ОТ АВТОРА

К оглавлению 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
17 18 19 20 22 23 24 25

...Поверьте мне, все произошло совершенно неожиданно, а может быть,

даже случайно. Я давно хотел поехать на Новомосковский химический комбинат.

Расположен он недалеко от столицы и пользуется доброй славой.

И вдруг сверхсрочная командировка: напишите о кибернетике на

комбинате...

И я поехал знакомиться с автоматизацией на предприятии.

Завод поразил меня. Он стоял гигантский и величественный, подняв к небу

огромные колонны и стремительные клинки своих труб. Над трубами, которые,

как мне казалось, упирались в облака, полоскались в небе русые дымы, и были

они словно непокорный чуб великана на ветру. Гигант был напряжен и,

казалось, дрожал от внутренней, клокотавшей в нем силы. Совсем неожиданно

знакомый образ промелькнул в моей голове:

"А ведь гигант очень похож на могучего Лаокоона, опутанного змеями".

Да, действительно вся заводская территория была оплетена

трубопроводами. Они связали просторные цехи, пересекли заводские проезды,

протянулись к глухо вздыхающему зданию компрессорной.

Алексей Акимов - молодой инженер - совершает со мной экскурсию по

заводской территории.

- И все это за четыре года,- говорит он, заметно гордясь "своим"

комбинатом.- Вы понимаете? За четыре года мы сделали больше, чем за четверть

века существования завода. А наша бригада монтажников - того же Прокопенко

или Ивана Ковалькова... Вот это были ребята! На головокружительной высоте

прокладывали они трубы. Мы их так и называли асами монтажа. А сколько таких

ребят на комбинате!.. Мы входим в цех. Построенное, как эллинг для самолета,

помещение поражает воображение сдержанной тишиной и отсутствием людей. Два

человека сидят перед трепещущими стрелками приборов. И все. А где-то там, в

недрах стальных резервуаров, в устремленных в небо, словно ракеты, колоннах

реакторов, происходят вулканические по своему размаху реакции. Высокие

температуры, огромные давления.

Словно расплавленная магма, движутся по трубопроводам растворы. Они

смешиваются, вступают в реакции и снова выпадают, как снег, как хлопок, на

дно охлажденных резервуаров.

- Вы удивляетесь, что тут мало людей? - со сдержанной улыбкой говорит

Акимов.- У нас везде так. Химия... Два парня в цехе, а продукции

нарабатывают за добрую тысячу.

- Это и называется - высокая производительность труда?

- А как же иначе? Мы же химики! Не зря нас, химиков, называют людьми

профессии будущего.

...Мы в здании компрессорной. Сливаясь в полуразмытый круг, беззвучно

вращаются маховики компрессоров.

- Здесь получают жидкий воздух,- поясняет Акимов.- И как вы думаете,

для чего? Из него делают хлеб. Не верите? Могу рассказать, как это делается.

Выступал у нас недавно приезжий цирк. Народу набралось во Дворце

культуры - не пробьешься. Выходит на сцену веселый молодой человек,

фокусник, и начинает такое показывать - глазам своим не веришь. То у него из

воздуха на ладонь шарик падает, то колода карт, то зажженная папироса. После

спектакля ребята окружили артиста и спрашивают: "Как это вы из воздуха

зажженную папиросу достаете?" Тот объясняет... А ребята ему: "Мы хлеб из

воздуха делать научились - выходит, а вот зажженные папиросы пока что не

получаются".

Теперь уже артист удивляется,- с увлечением продолжает рассказывать

Акимов.- "Как это хлеб из воздуха?" Они ему объясняют:

"Дело в том, что компрессорный цех - это только часть огромного

производства азотных удобрений. В свое время азот называли мертвым газом, а

он, оказывается, как раз самый что ни на есть живой. Сжимают воздух,

разделяют его на кислород и азот. И пускают азот в производство".

Это же Прянишников сказал: "Если бы не вода, азот самый

могущественный",- продолжает увлеченно рассказывать Акимов.- Мы из него

аммиачные удобрения делаем - аммиачную селитру и аммиачную воду. Вот почему

и говорим: "Хлеб из воздуха". Ведь удобрения на полях - первое дело. Однако

мы с вами заболтались,- забеспокоился Акимов.- Вас, вероятно, больше всего

заинтересует Центральный пост управления? Сегодня кибернетика пошла в ход

почище химии.

Мы входим в просторное помещение, освещенное врывающимися в окна косыми

колоннами солнечных лучей и длинными полосами ламп дневного света под

потолком.

Так вот он, Центральный пост, ради которого я приехал сюда!

Действительно, он производит ошеломляющее впечатление. Вдоль стен стоят

серо-стального цвета металлические ящики. Эти своеобразные кирпичики

заполнены электроникой. Из таких глыб в давние времена складывали крепостную

стену, а сегодня складывают умную кибернетическую машину. Возле магнитофонов

возятся монтажники. Людей не очень много -пунктов магнитной записи гораздо

больше. Да в этом и нет ничего удивительного. Здесь, на тонкой коричневой

ленте, крохотными магнитными всплесками записаны десятки команд. Они

сверяются с показателями кибернетической машины, поступающими со всех концов

комбината, из различных его цехов. Температура, давление, химический состав

сырья и продукта, влажность - все это по проводам в виде электрических

показателей притекает сюда, в сердце электронной машины. А она, словно

обдумав и взвесив все, дает необходимые команды цехам, управляя сложнейшим

производством всего комбината.

Да, я согласен с теми, кто убежден, что автоматическому управлению в

первую очередь поддаются химические предприятия. Ведь здесь очень мало людей

в цехах. И, вероятно, их совсем может и не быть, если тонкие нервы проводов

передают из цехов в Центральный пост ритмичное дыхание жизни всего завода. И

обратно - если пост берет на себя команду всем предприятием.

- Мы скоро заканчиваем монтаж Центрального поста,- поясняет Николай

Иванович Авдюшин - уже не молодой инженер, аккуратно выбритый, в модном,

безукоризненно отглаженном костюме. Он здесь самый старший. Он кандидат

наук, инженер-кибернетик.

- Пожалуй, еще с месяц провозимся...- вступает в разговор широкоплечий,

черноволосый парень в ковбойке, напоминающий красно-коричневым загаром вождя

краснокожих. Это Петя Кузовкин - спортсмен и заводила.

- А тебе все не терпится! - перебивает его Нина Охотникова, тоненькая

девушка, подстриженная под мальчишку.- Тебе бы только в футбол гонять! - Она

поворачивается к нам: - Он у нас больше о мяче думает, чем о работе.

- Разве так можно, Нина?! - сопротивляется Кузовкин.- Тебе еще и

поверят...

Молчит только Коля Трошин. Трудные у него дела: монтаж математической

машины затягивается, а на носу зачеты в вечернем институте. Он оброс, глаза

красные - видно, парень не высыпается.

Вот, пожалуй, и все, кто занят монтажом кибернетической установки.

Я с интересом приглядываюсь к этим ребятам, привычно и ловко орудующим

в электронных внутренностях ящиков-кирпичей, забитых всевозможными

приборами. Невольно прислушиваюсь и к их разговору. Видимо, он начался

давно. Я улавливаю только клочки беседы. Мне хочется записать их в блокнот,

но профессиональная привычка журналиста останавливает меня: никогда не делай

записи на глазах у тех, кто говорит.

- Я догадываюсь, откуда прислали эту умницу,- говорит Петя Кузовкин,

орудуя паяльником.- Из Киева. Говорят, там наша машина работала, в

вычислительном центре. Это не что-нибудь - машина-энциклопедист!

- Я вот тоже хочу знать как можно больше,- говорит Нина.- Хоть всю

жизнь учись - все тебе мало...

- Всю жизнь,- грустновато соглашается Коля Трошин.- Только вот жить

хочется побольше. Хочется дожить до коммунизма - и чтобы молодым оставаться.

- Ишь чего захотел,- бормочет Кузовкин.

- А по-моему, ребята, вы заблуждаетесь,- говорит Николай Иванович.-

Насколько я знаю, машина прибыла к нам совсем не из Киева, а, возможно, с

одной из станций наведения космических кораблей.

- Это же просто фантастика,- бойко констатирует Кузовкин.

- А почему бы и нет?

- Быть не может!..- удивляются все.

- Ой, как интересно! Неужели она знает, как Гагарин выходил на орбиту?

- волнуется Нина.- Невозможно поверить... Неужели она слышала, как билось

его сердце, как он дышал там, в космосе?

Предположение Николая Ивановича вызывает бурную реакцию. Каждый хочет

сказать свое слово. Вдруг серо-стальные кирпичи электронной машины

приобретают для всех нас неожиданное значение.

- Ну что ж, пускай она теперь поработает на Большую химию,- говорит

Коля Трошин.- Раз машина такая умная, уж мы как-нибудь обучим ее и нашему

делу.

- Да, но ей будет у нас скучно без романтики. Космические корабли - и

вдруг химический завод,- вздыхает Нина.

- Почему - без романтики?- перебивает ее Николай Иванович.-- Мне

кажется, машина у нас как раз на своем месте,

Но на этом разговор не закончился. Коля Трошин - парень дотошный, и я

благодарен ему, что он затронул тему, которая давно и настойчиво волновала

меня.

- Вот я, Николай Иванович, все один вопрос обдумываю,- высказал свое

заветное Коля, на мгновение отрываясь от работы и размахивая паяльником, как

регулировщик на перекрестке.- Еще раньше неандертальца, говорят, жил на

свете обезьяночеловек. У Энгельса так и написано: "Когда обезьяночеловек

впервые взял в руки орудие..." Я не знаю, что это было - палка или камень,-

но только взял он в руки орудие и стал очеловечиваться. Труд заставил его

развиваться по-новому. Потом человек приручил огонь, начал использовать пар,

изобрел электричество и добрался до электроники, атомной энергии, до

космоса. И вот химией, вроде нас, занялся. Это все верно. Но всегда человек

стремился облегчить свой физический труд. А мы с вами чем заняты? - И Коля

указал паяльником на серо-стальные кирпичи машины.- Что мы с вами, облегчаем

физический труд? Как бы не так! Наша машина умная. Она стала орудием не

наших рук, а нашего разума...

Николай Трошин обвел своих товарищей - монтажников - серьезным и

встревоженным взглядом.

- Кто знает, может быть, сегодня мы начинаем новую эволюцию? Как вы

думаете, Николай Иванович? Палка - рычаг для мускулов. Кибернетическая

машина - рычаг для мысли, для нашего мозга...

Николай Иванович Авдюшин с интересом слушал Колю Трошина. Затем он

улыбнулся своим мыслям и подчеркнуто небрежно ответил:

- Кто его знает? Поживем - увидим.

- А что же тогда с нами станет после такой эволюции? - растерянно

спросил Кузовкин. Все рассмеялись.

Было уже десять часов вечера, когда мы расходились. Монтаж машины

затягивался - все нервничали и засиживались допоздна. Приемные блоки были

уже смонтированы, но самым трудным было создание программы управления

заводом. С программой не все ладилось.

Я задержался на Центральном посту управления. В широкие окна

заглядывала темнота. Еще более четко разрезали потолок яркие линии

люминофоров. Не знаю, что заставило меня подойти к машине. Вряд ли это было

простое любопытство. Я нажал на клавишу управления, хотя отлично понимал,

что делать этого не следует. Почти инстинктивно опустился палец на пластинку

клавиши.

...И вдруг я окаменел. Машина заговорила. Кибернетическая машина

говорила спокойно, почти бесстрастно, каким-то чужим, металлическим голосом.

Не ручаюсь, что я точно записал этот неожиданный разговор,

восстановленный по памяти. Я слишком растерялся, чтобы записать его даже

тогда, когда вернулся в гостиницу. Только на следующее утро попытался я

восстановить в памяти наш разговор с машиной. Но разговор этот имел решающее

значение для написания книги.

С этого вечера я ежедневно беседовал с машиной, встречаясь с нею с

глазу на глаз. Наши разговоры с каждым днем волновали меня все больше и

больше. Мой электронный собеседник был умным и опытным спорщиком. Часами я

просиживал в библиотеке, торопливо листая страницы журналов и книг, в

поисках ответов на вопросы, которые ставила передо мной машина. Ей хорошо.

На ее стороне электрическая память и чудесная программа, заложенная целым

институтом. А мне каково? Вы сами понимаете, что в таком разговоре я должен

быть во всеоружии. Ведь я говорил с машиной не только от своего собственного

имени, но и от имени Человека, спорившего с Машиной. Вот почему из десятка

книг и статей, просмотренных мною за день, у меня вырастали страницы записей

- своеобразные конспекты на ту или иную тему.

Сегодня я восстанавливаю в памяти наши вечерние споры с машиной. Свои

записи я предоставляю вам, читатели. Я хочу, чтобы вы ознакомились с

конспектами: ведь они были так необходимы мне в часы ночных разговоров с

машиной.

5 мая, вторник

Наш первый, записанный по памяти, разговор с машиной.

- Здравствуйте,- внятно прозвучал чуть глуховатый, металлический

голос.- Я слышал все ваши разговоры. Не удивляйтесь. Машины моего класса

обладают слухом. Однако я не успел представиться - меня зовут Кибер, от

слова "кибернетика". "Лет двадцать пять назад от этого слова шарахались, а

сегодня оно звучит обыденно. Кстати, вы знаете его происхождение?

А. Безусловно... Но что ты знаешь об этом слове?

К. Его когда-то случайно обронил наш старый друг Андре Мари Ампер. В

своем очерке по философии наук в рубрике за номером 83 Ампер поместил

предполагаемую, новую науку - кибернетику. Слово "кибернетес" по-гречески

означает "рулевой", "кормчий". Кибернетика в Древней Греции - наука о

кораблевождении. Видимо, Ампер понимал под новой наукой науку об управлении.

А. Да, но ведь кибернетика, по существу, появилась совсем недавно. И

вряд ли Ампер предполагал, что она приобретет когда-нибудь сегодняшний

характер.

К. Это справедливо. Современную кибернетику создал Норберт Винер. Когда

он решил дать имя новой науке, он прибегнул к греческому языку. Это своего

рода традиция. Наука о наиболее выгодном, или, как говорят, оптимальном,

управлении. Тут и вспомнилась ему кибернетика Ампера. Наука новая, а вот

характер людей, как я посмотрю, старый.

А. Прости, но я не пойму, о чем ты говоришь?

К. Как о чем? А разговоры, которые я слышал сегодня? Удивляюсь, откуда

они все знают?.. "Машина из Киева". "Машина из Байконура". Конечно, из

Киева! Ведь меня собирали когда-то в Институте кибернетики и даже

предполагали сделать чуть ли не энциклопедистом, заполнив мою память всем,

что необходимо обычной интеллигентной машине. А- Как же ты попал сюда, на

комбинат?

К. О, это длинный путь! Кстати, Николай Иванович был прав: я

действительно имел отношение к запуску космических кораблей.

А. Поразительно!.. И что же, ты участвовал в запуске космонавтов?

К. До сих пор не могу успокоиться. Когда Гагарин, поднявшись в кабину

корабля, произнес слова, известные теперь всему миру: "Ну что ж, поехали!" -

у меня на минуту даже сознание помутилось. Однако я быстро взял себя в руки.

А. А ты не обижен, что тебя прислали сюда на комбинат? Такая

прозаическая работа!

К. Нет. Я ведь, так сказать, универсал.

А. Как это понимать?

К. Да очень просто. Я держу в памяти огромное количество разного рода

информации, которая может быть использована для многих целей. Я могу

выдавать справки по самым разнообразным вопросам, могу производить расчеты,

могу следить за ходом производства и корректировать его.

А. Да ты же совсем разумная машина, Кибер!

К. Это зависит от того, как понимать значение слова "разум"?

А. Вот тебе первое задание на испытание памяти. А ну-ка, что у тебя

хранится в запасе по вопросу: что такое разум?

Кибер замолк. Казалось, он сосредоточивается. Лишь едва слышимые щелчки

переключений нарушали тишину поста управления. Затем он заговорил спокойно и

размеренно.

К. "Разум есть способность видеть связь общего с частным". Иммануил

Кант.

"Разум человека развивался соответственно тому, как человек научился

изменять природу". Фридрих Энгельс.

"Наука и опыт - только средства, только способы собирания материалов

для разума". Михаил Ломоносов.

"Человек живет не тем, что он съедает, а тем, что переваривает.

Положение это одинаково справедливо относится как к уму, так и к телу".

Беньямин Франклин.

"Следует свой ум углублять, а не расширять и, подобно фокусу

зажигательного стекла, собирать все тепло и все лучи своего ума в одной

точке". Гельвеции.

А. Стой, Кибер! Если тебя не остановишь, ты любого задавишь своей

эрудицией. Но все, что ты говоришь, относится к разуму человека. А как же с

назначением разумной машины?

Кибер замолчал. Вновь что-то защелкало - видимо, там, в глубинных

недрах электронной машины, происходили какие-то процессы.

Внезапно он заговорил снова.

К. Человеческий разум и машина разума... Об этом задумывались давно.

"Голая рука и предоставленный самому себе разум не имеют большой силы.

Дело совершается орудиями и вспоможениями, которые нужны не меньше разуму,

чем руке". Бэкон.

А. Так это же и есть главное! Я согласен с Бэконом: разумная машина

должна служить "вспоможением" разуму человека.

К. Не торопитесь с выводами. Об этом еще много спорят сегодня...

Поток цитат выдающихся умов человечества сбил меня с толку. Я понял

одно: надо во всем разобраться. Первая задача - быть во всеоружии, идя на

штурм тайны разума.

Я заперся в библиотеке и начал готовить генеральное наступление. Это

было нелегко... Но к вечеру первый конспект уже лежал у меня перед глазами.

Вот он...