Антон Чехов - Гусев
о произведенииI
Уже потемнело, скоро ночь.
Гусев, бессрочноотпускной рядовой, приподнимается на койке и
говорит вполголоса:
- Слышишь, Павел Иваныч ? Мне один солдат в Сучане сказывал:
ихнее судно, когда они шли, на рыбину наехало и днище себе
проломило.
Человек неизвестного звания, к которому он обращается и которого
все в судовом лазарете зовут Павлом Иванычем, молчит, как будто
не слышит.
И опять наступает тишина... Ветер гуляет по снастям, стучит
винт, хлещут волны, скрипят койки, но ко всему этому давно уже
привыкло ухо, и кажется, что всё кругом спит и безмолвствует.
Скучно. Те трое больных - два солдата и один матрос - которые
весь день играли в карты, уже спят и бредят.
Кажется, начинает покачивать. Койка под Гусевым медленно
поднимается и опускается, точно вздыхает - и этак раз, другой,
третий... Что -то ударилось о пол и зазвенело: должно быть,
кружка упала.
- Ветер с цепи сорвался... - говорит Гусев, прислушиваясь.
На этот раз Павел Иваныч кашляет и отвечает раздраженно:
- То у тебя судно на рыбу наехало, то ветер с цепи сорвался...
Ветер зверь, что ли, что с цепи срывается ?
- Так крещеные говорят.
- И крещеные такие же невежды, как ты... Мало ли чего они не
говорят ? Надо свою голову иметь на плечах и рассуждать.
Бессмысленный человек. Павел Иваныч подвержен морской болезни.
Когда качает, он обыкновенно сердится и приходит в раздражение
от малейшего пустяка. А сердиться, по мнению Гусева,
положительно не на что. Что странного или мудреного, например,
хоть в рыбе или в ветре, который срывается с цепи ? Положим, что
рыба величиной с гору и что спина у нее твердая, как у осетра;
также положим, что там, где конец света, стоят толстые каменные
стены, а к стенам прикованы злые ветры... Если они не сорвались
с цепи, то почему же они мечутся по всему морю, как угорелые, и
рвутся, словно собаки ? Если их не приковывают, то куда же они
деваются, когда бывает тихо ?
Гусев долго думает о рыбах, величиною с гору, и о толстых,
заржавленных цепях, потом ему становится скучно, и он начинает
думать о родной стороне, куда теперь возвращается он после
пятилетней службы на Дальнем Востоке. Рисуется ему громадный
пруд, занесенный снегом... На одной стороне пруда фарфоровый
завод кирпичного цвета, с высокой трубой и с облаками черного
дыма; на другой стороне - деревня... Из двора, пятого с краю,
едет в санях брат Алексей; позади него сидят сынишка Ванька, в
больших валенках, и девчонка Акулька, тоже в валенках. Алексей
выпивши, Ванька смеется, а Акулькина лица не видать -
закуталась.
"Не ровен час, детей поморозит..." - думает Гусев. - Пошли им,
господи, - шепчет он, - ума -разума, чтоб родителей почитали и
умней отца -матери не были...
- Тут нужны новые подметки, - бредит басом больной матрос. - Да,
да !
Мысли у Гусева обрываются, и вместо пруда вдруг ни к селу, ни к
городу показывается большая бычья голова без глаз, а лошадь и
сани уж не едут, а кружатся в черном дыму. Но он всё -таки рад,
что повидал родных. Радость захватывает у него дыхание, бегает
мурашками по телу, дрожит в пальцах.
- Привел господь повидаться ! - бредит он, но тотчас же
открывает глаза и ищет в потемках воду.
Он пьет и ложится, и опять едут сани, потом опять бычья голова
без глаз, дым, облака... И так до рассвета.