РАЗВЯЗКА: МИНФИН СДАЛСЯ

К оглавлению1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 
17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 

Предложения были подготовлены, но внести их не удалось. Последовавшие события опередили все замыслы: середина мая ознаменовалась новой волной кризиса, которая окончательно перечеркнула надежды на благополучное решение накопленных проблем. Как и в январе, все началось с попыток ряда инвесторов сыграть на понижение, но в отличие от того, что было зимой, на этот раз не нашлось инвесторов, привлеченных повышенной доходностью и готовых вкладывать новые деньги в Россию.

Эту вспышку кризиса удалось погасить за счет исключительного психологического шага Банка России – повышения ставки рефинансирования до 150% годовых[53]. Все понимали, что такой уровень процентной ставки не играет экономической роли, но показывает решимость властей удерживать стабильность национальной валюты. Однако стало очевидно, что это последний раз, когда использование инструментов денежной политики могло существенно повлиять на ситуацию на финансовых рынках. Логика развития кризисных явлений отныне целиком обуславливалась состоянием и перспективами бюджета, действенность инструментов денежной политики в таких условиях приблизилась к нулю. Для Банка России складывалась тяжелейшая ситуация: мы понимали всю остроту кризиса, мы могли предвидеть некоторые из возможных последствий дальнейшего ухудшения ситуации, но у нас к этому времени не было абсолютно никаких рычагов воздействия на ситуацию.

В это время мне довелось подробнейшим образом информировать ближайшее окружение Президента о развитии событий на финансовом рынке страны и предупредить о возможности самых неблагоприятных сценариев в будущем. Банк России настаивал на необходимости принятия в экстренном порядке самых решительных мер, направленных на противодействие кризису, в первую очередь, в деле сбора налогов и применении процедур банкротства. Казалось, что приводившиеся аргументы и доводы услышаны, но за исключением назначения Б. Федорова на должность руководителя Госналогслужбы реально ничего сделано не было.

Именно в этот момент руководству Банка России стало понятно, что всерьез рассчитывать на Правительство в поддержании долгосрочной стабильности не приходится. Попытки Банка России обратить внимание руководителей Правительства на ухудшение ситуации не вызывали никакой ответной реакции, его предложения, как правило, не рассматривались, в лучшем случае рассматривались с большой задержкой и сопровождались ничего не значащими резолюциями. Единственной надеждой оставались обращения к Президенту России, но и это срабатывало не всегда.

Дело доходило до абсурда: страна явно попала в тяжелейший финансовый кризис, а предложение Банка России о начале новых переговоров с МВФ не принималось Правительством. Повторялась история с подписанием Заявления об экономической политике: многочисленные противоречивые выступления чиновников различного уровня по этому вопросу (будем обращаться или не будем обращаться) запутали не только российскую общественность, но и руководителей МВФ и стран «семерки», которые стали делать заявления о том, что «Россия сама в состоянии справиться со своими проблемами, не прибегая к дополнительной поддержке». Самое поразительно, что такие заявления продолжались и после визита заместителя Министра финансов О. Вьюгина в Вашингтон в середине июня, когда он передал в МВФ официальный запрос Правительства о начале таких переговоров. Все это порождало у сторонних наблюдателей ощущение полного развала системы власти в России.

Российские власти пошли на прямой диалог с международными инвесторами, начав регулярные встречи с ними в Белом Доме. Но на этих встречах высказывания со стороны Правительства были слишком общими, цифры не до конца выверенными, обещания не подкреплялись реально принятыми решениями. Это стоило дорогого: объем получаемой инвесторами информации возрастал с каждым днем, анализ ситуации в России становился все более глубоким, уже нельзя было скрывать серьезнейшие изменения в платежном балансе, всеобщий интерес стали вызывать перспективы финансирования дефицита федерального бюджета.

Выход России на рынок внешних заимствований в июне и выпуск еврооблигаций с уровнем платежей по купону, превышающим 12% процентов, стал индикатором того, что надежных источников финансирования у государства не остается – на такой уровень доходности при размещении своих обязательств идут только страны, находящиеся в безвыходном положении. Инвесторам в этой ситуации было уже недостаточно заявлений о намерениях, они хотели видеть конкретные дела Правительства, а их так и не последовало. Это было очевидно иностранным и российским аналитикам, это было очевидно Банку России, но Правительство упорно не соглашалось с такой оценкой ситуации и продолжало готовить планы и программы.

Тем временем ситуация на рынке ГКО—ОФЗ обострялась с каждой неделей: уровень доходности постепенно достиг 50% годовых, заимствования при таком уровне процентных платежей делали бюджет 1999 года абсолютно невыполнимым, поскольку доля процентных платежей могла превысить 40% от суммы расходов бюджета. Такой объем процентных платежей не позволял спланировать бюджет, который мог бы соответствовать основным макроэкономическим параметрам, согласованным с МВФ. Новые заимствования давались Минфину труднее и труднее, несмотря на помощь Сбербанка, который выставлял заявки по более выгодным для Минфина ценам.

Развязка наступила в среду 17 июня. Получив реестр заявок участников аукциона с заявками, уровень доходности которых превышал 50%, Минфин принял решение отказался даже от частичного размещения новых выпусков ценных бумаг. Такое решение было бы оправдано, если бы у Минфина нашлось достаточно средств для расплаты по старым долгам, но инициативы нового руководителя Госналогслужбы давали больше информационных новостей, но меньше налоговых поступлений. В результате вся сумма, необходимая для погашения ранее эмитированных ценных бумаг (почти 6,8 млрд рублей), была «одолжена» Минфином у Банка России[54]. Не погасив эту задолженность, в следующую среду Минфин «позаимствовал» таким же образом еще около 3,6 млрд рублей.

Эти рубли, которые получили участники рынка, были избыточными для них. Спрос на деньги со стороны реального сектора снижался из-за роста процентных ставок и восстановления в начале лета практики налоговых зачетов (уплаты налогов без движения денежных средств у налогоплательщика). Количество финансовых инструментов, доступных участникам рынка, не росло, а их привлекательность снижалась из-за устойчивого падения цен. Как обычно бывает в таких ситуациях, вся сумма «избыточных» рублей была направлена участниками рынка на приобретение иностранной валюты. Тем более что в это время стало ощущаться прекращение внешнего финансирования российской экономики: привлечь внешние кредиты не удавалось никому, предоставленные ранее российским предприятиям и банкам внешние кредиты не пролонгировались, и кредиторы настаивали на их возврате, падение цен на российские ценные бумаги, которые выступали обеспечением под полученные кредиты, требовало внесения новых сумм в качестве страховых платежей. Воспроизводилась ситуация ноября предыдущего года: одной рукой Банк России давал рынку рубли, другой – обменивал рубли на иностранную валюту Болезненные уроки того времени были слишком свежи в памяти Центрального банка, чтобы второй раз наступать на те же грабли. Кроме того, Банк России считал, что неурегулированная задолженность Минфина по результатам аукциона есть не что иное, как кредит ему со стороны Банка России, предоставление которых запрещено законом. Но все попытки обсудить эту проблему не приводили к результатам. Премьер-министр был занят подготовкой своего выступления на расширенном заседании Правительства, где он собирался объявить свою программу действий, и ему было не до таких «мелочей». Минфин уверял премьера, что вопрос «чисто технический», и обещал заплатить, как только будут деньги. В этой ситуации единственным способом для Банка России заставить Правительство обсуждать эту проблему было использование «силовых» методов давления. После обсуждения вопроса на Совете директоров соответствующее письмо было направлено в Минфин России.

Но и угрозы не работали. Никто не верил в то, что Банк России решится на такой шаг. Единственным аргументом, который оказал свое действие в тот момент, стало информирование А. Чубайса, который возглавлял российскую делегацию на переговорах с МВФ, о том, что непогашение Минфином образовавшейся задолженности к 30 июня приведет к нарушению выполнения параметров денежной программы и поставит под угрозу срыва продолжение переговоров. В результате А. Чубайсу удалось убедить С. Кириенко и Минфин в необходимости погашения всей суммы задолженности, что было сделано 30 июня.

Но рецепт решения бюджетных проблем Минфином был найден. И на следующий день все началось снова. С начала июля это «чудодейственное средство» стало использоваться каждую среду: аукционы по размещению новых выпусков отменялись, а Минфину каким-то странным для посторонних наблюдателей образом удавалось расплачиваться с инвесторами. Иногда Минфину удавалось погасить некоторую часть задолженности за счет внешних займов (июньский транш МВФ, кредит Мирового банка, размещение еврооблигаций и т. д. Минфин «пылесосил» внешние рынки, пытаясь получить деньги практически под любые проценты), но только для того, чтобы в ближайшую среду снова занять у Центрального банка.

Задолженность Минфина быстро нарастала, и к середине июля ее размер превысил 13,3 млрд рублей. Естественно, все полученные рублевые ресурсы инвесторы вкладывали в иностранную валюту. Центральный банк проводил валютные интервенции и терял резервы. Это означало, что потеря более чем двух миллиардов долларов из валютных резервов Центрального банка в июле была вызвана тем, что Банк России фактически кредитовал Минфин. Происходило ослабление денежной политики, наиболее вероятным последствием чего могла стать утрата общей макроэкономической стабильности в стране.

Самое парадоксальное состояло в том, что по-прежнему никто не хотел всерьез обсуждать эту проблему. Минфин вообще не видел в этом ничего страшного и считал, что следует продолжать политику получения средств от Центрального банка[55]. Миллиарды рублей выплескивались на финансовый рынок и подпитывали силы игроков, давивших на рубль. Оборот валютного рынка многократно возрос, спрос на иностранную валюту стал приобретать характер ажиотажного. Это становилось видно всем участникам рынка и еще больше разогревало их аппетиты.

К этому моменту в Банке России было принято окончательное решение о переходе в ближайшем будущем к плавающему курсу рубля. Казалось, что август – самое подходящее для этого время: давление на валютном рынке традиционно ослабевает, и есть возможность перейти к плавающему курсу, получив относительно спокойную ситуацию на две-три недели для сохранения прежней динамики курса. Но выброс каждую неделю трех-четырех миллиардов рублей для погашения очередного выпуска ГКО перечеркивал эти надежды и все усилия Центрального банка по ужесточению денежной политики. Ситуация зашла в тупик – с одной стороны, переход к плавающему курсу в такой ситуации неизбежно будет сопровождаться существенным падением рубля, с другой стороны, отказ от перехода к плавающему курсу сделает практически неизбежной разовую девальвацию рубля.

Попытки Банка России перевести разговор в плоскость обсуждения приближающихся последствий такой политики и объяснить, что фактически Правительство своими руками разрушает основы макроэкономической стабильности, толкает страну к экономической катастрофе, были «гласом вопиющего в пустыне».

В Правительстве не было ни одного человека, который мог бы обсуждать весь спектр макроэкономических проблем, там просто не хватало квалифицированных людей с соответствующими опытом и знаниями. (Так же как не было в Правительстве и людей, которые могли бы вести переговоры с международными финансовыми организациями. Не случайно, видимо, было в этой ситуации назначение А. Чубайса на странную должность – специальный представитель Президента на переговорах.) В результате страна шаг за шагом приближалась к катастрофе, но никто не хотел задуматься об этом.

Конфликт по вопросу о долгах Минфина перед Банком России проходил «за кулисами» (он всплыл в «Независимой газете» из-за осознанной утечки материалов из Минфина после перехода Банка России к более решительным действиям). В этот момент Банк России не имел права затевать публичное обсуждение своих взаимоотношений с другими государственными структурами, поскольку в завершающей стадии находились июльские переговоры с МВФ, а такие «новости», безусловно, сделали бы невозможным их продолжение.

Содержательное обсуждение этой проблемы в Правительстве началось только в последней декаде июля после завершения переговоров с МВФ, когда стало понятно, что такие действия приведут к тотальному провалу в выполнении денежной программы. Но и в этом случае решающим аргументом стала не угроза дестабилизации экономики, а «силовое давление» – 20 июля Центральный банк начал реальное списание средств со счетов Минфина в погашение накопленной задолженности, было списано 532,2 млн рублей. Это означало, что все деньги, которые попадали на счета Минфина, должны отныне направляться на погашение задолженности перед Центральным банком. Всех поступлений в бюджет не хватало даже на расплату по долгам. Только таким способом можно было показать Минфину и Правительству всю остроту и опасность сложившейся ситуации.

Однако и теперь дискуссии не носили характера обсуждения причин возникновения проблемы и поиска реальных путей ее решения, а сводились к попыткам убедить Центральный банк в необходимости скорейшего «разблокирования» счетов Минфина. На очередном совещании у премьер-министра 27 июля в ответ на мой прямой вопрос: «Что правительство собирается делать для выплаты зарплаты Президенту, если все налоги идут на обслуживание долга, а в долг больше не дают?» прозвучал ответ: «Налоги мы собрать не сможем, предлагайте, что делать»[56].

Предложения были подготовлены, но внести их не удалось. Последовавшие события опередили все замыслы: середина мая ознаменовалась новой волной кризиса, которая окончательно перечеркнула надежды на благополучное решение накопленных проблем. Как и в январе, все началось с попыток ряда инвесторов сыграть на понижение, но в отличие от того, что было зимой, на этот раз не нашлось инвесторов, привлеченных повышенной доходностью и готовых вкладывать новые деньги в Россию.

Эту вспышку кризиса удалось погасить за счет исключительного психологического шага Банка России – повышения ставки рефинансирования до 150% годовых[53]. Все понимали, что такой уровень процентной ставки не играет экономической роли, но показывает решимость властей удерживать стабильность национальной валюты. Однако стало очевидно, что это последний раз, когда использование инструментов денежной политики могло существенно повлиять на ситуацию на финансовых рынках. Логика развития кризисных явлений отныне целиком обуславливалась состоянием и перспективами бюджета, действенность инструментов денежной политики в таких условиях приблизилась к нулю. Для Банка России складывалась тяжелейшая ситуация: мы понимали всю остроту кризиса, мы могли предвидеть некоторые из возможных последствий дальнейшего ухудшения ситуации, но у нас к этому времени не было абсолютно никаких рычагов воздействия на ситуацию.

В это время мне довелось подробнейшим образом информировать ближайшее окружение Президента о развитии событий на финансовом рынке страны и предупредить о возможности самых неблагоприятных сценариев в будущем. Банк России настаивал на необходимости принятия в экстренном порядке самых решительных мер, направленных на противодействие кризису, в первую очередь, в деле сбора налогов и применении процедур банкротства. Казалось, что приводившиеся аргументы и доводы услышаны, но за исключением назначения Б. Федорова на должность руководителя Госналогслужбы реально ничего сделано не было.

Именно в этот момент руководству Банка России стало понятно, что всерьез рассчитывать на Правительство в поддержании долгосрочной стабильности не приходится. Попытки Банка России обратить внимание руководителей Правительства на ухудшение ситуации не вызывали никакой ответной реакции, его предложения, как правило, не рассматривались, в лучшем случае рассматривались с большой задержкой и сопровождались ничего не значащими резолюциями. Единственной надеждой оставались обращения к Президенту России, но и это срабатывало не всегда.

Дело доходило до абсурда: страна явно попала в тяжелейший финансовый кризис, а предложение Банка России о начале новых переговоров с МВФ не принималось Правительством. Повторялась история с подписанием Заявления об экономической политике: многочисленные противоречивые выступления чиновников различного уровня по этому вопросу (будем обращаться или не будем обращаться) запутали не только российскую общественность, но и руководителей МВФ и стран «семерки», которые стали делать заявления о том, что «Россия сама в состоянии справиться со своими проблемами, не прибегая к дополнительной поддержке». Самое поразительно, что такие заявления продолжались и после визита заместителя Министра финансов О. Вьюгина в Вашингтон в середине июня, когда он передал в МВФ официальный запрос Правительства о начале таких переговоров. Все это порождало у сторонних наблюдателей ощущение полного развала системы власти в России.

Российские власти пошли на прямой диалог с международными инвесторами, начав регулярные встречи с ними в Белом Доме. Но на этих встречах высказывания со стороны Правительства были слишком общими, цифры не до конца выверенными, обещания не подкреплялись реально принятыми решениями. Это стоило дорогого: объем получаемой инвесторами информации возрастал с каждым днем, анализ ситуации в России становился все более глубоким, уже нельзя было скрывать серьезнейшие изменения в платежном балансе, всеобщий интерес стали вызывать перспективы финансирования дефицита федерального бюджета.

Выход России на рынок внешних заимствований в июне и выпуск еврооблигаций с уровнем платежей по купону, превышающим 12% процентов, стал индикатором того, что надежных источников финансирования у государства не остается – на такой уровень доходности при размещении своих обязательств идут только страны, находящиеся в безвыходном положении. Инвесторам в этой ситуации было уже недостаточно заявлений о намерениях, они хотели видеть конкретные дела Правительства, а их так и не последовало. Это было очевидно иностранным и российским аналитикам, это было очевидно Банку России, но Правительство упорно не соглашалось с такой оценкой ситуации и продолжало готовить планы и программы.

Тем временем ситуация на рынке ГКО—ОФЗ обострялась с каждой неделей: уровень доходности постепенно достиг 50% годовых, заимствования при таком уровне процентных платежей делали бюджет 1999 года абсолютно невыполнимым, поскольку доля процентных платежей могла превысить 40% от суммы расходов бюджета. Такой объем процентных платежей не позволял спланировать бюджет, который мог бы соответствовать основным макроэкономическим параметрам, согласованным с МВФ. Новые заимствования давались Минфину труднее и труднее, несмотря на помощь Сбербанка, который выставлял заявки по более выгодным для Минфина ценам.

Развязка наступила в среду 17 июня. Получив реестр заявок участников аукциона с заявками, уровень доходности которых превышал 50%, Минфин принял решение отказался даже от частичного размещения новых выпусков ценных бумаг. Такое решение было бы оправдано, если бы у Минфина нашлось достаточно средств для расплаты по старым долгам, но инициативы нового руководителя Госналогслужбы давали больше информационных новостей, но меньше налоговых поступлений. В результате вся сумма, необходимая для погашения ранее эмитированных ценных бумаг (почти 6,8 млрд рублей), была «одолжена» Минфином у Банка России[54]. Не погасив эту задолженность, в следующую среду Минфин «позаимствовал» таким же образом еще около 3,6 млрд рублей.

Эти рубли, которые получили участники рынка, были избыточными для них. Спрос на деньги со стороны реального сектора снижался из-за роста процентных ставок и восстановления в начале лета практики налоговых зачетов (уплаты налогов без движения денежных средств у налогоплательщика). Количество финансовых инструментов, доступных участникам рынка, не росло, а их привлекательность снижалась из-за устойчивого падения цен. Как обычно бывает в таких ситуациях, вся сумма «избыточных» рублей была направлена участниками рынка на приобретение иностранной валюты. Тем более что в это время стало ощущаться прекращение внешнего финансирования российской экономики: привлечь внешние кредиты не удавалось никому, предоставленные ранее российским предприятиям и банкам внешние кредиты не пролонгировались, и кредиторы настаивали на их возврате, падение цен на российские ценные бумаги, которые выступали обеспечением под полученные кредиты, требовало внесения новых сумм в качестве страховых платежей. Воспроизводилась ситуация ноября предыдущего года: одной рукой Банк России давал рынку рубли, другой – обменивал рубли на иностранную валюту Болезненные уроки того времени были слишком свежи в памяти Центрального банка, чтобы второй раз наступать на те же грабли. Кроме того, Банк России считал, что неурегулированная задолженность Минфина по результатам аукциона есть не что иное, как кредит ему со стороны Банка России, предоставление которых запрещено законом. Но все попытки обсудить эту проблему не приводили к результатам. Премьер-министр был занят подготовкой своего выступления на расширенном заседании Правительства, где он собирался объявить свою программу действий, и ему было не до таких «мелочей». Минфин уверял премьера, что вопрос «чисто технический», и обещал заплатить, как только будут деньги. В этой ситуации единственным способом для Банка России заставить Правительство обсуждать эту проблему было использование «силовых» методов давления. После обсуждения вопроса на Совете директоров соответствующее письмо было направлено в Минфин России.

Но и угрозы не работали. Никто не верил в то, что Банк России решится на такой шаг. Единственным аргументом, который оказал свое действие в тот момент, стало информирование А. Чубайса, который возглавлял российскую делегацию на переговорах с МВФ, о том, что непогашение Минфином образовавшейся задолженности к 30 июня приведет к нарушению выполнения параметров денежной программы и поставит под угрозу срыва продолжение переговоров. В результате А. Чубайсу удалось убедить С. Кириенко и Минфин в необходимости погашения всей суммы задолженности, что было сделано 30 июня.

Но рецепт решения бюджетных проблем Минфином был найден. И на следующий день все началось снова. С начала июля это «чудодейственное средство» стало использоваться каждую среду: аукционы по размещению новых выпусков отменялись, а Минфину каким-то странным для посторонних наблюдателей образом удавалось расплачиваться с инвесторами. Иногда Минфину удавалось погасить некоторую часть задолженности за счет внешних займов (июньский транш МВФ, кредит Мирового банка, размещение еврооблигаций и т. д. Минфин «пылесосил» внешние рынки, пытаясь получить деньги практически под любые проценты), но только для того, чтобы в ближайшую среду снова занять у Центрального банка.

Задолженность Минфина быстро нарастала, и к середине июля ее размер превысил 13,3 млрд рублей. Естественно, все полученные рублевые ресурсы инвесторы вкладывали в иностранную валюту. Центральный банк проводил валютные интервенции и терял резервы. Это означало, что потеря более чем двух миллиардов долларов из валютных резервов Центрального банка в июле была вызвана тем, что Банк России фактически кредитовал Минфин. Происходило ослабление денежной политики, наиболее вероятным последствием чего могла стать утрата общей макроэкономической стабильности в стране.

Самое парадоксальное состояло в том, что по-прежнему никто не хотел всерьез обсуждать эту проблему. Минфин вообще не видел в этом ничего страшного и считал, что следует продолжать политику получения средств от Центрального банка[55]. Миллиарды рублей выплескивались на финансовый рынок и подпитывали силы игроков, давивших на рубль. Оборот валютного рынка многократно возрос, спрос на иностранную валюту стал приобретать характер ажиотажного. Это становилось видно всем участникам рынка и еще больше разогревало их аппетиты.

К этому моменту в Банке России было принято окончательное решение о переходе в ближайшем будущем к плавающему курсу рубля. Казалось, что август – самое подходящее для этого время: давление на валютном рынке традиционно ослабевает, и есть возможность перейти к плавающему курсу, получив относительно спокойную ситуацию на две-три недели для сохранения прежней динамики курса. Но выброс каждую неделю трех-четырех миллиардов рублей для погашения очередного выпуска ГКО перечеркивал эти надежды и все усилия Центрального банка по ужесточению денежной политики. Ситуация зашла в тупик – с одной стороны, переход к плавающему курсу в такой ситуации неизбежно будет сопровождаться существенным падением рубля, с другой стороны, отказ от перехода к плавающему курсу сделает практически неизбежной разовую девальвацию рубля.

Попытки Банка России перевести разговор в плоскость обсуждения приближающихся последствий такой политики и объяснить, что фактически Правительство своими руками разрушает основы макроэкономической стабильности, толкает страну к экономической катастрофе, были «гласом вопиющего в пустыне».

В Правительстве не было ни одного человека, который мог бы обсуждать весь спектр макроэкономических проблем, там просто не хватало квалифицированных людей с соответствующими опытом и знаниями. (Так же как не было в Правительстве и людей, которые могли бы вести переговоры с международными финансовыми организациями. Не случайно, видимо, было в этой ситуации назначение А. Чубайса на странную должность – специальный представитель Президента на переговорах.) В результате страна шаг за шагом приближалась к катастрофе, но никто не хотел задуматься об этом.

Конфликт по вопросу о долгах Минфина перед Банком России проходил «за кулисами» (он всплыл в «Независимой газете» из-за осознанной утечки материалов из Минфина после перехода Банка России к более решительным действиям). В этот момент Банк России не имел права затевать публичное обсуждение своих взаимоотношений с другими государственными структурами, поскольку в завершающей стадии находились июльские переговоры с МВФ, а такие «новости», безусловно, сделали бы невозможным их продолжение.

Содержательное обсуждение этой проблемы в Правительстве началось только в последней декаде июля после завершения переговоров с МВФ, когда стало понятно, что такие действия приведут к тотальному провалу в выполнении денежной программы. Но и в этом случае решающим аргументом стала не угроза дестабилизации экономики, а «силовое давление» – 20 июля Центральный банк начал реальное списание средств со счетов Минфина в погашение накопленной задолженности, было списано 532,2 млн рублей. Это означало, что все деньги, которые попадали на счета Минфина, должны отныне направляться на погашение задолженности перед Центральным банком. Всех поступлений в бюджет не хватало даже на расплату по долгам. Только таким способом можно было показать Минфину и Правительству всю остроту и опасность сложившейся ситуации.

Однако и теперь дискуссии не носили характера обсуждения причин возникновения проблемы и поиска реальных путей ее решения, а сводились к попыткам убедить Центральный банк в необходимости скорейшего «разблокирования» счетов Минфина. На очередном совещании у премьер-министра 27 июля в ответ на мой прямой вопрос: «Что правительство собирается делать для выплаты зарплаты Президенту, если все налоги идут на обслуживание долга, а в долг больше не дают?» прозвучал ответ: «Налоги мы собрать не сможем, предлагайте, что делать»[56].