Чехов - Гусев
о произведенииII
Сначала в потемках обозначается синий кружок - это круглое
окошечко; потом Гусев мало -помалу начинает различать своего
соседа по койке, Павла Иваныча. Этот человек спит сидя, так как
в лежачем положении он задыхается. Лицо у него серое, нос
длинный, острый, глаза, оттого, что он страшно исхудал,
громадные; виски впали, борода жиденькая, волосы на голове
длинные... Глядя на лицо, никак не поймешь, какого он звания:
барин ли, купец, или мужицкого звания ? Судя по выражению и
длинным волосам, он как будто бы постник, монастырский
послушник, а прислушаешься к его словам - выходит, как будто бы
и не монах. От качки, духоты и от своей болезни он изнемог,
тяжело дышит и шевелит высохшими губами. Заметив, что Гусев
глядит на него, он поворачивается к нему лицом и говорит:
- Я начинаю догадываться... Да... Я теперь отлично всё понимаю.
- Что вы понимаете, Павел Иваныч ?
- А вот что... Мне всё казалось странным, как это вы, тяжело
больные, вместо того, чтобы находиться в покое, очутились на
пароходе, где и духота, и жар, и качка, всё, одним словом,
угрожает вам смертью, теперь же для меня всё ясно... Да... Ваши
доктора сдали вас на пароход, чтобы отвязаться от вас. Надоело с
вами возиться, со скотами... Денег вы им не платите, возня с
вами, да и отчетность своими смертями портите - стало быть,
скоты ! А отделаться от вас не трудно... Для этого нужно только,
во -первых, не иметь совести и человеколюбия и, во -вторых,
обмануть пароходное начальство. Первое условие можно хоть и не
считать, в этом отношении мы артисты, а второе всегда удается
при некотором навыке. В толпе четырехсот здоровых солдат и
матросов пять больных не бросаются в глаза; ну, согнали вас на
пароход, смешали со здоровыми, наскоро сосчитали и в суматохе
ничего дурного не заметили, а когда пароход отошел, то и
увидели: на палубе валяются параличные да чахоточные в последнем
градусе...
Гусев не понимает Павла Иваныча; думая, что ему делают выговор,
он говорит в свое оправдание:
- Я лежал на палубе потому, что сил не было; когда нас из баржи
на пароход выгружали, я шибко озяб.
- Возмутительно ! - продолжает Павел Иваныч. - Главное, отлично
ведь знают, что вы не перенесете этого далекого перехода, а все
-таки сажают вас сюда ! Ну, положим, до Индейского океана вы
дойдете, а потом что ? Страшно подумать... И это благодарность
за верную, беспорочную службу !
Павел Иваныч делает злые глаза, брезгливо морщится и говорит,
задыхаясь:
- Вот бы кого в газетах расщелкать так, чтобы перья посыпались !
Больные два солдата и матрос проснулись и уже играют в карты.
Матрос полулежит на койке, солдаты сидят возле на полу и в самых
неудобных позах. У одного солдата правая рука в повязке и на
кисти наворочена целая шапка, так что карты держит он в правой
подмышке или в локтевом сгибе, а ходит левой рукой. Сильно
качает. Нельзя ни встать, ни чаю напиться, ни лекарства принять.
- Ты в денщиках служил ? - спрашивает Павел Иваныч у Гусева.
- Точно так, в денщиках.
- Боже мой, боже мой ! - говорит Павел Иваныч и печально
покачивает головой. - Вырвать человека из родного гнезда, тащить
пятнадцать тысяч верст, потом вогнать в чахотку и... и для чего
всё это, спрашивается ? Для того, чтоб сделать из него денщика
для какого -нибудь капитана Копейкина или мичмана Дырки. Как
много логики !
- Дело не трудное, Павел Иваныч. Встанешь утром, сапоги
почистишь, самовар поставишь, комнаты уберешь, а потом и делать
нечего. Поручик целый день планты чертит, а ты хочешь - богу
молись, хочешь - книжки читай, хочешь - на улицу ступай. Дай бог
всякому такой жизни.
- Да, очень хорошо ! Поручик планты чертит, а ты весь день на
кухне сидишь и по родине тоскуешь... План ты... Не в плантах
дело, а в жизни человеческой ! Жизнь не повторяется, щадить ее
нужно.
- Оно конечно, Павел Иваныч, дурному человеку нигде пощады нет,
ни дома, ни на службе, но ежели ты живешь правильно, слушаешься,
то какая кому надобность тебя обижать ? Господа образованные,
понимают... За пять лет я ни разу в карцере не сидел, а бит был,
дай бог память, не больше одного раза...
- За что ?
- За драку. У меня рука тяжелая, Павел Иваныч. Вошли к нам во
двор четыре манзы; дрова носили, что ли - не помню. Ну, мне
скучно стало, я им того, бока помял, у одного проклятого из носа
кровь пошла... Поручик увидел в окошко, осерчал и дал мне по
уху.
- Глупый, жалкий ты человек... - шепчет Павел Иваныч. - Ничего
ты не понимаешь.
Он совсем изнемог от качки и закрыл глаза; голова у него то
откидывается назад, то опускается на грудь. Несколько раз
пробует он лечь, но ничего у него не выходит, мешает удушье.
- А за что ты четырех манз побил ? - спрашивает он, немного
погодя.
- Так. Во двор вошли, я и побил.
И наступает тишина... Картежники играют часа два, с азартом и с
руганью, но качка утомляет и их; они бросают карты и ложатся.
Опять рисуется Гусеву большой пруд, завод, деревня...
Опять едут сани, опять Ванька смеется, а Акулька -дура
распахнула шубу и выставила ноги: глядите, мол, люди добрые, у
меня не такие валенки, как у Ваньки, а новые.
- Шестой годочек пошел, а всё еще разума нет ! - бредит Гусев. -
Заместо того, чтобы ноги задирать, поди -кась дядьке служивому
напиться принеси. Гостинца дам.
Вот Андрон с кремневым ружьем на плече несет убитого зайца, а за
ним идет дряхлый жид Исайчик и предлагает ему променять зайца на
кусок мыла; вот черная телочка в сенях, вот Домна рубаху шьет и
о чем -то плачет, а вот опять бычья голова без глаз, черный
дым...
Наверху кто -то громко крикнул, пробежало несколько матросов;
кажется, протащили по палубе что -то громоздкое или что -то
треснуло. Опять пробежали... Уж не случилось ли несчастье ?
Гусев поднимает голову, прислушивается и видит: два солдата и
матрос опять играют в карты; Павел Иваныч сидит и шевелит
губами. Душно, нет сил дышать, пить хочется, а вода теплая,
противная... Качка не унимается.
Вдруг с солдатом -картежником делается что -то странное... Он
называет черви бубнами, путается в счете и роняет карты, потом
испуганно и глупо улыбается и обводит всех глазами.
- Я сейчас, братцы... - говорит он и ложится на пол.
Все в недоумении. Его окликают, он не отзывается.
- Степан, может, тебе нехорошо ? а ? - спрашивает другой солдат
с повязкой на руке. -
Может, попа призвать ? а ?
- Ты, Степан, воды выпей... - говорит матрос. - На, братишка,
пей.
- Ну, что ты его по зубам кружкой колотишь ? - сердится Гусев. -
Нешто не видишь, голова садовая ?
- Что ?
- Что ! - передразнивает Гусев. - В нем дыхания нет, помер ! Вот
тебе - и что ! Экий народ неразумный, господи ты боже мой !..