§ 2. Состав правоотношения
I
Правоотношение обладает определенным составом, или, как принято обычно говорить, определенными элементами. Поскольку, однако, понятие элементов того
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 200
или иного явления предполагает, что они имеют для последнего одинаковое значение, между тем как образующие правоотношение элементы обладают различной значимостью, мы впредь будем пользоваться, на наш взгляд, более удачным понятием состава правоотношения [1].
Состав правоотношения образуют субъекты, между которыми оно устанавливается, его содержание, а также те объекты, на которые оно направлено.
Начнем с рассмотрения вопроса о субъектах правоотношения.
Правоотношения представляют собою особый вид общественных отношений. Вполне естественно поэтому, что оно может устанавливаться только людьми и только между людьми. Именно люди, а не кто иной, выступают в правоотношении в качестве управомоченных и обязанных лиц, т.е. в качестве носителей прав и обязанностей. Однако это, казалось бы, бесспорное, а с марксистско-ленинской точки зрения – аксиоматическое положение наталкивается на серьезные затруднения, как только мы пытаемся распространить его на конкретные виды правоотношений.
Когда правоотношение устанавливается между гражданами, его общественная природа как отношения между двумя лицами, двумя субъектами сомнений не вызывает. Но участниками правоотношений могут быть не только граждане. В этом качестве нередко выступают государственные, кооперативно-колхозные и иные общественные организации. В связи с этим перед наукой теории права стоит задача разработать такую категорию, которая охватила бы собою всех возможных субъектов правоотношений, помимо граждан, и выявить те реальные общественные отношения людей, которые в таких случаях получают в категории правосубъектности свое юридическое выражение и закрепление.
В науке гражданского права функцию подобной общей категории выполняет понятие юридического лица. Но, во-первых, это понятие не имеет всеобъемлющего значения даже и для науки гражданского права. Известно, что в качестве субъекта гражданских правоот-
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 201
ношений может выступать и действительно выступает социалистическое государство, но оно рассматривается как особый субъект гражданского права. Во-вторых, наряду с гражданскими существуют и разнообразные иные правовые отношения, в которых не всегда участвуют граждане, но участники которых вместе с тем не являются юридическими лицами. Например, народный суд правами юридического лица не обладает, но он участвует в государственных, уголовно-правовых и процессуальных правоотношениях. Структурные подразделения и отделы министерств, совнархозов, местных органов власти тоже далеко не во всех случаях наделяются правами юридического лица, но и они участвуют в административных и в некоторых иных правоотношениях. Более того, определенные правоотношения возникают внутри организации, признаваемой юридическим лицом (например, между дирекцией и цехами завода, правлением и бригадами колхоза), что исключает возможность трактовки таких правоотношений, как отношений между юридическими лицами. Юридическая личность той или иной организации составляет необходимую предпосылку ее участия в имущественных отношениях [2]. За этими пределами организация может быть участником правоотношений, хотя бы она и не признавалась юридическим лицом.
Следовательно, категория юридического лица явно недостаточна для объяснения в плане науки теории права правосубъектности в тех случаях, когда в качестве ее носителей выступают не граждане, а различные организации трудящихся. Не подлежит, однако, сомнению, что если перед нами организация трудящихся, образование которой дозволено советскими законами, она должна быть признана субъектом советского права. Такой субъект не может быть, естественно, участником всех, без исключения, социалистических правоотношений, так как он образуется для достижения строго определенных целей, характером которых и определяется круг
202
доступных для него правовых отношений социалистического общества. Но в те или иные, очерченные стоящими Перед ним задачами правоотношения этот субъект действительно вступает. Какие же именно общественные свойства придают ему качество правосубъектности?
Поскольку правоотношение является отношением общественным и поскольку в связи с этим его участниками могут быть только люди, закон признает субъектами права либо отдельных индивидов, либо их коллективные образования [3].
Однако не всякий коллектив людей является субъектом права. Так, например, семья – это определенный коллектив, но она не признается единым субъектом ни в одной из отраслей советского права. Вместе с тем отдельные индивиды иногда становятся субъектами правовых отношений не в своем общем качестве граждан, а потому, что они выступают в особом качестве – как участники коллективных общественных образований. Когда, например, председатель исполкома отдает рас-
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 203
поряжение (в пределах свой компетенции) заведующему отделом того же исполкома, между ними возникает определенное (в данном случае административное) правоотношение. Это правоотношение сохраняется, как бы ни изменялся его персональный состав (в частности, и после замены данных должностных лиц другими должностными лицами), ибо оно установлено между двумя субъектами не просто как гражданами, а как участниками коллективных общественных образований. Ввиду этого не только понятие коллектива, но и понятие индивида как субъекта права нуждается в специальном анализе.
Субъект права, не являющийся отдельным индивидом, должен представлять собою коллективное образование людей. Иначе он не мог бы быть участником правоотношений как отношений общественных и, следовательно, не был бы субъектом права. Но и коллектив становится субъектом права лишь при наличии у него определенных общественных и юридических качеств.
Юридическое качество такого- коллектива заключается в признании за ним правосубъектности со стороны действующего законодательства. Без этого признания нет субъекта права, а имеются объединения лиц, либо не являющиеся носителями правосубъектности, либо вообще запрещаемые и преследуемые законом. Само собою при этом разумеется, что, решая данный вопрос в законе, социалистическое государство исходит всецело и исключительно из того, насколько признание субъектом права данного коллектива соответствует интересам рабочего класса и всех трудящихся.
Правосубъектность коллектива означает, что последний рассматривается законом как единое лицо. Поэтому такой коллектив не может быть простым соединением его участников, его воля не может рассматриваться как сумма воль, а его цель – как сумма целей последних. Для признания коллективного образования субъектом права со стороны действующего законодательства необходимо, чтобы самая его организация обеспечивала единство воли и цели данного коллектива. Реальное единство людского коллектива как общественного образования только и может позволить оформить его право-
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 204
субъектность в законе, если это соответствует интересам, на страже которых стоит социалистическое государство.
Следовательно, коллективный субъект права – это не всякое, а лишь такое признаваемое законом общественноеобразование, которое обладает единством воли и цели, обеспечиваемым определенной системой его организации [4].
Признание законодательством социалистических государств коллективных образований субъектами права важно прежде всего для надлежащего организационно-правового оформления деятельности самого государства, его органов, структурных подразделений последних. Это признание создает также существенные правовые предпосылки для образования и всемерного развития различных общественных коллективов трудящихся – кооперативно-колхозных организаций, добровольных обществ и т.д. Оно способствует, наконец, упрочению связей между государственным аппаратом и общественными организациями трудящихся. В частности, задача повышения роли Советов как массовых организаций трудя-
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 205
щихся, поставленная в решениях XXI съезда партии, предполагает широкое развертывание деятельности образуемых при Советах различных общественных комиссий– по осуществлению общественного контроля за деятельностью в области жилищного строительства, торговли, культурного обслуживания населения и т.д. Для обеспечения успешной работы таких комиссий необходимо точно определить их права и функции, а это требует определенного организационно-правового оформления в качестве единого целого упомянутых и разнообразных других общественных организаций, через которые широкие слои населения могут вести работу по управлению государством.
Отмеченные моменты и определяют важную роль коллективных образований как субъектов социалистического права.
Переходя к правосубъектности индивида, надлежит отметить, что и она является не естественным, а общественно-юридическим качеством последнего.
Юридическое качество правосубъектного индивида заключается в признании за ним правосубъектности со стороны действующего законодательства. Известно, например, что по советскому законодательству индивид может быть субъектом имущественных прав с момента рождения, субъектом уголовной ответственности – в виде общего правила по достижении 16 лет, субъектом брачных правоотношений – обычно лишь начиная с 18-летнего возраста и т.д. Значит, одно и то же лицо с точки зрения действующих в СССР законов признается способным быть субъектом одних и не признается способным быть субъектом других правоотношений. Если правосубъектность индивида для данной области общественных отношений законом не признана, то в этой области он и не может выступать в качестве субъекта права. Но и самое решение указанного вопроса в законе зависит не от естественных свойств индивида как человека, а от характера реальных общественных отношений, участником которых он является.
Раб – человек. Но его классовое положение в рабовладельческом обществе таково, что у него не было никаких прав, он не признавался субъектом права. В буржуазном обществе закон объявляет субъектами права
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 206
всех людей. Но какою пропастью отделены друг от друга по их фактическому положению капиталист и рабочий, формально признаваемые равноправными субъектами! Трудящийся в условиях капитализма, являясь субъектом права, фактически лишен возможности приобретать и осуществлять подавляющее большинство прав, приобретение которых дозволяется буржуазным законом. Трудящийся в условиях социализма – хозяин своей жизни, он не только признается субъектом права, но и действительно пользуется многообразными правами, приобретение и осуществление которых ему гарантирует и закон, и самая структура (экономическая и политическая) социалистического общества.
Общественная природа индивида в социалистическом государстве, служащая реальной предпосылкой признания его субъектом права, состоит в том, что он является членом нового общества, гражданином социалистического государства. Что же касается признания его способным быть субъектом правового отношения данного конкретного вида, то на решение в законе этого вопроса влияют такие обстоятельства, как возраст, вменяемость и т.п. Кроме того, как уже было отмечено, индивид иногда выступает в качестве субъекта правоотношений не просто потому, что он является гражданином, а потому, что он выполняет определенные функции в правосубъектном коллективном общественном образовании. Все это должно быть принято во внимание в общей характеристике индивида как субъекта права.
Индивид как субъект права – это лицо, которое признается законом способным вступать в пpавоотношения либо в качестве гражданина, либо в качестве носителя определенных функций в коллективном общественном образовании. В соответствии с установившимися принципами международного общения такая способность признается нашим государством также и за лицами, не обладающими советским гражданством, за исключением тех правоотношений, участниками которых они быть не могут по прямому указанию закона или международного соглашения.
В только что разъясненном смысле и следует понимать сформулированное ранее общее правило о том,
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 207
что субъектами права, участниками правоотношений могут быть либо индивиды, либо их коллективные образования.
Признание правосубъектности за индивидом в социалистическом государстве обеспечивает необходимые правовые предпосылки удовлетворения материальных и культурных потребностей личности, ее активного участия в политической и общественной жизни страны, в пользовании всеми благами, которыми личность обеспечивается в социалистическом обществе. В правосубъектности граждан социалистических государств находит одно из своих юридических выражений свойственная этим государствам «забота об общем благе народа, о всестороннем развитии человеческой личности в условиях коллектива...» [5].
Субъект права – это лицо, способное быть участником правоотношений, способное выступать в качестве носителя права и обязанностей. В то же время способность обладать правами и обязанностями именуется правоспособностью. На этом основании некоторые авторы пришли к выводу, что «правоспособность и правосубъектность – равнозначные понятия» [6] . Однако согласиться с таким выводом едва ли возможно.
Природа некоторых субъективных прав такова, что они могут принадлежать одному лицу, но осуществлять их от имени и в интересах последнего вполне способно какое-либо другое лицо. Такой характер носят, в частности, имущественные права. Это обстоятельство позволяет в области гражданского права, регулирующего имущественные отношения, наделять правосубъектностью лиц (детей и душевнобольных), которые способны обладать имущественными правами и обязанностями, но неспособны самостоятельно осуществлять их. с тем, что осуществление прав и обязанностей в таких случаях обеспечивается при помощи определенных других лиц (родителей, опекунов или попечителей). Поэтому в общей характеристике правосубъектности
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 208
в науке гражданского права принято различать правоспособность как способность иметь права и обязанности и дееспособность как способность осуществлять их. Впоследствии названные категории были перенесены на почву науки теории государства и права, как якобы имеющие значение для характеристики правосубъектности вообще, а не только одной гражданской правосубъектности. Такую тенденцию нельзя, однако, признать правильной, так как она является результатом до сих пор еще не изжитого полностью положения, когда учение о правоотношении опирается лишь на материалы гражданского права.
В самом деле, достаточно выйти за пределы имущественных правоотношений, как сразу же утратит какой бы то ни было теоретический и практический смысл разграничение правоспособности и дееспособности. Действительно, можно ли считать, что лица, не достигшие брачного совершеннолетия, обладают брачной правоспособностью, но лишены брачной дееспособности или что лица, не достигшие 18-летнего возраста, в области избирательных прав правоспособны, но недееспособны? Указанные лица в области названных правоотношений вообще не являются субъектами права, и потому, рассуждая на цивилистическом языке, следовало бы признать, что у них нет ни право- ни дееспособности [7]. Тот, кто считается способным быть субъектом брачных,
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 209
избирательных и других подобных прав, способен как обладать ими, так и осуществлять их, причем он может осуществлять их только лично, но не посредством каких-либо иных лиц. Значит, самая правосубъектность как способность быть носителем прав и обязанностей включает в себя также способность к их самостоятельному осуществлению. Только такое определение правосубъектности и может получить отражение в науке теории права, призванной формулировать правила и принципы, имеющие общее значение для всех отраслей права и не ограниченные в своем действии только какой-либо отдельной юридической дисциплиной.
Но если это общее определение, то не опровергается ли оно данными гражданского права, знающего правосубъектных лиц, которые вместе с тем не обладают способностью самостоятельно осуществлять свои права и обязанности?
Следует прежде всего отметить, что и в гражданском праве разграничение право- и дееспособности применимо отнюдь не ко всем его субъектам. Известно, что правоспособных, но недееспособных юридических лиц вообще не бывает. Правосубъектность юридических лиц сама по себе включает обе указанных способности, и потому их разграничение в данном случае лишено оснований даже с гражданскоправовой точки зрения.
Такое разграничение необходимо лишь в применении к гражданам, которые, обладая правоспособностью, могут быть иногда лишены гражданской дееспособности. Но следует ли отсюда, что тем самым гражданская правосубъектность становится равнозначной одной лишь гражданской правоспособности? Мы думаем, что не следует.
Недееспособными, но правоспособными лицами в гражданском праве признаются дети и душевнобольные. Признавая их субъектами права, гражданский закон предусматривает либо назначение к ним опекунов и попечителей, либо возложение соответствующих функций на родителей. Почему? Вероятно, только потому, что правосубъектность вне ее осуществления лишается своего действительного, реального содержания. Но правосубъектность неосуществима при одной только правоспособности, и потому она не была бы право-
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 210
субъектностью, если бы она не воссоединяла в себе способности иметь права и обязанности со способностью самостоятельно осуществлять их. Поскольку же у детей и душевнобольных нет дееспособности, последняя восполняется при помощи дееспособности других лиц [8].
Таким образом, гражданская правосубъектность, как и всякая правосубъектность вообще, включает в себя способность как обладания правами и обязанностями, так и их осуществления. Ее особенность заключается только в том, что обе названных способности здесь не обязательно должны совпадать в одном лице и могут быть воссоединены благодаря способностям, принадлежащим другим лицам. Однако, поскольку они так или иначе все же должны быть воссоединены, отмеченная особенность субъектов гражданского права ни в какой мере не опровергает общего определения правосубъектности, приведенного ранее [9].
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 211
Имея в виду субъектный состав правоотношений, их можно было бы разделить на два типа. В правоотношениях одного типа участвует определенное управомоченное и противостоящее ему определенное обязанное лицо. Таковы, например, налоговые правоотношения, участниками которых являются налогоплательщик и государство в лице соответствующих финансовых органов. В правоотношениях другого типа определена только личность управомоченного при отсутствии такой же определенности на стороне обязанных лиц. Таковы, например, правоотношения собственности, участниками которых являются сам собственник как носитель права и противостоящие ему все другие лица как носители обязанностей.
В учении о правоотношении внимание исследователя обычно устремляется на правоотношения первого типа, поскольку все характерные для правоотношения признаки выявлены здесь с гораздо большей четкостью и наглядностью. Между тем для того, чтобы полученные таким путем выводы не оказались полностью опровергнутыми, необходимо проверить их правильность на правоотношениях второго типа. Только при этом условии может быть создано действительно общее учение о правоотношении.
В самом деле, перечисляя признаки, характерные для правоотношения, мы обращали уже внимание и на такие два свойственных ему признака, как то, что правоотношение всегда есть отношение между конкретными лицами и что взаимное поведение этих лиц всегда точно определено. Но как быть с приведенными признаками в применении к правоотношениям второго типа, в которых управомоченному противостоит неопределенный круг обязанных лиц? Сохраняются ли они и в данном случае или, быть может, эти признаки не имеют общего значения и присущи только правоотношениям первого типа?
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 212
Сомнения в конкретности правоотношений второго-типа возникают вследствие того, что, ориентируясь на правоотношения первого типа, исследователь под конкретным составом правоотношения понимает участие в нем отдельных, точно названных лиц. Но конкретность субъектного состава правоотношения выражается не в числе его участников, а в точной их определенности, каким бы ни было их число. Такая определенность существует и в правоотношениях второго типа, например, в правоотношениях собственности. Закон достаточно четко обозначает личность обязанного в правоотношениях собственности, когда он говорит: каждый обязан не посягать на принадлежащее данному субъекту право собственности. Никаких сомнений на этот счет не испытывает и практика. Когда, например, кто-либо привлекается к ответственности за причинение вреда имуществу другого, суд и не ставит вопроса о том, лежала ли на нем обязанность не причинять вреда: раз такая обязанность лежит на каждом, то она лежала,, естественно, и на правонарушителе.
Изложенное дает основание сформулировать первый. вывод по поводу сходства и различия между правоотношениями двух типов. Сходство состоит в том, что правоотношение каждого типа конкретизирует закрепляемое им общественное отношение. Различие же состоит в том, что правоотношение первого типа конкретизирует соответствующее общественное отношение индивидуальным методом, путем указания лишь на какое-либо отдельное обязанное лицо (или отдельных обязанных лиц), а конкретизация в правоотношениях второго типа достигается всеобщим методом,, путем возложения обязанности на всех.
Что же касается определенности поведения участников правоотношений, то необходимо учитывать различный характер функций, выполняемых субъектами правоотношений первого и второго типа.
Правоотношения первого типа устанавливаются обычно на какой-то определенный промежуток времени и рассчитаны на их реализацию в определенный момент (например, на уплату налогов к установленному сроку). Поэтому в таких правоотношениях совершение тех или иных активных, положительных действий может быть не только дозволено управомоченному, но и пред-
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 213
писано обязанному лицу. Так, например, процессуальное правоотношение есть правоотношение первого типа, ибо его субъектами являются суд и другие, точно обозначенные участники процесса. Оно рассчитано на определенные сроки, в пределах которых его участники могут, а если они несут соответствующие обязанности, то и должны совершить определенные действия.
Напротив, одна из характерных особенностей правоотношений собственности, как и всех других правоотношений второго типа, состоит в их длящемся, бессрочном характере. Едва ли нужно специально доказывать, что нельзя требовать от обязанных лиц непрерывного совершения положительных действий. Непрерывно от них можно требовать только одного – пассивного поведения, т.е. воздержания от совершения действий, посягающих на чужое право. Поэтому в правоотношениях второго типа управомоченный имеет возможность совершения положительных действий, тогда как обязанный выполняет только пассивную функцию воздержания. Для того же, чтобы возложить на обязанных активную функцию, необходимо, чтобы с ними было установлено какое-то иное правоотношение и именно первого типа. Так, например, собственник, сдавший свое имущество в ремонт, может требовать от контрагента по договору выполнения ремонтных работ, но уже как участник договорных правоотношений, а не правоотношений собственности.
Изложенное дает основание сформулировать второй вывод по поводу сходства и различия между правоотношениями двух типов. Сходство состоит в том, что правоотношения каждого типа точно определяют взаимное поведение их участников. Различие состоит в том, что правоотношение первого типа может определять поведение обоих его участников (управомоченного и обязанного) и как активное, и как пассивное, тогда как правоотношение второго типа определяет активное поведение только управомоченного субъекта, а на обязанных лиц им возлагается лишь пассивная функция – функция воздержания. Для возложения же на обязанное лицо активной функции необходимо, чтобы между ним и управомоченным на основе правоотношения второго типа и указанных в законе юридических фактов
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 214
возникло новое правоотношение – правоотношение первого типа.
Проводимое нами деление правоотношений на два типа позволяет подойти к разрешению наиболее спорного и наименее разработанного в учении о правоотношении вопроса – вопроса об уголовном правоотношении.
На основе норм уголовного права так же, как и на основе норм, входящих в состав всех других отраслей права, возникают определенные правоотношения. Мы придерживаемся того взгляда, что уголовное правоотношение возникает лишь в момент совершения преступления [10]. Его субъектами являются, с одной стороны гражданин, а с другой, государство. Государство выступает здесь как носитель права применить наказание и носитель обязанности ограничить применение наказания пределами, установленными в законе, а гражданин обязан подчиниться этой мере наказания и имеет право на то, чтобы она назначалась только за действительно-совершенное им преступление и не превышала установленного в законе предела. Таким образом, уголовное правоотношение есть правоотношение между определенными управомоченными и обязанными лицами, выполняющими как активные, так и пассивные функции. Его следует поэтому отнести к разряду правоотношений первого типа.
Но может быть необходимо поступить иначе и включить уголовное правоотношение в разряд правоотношений второго типа? В этом случае пришлось бы признать, что уголовное правоотношение возникает не в момент совершения преступления, а в момент издания уголовного закона, и его субъектный состав выглядел бы тогда следующим образом: на одной стороне государство и: обладатель охраняемого уголовным законом блага как управомоченные субъекты; на другой стороне все прочие лица как субъекты, обязанные не посягать на охраняемое благо.
Подобную конструкцию нельзя, однако, признать сколько-нибудь способной помочь разрешению интересующей нас проблемы. И дело здесь вовсе не в том,
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 215
что, как говорит Н.Г. Александров, «было бы нелепо всех лиц считать потенциальными правонарушителями...» [11], а это якобы пришлось бы сделать, если возникновение уголовного правоотношения приурочивать к моменту издания уголовного закона. Ведь уголовный закон сам по себе бесспорно обращен ко всему населению. Но разве это делается потому, что все лица рассматриваются как потенциальные преступники? Суть дела заключается в том, что, как мы уже видели, в правоотношениях обоих типов либо на одного участника правоотношения, либо на каждого из них возлагается выполнение определенных активных функций. В уголовном правоотношении, если бы оно возникало до момента совершения преступления, активную функцию не выполнял бы ни один из его субъектов. Лица, к которым обращен уголовный закон, призываются к воздержанию от совершения преступления. Государство по отношению к этим лицам никаких положительных актов на почве норм уголовного права не вправе производить до тех пор, пока кто-либо из них не совершит преступления. Наконец, обладатель блага, охраняемого уголовным законом, совершает определенные положительные действия, но он совершает их как участник не уголовных, а других правоотношений, поскольку уголовное право лишь охраняет его благо, но не регламентирует принадлежащих ему правомочий. Следовательно, уголовное правоотношение, если бы оно возникало до момента совершения преступления, было бы таким правоотношением, ни один из участников которого ничего не мог и не должен был бы делать. Но таких правоотношений в природе не бывает. Вот почему следует признать, что юридическим фактом, приводящим к возникновению уголовного правоотношения, является факт совершения преступления, а по своему субъектному составу и по характеру выполняемых последним функций оно представляет собою правоотношение первого типа.
II
Вслед за субъектным составом правоотношения необходимо перейти к характеристике его содержания.
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 216
В предшествующем изложении мы пытались показать, что правоотношение, рассматриваемое как явление надстроечное, представляет собою вид или форму, в которой проявляется урегулированное правом общественное отношение. Из этого следует, что содержание всякого правоотношения в конечном счете составляет то общественное отношение, которое им закрепляется.
В литературе уже обращалось внимание на то, что если одни общественные отношения вначале существуют сами по себе и лишь при определенных условиях принимают вид правоотношений, то другие общественные отношения только и могут существовать как отношения правовые. Так, М.С. Строгович пишет: «...отношение суда и подсудимого, следователя и обвиняемого не может возникнуть и существовать иначе, как в форме уголовно-процессуального правоотношения...» [12]. Аналогичные примеры можно было бы привести и из других отраслей советского права. Но было бы неправильно делать на этом основании вывод, что в таких правоотношениях нет своего содержания и что они не являются общественными отношениями, урегулированными нормами права, а создаются самими юридическими: нормами. Для возникновения таких правоотношений требуются определенные юридические факты, которые наступают в реальной общественной жизни и не создаются нормой права, а лишь признаются ею. Возникшие правоотношения регулируют определенную деятельность людей, которая протекает в рамках юридических норм подчиняется им, но не творится самими правовыми нормами. Правда, вне правоотношений подобные действия не могли бы быть совершены, но от этого они не утрачивают характера реальных действий и не становятся творением самого права. Поэтому и с учетом отмеченных явлений остается непоколебленным тот вывод, что в известном смысле любое правоотношение имеет свое материальное содержание, каковым является закрепляемое и регулируемое им реальное общественное отношение.
Это общественное отношение опосредствуется волевым содержанием правоотношения. Правоотношения
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 217
возникают на основе юридических норм. Тем самым воля господствующего класса, будучи выраженной в нормах права, индивидуализируется в возникающих в соответствии с ними правоотношениях.
В этом смысле, в смысле классовой (объективной) воли правоотношение является волевым. Нельзя, однако, признать правильным мнение тех авторов, которые считают правоотношение волевым не только потому, что оно возникает на основе правовых норм, выражающих государственную волю (объективная воля), но и потому, что оно всегда устанавливается по воле самих участников правоотношений (субъективная воля). Это мнение не подтверждается порядком установления ряда правоотношений. Возникновение гражданских обязательств из причинения вреда происходит помимо воли потерпевшего, а иногда и помимо воли причинителя, если вред причиняется случайно, но согласно указаниям закона должна наступить обязанность по его возмещению. При возникновении уголовного правоотношения волевой акт (преступление) совершает только один из его будущих участников – преступник, но воля преступника направляется на совершение преступления, а вовсе не на установление правоотношения, возникающего помимо и против его воли. Осуществление правоотношения действительно немыслимо без волевых актов его управомоченного субъекта или лиц, которые представляют интересы последнего. Но правоотношение может прекратить свое существование и без его осуществления (например, в результате истечения исковой давности в гражданском праве или погасительной давности в уголовном праве), и тогда даже такая субъективная воля не войдет в содержание правоотношения. Вот почему правоотношение следует рассматривать как волевое отношение не с точки зрения субъективной воли его участников (она может и отсутствовать в конкретных правоотношениях), а с точки зрения объективной воли, воли государства, выраженной в юридических нормах, на основе которых правовые отношения устанавливаются [13].
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 218
Волевое содержание правоотношения выражается при помощи его юридического содержания, которое, на наш взгляд, воплощается в субъективных правах и обязанностях его участников.
Юридическое содержание норм права представлено сформулированными в них общими правилами поведения, которые в правоотношении приобретают значение конкретных правил, адресованных его участникам. Но желательное и должное поведение участников правоотношения фиксируется в их субъективных правах и обязанностях. Поэтому последние и составляют юридическое содержание правоотношения.
Специфика правового отношения в том и состоит, что его участники выступают в качестве носителей прав и обязанностей.
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 219
Изменение или прекращение прав и обязанностей его субъектов влечет за собой изменение или прекращение самого правоотношения. Следовательно, и с этой стороны отстаиваемый взгляд на юридическое содержание правоотношения выдерживает испытание и проверку.
Тем не менее он разделяется далеко не всеми авторами, хотя все чаще воспроизводится как единственно правильный и в общей, и в специальной юридической литературе последнего времени. Из работ, в которых он подвергся критике в недавние годы, назовем статью В. П. Мозолина «О гражданско-процессуальном правоотношении», опубликованную в № 6 журнала «Советское государство и право» за 1955 год. Усматривая основной недостаток некоторых определений гражданского процесса в том, «что в них искусственно разобщены неразрывно связанные между собою явления – процессуальная деятельность субъектов процесса и процессуальные правоотношения», В. П. Мозолин вину за такое положение возлагает на распространенный в литературе взгляд, «согласно которому в содержание правоотношений не включаются действия их субъектов» [14]. Сам же он приходит к иному выводу, воспроизводя фактически те взгляды, которые еще в своих довоенных работах отстаивал по этому поводу М. М. Агарков [15] . «Под любым общественным отношением.., – пишет В. П. Мозолин, – нужно понимать не только положение людей, которое они занимают при совершении действий, но вместе с тем и их взаимоотношения, проявляющиеся в совершении разного рода действий. Действия людей составляют содержание всех без исключения общественных отношений» [16].
Мы должны прежде всего отметить, что не усматриваем неизбежной связи между теми определениями советского гражданского процесса, которые В. П. Мозолин признает ошибочными, и критикуемым им взглядом на юридическое содержание правоотношения. Сторонники этого взгляда вовсе не исключают поведение людей из их взаимных отношений, но, считая поведение необходимым элементом правоотношения, не признают
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 220
его лишь содержанием последнего. Поэтому, опираясь на данную теорию, трудно, если не невозможно, доказать, что процессуальные отношения и процессуальная деятельность существуют как разобщенные явления.
Мы не можем также согласиться и с общетеоретическим выводом В. П. Мозолина о том, что юридическое содержание правоотношения образует поведение его субъектов.
Известно, что поведение само по себе лишено каких бы то ни было правовых признаков и приобретает их лишь вследствие указаний на юридическую значимость соответствующего поведения, содержащихся в нормах права. В частности, действия субъектов правоотношения приобретают юридическое значение только потому, что они совершаются в целях осуществления субъективных прав и в порядке выполнения обязанностей. Как же в таком случае сами эти действия могут воплощать в себе юридическое содержание правоотношения? И не потому ли В. П. Мозолин вынужден в конце концов заявить, что «содержанием правоотношений будут не только сами действия субъектов правоотношений, но вместе с тем и те права и обязанности, предоставленные законом, на основании которых субъекты правоотношений могут совершать свои действия» [17]. Получается, что правоотношение обладает двойным юридическим содержанием: его составляют и поведение субъектов, и их права и обязанности. Но тогда первое содержание по крайней мере подчинено второму, ибо действия совершаются в соответствии с правами и обязанностями! Значит, и с этой точки зрения решающее значение для содержания правоотношения имеют права и обязанности его участников, а не поведение последних. Но не в этом главное. Главное состоит в том, что содержание любого явления неотделимо от него и существует до тех пор, пока существует явление. Соответствует ли этому требованию поведение субъектов правоотношения? Возьмем то же гражданско-процессуальное правоотношение. Оно возникает с момента предъявления иска и прекращается в момент исполнения судебного решения. Как же быть с содержанием гражданско-процессуального отношения в те периоды его существования, когда никакие,
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 221
связанные с ним процессуальные действия не совершаются? Если бы мы сказали, что в этом случае речь должна идти о действиях, то следовало бы признать, что такое правоотношение оказывается временно лишенным своего содержания. Чтобы выйти из этого затруднительного положения, иногда указывают, что в таких случаях нужно говорить не о реальных, а лишь о возможных действиях. Но юридическая возможность и необходимость совершения определенных действий – это и есть не что иное, как права и обязанности. Поэтому они и только они могут быть признаны юридическим содержанием правоотношения [18].
Итак, юридическое содержание правоотношения образуют права и обязанности его участников. Но что собою представляют сами субъективные права и юридические обязанности?
[1] Ср. С. И. Вильнянский, Лекции по советскому гражданскому праву, Харьков, 1958, стр. 77.
[2] Ср. А. В. Венедиктов, О субъектах социалистических правоотношений, «Советское государство и право» 1955 г. № 6, стр. 23. В то же время необходимо учитывать, что хотя институт юридического лица – категория гражданского права, организация, являющаяся юридическим лицом, может быть участником и других, а не только гражданских правоотношений (см. там же).
[3] См. А. В. Венедиктов, Государственная социалистическая собственность, изд-во Академии наук СССР, 1948, стр. 615; С.Н. Бpатусь, Субъекты гражданского права, Госюриздат, 1950, стр. 32. В отличие от этого, С.Ф. Кечекьян подразделяет всех субъектов права не на индивидуальные и коллективные, а на индивидуальные и комплексные (см. «Правоотношения в социалистическом обществе», изд-во Академии наук СССР, 1958, стр. 91). Термин «комплексные» представляется автору более удачным в силу причин двоякого рода: во-первых, потому, что иногда субъекты такого характера образуются не коллективом людей, а лишь одним лицом, и, во-вторых, потому, что в соответствующий комплекс входят не только люди, но и имущество (см. там же). Однако первое соображение вообще лишено доказательственной силы, так как если субъект права представлен не коллективом, а одним лицом, то он является не «комплексным», а индивидуальным субъектом, хотя такой индивидуальный субъект и не совпадает с традиционным понятием физического лица. Что же касается второго соображения, то не следует забывать, что наличие определенного имущественного комплекса необходимо для образования коллективных субъектов гражданского права – юридических лиц, но не всех вообще коллективных субъектов. Кроме того, даже и для юридических лиц наличие определенного имущественного комплекса является предпосылкой их правосубъектности, но не самой правосубъектностью, так как субъекты права – это люди, действующие индивидуально или коллективно, но отнюдь не имущества Вот почему применение понятия «комплексные субъекты» представляется совершенно неоправданным.
[4] Теория коллектива как субъекта права принадлежит А. В. Венедиктову, который выдвинул ее для обоснования сущности советских юридических лиц (см. А. В. Венедиктов, Государственная социалистическая собственность, изд-во Академии наук СССР, 1948, стр. 589–593). Но если юридическое лицо есть коллектив, а, с нашей точки зрения, всякий не индивидуальный субъект права должен рассматриваться как коллектив, то не смешиваем ли мы тем самым правосубъектность общественных образований с гражданско-правовой категорией юридического лица? Подобный упрек мог бы сделать нам только тот, для кого коллектив, субъект права и юридическое лицо – понятия тождественные. Но мы уже неоднократно подчеркивали, что не всякий, а только определенным образом организованный коллектив становится субъектом права. Значит, понятия субъекта права и коллектива людей очень далеки от тождества. Добавим к этому, что не всякий коллективный субъект права является юридическим лицом, т.е. субъектом гражданского права. Юридическим лицом признается лишь такой организованный как единое целое коллектив, который обладает обособленным имуществом, выступает в обороте от собственного имени и самостоятельно несет имущественную ответственность. Коллектив, не обладающий перечисленными признаками, не будет и субъектом гражданского права (юридическим лицом), но он может быть признан субъектом других отраслей права, если он организован как единое целое и если такая организованность обеспечивает единство его воли и цели.
[5] «Внеочередной XXI съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет», т. I, Госполитиздат, 1959, стр. 55–56.
[6] С.Н. Братусь, Субъекты гражданского права, Госюриздат, 1950, стр. 6.
[7] В советской юридической литературе, насколько нам известно, только Ц.А. Ямпольская считает, что лица, не достигшие возраста, который необходим для признания за ними избирательного права, должны быть в области этого права признаны правоспособными, но недееспособными (см. Ц.А. Ямпольская, О субъективных правах советских граждан и их гарантиях, «Вопросы советского государственного права», изд-во Академии наук СССР, 1959, стр. 159 и сл.). Однако в чем суть такой правоспособности – понять едва ли возможно. Правоспособность есть способность иметь права и обязанности. С этим согласна и Ц.А. Ямпольская. Более того, она даже несколько расширяет традиционное определение, считая, что правоспособность – «фактическая возможность для гражданина пользоваться демократическими правами и свободами...» (там же, стр. 149). Но о какой способности иметь избирательные права или тем более о фактической возможности пользоваться ими можно говорить применительно к лицам, не достигшим возраста, необходимого для обладания такими правами? И не становится ли правоспособность, приписанная таким лицам, совершенно бессодержательной категорией?
[8] Иногда говорят, что опекуны и попечители своей дееспособностью восполняют правоспособность детей и душевнобольных только в области совершения распорядительных актов, а в остальных случаях (например, в случаях использования имущества или обнаружения находки) дети и душевнобольные осуществляют свои права совершенно самостоятельно (см., например, Ю. К. Толстой, К теории правоотношения, Л., 1959, стр. 11). Эти соображения приводятся в обоснование того взгляда, что правосубъектность – понятие, тождественное правоспособности. Ошибочность подобных аргументов проистекает из неправильного представления о функциях опекунов и попечителей. Последние призваны не только к участию в совершении распорядительных актов, но и к обеспечению совершения недееспособными любых действий в рамках закона. Поэтому, между прочим, они и несут ответственность за вред, причиненный их подопечными (ст. 405 ГК). Следовательно, правоспособность детей и душевнобольных восполняется дееспособностью опекунов и попечителей в области не только распорядительных актов, но и других форм осуществления их имущественных пран. Иначе дети и душевнобольные не могли бы быть признаны субъектами права. Значит, и в этом случае правосубъектность включает в себя как право-, так и дееспособность, с тем, однако, что правоспособность одних лиц восполняется при помощи дееспособности других лиц.
[9] Весьма своеобразно тезис о тождестве правосубъектности и правоспособности отстаивает С.Ф. Кечекьян. Доказательства автора сводятся к тому, что «понятие правоспособности включает в себя ьонятие дееспособности», что дееспособность – это всего лишь особый вид правоспособности («Правоотношения в социалистическом обществе», М., 1958. стр. 85). Мы не думаем, однако, что совмещение разнопорядковых понятий в одной плоскости способно сколько-нибудь помочь уяснению их смысла Автор квалифицирует дееспособность как вид правоспособности. Но все же остается бесспорным, что правоспособность – это способность иметь права и обязанности, а дееспособность – это способность приобретать права и осуществлять их. Поэтому и при том «совмещении», которое С.Ф. Кечекьян предпринял, ему все же надлежало бы ответить на вопрос, тождественна ли правосубъектность правоспособности в тех случаях, когда последняя не охватывает такого ее «вида>, каким, по мнению автора, является дееспособность?
[10] Ср. П.E. Hедбайло, О понятии применения норм советского права, «Советское государство и право» 1955 г. № 2, стр. 110.
[11] Н.Г. Александров, Законность и правоотношения в советском обществе, Госюриздат, 1955, стр. 89–90.
[12] М.С. Строгович, Уголовно-процессуальное право в системе советского права, «Советское государство и право» 1957 г. № 4, стр. 103.
[13] Некоторые авторы, говоря о волевой природе правоотношений, исходят из того, что последние заключают в себе взаимодействие социальной воли, воплощенной в законе, с индивидуальной волей самих участников правоотношений (см , например, А.К. Стальгевич, Некоторые вопросы теории социалистических правоотношений, «Советское государство и право» 1957 г. № 2, стр. 24). Такое взаимодействие действительно имеет место при осуществлении и во многих случаях установления правоотношений. Но в колоссальном числе случаев возникновение, а также прекращение правоотношений такого взаимодействия не требует. Стало быть, правоотношение может существовать при одной лишь социальной воле, без взаимодействия с индивидуальной волей.
Ю.К. Толстой, присоединяющийся к критикуемому нами взгляду, заявляет, что наличие так называемых прекращенных правоотношоний (т.е. отношений, прекратившихся помимо воли их участников) не опровергает тезиса о том, что правоотношение есть взаимодействие социальной и индивидуальной воли, ибо названные «правоотношения потому и оказываются прекращенными, что взаимодействие социальной воли, возведенной в закон, с индивидуальной волей не произошло» (Ю.К. Толстой, К теории правоотношения» Л., 1959, стр. 28). Но ведь прекратилось правоотношение, а не что-либо иное! Значит, данное явление не обязательно требует взаимодействия социальной и индивидуальной воли, чтобы обладать качеством правоотношения? Почему же наличие подобных случаев подтверждает, а не опровергает этот ошибочный тезис? К тому же речь, идет не о надуманных, а о таких случаях, которые имеют большое практическое значение. Достаточно вспомнить о давности, истечение которой погашает, помимо воли их участников, многие гражданские, уголовные и некоторые другие правоотношения. Неужели все это должно быть сброшено со счета при характеристике волевой природы правоотношений? И не правильнее ли, наоборот, признать, что, поскольку правоотношение есть результат правового урегулирования со стороны государства фактических отношений, государство может придать правовую силу этим отношениям не только по воле их участников, но и по своему собственному усмотрению, т.е. иногда даже против воли отдельных индивидов?
[14] «Советское государство и право» 1955 г. № 6, стр. 50.
[15] См. M.M. Агарков, Обязательство по советскому гражданскому праву, М., 1940, стр. 22–37.
[16] «Советское государство и право» 1955 г. № 6, стр. 52.
[17] «Советское государство и право» 1955 г. № 6, стр. 53.
[18] Ю.К. Толстой в рецензии на книгу Л.С. Явича «Советское право – регулятор общественных отношений в СССР» предпринял своеобразную попытку примирить две концепции содержания правоотношения, из коих одна считает таким содержанием права и обязанности, а другая – поведение участников правоотношений. Он полагает, что признание содержанием правоотношения прав и обязанностей его участников – это элементарный тезис, который вообще никем не оспаривается. Но если одни авторы (например, О.С. Иоффе) считают возможным поставить точку на констатации этого элементарного факта, то другие авторы (например, M.M. Агарков и С.Н. Братусь) «переходят ко второму этапу научного исследования– определению содержания субъективных прав и обязанностей» и тем самым приходят к поведению как к содержанию правоотношения (см. «Правоведение» 1958 г. № 4, стр. 123).
Нужно прежде всего отметить, что Ю.К. Толстой неправильно освещает действительное положение вещей. Нельзя назвать ни одного автора, который, объявив права и обязанности содержанием правоотношений, не стремился бы выявить содержания самих прав и обязанностей. Следовательно, по поводу перехода к этому «второму этапу» исследования никаких разногласий между авторами не существует. Если, с той точки зрения, которую Ю. К. Толстой критикует, содержание правоотношения образуют права и обязанности, а содержание последних – возможное и должное поведение, то каждому ясно, что возможное и должное поведение составляет также содержание правоотношения. Действительный спор сводится к вопросу: что считать содержанием правоотношения – реальное поведение, как говорил M.M. Агарков, или только его возможность и дозволенность (права и обязанности), как утверждают критикуемые Ю.К. Толстым авторы.
Субъективное право возникает на основе устанавливаемых государством юридических норм и потому неизбежно порождает определенное отношение между его
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 222
носителем и государством. Суть этого отношения состоит в том, что государство дозволяет управомочен-ному совершение указанных в законе действий, закрепляя такое дозволение предоставлением ему соответствующих правомочий. С этой точки зрения субъективное право представляет собою не что иное, как меру дозволенного поведения. Однако субъективное право связывает его носителя не только с государством, но и с обязанным лицом, от которого управомоченный может требовать определенного поведения. Следовательно, субъективное право включает в себя две возможности: возможность совершения определенных действий самим управомоченным и возможность требовать совершения определенных действий от обязанного лица. Обе эти возможности обеспечиваются законом и служат удовлетворению интересов управомоченного, признанных законом. Поэтому надлежит прийти к выводу, что субъективное право есть обеспеченная законом мера дозволенного управомоченному поведения и возможность требовать определенного поведения от обязанного лица в целях удовлетворения признаваемых законом интересов управомоченного.
Обязанность также воплощает в себе связь ее носителя с государством и с другим участником правоотношения– с управомоченным. Но по своему содержанию обязанность прямо противоположна субъективному праву. Если субъективное право есть мера дозволенного государством поведения, то обязанность есть установленная государством мера должного поведения; если субъективное право предоставляет возможность требовать определенного поведения от обязанного лица, то обязанность предполагает выполнение такого требования ее носителем. Противоположность между содержанием субъективного права и обязанности не препятствует, однако, тому, что они служат одной и той же цели – цели удовлетворения признаваемых законом интересов управомоченного. Ведь они и обеспечивают достижение этой цели со стороны различных полюсов правоотношения: субъективное право – со стороны управомоченного, а обязанность – со стороны обязанного лица. Поэтому единство цели отнюдь не исключает противоположность между их содержанием. Все это
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 223
дает основание признать, что обязанность есть обеспеченная законом мера должного поведения, которой обязанное лицо следует в соответствии с требованиями и в целях удовлетворения признаваемых законом интересов управомоченного.
Определение понятия обязанности во многом зависит от того, как определяется понятие субъективного права. Поэтому для того, чтобы составить представление о характере споров, которые по данному вопросу ведутся в литературе, достаточно познакомиться со взглядами различных авторов на природу субъективных прав. С.Н. Братусь основное содержание субъективных прав усматривает не в том, что управомоченный может требовать от обязанного лица, а в том, что дозволено самому управомоченному. Поэтому он и определяет субъективное право как меру возможного или дозволенного поведения [1]. В отличие от этого один из авторов настоящей книги в работе «Правоотношение по советскому гражданскому праву» в анализе субъективного права переносил центр тяжести на то поведение обязанного лица, которого от него может требовать управомоченный. Поэтому он определял субъективное право как средство обеспечения определенного поведения обязанных лиц [2].
Следует, однако, признать, что обе эти точки зрения страдают известной односторонностью, обусловленной тем, что если в первом случае анализ основывается почти исключительно на правоотношениях собственности и им подобных правоотношениях, то во второй случае за предмет исследования субъективного права берутся договорные и иные аналогичные правоотношения. В договорных правоотношениях действительно на первый план выступает то, что управомоченный может требовать от обязанного лица, тогда как в правоотношениях собственности бросается в первую очередь в глаза то, что может делать сам управомоченный. Но на самом деле сущность субъективного права является единой, как бы ни отличались друг от друга правоотношения
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 224
различных типов. Чтобы охватить общим определением самые разнообразные субъективные права независимо от того, входят ли они в состав правоотношений первого или второго типа, необходимо включить в него указание на обе отмеченные возможности – как на дозволенность собственных действий управомоченного, так и на возможность требовать определенного поведения от обязанных лиц.
В то же время нельзя согласиться с Н.Г. Александровым, который полагает, что субъективное право включает в себя не две, а три возможности: вид и меру возможного поведения его обладателя, возможность требовать определенного поведения от обязанных лиц и возможность прибегнуть в необходимых случаях к принудительной силе государственного аппарата [3]. Субъективное право не было бы правом, если бы его осуществление не обеспечивалось мерами государственного принуждения. Поэтому возможность прибегнуть в необходимых случаях к принудительной силе государственного аппарата существует не параллельно с другими, закрепленными в субъективном праве возможностями, а свойственна им самим, так как без этого они не были бы юридическими возможностями.
В приведенные выше определения субъективного права и обязанности мы включили также указание на тот интерес управомоченного, целям охраны и удовлетворения которого они служат. Против этого, однако, возражает С.Н. Братусь, отмечая, что интерес составляет цель, а не содержание субъективного права, и что поэтому его не следует включать в определение данного понятия [4]. Но, во-первых, в характере защищаемого правом интереса заключается классовая природа субъективного права, и, во-вторых, если даже согласиться с тем, что охрана определенного интереса составляет цель субъективного права, то и в этом случае не будет препятствий к включению указания на интерес в определение субъективного права. Ведь в общем определении права отмечают его цель путем указания на то, чьим интересам оно служит. И это, конечно, правильно, ибо
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 225
право создается людьми (классами) для достижения определенных целей, без выявления которых было бы невозможно понять его содержание. Но тогда по тем же причинам указание на цель, а именно на защищаемый им интерес, следует включить также в определение понятия субъективного права.
Мы исходим из того, что субъективные права и обязанности входят в состав правоотношения и образуют его содержание. В противоположность этому некоторые авторы допускают возможность существования субъективных прав вне правоотношений, вне корреспондирующих им обязанностей других лиц [5] .
Так, например, Д. М. Генкин, выступая на дискуссии о социалистических правоотношениях, утверждал, что субъективное право «не обязательно должно быть связано с правоотношениями. Положение о том, что «право одного обязательно корреспондирует обязанности другого», неверно. Право может быть одновременно и обязанностью (в правоотношениях, которые устанавливаются между гражданами и государством)» [6]. В другом месте Д. М. Генкин в качестве примера субъективного права, существующего вне правоотношения, приводит право собственности, которое якобы связывает собственника лишь с государством, но не с другими лицами [7].
В выступлении на той же дискуссии Ц. А. Ямпольская, проводя различие между субъективным правом и правомочием, приходит к выводу, что субъективное право существует вне правоотношения и что лишь на определенной стадии своего развития оно становится элементом правоотношения. В последнем случае Ц. А. Ямпольская именует субъективное право правомочием [8].
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 226
Д. А. Керимов, касаясь той же проблемы, пишет: «Следует, между прочим, заметить, что в советской юридической литературе понятие субъективного права отождествляется с понятием правомочия как одним из элементов конкретного правоотношения. Однако отождествление этих понятий представляется нам ошибочным по следующим соображениям. Правоотношение является одной из основных форм реализации нормы права. Отсюда вытекает, что правомочие, как один из элементов правоотношения, не может быть лишь возможностью определенного действия, а есть само действие, осуществляемое в соответствии с нормой права, в соответствии с субъективным правом, установленным объективным правом... Правомочие, таким образом, есть реализация, осуществление субъективного права в действиях лица, вступившего в конкретное правоотношение» [9].
Позицию Д. А. Керимова нельзя, однако, признать достаточно ясной. Из только что приведенного высказывания следует, что, по его мнению, субъективное право существует вне правоотношения, а элементом правоотношения является правомочие как способ реализации субъективного права. Но тут же он говорит, что «субъективное право приобретает смысл лишь в том случае, если норма права, его устанавливающая, одновременно корреспондирует юридической обязанности другого лица» [10]. Иными словами, субъективное право лишено смысла, если ему не соответствует обязанность, если оно находится вне правоотношения. Как согласуются между собою оба эти исключающие друг друга утверждения– понять невозможно. Вместе с тем тот же автор отмечает, что «субъективное право может существовать как возможность, не реализуясь в правомочии до той поры, пока субъект правоотношения не вступил в конкретное правоотношение» [11]. Из подчеркнутых нами слов вытекает, что, по мнению
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 227
автора, обладатель субъективного права состоит в правоотношении, но для реализации своего права он должен вступить в конкретное правоотношение. Ну, а первое правоотношение не является конкретным? И разве бывают «неконкретные» правоотношения? Почему, наконец, для реализации одного правоотношения нужно вступать в другие правоотношения? Ничего, кроме неясности, все это не вносит в решение проблемы.
Но если даже отвлечься от различных неясностей в изложении и аргументации и рассматривать позицию Д.М. Генкина, Ц.А. Ямпольской и Д.А. Керимова в ее чистом виде, то и в этом случае нельзя признать подобную позицию правильной.
Прежде всего совершенно излишним является внесение терминологической путаницы в вопрос о субъективных правах и правомочиях (Д. А. Керимов, Ц. А. Ямпольская). До сих пор было принято считать, что правомочия являются дробными частями субъективного права (например, правомочия по владению, пользованию и распоряжению по отношению к праву собственности) [12] . Нет никаких оснований менять эту терминологию, объявляя правомочие элементом правоотношения, а субъективное право – чем-то лежащим вне правоотношения.
Далее, если и отстаивать тот взгляд, что субъективное право существует вне правоотношения, а, включаясь в него, превращается в правомочие, то и при таких условиях едва ли удастся доказать, что правомочие – не возможность действия, а самое действие (Д.А. Керимов) . Так, субъективное право кредитора в договоре займа бесспорно существует в составе правоотношения, но оно заключается именно в возможности требовать погашения долга, тогда как действия по принятию долга совершаются на основе этого права, являются средством его реализации, но не самим правом (все равно, субъективным правом или правомочием).
Наконец, допуская существование субъективного права вне правоотношения, авторы этой концепции лишают субъективное право какой бы то ни было обще-
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 228
ственной природы и превращают его в отношение упра-вомоченного с самим собою. Д. М. Генкин, пытаясь избежать этого упрека, объявляет такое субъективное право отношением его носителя с государством. Но автор тут же добавляет, что государство в этом правоотношении не несет никаких обязанностей. Следовательно, в подобном отношении участвует только управо-моченный при отсутствии противостоящих ему обязанных лиц. В результате становится совершенно непонятным, по отношению к кому управомоченный может осуществить свое право? Вероятно, по отношению «к никому». Но тогда какое же это субъективное право?
Таким образом, субъективное право, взятое вне правоотношения, исключенное из него, превращается в ничто, в «социальный нуль». Вот почему исследование субъективных прав, как и противостоящих им обязанностей, только при том условии может привести к положительным результатам, если эти категории будут рассматриваться как элементы правоотношения, как его юридическое содержание.
III
В заключение рассмотрим вопрос об объекте правоотношения.
Объект – категория философская. Юридическая наука самостоятельно общую категорию объекта не разрабатывает, а использует в своих практических целях то определение понятия объекта, которое существует и применяется в марксистско-ленинской философии диалектического материализма.
Не только в философии, но и в любой другой науке, рассматривающей вопрос об объекте определенного явления, под объектом понимают то, на что данное явление оказывает или может оказать воздействие. Так, говоря об объекте труда как об одном из элементов производительных сил, Маркс определяет его как предмет, на который действует труд [13]. Это соответствует общефилософскому пониманию объекта, который в философии диалектического материализма определяется как внешний противостоящий субъекту предмет, на который направляются сознание и деятельность субъекта.
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 229
На тех же началах должно быть построено и определение объекта правоотношения.
Объектом правоотношения является то, на что направлено или на что воздействует правоотношение.
Всякое явление воздействует на какое-либо другое явление прежде всего своим содержанием. Но у правоотношения имеется юридическое, волевое и в определенном смысле материальное содержание. Поэтому оно может быть направлено не только на юридические, но также на волевые и материальные объекты.
Юридическое содержание правоотношения образуют права и обязанности его субъектов. Но права и обязанности могут воздействовать только на поведение людей. Ни вещи, ни какие-либо иные явления объективной действительности неспособны реагировать на воздействие со стороны прав и обязанностей. Такою способностью обладает только человеческое поведение. При этом как субъективные права, так и юридические обязанности направлены (непосредственно или в конечном счете) на обеспечение в интересах управомоченного определенного поведения обязанного лица. То поведение обязанного лица, на которое вправе притязать управомоченный, и составляет юридический объект правоотношения. В правоотношениях первого типа таким объектом чаще всего являются положительные действия обязанного лица (например, действия по уплате налогов в административном праве, по выполнению работ в гражданском праве, по представлению доказательств в процессуальном праве и т.д.). В правоотношениях второго типа в качестве объекта выступает воздержание от действий, т.е. бездействие обязанного лица (например, воздержание от действий, препятствующих осуществлению свободы слова, свободы совести, свободы печати, права свободного передвижения, права собственности и т.п.).
Волевое содержание правоотношения образует государственная воля господствующего класса, которая, будучи выраженной в нормах права, индивидуализируется в субъективных правах и обязанностях, принадлежащих участникам правоотношения. В норме права воля господствующего класса выражается в форме общеобязательного правила поведения. В субъективных
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 230
правах и обязанностях она выражается в форме определения государством возможного и должного поведения их носителей. Тем самым воля отдельных лиц как участников правоотношения ставится в подчинение воле господствующего класса. Поэтому она образует волевой объект правоотношения.
Нетрудно заметить, какое существенно различное значение для правоотношения имеют его юридический и его волевой объекты. Управомоченный имеет право на определенное поведение обязанного лица, но не на его волю, лишь выражением которой это поведение является. Воля субъектов правоотношения – не объект их взаимных притязаний, а объект воздействия со стороны норм объективного права, когда последнее осуществляет такое воздействие посредством правоотношения.
Материальное содержание правоотношения составляет то общественное отношение, которое им закрепляется. У этого общественного отношения может быть свой собственный объект. Так, в отношениях общественного производства, которые имеют для права решающее значение, в качестве объекта выступают средства производства. Иногда предметом правового регулирования становятся идеологические отношения. У таких отношений может и не быть своего собственного объекта. Но нередко он имеется и в отношениях подобного рода. Так, в отношениях, возникающих в связи с созданием произведений науки, литературы или искусства, есть такой объект, как творческое произведение, выраженное вовне при помощи определенной формы. В этом смысле мы можем говорить, что общественные отношения такого рода также имеют свой материальный объект. Когда эти общественные отношения подвергаются правовому регулированию и приобретают вид правовых отношений, то их материальный объект становится материальным объектом правоотношения. Таким образом, материальный объект правоотношения– это тот объект, которым обладает лежащее в его основе и закрепляемое им общественное отношение.
Проведение четкой границы между юридическими и материальными объектами правоотношения имеет существенное как теоретическое, так и практическое значение.
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 231
Прежде всего, на юридический объект (поведение обязанных лиц) правоотношение воздействует непосредственно, тогда как на материальный объект (например, вещи) правоотношение может воздействовать не непосредственно, а лишь через поведение его участников. Именно таким способом право выполняет свою активную роль в обеспечении неуклонного роста социалистического производства, осуществляемого путем как создания новых, так и максимально эффективного использования наличных технических средств. Создают новую технику и используют ее люди, а не право. Но, воздействуя на поведение людей как участников правоотношений, нормы права обеспечивают такое направление их деятельности, которое необходимо для дальнейшего развития и роста социалистической техники. Разграничивая материальные и юридические объекты в теории, мы получаем, таким образом, возможность правильно определить столь важные для практики формы активного воздействия норм права и правоотношений на базис, а также на производительные силы социалистического общества.
Далее, если бы дело ограничивалось только материальным объектом, это нередко приводило бы к тому, что существенно различные по своему характеру правоотношения имели бы один и тот же объект [14]. Так, в случае хищения государственного имущества последнее становится материальным объектом уголовного преступления, продолжая оставаться материальным объектом права государственной собственности и права оперативного управления того госоргана, в обладании которого оно находилось. Перед нами три вида правоотношений, у которых имеется один и тот же материальный объект. Но их юридические объекты различны, поскольку управомоченные субъекты каждого из перечисленных правоотношений могут притязать на различные действия обязанных лиц. Именно таким путем различные виды правоотношений могут быть разграничены не только по их содержанию, но и по их объектам.
Необходимо, наконец, обратить внимание еще на одно весьма существенное обстоятельство. Дело в том,
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 232
что не все общественные отношения, регулируемые правовыми нормами, имеют свой материальный объект.
Так, например, у многих правоотношений в области государственного, административного, уголовного и процессуального права нет особого материального объекта. Поэтому, если бы в качестве объекта правоотношения мог выступать только материальный объект, пришлось бы признать, что в ряде случаев правоотношения, а значит, и заключенные в них права и обязанности, являются безобъектными. Но право без объекта, право, которое ни на что не направлено, – какое же это право? В действительности же дело обстоит таким образом, что у правоотношения может отсутствовать материальный объект, если его нет у регулируемого правом общественного отношения, но в то же время всякое правоотношение имеет свой юридический объект – то поведение обязанного лица, на которое может притязать управомоченный. Таким образом, лишь путем разграничения материальных и юридических объектов мы избавляемся от лишенного какого бы то ни было смысла вывода о возможности существования безобъектных правоотношений.
Изложенные взгляды на объект правоотношения отнюдь не являются господствующими, хотя признание поведения людей единственно возможным юридическим объектом правоотношения все более пробивает себе дорогу как в советской юридической литературе [15], так и в некоторых работах юристов стран народной демократии [16]. Противники этих взглядов выступают в первую очередь против отстаиваемой здесь точки зрения, согласно которой юридическим объектом правоотношения может быть поведение и только поведение обязанного лица. На некоторых, наиболее важных возражениях такого рода представляется целесообразным остановиться специально.
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 233
Во-первых, отмечалось, что теория действия не представляет собой чего-либо нового, а воспроизводит соответствующую буржуазную теорию, направленную на затушевывание эксплуататорской сущности капиталистических отношений, прежде всего эксплуататорской сущности капиталистической собственности (Н.Г. Александров) [17]. Эта теория, говорит Н.Г. Александров, приводит к выводу, что «и бедняк и капиталист имеют равные права, поскольку объект права – не имущество, а действие или воздержание от действий, и, следовательно, уже не имеет значения вопрос о том, какая собственность у бедняка и у капиталиста» [18].
Известно, что концепция объекта-действия служит в буржуазной юриспруденции маскировочным целям. Ну, а разве концепция объекта-вещи в той же буржуазной юриспруденции служит иным, разоблачительным целям? У бедняка право на действие и у капиталиста право на действие, следовательно, они равны, – так критикует эту теорию Н.Г. Александров. Но если бы мы то же самое сказали о вещи («У бедняка право на вещь и у капиталиста право на вещь»), Н.Г. Александров, вероятно, потребовал бы, чтобы было указано, о каких именно вещах идет речь, – закономерный вопрос в устах советского юриста-марксиста, отстаивающего свою собственную, ни у кого не заимствованную теорию объекта-вещи! Но ведь тот же вопрос нужно ставить и в отношении действия. На какие действия трудящихся приобретает право капиталист? На их трудовую деятельность, создающую капиталисту прибавочную стоимость, – закономерный ответ в устах советских юристов-марксистов, отстаивающих свою собственную, ни у кого не заимствованную теорию объекта-действия!
Во-вторых, указывалось на то, что данная теория, объявляя объектом права поведение, фактически превращает в объект самого человека, что находится в явном противоречии с подлинной сущностью социалистических общественных отношений и социалистического демократизма (И. В. Павлов) [19].
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 234
Авторы этого возражения упускают из виду, что человек и| его поведение – не одно и то же, что, далее, объектом каждого данного правоотношения является не поведение человека в целом, а лишь то единичное действие или их совокупность, на которые вправе притязать управомоченный, и что, кроме того, даже авторы, не разделяющие данной теории, не могут не признать, что в ряде случаев объектом правоотношения бесспорно являются действия [20], а это было бы невозможно, если бы подобная позиция приводила к превращению в объект самого человека. Ко всему этому следует присовокупить ссылку еще на одно в высшей степени важное обстоятельство. Сторонники теории объекта-действия считают, что поскольку правоотношения являются не отношениями человека к вещи, а отношениями между людьми, то и их объектом может быть лишь поведение людей, а не сами вещи. Стало быть, необходимой предпосылкой признания поведения объектом является признание носителя этого поведения – человека субъектом права. В тех же общественно-экономических формациях, в которых человек объявляется объектом права, он приравнивается к вещи. Servi res sunt – говорили римляне. В буржуазной юриспруденции человека тоже иногда объявляют объектом права те авторы, которые основное место среди объектов отводят вещам. Так, среди четырех групп объектов, перечисленных Беккером, на первом месте фигурируют люди [21], а Барон делит все возможные объекты правоотношения на две группы: «а) собственная личность каждого человека... б) все, что следует отличать от личности управомоченного...» [22], куда относятся и вещи. Все эти обстоятельства нужно принять во внимание, прежде чем выдвигать против теории объекта – действия обвинения, которые с гораздо большим успехом могли бы быть выдвинуты против теории объекта – вещи.
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 235
В-третьих, подчеркивалось и то, что неубедительны аргументы, приводимые в обоснование данной точки зрения. За этими аргументами, писал И. Б. Новицкий, «по-видимому, скрывается неправильное распространение бесспорного положения, что правоотношение возможно только между лицами, также и на понятие «воздействия». Между тем «воздействие» есть отношение фактическое; «воздействовать» можно и на вещь (например, посредством использования, уничтожения вещи и т.д.)» [23].
Воздействие может быть, конечно, и фактическим. Но право тоже оказывает воздействие на общественные явления, на которые оно направлено, и такое воздействие, безусловно, является юридическим, а не фактическим. Когда И. Б. Новицкий писал, что на вещь нельзя воздействовать юридически, но на нее можно воздействовать фактически, посредством использования, уничтожения и т.п., то он тем самым лишь подтверждал то, что стремятся доказать авторы критикуемой им теории, а именно, что вещь является материальным, а не юридическим объектом правоотношения.
В-четвертых, обращалось внимание на то, что теория действия не выдерживает критики с практической точки зрения. «Нельзя отрывать производственные отношения от объектов правоотношений. Производственные отношения – это прежде всего отношения по поводу средств производства. В юридических отношениях средства производства– это объекты правоотношений» (Н.Г. Александров) [24]. «Вне участников отношений собственности и тех имуществ, по поводу которых возникает и существует право собственности, нельзя было бы понять его содержания» (А.К. Юрченко [25]). «Когда мы говорим об объекте правоотношения, надо в первую очередь исходить из потребностей практики. А с этой точки зрения объектом права собственности явится всегда вещь, а не воздержание» (С.Н. Братусь) [26].
Все эти соображения сами по себе бесспорно правильны. Но они ни в какой мере не опорочивают отстаи-
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 236
ваемой нами теории, так как последняя не считает вещи юридическими, но признает их материальными объектами правоотношений в тех случаях, когда такие объекты (имеются в самом, регулируемом правом реальном общественном отношении. Следовательно, материальным объектом производственных отношений, урегулированных нормами права, являются средства производства (а это в полной мере выражает связь правоотношений с производственными отношениями, которую имеют в виду Н.Г. Александров и А.К. Юрченко), как и, говоря более общим образом, материальным объектом отношений собственности является всегда та или иная вещь (а это в полной мере отвечает запросам практики, о которых говорит С.Н. Братусь).
В-пятых, приводилось еще и то соображение, что признание юридическим объектом поведения людей влечет за собою отождествление объекта правоотношения с его содержанием. Так, С.Ф. Кечекьян, отметив, что «объект права – это нечто отличное от содержания права или содержания правоотношения» [27], заявляет, что «содержанием права, действительно, всегда являются действия других лиц, но объект права, т.е. предмет, на который направлено правовое господство, не совпадает с этими действиями, не тождествен содержанию права» [28]. Ю.К. Толстой говорит по этому поводу следующее: «Объектом правоотношения О.С. Иоффе и Я. М. Магазинер считают поведение обязанного лица... В связи с этим возникает вопрос: как разграничить содержание и объект обязанности участника правоотношения? Содержанием обязанности как раз и является предписанное (еще не совершенное!) обязанному лицу поведение. У О.С. Иоффе и Я.М. Магазинера то же самое поведение является объектом обязанности. Но разве одно и то же поведение может быть одновременно и содержанием обязанности и ее объектом?» [29].
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 237
Оба автора при этом не замечают различия между возможным и реально совершающимся поведением. Если же учесть это различие, то сразу станет понятным, что никакого отождествления объекта и содержания правоотношения здесь не происходит, ибо содержание правоотношения составляют права и обязанности, т.е. возможное поведение, а объект – это реально совершаемые действия, т.е. действительное поведение. Но совершаемые действия являются наличными, а не уже совершенными или возможными. Следовательно, они не совпадают ни с содержанием субъективных прав (возможное поведение), ни с фактом прекращения правоотношения, который наступает после того, как соответствующие действия были совершены. Попытка Ю.К. Толстого отвергнуть этот аргумент ссылкой на то, что «совершившееся поведение... всегда может быть расчленено на поведение, которое уже было или еще не было совершено» [30], несостоятельна. Возможность такого «расчленения» означала бы, что в современной действительности вообще ничего не совершается, а все относится либо к прошлому, либо к будущему.
Характерно, однако, что авторы, проявляющие такую щепетильность в размежевании объекта и содержания правоотношения, нисколько не смущаются тем, что сами допускают их отождествление. С.Ф. Кечекьян, например, вначале говорит, что содержание правоотношения образуют действия его участников [31], а затем приводит действия обязанных и управомоченных лиц в качестве самостоятельных разновидностей объектов правоотношений [32]. Более того, он прямо указывает, что «когда объектом права является действие или бездействие обязанного лица, то объект права совпадает с содержанием права» [33] . Аналогичное смешение понятий, допускаемое Ю.К. Толстым, уже было в литературе отмечено В.К. Райхером. Он говорил по поводу концепции Ю.К. Толстого: «С одной стороны, правоотношение рас-
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 238
сматринается как «форма» общественного отношения, а это означает, что общественное отношение является «содержанием» правоотношения. С другой стороны, то же самое общественное отношение рассматривается как «объект» правоотношения. Отсюда следует, что при сохранении в теории правоотношения обоих понятий («содержания» и «объекта») объектом правоотношения является его же собственное содержание. При сохранении же только одного из этих понятий и отказе от другого правоотношение оказывается либо бессодержательным, либо безобъектным» [34]. Из всего этого видно, что рассматриваемые положения не являются приемлемыми ни в их полемической части, ни с точки зрения основанных на них позитивных выводов.
Таким образом, критика теории объекта-действия, представленная приведенными соображениями, ни в какой мере ее не опровергает и не колеблет. Посмотрим, однако, какие положительные взгляды противопоставляются данной теории.
Господствующий взгляд на понятие объекта таков, что объект есть то, по поводу чего устанавливаются правоотношения. Сообразно с этим утверждается, что объектами правоотношений (в том понимании, в каком мы говорим о юридических объектах) могут быть вещи, иные ценности, действия людей и т.п. [35]. Разумеется, если бы объектом правоотношений были «поводы», в связи с которыми они возникают, то тогда в этом качестве могли бы выступать и вещи, и иные ценности, и действия людей, и многое другое, ибо правоотношения действительно устанавливаются по самым разнообразным поводам. Однако повод, в связи с которым создается то или иное явление, отнюдь не есть его объект. Объектом может быть лишь то, на что данное явление направлено, на что оно воздействует. Кроме того, как правильно указывает Н.Г. Александров, «вещи и действия людей – это явления разного порядка, и совершенно недопустимо располагать их в одной плоскости, одинаково называя «объектами правоотношений» [36].
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 239
При более внимательном рассмотрении точки зрения самого Н.Г. Александрова выясняется, что автор признает волевое поведение людей как участников общественных отношений объектом воздействия для правовых норм [37]. Поскольку в другом месте он указывает, что «все нормы права реализуются в общественной жизни через правоотношения» [38], следует прийти к! выводу, что с точки зрения Н.Г. Александрова, поведение является также объектом воздействия со стороны правоотношения. Почему же в таком случае нельзя признать поведение объектом правоотношения? Оказывается, потому, что, во-первых, «вопрос об объекте правового воздействия не следует смешивать с совершенно другим вопросом, лежащим в иной плоскости, а именно – с вопросом о внешнем объекте (предмете) поведения людей...» [39]; во-вторых, даже «действующее советское законодательство (имеется в виду гл. III ГК РСФСР, именуемая «Объекты прав (имущества)». – Авт.) термин «объекты прав» применяет не в смысле объектов правового воздействия (правового регулирования), а только в смысле внешнего объекта поведения участников имущественных правоотношений» [40]; в-третьих, объект в этом смысле свойствен лишь имущественным отношениям и является главным признаком их отграничения от отношений неимущественных [41].
Необходимо прежде всего отметить, что объект в том смысле, в каком его понимает Н.Г. Александров, свойствен не только имущественным правам. Взять хотя бы право автора на неизменность его произведения. Неимущественный характер этого права сомнений не вызывает. Но у такого права есть свой «внешний» (по терминологии Н.Г. Александрова) объект, каковым является не вещь, а авторское произведение. Из этого следует, что наличие «внешнего» объекта не является специфическим признаком только имущественных отношений и что даже «внешним» объектом правоотношения не обязательно должны быть вещи (имущества). Из
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 240
этого следует также, что выводы о так называемом внешнем объекте нельзя базировать всецело и исключительно на гл. III Гражданского кодекса. Нельзя упускать из виду, что в этой главе речь идет лишь об объектах имущественных отношений, ибо гражданский кодекс, как известно, личных неимущественных прав вовсе не касается, а потому и не предрешает вопроса об их объектах. Затем, названная глава действительно говорит, о «внешнем» (или, как мы бы сказали, материальном), но не о юридическом объекте правоотношения, а потому она и не может служить решающим доказательством в пользу признания или, наоборот, отклонения той или иной точки зрения по данному вопросу.
Известно, что некоторые цивилисты предлагают не выделять в новых республиканских гражданских кодексах главы об объектах. Но если бы такое предложение было реализовано, то разве тем самым были бы упразднены материальные объекты гражданских правоотношений?
Наряду с этим возникает и другой более существенный вопрос – вопрос о том, что собою представляет вообще «внешний» объект правоотношения в трактовке Н.Г. Александрова.
Автор прямо говорит, что он имеет в виду не объект права, а объект поведения людей [42]. Как, однако, быть с объектом права, или, как мы его называем, с юридическим объектом правоотношения? С точки зрения Н.Г. Александрова надлежало бы прийти к выводу, что такого объекта вообще не существует, что у правоотношений нет своего объекта, что у них в лучшем случае имеется внешний объект, который к тому же является не объектом правоотношения, а объектом поведения его участников.
Выходит, следовательно, что все другие теории объекта (кроме теории объекта – действия) приводят к выводу либо о множественности объектов (вещи, действия и т.п.), либо о том, что единственно возможным объектом является вещь. Первый вывод неприемлем потому, что он объединяет разнородные явления и не учитывает неспособности предметов материальных
Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. – М.: Юр. Литература. – 1961. С. 241
(вещей) выступать в качестве объекта явлений правовых. Второй вывод неприемлем потому, что он объявляет безобъектными подавляющую массу правоотношений, а допуская наличие объектов в имущественных правоотношениях, оказывается неспособным доказать, что даже в этой области имеются именно объекты правоотношений, а не объекты поведения. По i этим причинам теория объекта – действия, устраняющая все отмеченные несообразности, представляется нам единственно правильной.
[1] См. С.Н. Братусь, Субъекты гражданского права, Гос-юриздат, 1950, стр. 13.
[2] См. О.С. Иоффе, Правоотношение по советскому гражданскому праву, Л., 1949, стр. 53.
[3] См. Н.Г. Александров, Законность и правоотношения в советском обществе, Госюриздат, 1955, стр. 108–109.
[4] См. С.Н. Братусь, Субъекты гражданского права, Госюриздат, 1950, стр. 20.
[5] См. критику этих взглядов в статье А. В. Мицкевича «Некоторые вопросы учения о субъективных правах» («Правоведение» 1958 г. № 1, стр. 28–36), а также в работе Ю. К. Толстого «К теории правоотношения» (стр. 68–73). Критическому анализу упомянутой концепции значительное внимание уделено в юридической литературе стран народной демократии (см., например, Л. Василев, Гражданское право Народной Республики Болгарии. Общая часть, М., 1958, стр. 145–146).
[6] «Советское государство и право» 1956 г. № 3, стр. 132.
[7] См. «Советское государство и право» 1955 г. № 6, стр. 129.
[8] См. «Советское государство и право» 1956 г. № 39, стр. 132. Более подробно соответствующие выводы развиты автором в работе «О субъективных правах советских граждан» («Вопросы советского государственного права» 1959 г. стр. 159–176). Аналогичных взглядов придерживается и Л.С. Явич («Советское право – регулятор общественных отношений в СССР», Сталинабад, 1958, стр. 90).
[9] Д. А. Керимов, Обеспечение законности в СССР, Госюр-издат, 1956, стр. 26.
[10] Д.А. Керимов, Обеспечение законности в СССР, Госюр-издат, 1956, стр. 26.
[11] Д. А. Керимов, Обеспечение законности в СССР, Госюр-издат, 1956, стр. 26.
[12] См., например, Я. M. Mагазинер, Объект права, «Очерки по гражданскому праву», Л., 1957, стр. 77.
[13] См. К. Маркс, Капитал, т. 1, 1949, стр. 184–192.
[14] Ср. Я.M. Mагазинер, Объект права, «Очерки по гражданскому праву», Л., 1957, стр. 67,
[15] См. «Советское гражданское право», под ред. Д. М. Генкина, т. I, Госюриздат, 1950, стр. ПО–111; «Теория государства и права», под ред. М. П. Каревой и Г. И. Федькина, Госюриздат, 1955, стр. 417.
[16] См. В. Кнапп, Собственность в странах народной демократии, М., 1954, стр. 30; G. Dornberger u-a., Das Zivilrecht der DDR, Allgemeiner Teil, 1954, S. 134.
[17] См. «Советское государство и право» 1954 г. № 6, стр. 120.
[18] См. «Советское государство и право» 1954 г. № 6, стр. 120.
[19] См. «Советское государство и право» 1954 г. № 1, стр. 134.
[20] Недавно это обстоятельство вновь было отмечено в литературе таким противником рассматриваемой здесь теории, как М. В. Гордон, который признал, что «при рассмотрении отдельных категорий правоотношений оказывается, что таким объектом могут быть иногда только действия людей» (М. В. Гордон, Советское авторское право, Госюриздат, 1955, стр. 57).
[21] E. Bekker, System des heutigen Pandektenrecht, Weimar, 1866, S. 62.
[22] J. Baron, Pandekten, Leipzig, 1887, S. 32.
[23] И.Б. Новицкий и Л.А. Лунц, Общее учение об обязательстве, Госюриздат, 1950, стр. 44.
[24] «Советское государство и право» 1954 г. № 6, стр. 120.
[25] А.К. Юрченко, Объект изобретательского права, «Очерки по гражданскому праву», Л., 1957, стр. 234.
[26] «Советское государство и право» 1950 г, № 9, стр. 86.
[27] С.Ф. Кечекьян, Правоотношения в социалистическом обществе, изд-во Академии наук СССР, 1958, стр. 138.
[28] С.Ф. Кечекьян, Правоотношения в социалистическом обществе, изд-во Академии наук СССР, 1958, стр. 143.
[29] «Правоведение» 1958 г. № 2, стр. 158 Небезынтересно отметить, что Ю.К. Толстой буквально в одном и том же месте своего доклада обвиняет критикуемых им авторов вначале в том, что они изгоняют из правоотношения не только реальное, но даже возможное поведение его участников, а затем в том, что возможное поведение у них является ц объектом, и содержанием правоотношения(см. там же). Нетрудно, однако, понять, что если выдвигаются два взаимоисключаемых упрека, то происходит это, видимо, потому, что ни один из них не может быть в достаточной мере обоснован.
[30] Ю. К. Толстой, К теории правоотношения, Л., 1959, стр. 60.
[31] С.Ф. Кечекьян, Правоотношения в социалистическом обществе, изд-во Академии наук СССР, 1958, стр. 143.
С.Ф. Кечекьян, Правоотношения в социалистическом обществе, изд-во Академии наук СССР, 1958, стр. 150.
[33] С.Ф. Кечекьян, Правоотношения в социалистическом обществе, изд-во Академии наук СССР, 1958, стр. 142.
[34] «Правоведение» 1958 г. № 2, стр. 159.
[35] См, например, «Теория государства и права», под ред. M.П. Каревой, Госюриздат, 1949, стр. 407.
[36] Н.Г. Александров, Законность и правоотношения в советском обществе, Госюриздат, 1955, стр. 120.
[37] См. Н.Г. Александров, Законность и правоотношения в советском обществе, Госюриздат, 1955, стр. 116.
[38] См. Н.Г. Александров, Законность и правоотношения в советском обществе, Госюриздат, 1955, стр. 92.
[39] См. Н.Г. Александров, Законность и правоотношения в советском обществе, Госюриздат, 1955, стр. 116-117.
[40] См. Н.Г. Александров, Законность и правоотношения в советском обществе, Госюриздат, 1955, стр. 117.
[41] См. Н.Г. Александров, Законность и правоотношения в советском обществе, Госюриздат, 1955, стр. 117.
[42] См. Н.Г. Александров, Законность и правоотношения в советском обществе, Госюриздат, 1955, стр. 117, 119.
«все книги «к разделу «содержание Глав: 29 Главы: < 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. 21. >