«Палата № 6» – чеховский «фаталист»
Мастерство Чехова-сатирика (на примере рассказов)
- Краткие биографические сведения об А.П. Чехове
- Юмор в первый период творчества. Разнообразие жанров писателя
- Творчество Чехова во второй период. Переход к общественным темам
- Особенности чеховской сатиры
- Связь рассказа «Студент» с романом Толстого «Война и мир»
- Толстовство и теория «малых дел» в изображении Чехова
- «Палата № 6» – чеховский «фаталист»
- Заключение
- Список использованной литературы
Еще одна характерная особенность Чехова: его проза по совершенству отделки сопоставима с прозой поэтов. Такая проза непременно несет в себе поэзию. Чехов, не будучи поэтом, учился мастерству именно на прозе поэтов и является последователем не своих старших знаменитых современников – Л. Толстого и Достоевского, а своих «дедов» – Пушкина и Лермонтова. Свидетельство тому – явное продолжение их традиций в его зрелом творчестве: философская основа произведений; лаконизм, сосредоточенность повествования на главном, отсутствие «болтливости» (весьма характерной для беллетристов XIX-XX веков); внимание к объему, не превращающему чтение одного произведения, написанные порой под давлением критиков, строится «блоками», дающими читателю возможность отдохнуть, на время прервать чтение («Степь», «Человек в футляре», «О любви»); наконец, совершенство в отделке формы (лексика, ритм, единая методика произведения).
По существу, «Палата №6» – это чеховский «фаталист», «фаталист» конца XIX века. Полемика с Львом Толстовым в деликатной, непрямой форме проходит через многие произведения Чехова, а наиболее резкие его выступления против «толстовства» содержатся именно в «Палате №6», да еще в «Крыжовнике».
В «Палате №6» и «Фаталисте» проверяется одна
и та же философская теория; при этом не только способы ее
проверки жизнью прямо противоположны (повышенная активность
Печорина и полная пассивность доктора Рагина) – прямо
противоположны и результаты: герой «Фаталиста» выигрывает крайне
опасную схватку – герой «Палаты №6» полностью проигрывает
жизненную битву, в которую и не вступал: ее вели другие, умело и
нагло, пользуясь его пассивностью. Чехов, конечно же,
созидательно отталкивается от лермонтовского «Фаталиста» и
лишний раз показывал своим современникам, как низко они пали в
самом подходе к философским системам по сравнению с деятелями
золотого века.
Много говорилось в былые годы об атеизме Чехова-врача,
«материалиста» уже в силу своей первой профессии. Произведения
Чехова опровергают эту грубую натяжку. Так, в уста художника в
«Доме с мезонином» писатель вложил самые горячие свои мечты о
всеобщей увлеченности религией: «Раз человек сознает свое
истинное призвание, то удовлетворять его могут только религия,
наука, искусство, а не пустяки» – не «книжки с жалкими
наставлениями и прибаутками». Ограничены для Чехова и переход от
сугубо земных проблем к загадкам мироздания, и восприятие Земли
как части необъятного космоса, и сердечно-теплое отношение к
евангельским образам (все это – в пушкинско-лермонтовской
традиции). Вот, к примеру, рассказ «Студент», с его ярким
переживанием событий в Гефсиманском саду. Или реплика Пети
Трофимова о бессмертии – реплику, проникнутую горячим авторским
чувством (Чехов неоднократно отдавал свои заветные мысли героям,
к которым относился критически; да у него, собственно, и нет
героев безупречных). В его произведениях звучат периодически
мысли о бессмертии души, наверно, так думал и Чехов.
Для Чехова чтобы быть фаталистом деятельным, надо видеть в человеческой жизни более высокие цели и задачи, чем материальное благополучие, безопасность, покой, чем искусство «жить, чтобы жить» и как можно дольше. «Для какой цели я родился?». Этот вопрос волновал и Чехова. Отсутствие высоких целей у интеллигенции его времени удручало его, как и Лермонтова. Искать пути для социального прогресса, не забывая за земными заботами о Боге, о высшей правде – вот призыв звучащий в произведениях Чехова. И, пожалуй, наиболее непосредственно, искренне выражает себя писатель в монологе Ивана Ивановича («Крыжовник»): «– Павел Константиныч, – проговорил он умоляющим голосом, – не успокаивайтесь, не давайте усыплять себя: пока молоды, сильны, добры, не уставайте делать добро! Счастья нет, и не должно его быть, а если в жизни есть смысл и счастье, а в чем-то более разумном и великом. Делайте добро!» Иван Иваныч говорил это, «как будто просил лично для себя». То же хочется сказать и о самом Чехове: его завет нам, его горячая просьба «лично для себя»: «Не уставайте делать добро!»