§ 1. Законность как классовое и историческое понятие

I

Законность, как и закон, – категория классовая.

Поэтому не может быть законности и ее нарушений вообще. В каждом классовом обществе имеют место своя законность и свои нарушения законности. Поскольку нет общей законности, не может быть и общей оценки требований законности вне времени и пространства, вне конкретных условий данного общества. Законность есть один из принципов деятельности любого государства в тот период, когда господствующий класс прогрессивен.

Даже при абсолютизме существовала законность, стремление обеспечить единство исполнения законов на всей территории государства. Достаточно вспомнить мероприятия Людовика XIV, Петра I, Екатерины II и многих других абсолютных монархов, направленные на установление единой законности феодально-абсолютистского государства. И абсолютистское государство под предлогом «общей пользы» в действительности стремилось подчинить жизнь подданных строгим правилам, угодным господствующему классу, насадить «дух» повиновения даже в мелочных проявлениях личной и общественной жизни [1]. Наличие законности не представляет собой чего-либо специфического лишь для определенной государственной системы или общественно-экономической формации. Как правило, господствующий класс любого го-

Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 267

сударства заинтересован в законности, ибо это его законность, содержание которой зависит от воли этого класса. Все попытки связать законность с демократией «вообще» (которой не существует), гуманизмом «вообще» (которого тоже не существует) есть не что иное, как отказ от классовых позиций в решении этого вопроса.

П.С. Ромашкин указывает, что на международной конференции в Варшаве «с очевидностью была вскрыта несостоятельность подхода к проблеме социалистической законности с абстрактных «общих» позиций правового государства». Он вполне правильно отмечает, что «такой подход представляет собой нарушение подлинно научного материалистического критерия – единства формы и содержания и игнорирование значения материального содержания для выявления сущности любого общественного явления» [2]. Мы вполне согласны с тем, что «попытка вывести понятие законности из каких-то высших, надклассовых категорий, как это хотел сделать декан Йельского правового факультета проф. Е. Ростов, заявивший, что «законность – это выражение гуманизма, а не социализма и капитализма», может служить лишь извращению существа социалистической законности, равно как и затушевыванию классовой природы буржуазной законности». Марксизм рассматривает законность как историческое и классовое явление [3].

Требование законности прогрессивно, когда речь идет о законах, содействующих развитию общества; требование законности реакционно, когда речь идет о законах, поддерживающих общество умирающее, реакционное и мешающее установлению новых общественных отношений. В этом случае победивший класс ломает старую законность и создает на ее месте свою законность, требуя ее соблюдения.

В.М. Чхиквадзе прав, когда пишет: «Воздействие права и законности на экономический строй общества мо-

Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 268

жет быть либо прогрессивным, либо реакционным, в зависимости от того, какие экономические законы общества они обслуживают, носителем какого способа производства является господствующий класс» [4].

Класс, идущий вперед, выражает в своих юридических законах объективные закономерности прогрессивного развития общества. Юридические законы передового класса, будучи прогрессивными, соответствуют интересам всего общества на данном этапе его развития в том смысле, что выражают потребности движения общества вперед, хотя и продолжают оставаться классовыми законами, отражающими волю того или другого класса.

Неверно встречающееся иногда у нас утверждение, что «отказ империалистической буржуазии от принципа законности выражается, в частности, в издании многочисленных реакционных законов» [5]. В этих случаях смешивают два различных явления и тем самым снимают существо вопроса. Основное заключается в том, что в эпоху империализма буржуазия уже не может управлять даже при помощи реакционных законов. Издание новых реакционных законов сталкивается со значительными трудностями в результате роста сознательности и организованности пролетариата и его сопротивления изданию подобных законов, а управлять при помощи старого законодательства буржуазия также часто не может. То, что буржуазия становится на путь произвола, характерно именно для эпохи империализма. Разложение буржуазной законности заключается в том: а) что отдельные законы издаются в противоречии с основными конституционными нормами страны; б) что в процессе применения буржуазный суд и другие органы, применяющие закон, нарушают законы и в) что основанная на буржуазном законе деятельность государственных органов вытесняется произволом этих органов. Примеров подобного разрушения буржуазной законности можно привести много. Остановимся на нескольких, наиболее ярких.

1. Изданные в США антикоммунистические законы, в частности закон Маккарэна 1950 года «О внутренней

Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 269

безопасности» [6], находятся в противоречии с конституцией США. Противоречие этих законов конституции США настолько явно, что суды США до сих пор не вынесли ни одного окончательного решения по этому вопросу.

Точно так же, как конституцию в целом, правящие круги США не могут сейчас отменить и 14, 15 поправки к конституции, но могут путем произвола и нарушения закона устанавливать расовую дискриминацию.

2. Принятый в ФРГ закон о запрещении Коммунистической партии Германии и вынесенное федеральным конституционным судом в Карлсруэ 17 августа 1956 г. решение по этому вопросу являются явно антиконституционными и противоречат преамбуле и ст. 146 основного закона ФРГ [7]. Последняя устанавливает, что «весь ненецкий народ по-прежнему призывается к тому, чтобы посредством свободного самоопределения осуществить единство и свободу Германии».

Таким образом, реакционное законодательство буржуазии и разрушение ею законности в эпоху империализма – это два, хотя и имеющих общие корни, но различных явления, которые смешивать не следует.

Поэтому необходимо более тщательно разобраться в утверждениях, что, «если на современном этапе в ряде капиталистических стран сохраняются элементы законности, это отнюдь не заслуга и не добрая воля империалистической буржуазии, а результат реального соотношения классовых сил; это означает, что классовое сопротивление пролетариата и всех других прогрессивных сил антидемократическим устремлениям империалистической буржуазии настолько сильно, что последняя в страхе перед окончательной потерей своего господства не решается открыто и целиком растоптать законность, как и буржуазную демократию в целом» [8].

Это правильное положение В.А. Туманова, но оно дает анализ лишь одной стороны вопроса. Дело вовсе не обстоит таким образом, что буржуазия охотно становится

Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 270

на этот путь, напротив, для буржуазии было бы значительно удобнее, если бы она могла управлять старыми методами буржуазной демократии и буржуазной законности. Однако это в эпоху империализма в результате реального соотношения классовых сил становится для буржуазии невозможным.

В настоящее время пролетариат капиталистических стран заинтересован в борьбе за сохранение буржуазной законности, ибо как отметила Декларация, принятая на совещании коммунистических и рабочих партий стран социализма в ноябре 1957 года в Москве, в современных условиях в ряде капиталистических стран возможен переход государственной власти в руки рабочего класса мирным путем – посредством объединения большинства народа на основе рабочего и народного фронта и других возможных форм соглашения и политического сотрудничества разных партий и организаций [9], т.е. на основе существующих буржуазных конституций, завоевания прочного большинства в парламенте и буржуазной законности. Именно поэтому в условиях современного капиталистического общества требование точного соблюдения буржуазно-демократических законов соответствует интересам трудящихся и всех прогрессивных элементов буржуазных стран. Вот почему это требование защищают юристы-демократы, прогрессивные деятели юридической науки, которые борются за мир и демократию.

II

Законы буржуазного государства всегда, с первых дней их существования, служили и служат в настоящее время интересам буржуазии и направляются против интересов трудящихся (достаточно вспомнить закон Ле-Шапелье, изданный французской буржуазией сразу же после прихода к власти, и сопоставить его с законом Тафта–Хартли в США, изданным через полтора века после принятия закона Ле-Шапелье).

Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 271

С переходом к империализму, как указывал В.И. Ленин, «эпоха использования созданной буржуазией законности сменяется эпохой величайших революционных битв, причем битвы эти по сути дела будут разрушением всей буржуазной законности, всего буржуазного строя, а по форме должны начаться (и начинаются) растерянными потугами буржуазии избавиться от ею же созданной и для нее ставшей невыносимою законности!» [10].

В империалистических странах мы наблюдаем продолжающийся процесс распада буржуазной законности: при помощи противоречащих конституциям действий правящих групп буржуазии фактически упраздняются элементарные права трудящихся и всех прогрессивных элементов общества, подавляются, а то и вовсе уничтожаются демократические буржуазные свободы. Правящие группы буржуазии, не стесняясь, открыто нарушают свои конституции тогда, когда речь идет о правах, которые конституции предоставляют трудящимся и их передовому отряду – коммунистической партии. Вступив в союз с американским империализмом, господствующая монополистическая буржуазия высокоразвитых капиталистических стран рассчитывает при поддержке империалистов США подавить революционные освободительные силы, воспрепятствовать борьбе народных масс за социальный прогресс [11].

Однако проведение открыто реакционных законов в тех капиталистических странах, где существуют парламент и иные атрибуты буржуазной демократии, связано с серьезными трудностями и, как правило, требует большой подготовительной работы (разжигания антикоммунистической истерии, подкупа и т.д.), да и не всегда удается. При таких условиях легче и проще вместо издания новых законов при помощи государственного аппарата применить соответствующее толкование и проведение действующего закона в жизнь, реально обеспечивающие практические интересы верхушки империалистического общества. Буржуазия ставит перед своим государственным аппаратом задачу находить выгодное и удоб-

Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 272

ное для нее- решение конкретных вопросов, избегая формулировки этих решений в абстрактных нормах, которые разоблачили бы реакционную сущность буржуазного правительства, вызвав тем самым сопротивление. Этой задаче по существу служит и буржуазная теория права, идеологически оправдывающая процесс разложения буржуазной законности.

Одним из первых проявлений такой тенденции явилось широкое распространение идей школы свободного права и более мелких направлений, группировавшихся вокруг нее.

В 1917 году немецкий юрист Штернберг писал: «Юрист не должен быть ученически точным стражем непосредственно данных построений, а законом он должен быть ограничен лишь в исключительных случаях» [12]. Таких же взглядов придерживались Жени [13], Эрлих, Гумплович и многие другие представители школы свободного права. Однако их работы, написанные в начале XX века, до первой мировой войны, в большинстве случаев исходили еще из связанности суда законом при наличии в нем ясно выраженной воли законодателя. Но в двадцатые годы отдельные авторы этого направления, такие как Исэй, Вюстендерфер и др., уже приходили к выводу, что «найти в формуле рационально установленную границу невозможно» [14], от четких формул закона Исэй вообще отказывается. Вюстендерфер ставит юридическую силу решения суда, находящегося в противоречии с законом, в зависимость от научно обоснованного правового чувства судьи [15]. В обращении германского союза судей при Верховном суде от 8 января 1924 г. говорилось, что судей не связывают такие законы, которые не являются выражением правовой идеи (Rechtsidee).

Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 273

Это направление буржуазной правовой науки сыграло немалую роль в разрушении буржуазной законности, и в частности было использовано нацистами после их прихода к власти в Германии. Фашистские теоретики заявили, что законы, которые противоречат «здравому чувству народа» (Gesunde Vollksempfinden), ничтожны.

Стремление развязать руки суду, освободить его от подчинения закону, находило и находит свое выражение в различных теоретических концепциях.

Представители подобных теорий приходят к выводу, что «право всякого народа – это мнение полдюжины пожилых джентльменов, ибо если эти джентльмены образуют верховный суд страны, ни одно право или принцип, которому они не пожелают следовать, не явится правом этой страны» [16].

Председатель Верховного суда США Шарль Эванс Хогг утверждал: «Мы подчинены конституции, но конституция это то, что судьи под нею понимают» (« we live under the constitution, but the constitution is, what the judges say it is») [17].

Американский юрист Холмс заявляет, что право это только «предсказание, как поступит суд» [18].

«Так как судья связан законом и правом, – пишет швейцарский юрист Франц Шольц, – то он должен проверять, соответствует ли нравственности то, что издано как закон. Это кажется мне само собой понятным» [19]. Аналогично высказывался и немецкий юрист Кипп: «Никакой судья... не должен применять закон, который противоречит его тщательно проверенной совести» [20].

Эта тенденция, намечавшаяся уже в предвоенный период, получает дальнейшее развитие после второй мировой войны. Так, например, в ФРГ на смену идеям старой школы естественного права в послевоенные годы приходит новое, наиболее сейчас распространенное учение о «естественном праве с изменяющимся содержа-

Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 274

нием» (Велцель, Эбргардт Шмидт и др.), которое построено на экзистенциалистских, феноменологических и других подобных философских основаниях [21]. Все предыдущие буржуазные концепции в области права исходили из системы права, основанной на определенных общих принципах. Такие общие принципы школа естественного права видела в «вечных принципах морали и нравственности», позитивизм – в целях действующего законодательства и т.п. Теория права, построенная на экзистенциалистских философских основаниях, отказывается от каких бы то ни было общих принципов.

Особую роль в разложении буржуазной законности играли и играют иррационалистические направления, требующие в основу применения права вместо разума и логики положить чувство, интуицию.

Представители новейших направлений буржуазной философии права утверждают, что вечное естественное право недоказуемо, и призывают к «иррациональному» произволу в органах суда. Теперь, по их мнению, нельзя установить на вечные времена определенный, одинаково оцениваемый порядок. В статье «Культура и право», опубликованной в 1952 году, голландский юрист Ван дер Вен пишет: «В право, как и в другие области культурной жизни, проникли неуверенность и шаткость. Никто не в состоянии сейчас охватить все действующее 6 данный момент, в данном месте право, даже законодатель. Аномалии, внутренние противоречия при такой необозримости и изобилии права, которое не проистекает из одного источника, неизбежны. Больше невозможно пользоваться такими положениями, как « jus posterior derogat priori», « lex specialis derogat lex generalis» [22]. Ho поскольку отдельные правовые институты имеют в своей основе реальные ситуации, «реально логическую структуру», онтологическую структуру и т.п., постольку судья может исходить из последних, когда он находит, что в законе есть пробелы, что закон неправилен или неприменим по каким-либо другим соображениям.

Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 275

Господствующей буржуазной правовой идеологией, во всяком случае в Западной Германии, является сейчас так называемая «теория природы вещей» (Natur der Sache). Это фактически новое издание фашистской идеологии «конкретного мышления», покоящееся ныне на философии феноменологии Гусерля и Шеллера [23].

Указанная теория исходит из некой «реальной», или «конкретной», законности, которая присуща конкретной области деятельности и человеческому обществу в целом. Согласно этой теории социальным явлениям имманентен определенный «порядок», «правосудие должно только его познать и принять во внимание, чтобы идти по правильному пути» [24].

«Теория природы вещей» не имеет, однако, ничего общего с объективной закономерностью общественной жизни; она не материалистична, а идеалистична. Под «природой вещей» здесь понимается сущность и значение общественного устройства для господствующих групп империалистов. «Природа вещей» требует, таким образом, применения определенных политических мер для того, чтобы соответствующие институты могли выполнить свои задачи в любой стадии классовой борьбы в интересах господствующей кучки империалистов.

Из «теории природы вещей» исходит и западногерманский юрист Велцель, который считает, что в конкретных логических необходимостях правовая наука имеет постоянный объект, который делает ее независимой от всякого законодательного «произвола». Такие «логические необходимости» не образуют, однако, какой-либо законченной системы, как думали представители школы естественного права, но пронизывают все право и придают ему постоянное содержание вопреки отдельным конкретным решениям. Поэтому нет надобности в обращении к какому-либо сверхпозитивному «праву», что легко ведет к нарушению ограничивающих функций действующего права, а следует только разработать конкретно логические структуры [25].

Уничтожая общие принципы права, отказываясь от какой бы то ни было системы права, построенной на

Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 276

общих принципах, феноменология в ее философско-правовом выражении является идеологическим обоснованием ликвидации буржуазной законности, обоснованием возможности решения каждого конкретного случая на основе «имманентной ему логики вещей».

Коинг приводит следующий пример толкования, вытекающего из «логики вещей»: для выполнения функций государство по своей природе нуждается в аппарате управления, который должен находиться в руках правительства и в котором должен действовать принцип подчинения. Таким образом, говорит Коинг, из «природы вещей» вытекает постановление правительства Аденауэра об увольнении из государственного аппарата членов КПГ и ряда других организаций. Этот закон, по мнению Коинга, «конкретно правомерен» («Sachgerecht»), хотя он и противоречит конституции ФРГ [26].

Когда буржуазия шла к власти, она могла ссылаться не только на принципы морали и нравственности, но и на доводы разума (рационализм), и на этой основе строить систему права. Сейчас же ей приходится отказываться от разумных оснований своего права и для решения конкретных вопросов требовать не разума, а чувства, веры (отсюда расцвет теологических теорий, «Gefuuml;hlsjurisprudenz» и т.п.).

Отказ буржуазии от рационализма в области права свидетельствует о невозможности в эпоху гибели буржуазного общества построить какую-либо логическую систему права.

Приват-доцент Генрих Губман в статье «Естественное право и правовое чувство» пишет, что судья должен при вынесении решения «спуститься в глубины своего существа» и при помощи тех «человеческих, духовных сил, которые мы называем чувством, решать вопрос там, где разум отказывается дать ответ» [27]. Логика Губмана поразительна: «То, что существует заранее данный человеку правовой порядок, никогда еще не могло быть доказано доводами разума и, вероятно, никогда и не будет дока-

Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 277

зано. Правовое чувство – это то, что всегда направляет наш дух на поиски лучшего права... Если в конце этих поисков не находится отчаяние, если правовое чувство не бессмысленно и не самообман, то должен существовать абсолютный масштаб оценки, к которому направлена вся человеческая деятельность. Таким образом, естественное право – это постулат правового чувства. В соответствии с этим неоспоримым внутренним феноменом вера в естественное право оправдана, пока его неосновательность не доказана. Естественное право спасено, если только его возможность разумно показана, так как правовое чувство возлагает бремя доказывания противного на сомневающегося» [28]. При такой «логике» спорить невозможно. С одной стороны, естественное право не было и не может быть доказано разумом, с другой – оно является постулатом, возможность его разумно показана и в него надо верить, а вера, как известно, разума не требует.

Кто отказывается от разума, тот фактически хочет ломать законность. Ломая буржуазную законность, Губ-ман отмечает, что «судья при новой ситуации не должен стесняться того, что он будет пионером в открытии новой оценки и обосновании новых путей» [29].

Итак, без морали, нравственности, разума, системы и законности, применяемое по-разному к каждому конкретному случаю на основе чувства, веры и произвола, отданное на усмотрение верных империалистической буржуазии судей – вот что такое буржуазное право эпохи империализма в понимании теоретиков современных направлений школы естественного права.

В последнее время в буржуазной правовой науке делаются попытки возродить позитивизм. Германский юрист Эбргардт Шмидт в своей речи в Карлсруэ в феврале 1952 года говорил: «Не существует определяющей содержание оценки, вытекающей из человеческой природы», и поэтому из понятий «естественное право», «всеобщий нравственный закон» и т.п. ничего не выйдет. Свой доклад он закончил словами : «Der Positivismus ist tot, es lebe der Positivismus» [30].

Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 278

Буржуазная правовая наука встала перед дилеммой: или подчинение действующему закону, который судья не может оценивать и нарушать, или оценка закона с позиции «вечной» морали и нравственности – и тогда открывается путь для произвола и нарушения законности.

Эбргардт Шмидт в той же речи указывал: «Ничто так не спорно, как вопрос, чем, собственно говоря, связан судья» [31]. Согласно его мнению, «в судах имеет место беспомощное шатание между объективной и субъективной точками зрения» [32].

Наиболее «радикальные» позиции занимают экзистенциалисты. Они идут значительно дальше даже «школы свободного права». В соответствии с взглядами «школы свободного права» судья должен раньше, чем он выносит решение, найти норму в действующем праве. Если это невозможно, он должен себя поставить на место законодателя для того чтобы создать общую норму, на основе которой и судит.

По мнению экзистенциалиста Кона во взглядах «школы свободного права» юриспруденция понятий доведена до крайних выводов и результат является совершенно бессмысленным. Он считает абсурдом ч. 2 § 1 швейцарского гражданского кодекса, исходящую из указанных взглядов «школы свободного права»: судья при отсутствии закона и обычного права должен поставить себя на место законодателя и решать на основании общего правила, которое он создает [33].

Действительно, «школа свободного права» хочет, а вслед за ней швейцарский гражданский кодекс стремится уполномочить судью устанавливать новые, отличающиеся от традиционных правил нормы, если он не в состоянии вывести эту норму при помощи обычных -правовых правил (нахождение нового права). Очевидно, что судья здесь ограничивается чисто формальным условием, которое может быть выполнено самыми различными способами и не содержит в себе никаких гарантий правильности решения. Между тем экзистенциалисты,

Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 279

в том числе и Кон, отказываются от этого требования. По их мнению, «правильное решение не требует никакой нормы – ни старой, ни новой, оно имеет свою основу в себе самом и его предпосылки, как и его конечная цель, в нем самом» [34].

Кон понимает, что экзистенциалистская теория неизбежно приводит к подрыву законности. Однако он старается отвести этот упрек не опровержением его, а указанием на то, что нормативная теория также ни в коей мере законности не обеспечивает, что современное буржуазное право вообще не обеспечивает стабильности закона и не дает гарантий от произвола, а юриспруденция понятий антинаучна, не соответствует фактам и в ряде случаев приводит к абсурдным выводам. Но он делает отсюда вывод, что надо идти дальше в том же направлении и отказаться от законности вообще. Поставив вопрос о том, «какую гарантию мы имеем против садистских жестокостей и несправедливости властей, кроме четких авторитетных правил закона», он отвечает на него следующим образом: «Во времена нацистского господства основная часть государственного законодательства оставалась нетронутой. Правовая наука с шумом и треском утверждала, что новое правовое состояние соответствует нормам и параграфам закона, а это доказывает, что, таким образом, они (нормы и законы) никакой защиты против бесправия и произвола не дают. Без власти над умами законы, учебники и своды действующего права – мертвые клочки бумаги. Из чего, однако, происходит это господство над умами? Из того, что закон– это приказ государства, или из того, что он угрожает применением силы, т.е. из страха? Нельзя идентифицировать страх и право. Страх гораздо сильнее перед нарушением права и преступлением, и борьба должна вестись и против незаконных приказов и против применения силы государства. Влияние силы на умы, которое свойственно праву, имеющему стремление бороться с нарушениями права, может выразиться только в требованиях, которые вытекают из конкретной ситуации. Эти требования не содержатся, однако, заранее в законе или в норме, а это всегда вновь возникающий субъективно-

Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 280

объективный феномен, который определяется как социальной средой, в которой он происходит, так и чувственной реакцией, которую он вызывает. Только в этой конкретной связи он имеет свое происхождение и из этого вытекает его влияющая сила и авторитет» [35].

[1] См. «Очерки истории СССР, XVIII век, Первая четверть», изд-во Академии наук СССР, 1954, стр. 396.

[2] П.С. Ромашкин, Вопросы социалистической законности на Международной конференции в Варшаве, «Советское государство и право», 1958 г. № 12, стр. 31.

[3] Против утверждения В. М. Чхиквадзе, что законность впервые появилась только в буржуазном обществе, правильно, как мы полагаем, высказывались на научной сессии в Институте права Академии наук СССР М.С. Строгович, Б. С. Маньковский, А. Чела, С.Ф. Кечекьян, С.Н. Братусь («Советское государство и право» 1958 г. № 11, стр. 117–118).

[4] В.М. Чхиквадзе, Социалистическая законность в СССР. M , 1958, стр. 7.

[5] См., например, В. А. Туманов, Критика современной буржуазной теории права, М., 1957, стр. 6, 131.

[6] Internal Security Act of 1950, 64 Stat. 989 at seq.

[7] Weisbuch der Kommunistischen Partei Deutschlands uuml;ber den muuml;ndlichen Verhandlungen im Verbotsprozess von dem Bundesverfassungsgericht in Karlsruhe, Berlin, 1955.

[8] В.А. Туманов, Критика современной буржуазной теории права, M, 1957, стр. 108.

[9] См. «Документы Совещаний представителей коммунистических и рабочих партий», Госполитиздат, 1957, стр. 19; - см. также П. Тольятти, За итальянский путь к социализму, за демократическое правительство трудящихся классов, «Коммунист» 1957 г. № 1, стр. 70–71.

[10] В.И. Ленин, Соч., т. 16, стр. 284.

[11] См. «Документы Совещания представителей коммунистических и рабочих партий», Госполитиздат, 1960, стр. 12.

[12] Sternberg Einfuuml;hrung in die Rechtswissenschaft, Berlin, 1917, S. 248.

[13] Ф. Жени после первой мировой войны исходил из «необходимости естественного права» (Science et technique en droit priveacute; positif v. v. 1–4, 1914–1924. Walter Jones, Historical introduction to the theory of Law, Oxford, 1940, p. 111).

[14] Isay, Hermann, Rechtsnorm und Entscheidung, Berlin, 1929. S. 117, 225. Hans –Ulrich Ewers, Der Richter und das unsittiche Gesetz, Berlin, 1956, S. 79.

[15] Wuuml;stenderfer, Hans, Die Deutsche Rechtssprechung am Wendepunkt. AeP. SS. 110, 343. Hans –Ulrich Ewers, Der Richter und das unsittliche Gesetz. Berlin, 1956, S. 79–80.

[16] Gray, Nature and the sources of law, 2, ed. 1938, p. 84 Цит. по журналу «Советское государство и право» 1956 г. № 5–6, стр. 84.

[17] Hughes, Charles Ewans, Adresses and Papers, New York and London, 1916, p. 185.

[18] Holmes, Collected Papers, p. 173, Цит. по Hans-Ulrich Ewers, Der Richter und das unsittliche Gesetz, Berlin, 1956, S 13.

[19] SchweizerischesJuristenzeitung, Bern, 1950, S. 420.

[20] Kipp, Mensch, Recht und Staat, Koumln, 1947, S. 244.

[21] Идея «естественного права со сменяющимся содержанием» была выдвинута еще Рудольфом Штамлером (см. «Хозяйство и право с точки зрения материалистического понимания истории», т 1, СПб., 1907, стр. 196).

[22] J. J. M. Vander Wen, Kultur und Recht. Archiv Rechts und Socialphilosophie, 1952, H. l, S. 38–54.

[23] Welzel Hans, Naturrecht und Materiale Gerechtigkeit, Prolegomena zu einer Rechtsphilosophie, Gouml;ttingen, 1951.

[24] Coing, Grundzuuml;ge der Rechtsphilosophie, Berlin, 1950, S. 119.

[25] Welzel, op. cit, S. 198.

[26] Coing, op cit, S. 125 (цитаты из Велцеля и Коинга по книге Karl-Heinz Schouml;neburg, Die Zersetzung der Richterlichen Unabhauml;ngikeit unter dem Adenauerregime, Berlin, 1955).

[27] Heinrich Hubmann, Naturrecht und Rechtsgefuuml;hl, Archiv fuuml;'r die civilistische Praxis, 1954, S. 297–331. Журнал «Staat und Recht», 1955, H . 2, S. 306.

[28] Heinrich Hubmann, op. cit., S. 300.

[29] Ibid , S. 331.

[30] Eberhardt Schmidt, Gesetz und Richter, Karlsruhe, 1952. S 14, 17.

[31] Eberhard Schmidt, Gesetz und Richter,Karlsruhe, 1952, S. 8.

[32] Ibid, S . 14.

[33] Georg Kohn, Existenzialismus und Rechtswissenschaft, Basel, 1955, S. 110.

[34] Georg Kohn, Existenzialismus und Rechtswissenschaft, Basel, 1955, S. 156.

[35] Georg Kohn, Existenzialismus und Rechtswissenschaft, Basel, 1955, S . 137–138.