар Хайям:

                Противоречивых   мы    полны     желаний:

                В одной руке - бокал, другая - на Коране.

В таких случаях совесть как доброжелательный внутренний "собеседник", "советчик" или "контролер" подсказывает, какое из противоречивых внутренних побуждений предпочесть.

Указания совести имеют особенно важное значение в сложных, экстремальных жизненных ситуациях, требующих нравственного выбора одного из нескольких конкурирующих мотивов, имеющих личностную и общественную значимость. В подобных ситуациях человек, прежде чем отдать предпочтение тому или иному мотиву, тщательно, порой мучительно взвешивает их на весах своей совести и склоняется к тому мотиву, который занимает более высокое место в "табели о рангах" системы ценностных ориентаций личности, осуществляющей нравственный выбор с учетом общественной и личностной значимости каждого "взвешиваемого" мотива.

В произведениях художественной литературы эта борьба мотивов изображается как рефлексирующий внутренний голос совести человека, проникнутого чувством личной ответственности за свои поступки и намерения в сложной нравственно-конфликтной ситуации, требующей морального выбора одной из двух взаимно исключающих форм поведения, одной из двух моральных ценностей, скажем, между личным и общественным интересом, между целями и средствами их достижения.

Например, как поступить сотруднику уголовного розыска или следователю в нравственно-конфликтной ситуации, когда можно оказать снисхождение, поблажку одному преступнику, чтобы поймать несколько других, не раскрыть до конца одно преступление, зато быстро и эффективно раскрыть несколько других? Разрешая этот нравственно-этический конфликт, герой романа Аркадия Адамова "Петля" приходит к правильному выводу, что "покупные" методы работы с преступником способны принести лишь неисчислимые нравственные потери: "Мало того, что "спасенный" убедится, что за счет предательства, доноса по довольно-таки циничному и не очень совестливому "раскладу" власть может списать твое собственное преступление. Так можно ли уважать такую власть? Может ли она иметь авторитет? Может ли требовать нравственных поступков от людей, если она сама безнравственна? А ведь от "спасенного" многие узнают об этой его сделке с властью. Далеко пойдут круги от каждого такого случая.

Но мало этого... Такая "выгодная" сделка, а за ней и другая, и третья в конце концов расшатают и сметут нравственные принципы у самой власти, у людей, ею уполномоченных вести борьбу с преступностью. И это во сто крат опаснее всего остального"*(213).

Таким образом, совестливый сотрудник милиции разрешает возникший моральный конфликт в соответствии с естественными нравственными идеалами, правильным представлением о том, что в борьбе со злом могут быть использованы не любые средства. Эту нравственную норму прекрасно выразил азербайджанский поэт Мирза Шафи:

                  Добру  и  злу  дано  всегда сражаться,

                  И в  вечной  битве  зло  сильнее  тем,

                  Что средства для добра не все годятся,

                  Меж тем как зло не брезгует ничем.

Следует, однако, иметь в виду, что в состоянии необходимой обороны, для защиты законных личных и общественных интересов, прежде всего жизни, здоровья и других прав и свобод человека, допустимо использовать любые средства, соразмерные грозящей опасности. Неиспользование этих средств в подобных ситуациях, особенно для работника правоохранительных органов, безнравственно, поскольку поощряет, способствует злу в различных его проявлениях.

Но и в экстремальных жизненных ситуациях при выборе соразмерных средств защиты от грозящей опасности человек не лишен свободы выбора оптимального крайнего средства. В любом случае "надо стремиться к тому, чтобы избираемое средство, обеспечивая достижение поставленной цели, было наименьшим злом, а тем самым по возможности и наибольшим в данной ситуации добром"*(214).

Все это художественно убедительно показано в произведении В.Астафьева "Печальный детектив", в котором совестливому герою романа милиционеру Сошнину, неоднократно раненному в схватке с опасными вооруженными преступниками, противостоит его бессовестный коллега Федя Лебеда, который "ни разу не то что не ранен, но даже не поцарапан", потому что "жил и работал по принципу: "нас не трогай, мы не тронем", а когда нужно было вступить в единоборство с вооруженным преступником, вместо себя подставил под его пулю безоружного молодого сотрудника, вчерашнего выпускника училища, "забыв" передать ему пистолет".

Нравственная состоятельность Сошнина проявляется и в его умении преодолеть безнравственную стихию в самом себе, когда нужно было проявить "сверхнормативную" активность - прогнать из подъезда подвыпившую компанию распоясавшихся хулиганов. Сначала Сошнин сделал вид, что "ничего не видит, ничего не слышит", и попытался усыпить свою совесть: "Надоело на службе возиться со всякой швалью, yстал... от нее, и психовать, нарываться на нож или драку не хотелось - донарывался". Память услужливо напомнила слова тюремного парикмахера: "Усю шпану не перебреешь".

Дальше психологически достоверно показано, что пассивное поведение, уступки при столкновении со злом на руку лишь антигероям, которые, убедившись, что намеченная ими жертва не проявляет никакой инициативы и даже подыгрывает им своим молчанием или заискивающими репликами, постепенно растормаживаются и переходят в наступление. И в этот самый критический момент Сошнин сумел перебороть свою минутную слабость, собраться с духом и разбросать "героев подворотни", которые на самом деле оказались "голыми королями" с жалкими, трусливыми душонками.

Таким образом, в сложных жизненных ситуациях, требующих нравственного выбора, борьба противоположных мотивов свойственна любому человеку. У совестливого и мужественного человека, в системе ценностных ориентаций которого преобладает чувство долга, личной ответственности перед другими людьми, обществом, борьба мотивов завершается выбором нравственно достойного поступка.

Итак, мы убедились в том, что основное значение совести как внутреннего "контролера" заключается в том, что она в особых, нестандартных, специфических человеческих ситуациях управляет процессом мотивации поведения, под которым понимается процесс осознания мотивов и выбор из них мотива действия*(215).

Проведенный выше анализ свидетельствует о том, что процесс мотивации может быть условно разделен на три основных этапа, каждый из которых находится под неусыпным контролем совести:

1) осознание (понимание и чувственное, эмоциональное влечение) конкурирующих мотивов;

2) рациональная и эмоциональная оценка нравственного достоинства конкурирующих мотивов и соответствующих им намерений с учетом их возможных последствий для себя, других людей и общества, а также того места, которое данный мотив занимает в системе ценностных ориентаций личности, ее аксиологического "Я";

3) свободный выбор одного из конкурирующих мотивов.

Главным звеном процесса мотивации является свободный выбор одного из конкурирующих мотивов, который представляет собой волевой процесс. Воля - это психический процесс сознательного управления деятельностью, проявляющийся в преодолении трудностей и препятствий на пути к достижению поставленной цели*(216).

В сложных жизненных ситуациях, требующих нравственного выбора, основной мотив, имеющий по "шкале" ценностных ориентаций личности наибольший личностный и общественный "рейтинг", осознается как цель деятельности (поступка), а другие конкурирующие мотивы - как внутренние препятствия. К ним относятся побуждения, желания, влечения, мешающие достичь намеченной цели. Человек преодолевает их при помощи волевого усилия - особого нервно-психического напряжения, мобилизующего его физические, интеллектуальные и моральные силы*(217).

Но даже у сильного, волевого человека волевой процесс "запускается" не сам по себе, а совестью*(218), которая выступает в роли свое-образного эмоционального "допинга", "генератора" и "аккумулятора", усиливающего:

желание добиться цели (основной мотив);

способность отказаться (полностью или частично) от препятствующих достижению этой цели конкурирующих мотивов, т.е. совесть помогает набросить на эти мотивы "уздечку", сдерживающую их проявление.

Усиление желания добиться основной цели и мобилизация способности отказаться от конкурирующих мотивов происходят потому, что совесть как присущая человеку способность эмоционально реагировать на последствия своих прогнозируемых или совершаемых поступков в той мере, в какой они затрагивают удовлетворение потребности в объективной истине и альтруистической потребности добра, энергизирует, эмоционально "подпитывает" не только волю, но и интеллект человека, что помогает в практической деятельности и общении переориентироваться в сложной, проблемной ситуации, по-новому осмыслить ее и принять разумное, ответственное решение.

Дело в том, что интеллект сам по себе не функционирует, он живет и работает в тесном единении с миром эмоций и ценностных установок человека*(219), которые проявляются как человеческие чувства. Известный российский психолог П.Я.Гальперин обращает внимание на то, что "чувства... представляют собой не просто субъективное отражение большей или меньшей физиологической взволнованности. Проявление чувства означает резкое изменение оценки предмета, на котором сосредоточивается чувство, а в связи с этим изменение в оценке остальных предметов и, следовательно, ситуации в целом. Созревая и оформившись, чувства становятся могучим средством переориентировки в ситуации"*(220).

С учетом сказанного можно сделать вывод, что психофизиологической основой совести как способности личности к нравственному самоконтролю и нравственной саморегуляции являются эмоциональные сигналы, оценивающие вероятность удовлетворения или неудовлетворения потребности в объективной истине и альтруистической потребности добра, которые активизируют познавательно-волевые процессы субъекта практической деятельности и общения, что имеет особенно важное значение в процессе доказывания.