Палата №6 - Чехов
I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII XIX
XVIII
Андрей Ефимыч отошел к окну и посмотрел в поле. Уже становилось темно и на горизонте с правой стороны восходила холодная, багровая луна. Недалеко от больничного забора, в ста саженях, не больше, стоял высокий белый дом, обнесенный каменною стеной.
Это была тюрьма.
"Вот она действительность !" - подумал Андрей Ефимыч, и ему стало страшно.
Были страшны и луна, и тюрьма, и гвозди на заборе, и далекий пламень в костопальном заводе. Сзади послышался вздох. Андрей Ефимыч оглянулся и увидел человека с блестящими звездами и с орденами на груди, который улыбался и лукаво подмигивал глазом. И это показалось страшным.
Андрей Ефимыч уверял себя, что в луне и в тюрьме нет ничего особенного, что и психически здоровые люди носят ордена и что все со временем сгниет и обратится в глину, но отчаяние вдруг овладело им, он ухватился обеими руками за решетку и изо всей силы потряс ее. Крепкая решетка не поддалась.
Потом, чтобы не так было страшно, он пошел к постели Ивана Дмитрича и сел.
- Я пал духом, дорогой мой, - пробормотал он, дрожа и утирая холодный пот. - Пал духом.
- А вы пофилософствуйте, - сказал насмешливо Иван Дмитрич.
- Боже мой, боже мой... Да, да... Вы как -то изволили говорить, что в России нет философии, но философствуют все, даже мелюзга. Но ведь от философствования мелюзги никому нет вреда, - сказал Андрей Ефимыч таким тоном, как будто хотел заплакать и разжалобить. - Зачем же, дорогой мой, этот злорадный смех ? И как не философствовать этой мелюзге, если она не удовлетворена ? Умному, образованному, гордому, свободолюбивому человеку, подобию божию, нет другого выхода, как идти лекарем в грязный, глупый городишко, и всю жизнь банки, пиявки, горчишники ! Шарлатанство, узкость, пошлость ! О боже мой !
- Вы болтаете глупости. Если в лекаря противно, шли бы в министры. - Никуда, никуда нельзя. Слабы мы, дорогой... Был я равнодушен, бодро и здраво рассуждал, а стоило только жизни грубо прикоснуться ко мне, как я пал духом... прострация... Слабы мы, дрянные мы... И вы тоже, дорогой мой. Вы умны, благородны, с молоком матери всосали благие порывы, но едва вступили в жизнь, как утомились и заболели... Слабы, слабы !
Что -то еще неотвязчивое, кроме страха и чувства обиды, томило Андрея Ефимыча все время с наступления вечера. Наконец он сообразил, что это ему хочется пива и курить.
- Я выйду отсюда, дорогой мой, - сказал он. - Скажу, чтобы сюда огня дали... Не могу так... не в состоянии...
Андрей Ефимыч пошел к двери и отворил ее, но тотчас же Никита вскочил и загородил ему дорогу.
- Куда вы ? Нельзя, нельзя ! - сказал он. - Пора спать !
- Но я только на минуту, по двору пройтись ! - оторопел Андрей Ефимыч.
- Нельзя, нельзя, не приказано. Сами знаете.
Никита захлопнул дверь и прислонился к ней спиной.
- Но если я выйду отсюда, что кому сделается от этого ? - спросил Андрей Ефимыч, пожимая плечами. - Не понимаю ! Никита, я должен выйти ! - сказал он дрогнувшим голосом. - Мне нужно !
- Не заводите беспорядков, нехорошо ! - сказал наставительно Никита.
- Это черт знает что такое ! - вскрикнул вдруг Иван Дмитрич и вскочил. - Какое он имеет право не пускать ? Как они смеют держать нас здесь ? В законе, кажется, ясно сказано, что никто не может быть лишен свободы без суда ! Это насилие ! Произвол !
- Конечно, произвол ! - сказал Андрей Ефимыч, подбодряемый криком Ивана Дмитрича.
- Мне нужно, я должен выйти. Он не имеет права ! Отпусти, тебе говорят !
- Слышишь, тупая скотина ? - крикнул Иван Дмитрич и постучал кулаком в дверь. - Отвори, а то я дверь выломаю ! Живодер !
- Отвори ! - крикнул Андрей Ефимыч, дрожа всем телом. - Я требую !
- Поговори еще ! - ответил за дверью Никита. - Поговори !
- По крайней мере, поди позови сюда Евгения Федорыча ! Скажи, что я прошу его пожаловать... на минуту !
- Завтра они сами придут.
- Никогда нас не выпустят ! - продолжал между тем Иван Дмитрич. - Сгноят нас здесь !
О господи, неужели же в самом деле на том свете нет ада и эти негодяи будут прощены ? Где же справедливость ? Отвори, негодяй, я задыхаюсь ! - крикнул он сиплым голосом и навалился на дверь. - Я размозжу себе голову ! Убийцы !
Никита быстро отворил дверь, грубо, обеими руками и коленом отпихнул Андрея Ефимыча, потом размахнулся и ударил его кулаком по лицу. Андрею Ефимычу показалось, что громадная соленая волна накрыла его с головой и платила к кровати; в самом деле, во рту было солоно: вероятно, из зубов пошла кровь. Он, точно желая выплыть, замахал руками и ухватился за чью -то кровать, и в это время почувствовал, что Никита два раза ударил его в спину.
Громко вскрикнул Иван Дмитрич. Должно быть, и его били.
Затем все стихло. Жидкий лунный свет шел сквозь решетки, и на полу лежала тень, похожая на сеть. Было страшно. Андрей Ефимыч лег и притаил дыхание; он с ужасом ждал, что его ударят еще раз. Точно кто взял серп, воткнул в него и несколько раз повернул в груди и в кишках. От боли он укусил подушку и стиснул зубы, и вдруг в голове его, среди хаоса, ясно мелькнула страшная, невыносимая мысль, что такую же точно боль должны были испытывать годами, изо дня в день эти люди, казавшиеся теперь при лунном свете черными тенями. Как могло случиться, что в продолжение больше чем двадцати лет он не знал и не хотел знать этого ? Он не знал, не имел понятия о боли, значит, он не виноват, но совесть, такая же несговорчивая и грубая, как Никита, заставила его похолодеть от затылка до пят.
Он вскочил, хотел, крикнуть изо всех сил и бежать скорее, чтоб убить Никиту, потом Хобвтова, смотрителя и фельдшера, потом себя, но из груди не вышло ни одною звука и ноги не повиновались; задыхаясь, он рванул на груди халат и рубаху, порвал и без чувств повалился на кровать.