н/п

Ранги позиций-факиров

Блок 1

Блок 2

Блок 3

Блок 4

1

Лицо в состоянии опьянения

12

18

13

17

2

Лицо в состоянии наркотического возбуждения

20

1

14-15

13

3

Приезжий

21

6

17

16

4

Бомж

19

5

4

7

5

Рецидивист

16

11

9

10

6

Лицо без постоянного источника дохода

9

8

8

9

7

Безработный

18

23

3

8

Для более показательного сопоставления мы провели контрастное сравнение. Для этого ранги позиций, отраженные в таблице, были сопоставлены с изменениями (в ранговом выражении) количественных показателей позиций, характеризующих выявленных убийц в регионах с максимальными темпами снижения числа убийств (то есть в регионах, включенных в шестой блок),что дало дополнительные аргументы в подтверждение того, что влияние одного фактора на динамику убийств более заметно, чем влияние другого фактора.

Обозначив основные методические подходы к определению сравнительной степени влияния вычлененных нами факторов на рост числа убийств, оставим за скобками конкретные цифровые расчеты и выкладки и перейдем к изложению наших предварительных выводов.

Они заключаются в следующем:

1. Наиболее очевидное и перманентное (прослеживаемое во всех  четырех блоках "роста числа убийств") криминогенное влияние оказывает (в любом случае оказывала в 1998 году) совокупность факторов, обозначаемых  позицией "лицо без постоянного источника дохода". В числе этих факторов на первом месте стоят тяжелое  материальное  положение и незанятость постоянной и определенной трудовой деятельностью;

2. Далее идут "рецидив”  и “ безработица" (имеется в виду официальная безработица), имеющие достаточно высокие ранги в третьем и четвертом блоках "роста"; в шестом (контрольном) блоке количественные показатели их претерпели достаточно заметное уменьшение: число лиц, ранее совершавших преступления, уменьшилось на 11%, число безработных на 29%;

3. Следующей по степени влияния стоит  группа  факторов (тяжелое материальное положение, социально-бытовая неустроенность и др.), определяющих статус и образ жизни такой фигуры, как "лицо без определенного  места жительства".  Ранги   этой  позиции  вполне  могли   бы  конкурировать (в блоках 2 -4) с соответствующими рангами позиций, отраженных в пункте втором, однако в контрольном ( шестом )  блоке  ее  ранг  явно  им  уступает ( снижение числа  бомжей всего на 2%);

4. Далее по степени криминогенного влияния стоят такие  факторы, как наркотизм  и пьянство.  За исключением позиции "состояние наркотического возбуждения" во втором блоке ранги этих факторов (соответствующих им позиций) недостаточно высоки (колеблются  в интервале 13 – 17). Схожа динамика данных позиций и в шестом  блоке. Тем не менее, вывод о более выраженной криминогенности фактора пьянства подтверждается, поскольку в абсолютном выражении количественные показатели позиций, выводящих на факторы "пьянство" и "наркотизм”, отличаются на несколько порядков.

Несколько особняком стоит фактор, который мы осторожно обозначили как " (относительное) социально-бытовое неустройство" и соотнесли с позицией "неместный житель". Дело в том, что количественные показатели  по этой позиции дают рост не только в 2 – 4 блоках, но и в 6. Такого явления не наблюдалось ни по одной из вышеперечисленных позиций. Данный факт свидетельствует не только о достаточно  высокой  криминогенности фактора (факторов),  сопряженного с позицией "неместный житель", но и об устойчивости,  в некотором смысле, незыблемости  его криминогенного влияния. Дальнейший  рост количественных характеристик данного фактора делает вполне реальной возможность  его  перевоплощения  в  собственно "работающий, реализованный  криминогенный фактор",  то есть напрямую и непосредственно обусловливающий рост числа убийств в конкретном регионе или регионах.

Предложенная методика определения  сравнительного  криминогенного потенциала,  криминогенной "емкости" факторов,  в той или иной степени обозначаемых и описываемых перечисленными выше позициями,  вполне применима, с нашей точки зрения, и к сопоставительному анализу иных позиций, предусмотренных формой 2 МВД РФ.

Речь идет о включенности выявленных убийц в различные социально-демографические группы. Ранее отнесенность этих лиц к группам неместных  жителей,  бомжей,  безработных  интерпретировалась (прямо или косвенно) с помощью таких категорий, как  к р и м и н о г е н н о с т ь, криминогенный потенциал и т.п.;  в данном же случае собственно о криминогенности, о криминогенных факторах говорить нельзя, поскольку сами по себе возраст, пол, уровень образования, институционально охваченное и приемлемое социальное положение не несут никакого криминогенного заряда. И тем не менее  эти социально-демографические позиции представляют бесспорный интерес для  криминолога  и  криминологической  науки, поскольку носители таких позиций могут выступать (и нередко выступают) объектами,  "точками приложения" различных криминогенных  воздействий. Причем в подавляющем большинстве  случаев мы имеем дело с    о б ъ е к т и в н ы м и   п р о ц е с с а м и, а не просто с фактами "вовлечения в преступную деятельность" и т.п.

Сопоставляя сведения об  абсолютном  и  относительном  увеличении   числа   убийц  –   представителей   той   или   иной    социально-демографической группы в различных, ранее выделенных блоках регионов,  мы можем констатировать, какая  из  этих  групп в большей степени подвержена криминогенным воздействиям, а какая –  в меньшей.

Проведенные по изложенной методике расчеты показывают, что устойчивые криминогенные воздействия испытывают представители следующих социально-демографических групп:  1) по возрасту – лица,  относящиеся к возрастной группе 25 – 29 лет; 2) по полу – женщины; 3) по уровню образования –  лица  с  высшим образованием.  Подобные констатации (кроме первой) носят несколько парадоксальный характер, тем не менее в их основе лежат достаточно надежные и убедительные эмпирические подтверждения. Так,  темпы прироста числа лиц с высшим образованием охватывались группой позиций в пределах рангов от 1 до 10 в первом,  втором,  четвертом и, что особенно важно отметить, в шестом (контрольном)  блоке регионов; практически  та  же самая картина наблюдается и в отношении прироста числа женщин.

Таким образом,  число убийц-женщин и число убийц с высшим образованием заметно  возрастало  не  только в регионах,  где отмечался рост числа убийств, но и в тех регионах, где снижение числа убийств выражалось наиболее очевидным образом.  Отсюда следуют, по меньшей мере, два вывода:

1. Представители именно этих социально-демографических групп наиболее подвержены устойчивым криминогенным воздействиям.  В современных условиях они оказываются наименее социально защищенными,  наименее социально приспособленными.  Достаточно  напомнить  всем известный факт: безработица в основном поражает представительниц женского пола.  Никто уже не удивляется и тому, что большинство профессий, требующих высшего образования,  как раз и остаются невостребованными  (или  востребуются только  выборочно).

2. Сохранение такого положения вещей будет только усугублять  отмеченные и уже достаточно устойчивые криминогенные черты в поведении и нравственно-психологической ориентации представителей этих групп населения,  традиционно  являвшихся  носителями ярко выраженного социально позитивного, антикриминогенного начала.

Крайне тревожные ожидания и прогнозы все чаще соотносятся и с нашим молодым поколением, прежде всего с ребятами, еще не достигшими совершеннолетия. Не случайно,  по нашим данным, наибольший относительный прирост числа убийц в возрасте 14 – 17 лет отмечается в регионах с  наиболее высокими темпами прироста общего числа убийц. Среди количественных изменений, характеризующих лиц, совершивших убийства в первом блоке регионов, первые два места по относительной величине прироста занимают несовершеннолетние и учащиеся (то  есть  представители  во-многом совпадающих,  взаимопересекающихся социально-демографических групп).

В меньшей степени,  по нашим  расчетам,  объектами  криминогенных воздействий (и  соответственно, субъектами преступной активности) являются лица,  относящиеся к возрастной группе 18 – 24  года.  Наименьшая  включенность в  преступное поведение (совершение убийств), если судить по степени относительного прироста числа этих лиц в  различных  блоках регионов, наблюдается  в  отношении лиц более старших возрастов (от 30 лет). В итоге мы получаем следующий ряд:

а) лица  в возрасте 25 – 29 лет  –  наиболее выраженная и устойчивая преступная активность;

б) лица в возрасте 14 – 17 лет  –  весьма выраженная;

в) в возрасте 18 – 24 года  –  относительно выраженная;

г) в  возрасте 30 лет и старше – менее выраженная преступная активность.

Проведенный  анализ   дает  возможность  не  только  вычленить наиболее критические точки  применительно  к перечисленным социально-демографическим позициям (а именно: возраст – 25 – 29 лет и 14 – 17 лет; образование – высшее; пол – женский; социальное положение – учащиеся), но и выстроить своего рода "таксоны", то есть достаточно определенные сочетания позиций, обозначающих криминогенные факторы и социально-демографические группы.

Учет динамики количественных показателей, обозначающих эти факторы  и  позиции,  позволяет  говорить  о существовании  двух  таких таксонов. Первый  можно  условно  назвать  "вместилищем"   наиболее  социально запущенной части населения.  Сюда входят рецидивисты,  бомжи и безработные. Сам  этот  перечень  говорит о том, что мы имеем дело не с тремя  самостоятельными  группами,  а  с  условной  (в социологическом смысле)  группой  лиц – носителей  близких,  во-многом  взаимопересекающихся позиций.

Второй таксон можно обозначить как сочетание социально-демографических  групп,  представители  которых  наиболее  часто  совершают преступления (в  нашем  случае  убийства) на почве  бытовых отношений, что  подтверждается  самим  характером  его  слагаемых.  Здесь  в  подавляющем большинстве случаев встречаются представители взаимопересекающихся  позиций: в )  пол – мужчины;  б) возраст – 30 лет и старше; в) образование – среднее;  г) социальное положение – рабочие. Среди криминогенных факторов – прежде всего пьянство.

Число лиц, на которых распространяются позиции, составляющие первый  таксон,  характеризуется более  заметными  темпами  прироста  по сравнению со вторым  таксоном,  причем  наиболее выражен этот прирост в блоках третьем и четвертом;  также наблюдаются и более заметные  темпы сокращения их числа в шестом, контрольном блоке (с самыми высокими темпами снижения числа убийств в 1998 году).

Что касается слагаемых второго  таксона, то во всех первых четырех блоках их относительный прирост выходит (в ранговом отношении) за пределы первой, максимальной десятки (напомним, что речь идет об изменении количественных показателей соответствующих позиций формы  2  МВД РФ).

Сказанное свидетельствует,  в частности,  о том,  что:

а) бытовая преступность, при всех оговорках и уточнениях, остается в целом достаточно традиционной  –  как в качественном,  так и в количественном выражении. С другой стороны, преступность "социально запущенных" лиц – явление не столь традиционное. С таким  усугубленным криминогенным "статусом",  как синтез  "бомжи – безработные – рецидивисты",  мы  столкнулись  в основном только в последнее десятилетие;

б) соответственно  и  степень  криминогенности указанного синтеза носит более очевидный, более выраженный характер, чем степень криминогенности  лиц,  из года в год выступающих в качестве наиболее типичных субъектов бытовой преступности.

Позиции,  представленные  в  упомянутых  таксонах,   по-разному проявляются  и    на   уровне     т е р р и т о р и а л ь н ы х,    м е ж р е г и о н а л ь н ы х   с о п о с т а в- л е н и й.  Например, слагаемые первого  таксона  чаще характеризуются негативной динамикой (то есть  более высокими  темпами прироста своих количественных показателей) в районах и регионах Азиатской  части  России (куда  мы  включаем,  с  известной  долей  условности,  Уральский район, а также районы Западной и Восточной Сибири и Дальнего Востока).  Наиболее показательны в  этом  плане:  по бомжам  – Западно-Сибирский   (Алтайский  край,  Томская  область)   и   Восточно-Сибирский (республики  Хакасия  и  Бурятия) районы;  по безработным –Западно-Сибирский район (Томская и Омская области),  а также уральские регионы  (в первую очередь  Оренбургская  область  и   две   республики – Башкортостан и Удмуртия).

Что касается такого слагаемого первого таксона, как р е ц и д и в, то  он (имеются в виду высокие темпы  прироста  обозначающего его показателя)  примерно   равновелико   представлен   в  Европейской,  и   в Азиатской частях нашей Федерации.  В первом случае заметно выделяется Центральный  район (Орловская, Калужская, Смоленская  и  Ярославская области),  а также  отдельные  регионы  Северного (Мурманская область) и Северо-Кавказского (республика Кабардино-Балкария) районов.

В европейских регионах мы чаще всего видим более негативные изменения  по  составляющим (слагаемым) второго (бытового)  таксона.  Эти изменения наиболее четко проявляются по следующим позициям.

1. Позиция, сопряженная с фактором "пьянство". Она характеризуется  наиболее  заметными  приростами своих количественных показателей в Северо-Западном районе (Псковская область),  в Центральном районе (Калужская, Орловская, Костромская и Смоленская области), а также в Волго-Вятском районе (республики Марий  Эл и Мордовия).  В Азиатской части России усиление  роли  фактора  "пьянство" характерно, в первую очередь, для республики Хакасия.

2. Позиция, обозначающая возрастную группу 30 лет и старше. Здесь вновь доминируют европейские регионы – в основном те же,  что перечислены  в первом пункте.

3. Позиция,  обозначающая отнесенность субъектов убийств к группе "рабочие". В этом случае мы имеем наиболее заметный относительный прирост числа этих лиц: в Азиатской части – Хакасия и Красноярский край; в Европейской  – Северо-Запад (Псковская область), Центр России (Калужская, Орловская, Ярославская области).

Обратимся к сопоставлениям по некоторым иным факторам и  социально-демографическим группам.  Одной из характерных черт криминологической ситуации в азиатских регионах России является (помимо  приведенных моментов) заметно  обозначенная негативная динамика по таким позициям, как "лица с высшим образованием" и "служащие". По первой позиции лидером выступают регионы Восточно-Сибирского района (Бурятия,  Красноярский край,  Иркутская область) и Дальнего Востока (Хабаровский  и  Приморский края). Следует упомянуть и такие регионы, как Алтайский край и Свердловская область.  В некоторых из  названных  регионов  отмечается также процесс увеличения среди убийц доли служащих. В этом плане выделяются  Свердловская  и Иркутская области,  республика Бурятия и Хабаровский край.

Приведенные факты являются  дополнительным  подтверждением  ранее высказанного  положения  о том,  что неблагоприятная криминологическая ситуация (особенно типичная для районов Азиатской части страны) "ломает" и криминализирует даже представителей групп ранее вполне  благополучных в плане своего социально-нравственного поведения. Именно в упомянутых районах приходится сталкиваться с особо острым дефицитом материальных и финансовых ресурсов, что, конечно же, бьет в первую очередь, по бюджетникам,  каковыми являются служащие и,  соответственно, значительная часть лиц с высшим образованием.

Высокий уровень объективно обусловленной криминогенной напряженности в  районах Сибири и Дальнего Востока не нуждается в какой-то дополнительной социально-демографической "подпитке". Не случайно поэтому здесь не  отмечается каких-то выраженных изменений в динамике преступлений, совершаемых представителями наиболее  преступно  активной  возрастной группы,  а именно:  лиц в возрасте 25 – 29 лет.  Высокий прирост числа лиц из этой группы встречается только в европейских регионах,  к каковым, в  первую  очередь,  относятся  республики  Северного Кавказа (Адыгея и Кабардино-Балкария),  центральные области  (Калужская,  Смоленская,  Тверская),  регионы  Волго-Вятского района (республика Марий Эл,  Кировская область). По некоторым регионам отмеченные факты корректируют  с  фактами  существенного увеличения относительного числа лиц,  совершивших убийства в составе организованной группы. В этом отношении следует прежде всего обратить внимание на такие регионы, как Республика Марий Эл, Калужская и Ульяновская области.

Многие регионы  Европейской части России (в отличие от азиатских) лежат на перепутье железнодорожных,  водных и автомобильных  дорог.  В этом можно  увидеть объяснение все увеличивающихся "вкладов" приезжих лиц в преступность. Относительное  число преступлений, совершаемых  неместными жителями,  наиболее заметно выросло в 1998 году в республике Мордовия,  Новгородской  и  Ульяновской областях. Мы сейчас не упоминаем такие регионы,  как Москва и Московская область,  поскольку наш конкретный региональный анализ включает  в основной своей  массе  регионы,  где в 1998 году был зафиксирован рост числа убийств.

Итак, с помощью сведений, отраженных в форме 2 статистической отчетности МВД, можно вычленить некоторые факторы и иные обстоятельства, которые содействуют  росту  числа убийств в большинстве регионов нашей страны.  Представляется, что проведенная нами привязка конкретных факторов  и обстоятельств к конкретным регионам может внести определенный вклад в разработку планов профилактики убийств на  местах,  в  решение задачи  уточнения и конкретизации объектов и адресатов предупредительного воздействия.   Самостоятельное научное значение,  возможно, имеют и некоторые из предложенных нами методических приемов регионально-факторного  анализа убийств и иных преступных посягательств.

В.В. ИВАНОВА,

кандидат юридических наук

(ЮИ МВД России)