ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ РЕФОРМЫ

Государственное и административное право

Переход в XIX в. развитых европейских стран от аграрного хозяйства к индустриализации повлек за собой глубокие социальные и экономические перемены, что привело к большой потребности в правовых реформах и нововведениях. Быстрое экономическое развитие выдвигало большие требования к правоведению, законодательству и применению права, настолько большие, что формирование права во многих сферах отставало. Когда это касалось правовых конфликтов в сфере производства и торговли, то выяснилось, что устаревший с точки зрения юридической техники гражданский процесс, который был в значительной степени схож в большей части Европы, зачастую оказывался непригодным.

'X

322

Несмотря на попытки модернизировать его путем перехода сначала на практике, а затем и в законодательстве от законной к свободной оценке доказательств, а также на попытки ускорения его ведения и повышения эффективности, стороны зачастую предпочитали решать конфликты путем свободных переговоров между своими юридическими представителями. Эта техника примерения, как и сильно возросшая потребность в юридических консультациях, повысили роль адвокатов. Как ранее в Англии благодаря существовавшей специфической процессуальной технике, профессиональные юридические консультанты и представители во второй половине XIX в. стали в ходе процесса очень важными институтами в применении норм права.

Большое значение также имело повышение квалификации судейского корпуса как следствие более жестких требований к основанному на науке юридическому образованию, а также как следствие того, что требование такого образования и компетенции стали обычными при занятии по крайней мере высоких постов в центральной и местной администрации

Несмотря на то, что значение государственной и всех других властей пол воздействием либерализма достаточно ограничивалось, такое повышение эффективности административного и судебного аппаратов привело к значительному усилению технической основы для расширения исполнительной и государственной власти. В XIX в. возникло современное управленческое государство с его обширной и широко разветвленной бюрократией. Однако такое управление невысоко ценилось при абсолютной монархии. По примеру английских порядков после "славной революции", системы разделения властей в США и конституционной монархии в начале Французской революции политически господствующая буржуазия стремилась, как и дворянство в предыдущие столетия, ограничить и четко определить полномочия власти руководителей государств в государственном праве. Поэтому учение Монтескье о разделении властей сыграло большую роль во многих странах. Одновременно во многих местах наблюдалось стремление построить государственный порядок по образцу английского парламентаризма с его системой партий. Таким образом, требование широкого и, в конце концов, всеобщего избирательного права стало неотразимым. Принципы избирательного права Французской революции благоприятствовали богатой буржуазии; неимущие группы населения шаг за шагом боролись за политическое влияние. Но вплоть до первой мировой войны в европейской государственной жизни и государственном праве стали вспоминать времена сильной королевской власти. Большинство государств были монархиями. Лаже если крепкая власть монарха на практике была сильно ограничена, создавалось представление, что государственная власть находится исключи-

н*                     323

тельно в руках монарха в результате сохранения архаичной, внушающей уважение символики. Например, формальные полномочия монархов, которые были главнокомандующими вооруженных сил своей страны, способствовали поддержанию различных домыслов. Но от властнополитических реалий они были далеки. Реальная политическая власть в начале XX в. находилась, как правило, у народной представительной власти различных стран, даже если она часто зависела больше от практики государственного права, чем от положений конституций. Важнейшим исключением из этого правила являлась Россия, где возникшее в средние века самодержавие сохранялось в течение всего XIX в. и впервые было несколько ограничено конституцией по реформе 1906 г.

С превращением тоталитарного "полицейского государства" в буржуазное правовое государство благодаря идеям Просвещения и Французской революции возник новый взгляд на административное право. Управление должно быть основано на законе и узаконенном учете прав и обязанностей граждан по отношению к государству и его органам. Административные положения не могли свободно изменяться, как раньше.

Это новое административное право имело своей предпосылкой появление в XVII и XVIII вв. новой кадровой профессиональной категории, а именно чиновников. Сильной центральной государственной власти XVII в. требовался корпус профессиональных администраторов, который без промедления послушно следовал намерениям государственной власти и выполнял свои задачи с рациональной деловитостью. Этот набранный из мелкопоместного дворянства и буржуазии корпус получал образование в университетах, которые превратились из самостоятельных центров исследований и преподавания, в первую очередь, в учреждения по образованию будущих чиновников. Вместо первоначально покорного инструмента государственной власти последние постепенно занимали все более влиятельное положение. Их стало много, без них нельзя было обойтись, и благодаря этому их политическое влияние возросло. Поскольку они часто получали юридическое образование, которое постепенно становилось все более необходимым для них, их взгляд на административные задачи совпал со взглядом будущих судей на юридические задачи. Верность закону, беспристрастность и деловитость стали для чиновников правовым оселком. Можно сказать, что их существование было необходимой предпосылкой возникновения буржуазного правового государства. В то же самое время они и их юридические коллеги - судьи сами были фундаментом общественного порядка такого типа государства. С началом индустриализации возникли ранее неизвестные социальные и экономические проб-

324

лемы и большая потребность в новых юридических институтах и в сфере общественного права.

Эти сложные взаимообусловленные проблемы и трудности, связанные с юридической техникой в новом административном праве, никогда, однако, не заострялись в полной мере в либеральном государстве. Его задачей считалось скорее невмешательство в социальную или экономическую жизнь; оно ограничивалось лишь ответственностью за внешнюю безопасность и внутренний порядок (государство в роли ночного сторожа). Государство должно было только создавать внешние условия для свободного социального и экономического формирования буржуазного общества.

Принцип ограниченного законом управления привел к тому, что в основном развивалось административное право. Важной новой чертой в нем был контроль за административными властями через гражданские и уголовные дела. Тот, кому в полицейском государстве на европейском континенте был причинен ущерб в результате административного решения, не мог получить какой-либо формы возмещения, даже компенсации за убытки, пока власть не нарушала, например, его сословных или профессиональных привилегий. В таком случае был обязан вмешаться князь, поскольку он по государственному праву отвечал за сохранение таких привилегий. Но при этом его действия определялись его личным усмотрением.

В буржуазном правовом государстве были созданы возможности - хотя и сильно ограниченные - для частного лица в качестве равноправной стороны выступать на суде против власти, которая ею злоупотребила или проявила небрежность. В качестве санкций могло быть наказание или возмещение убытков. Позднее развилась система административных судов, где можно было обжаловать решение властей. Во всех странах на европейском костиненте возникли высшие административные суды, например, в Швеции в 1909 г. Их целью было именно создание повышенной правовой защиты от произвола государственной администрации.

Одновременно развивалось муниципальное самоуправление, имевшее настолько важное значение, что непосредственно затрагивало интересы граждан, например, проживавших в определенной местности. Этот уровень управления, который основывался на прежних местных учреждениях в городах и сельской местности, имел отношение к различным учреждениям социального благосостояния намного больше государственного, и с повышением социально-экономического уровня развития он становился все более обширным и дифференцированным. По примеру административного права на уровне центрального правительства имели место попытки и здесь создать гарантии соблюдения законности - благо-

325

даря праву выступать на суде против власти или обжаловать ее решение.

Принципы и институты административного права, созданные в буржуазном правовом государстве XIX и начала XX вв., стали составлять основу сердцевины политики благосостояния в демократических парламентских государствах XX в. В каждой такой стране возникло огромное число государственных и муниципальных органов управления, направленных на решение коллективных задач или заботы о социальной и экономической защите индивида. Поэтому в про мышленно развитом обществе административное и тесно связанное с ним социальное право на практике зачастую имели большее значение для индивида, чем гражданское право. Еще больший объем и распространение это получило в тоталитарных государствах, основанных на марксистской идеологии, и в национальных диктаторских странах (где административное право сохранило основные черты, напоминающие полицейское право XVII-XVIII вв., а также органы управления) по сравнению со странами, базирующимися на парламентской демократии и смешанной экономике с государственной и частной собственностью.

Земельное право

Под влиянием либерализма правовые отношения собственности и правовые положения о собственности, касающиеся недвижимого имущества, в корне изменилось. Еще в XVIII в. общество строилось на правовых принципах, пришедших из Средневековья. Это было характерно для большинства стран, имеющих феодальные отношения, крепостное право и четко выраженные статичные отношения в области землевладения. Благодаря множеству положений о выкупе было стремление сохранить землю в родовой или прочей коллективной собственности.

Крепостное право, как и феодализм, были отменены под влиянием идей Просвещения. Поскольку было также отменено или сильно ограничено право выкупа, земля стала товаром. Кроме того, проявилось "либеральное" отношение к вопросу о разделении недвижимого имущества. Дробление земельной собственности стало обычным явлением, Несмотря на то, что это было направлено на содействие экономическому росту, освободившиеся земельные наделы зачастую попадали в руки более способных, чем раньше, сил; при этом проявились многие недостатки, связанные со свободой продажи и дробления. С этой системой пришло использование в крупных масштабах стоимости недвижимого имущества в качестве обеспечения кредита, что зачастую вело к огромному долговому бремени. Свобода продажи и дробления спо-

й£ 326

собствовала спекуляции в форме покупок больших поместий и затем продажи мелких земельных участков. В результате объем производства сокращался из-за неэффективности мелких хозяйств. Создавалась социальная проблема мелких крестьян, которая в XX в. доставила властям много затруднений.

Во многих местах делались попытки замедлить или воспрепятствовать раздроблению земли путем ограничений на продажу. Но эффект был ограниченным. Во многих частях Европы в большей степени удалась попытка создания хорошо функционирующей системы кредитования недвижимой собственности. Развитие этого процесса в Германии было настолько характерным для социального и экономического значения этих реформ, что стоит на нем остановиться подробнее.

В средние века в немецких городах была практичная и созданная германскими институтами хорошо развитая и четко функционирующая система кредитования недвижимого имущества, основанная на принципе записи в судейские протоколы города фактов передачи и залога недвижимого имущества. Судейские протоколы, или их особая часть, функционировали тогда как регистр недвижимого имущества и залога, что обеспечивало гласность различных правовых действий. Восприятие римского права с его слаборазвитой техникой в области кредитования недвижимого имущества (у древних римлян не было регистров недвижимого имущества) не позволило продвинуться вперед в этой области. Напротив, введение общей ипотеки означало игнорирование столь важного для обеспечения кредита под залог характерного принципа. Только в Мекленбурге, Саксонии, Любеке и Гамбурге смогли сохранить до XIX в. достижения Средневековья. В остальной части Германии отношения в сфере кредитования недвижимого имущества в XVIII в. были безнадежно запутаны. Передача недвижимого имущества по римскому праву происходила по традиции, и залог даже недвижимого имущества осуществлялся по консенсуальному договору. Это было настолько удобно, что, как правило, предпочитали применять именно такие простые и мягкие формы вместо старого жестко и формально регулируемого метода с регистрацией продажи и залога. Естественным следствием этого стала общая неуверенность по вопросам отношений собственности и ипотеки, что очень плохо влияло на возмож-ность использования недвижимого имущества в качестве кредитного обеспечения. В начале XIX в. положение стало нетерпимым. Реформа, направленная на создание надежного регистра недвижимого имущества (что заметно продвинуло вперед отношения в области прав собственности и ипотеки), была начата в Пруссии - ведущем государстве, дающем пример другим. После десятилетий труда ад-

327

министративных и юридических властей в сотрудничестве со специалистами из банковского дела, промышленности и сельского хозяйства удалось создать прочную, административно, технически и юридически хорошо развитую систему регистрации и кредитования недвижимого имущества. Этот прогресс стал важной предпосылкой как для повышения эффективности сельского хозяйства, так и прежде всего для промышленного развития. Аля развития промышленности было важно, что именно недвижимое имущество могло использоваться в качестве основы кредитования для привлечения капитала в новые инвестиции. Прогресс в Германии в области земельного права оказал большое воздействие на многие другие европейские страны, где копировали немецкие реформы, в частности в Северных странах.

Семейное право

Еще в XVIII в. семейное право во всей Европе характеризовалось сильной патриархальностью и религиозно-догматическим взглядом церкви на брак и образование семьи. Однако движение Просвещения выдвинуло требование большего равенства между мужчиной и женщиной и политически опередило требование естественного права о том, что брак в гражданском праве должен рассматриваться не как религиозный институт (согласно католическому пониманию брак является таинством и поэтому нерасторжим), а как гражданский контракт, который стороны могут расторгнуть по договору. Allgemeines Preussiches Landrecht (Общее уложение для прусских земель) (1794 г.) включил в себя эти требования и ввел государственный процесс о разводе как возможность для супругов развестись по добровольному согласию.

Как и во многих других сферах, в развитии английского семейного права проявились сильные черты традиционализма. Еще в 1857 г. судебные дела- о браке относились к компетенции церковного суда. Ао того в обычном праве был только разработан институт предварительного развода. Кроме того, имелся весьма сложный способ развода через private acts со стороны парламента. В 1857 г. возник, однако, специальный суд по бракоразводнь1м делам, который в 1873 г. был^бъединен с "High Court" , созданным по "The Judicature Act" . Суд мог вынести решение о разводе за нарушение супружеской верности, проявить даже жестокость (cruelty) в случаях своевольного и беспричинного оставления

Парламентские постановления (прим. ред.). Верховный суд (прим. ред.). Акт о правосудии (прим. ред.).

328

семьи супругом в течение первых двух лет. Американское право в основном использовало эти же главные принципы развода, хотя в законодательствах отдельных штатов были разработаны более или менее специальные и нередко курьезные причины.

В начале XX в. взгляд на семью как правовой институт, победил в большинстве европейских стран, что первоначально отстаивалось движением Просвещения и естественным правом, а затем развивалось либерализмом. Важнейшие исключения были там, где католическая церковь имела особенно сильные позиции, а именно в Испании, Португалии и Италии. В этих странах, напротив, сохранялся отпечаток патриархальности в правовых положениях о взаимном статусе супругов и отношениях собственности. Мужчина был все еще главой семьи - как внутри, так и вне ее - и управлял совместным имуществом. Он определял воспитание детей, а жена была обязана подчиняться ему во всем том, что касалось совместных дел семьи. То, что женщина во многих странах становилась совершеннолетней по достижении определенного возраста и жена таким образом получала самостоятельную правоспособность, было не столь важно. Буржуазно-патриархальная правовая система в сфере брачного права давала в основном ярко выраженные преимущества мужчине, в чем и состоял ее смысл.

Либерализм оказал глубокое воздействие и на право опеки. В средневековом родовом обществе несовершеннолетний находился под покровительством всего рода. При этом существовал контроль над тем, чтобы опекун не забывал об интересах несовершеннолетнего. Но распад родового общества и выдвижение семьи как социальной ячейки поставили в повестку дня потребность в общественном контроле за тем, как опекун несет свою ответственность. Поэтому в XVI и XVII вв. общественное опекунское право развивалось по образцу римского права. Оно строилось на строгом контроле за опекуном со стороны специальных властей или судов. Его полномочия ограничивались так сильно, что можно сказать, что настоящим опекуном был орган власти или суд. Согласно индивидуалистическим представлениям либерализма опекун должен был иметь широкую свободу действий и только при очень важных для опекаемого обстоятельствах требовалось одобрение властей. В остальном контроль должен был осуществляться впоследствии. Тем самым в свободной либеральной системе опекуну предоставлялась возможность распоряжаться ресурсами опекаемого наиболее эффективным способом, без обременения обстоятельными бюрократическими процедурами. Появление этих принципов было представлено прусским постановлением об опеке 1875 г., исходившим из принципа самостоятельности опекуна.

329

Коммерческое право

Поскольку интересы промышленной и торговой буржуазии были важнейшей политической движущей силой законодательной работы на европейском континенте (в Англии применялась другая юридическая техника), было естественно, что усилия прежде всего должны были направляться на ту сферу, которая прежде всего интересовала буржуазию, а именно на коммерческое право. Под этим понимались не средневековое торговое право и некоторые другие институты долгового права, близкие к нему положения о поручительстве, залог под движимое имущество, кредиты, наем, сдача на хранение и т. п., а нечто более широкое - вся правовая основа деятельности промышленности и оптовой торговли, содержащая правовые организационные формы в производственной и деловой жизни вообще. Положение в Германии, которая выступила после Франции в качестве ведущей страны в области кодификации, дает наглядную картину сказанному. Когда германская буржуазия попыталась использовать рыхлый Германский союз (Der Deutsche Bund), оказавшийся преемником распущенной в годы наполеоновских войн Священной Римской империи, для создания единого законодательства в Германии, что отвечало ее интересам, ее стремления касались прежде всего права в сфере ценных бумаг, а точнее^, вексельного права. В 1848 г. удалось создать "Wechsej^rdnung" . Еще важнее был Allgemeines Deutsches Handelsgesetzbuch* (ADHB) (1861 г.). Не только политические и экономические интересы по созданию этих законов объясняют относительно быстрый успех кодификации соответствующих областей права. Коммерческое право, как оно тогда понималось, касалось в основном проблем характера юридической техники, когда прежде всего требовалось найти наиболее эффективные с технической точки зрения решения. Его формулировки весьма мало касались политической и социальной напряженности в обществе. Возникновение этого кодекса и его распространение в Германии показывает, что эта область права считалась относительно удаленной от политических разногласий. Основополагающий проект был разработан в Пруссии выдающимся юристом в сфере экономики и экономической политики Бишофом, который привлек на помощь большое число специалистов из областей экономики и банковского дела. Поскольку это дело касалось области права, где эти специалисты были хорошими практиками, их влияние на закон было намного большим по сравнению с

"Порядок оформления векселей" (прим. ред.). Общенемецкий торговый кодекс (прим. ред.).

330

влиянием соответствующих специалистов при разработке BGB.

В 1861 г. проект закона был представлен в исполнительный орган Германского союза - союзную палату и в том же году его одобрило союзное собрание во Франкфурте. Но поскольку в компетенцию последнего не входил ввод действия законов для членов союза, требовалось предоставить отдельным государствам право им самим принимать решения о принятии или непринятии закона. Это произошло в большинстве государств; подобно закону о векселях ADHB стал действовать как в созданной в 1871 г. Германской империи, так и в Дунайской монархии. Безусловно, большое значение для развития промышленности и торговли в Центральной Европе во второй половине XIX в. имело применение там общего коммерческого права с общими институтами и единой юридической техникой. То, что в 1897 г. ADHB был значительно отредактирован заново для подгонки к BGB и принят в качестве специального закона в коммерческом праве для Германской империи, означало ущерб с этой точки зрения для экономической жизни.

Уголовное право

Для уголовного права характерно, что его доктрина имеет большее непосредственное практическое значение, чем, как правило, доктрина для таких юридических дисциплин, как гражданское право и административное право. Причина тому - четко выраженный технический характер уголовного права. Ведь оно является выражением не компромиссов между интересами социальных групп, а методов формирования системы санкций. Именно это обстоятельство приводит к тому, что ведущие теоретики уголовного права оказывают большое воздействие на законодательство, даже если они непосредственно не участвуют в нем, что, однако, не было исключением. К тому же вопросы о праве общества наказывать являются основной философской проблемой, решение которой имеет глубокие принципиальные последствия.

Поясняющим примером этому было возрождение в конце

XVIII в. теории возмездия, рассмотренной выше. Антирелигиозное учение возмездия выдающегося философа Иммануила Канта оказало сильное воздействие на практическое формирование уголовного права на протяжении почти всего рассматриваемого периода. Только в последние десятилетия

XIX в. победила теория с несколько иными нюансами, лучше отвечавшая требованиям промышленного общества.

Проблематика уголовного права во многих отношениях имела иной вид, поскольку индустриализация преобразила

S 331

общественную жизнь в Западной Европе. В аграрном обществе XVII и XVIII вв. преступность была серьезной проблемой только в крупных городах после того, как удалось преодолеть вражду с ее всеобщим беззаконием между дворянством и родами. Соблюдение закона и поддержание порядка в сельской местности с ее более редкой заселенностью и более тесными социальными отношениями не составляло слишком сложной задачи. В крупных городах положение было хуже; в XVIII в. там появилась организованная профессиональная преступность того типа, который в романтической форме и яркими красками описан в "Опере нищих" Джона Гея. Однако ситуация в городах не приводила в полной мере к появлению проблем, связанных с полицией, вплоть до XIX в.

Только в XIX в. произошел огромный рост населения в результате снижения детской смертности и вообще улучшения здравоохранения, а также улучшения снабжения продовольствием больших масс людей. Особое значение имело увеличение сельскохозяйственного производства с появлением новых видов продуктов, например картофеля. Этот прирост населения был настолько велик, что вызвал как большие волны эмиграции, прежде всего в США и Южную Америку, так и появление кварталов трущоб в крупных и крупнейших промышленных городах. Индустриализация привела к такому быстрому притоку людей в городские промышленные районы, что было невозможно успевать осуществлять городское планирование и застройку городов таким образом, который отвечал бы необходимым социальным тре-бованиям. В периоды бурного экономического роста возра-стало вредное социальное воздействие в результате беззас-тенчивой спекуляции жилищами для бедных и эксплуатации, с которой в ту либеральную эпоху было трудно справиться.

В кошмарных условиях трущоб процветали алкоголизм и проституция; организованная профессиональная преступность, которая начала увеличиваться в крупных городах в XVII и XVIII вв., получила там благоприятную почву. За социальным разложением в трущобах последовал общий рост преступности с насильственными действиями как его главной чертой. Имущественные преступления не получили такого широкого развития; в трущобах почти нечего было воровать.

С ростом трущоб возникли сложные полицейские проблемы. Они могли быть решены во всех странах только путем организации намного более многочисленной и лучше обученной полиции. Типичный пример - Лондон, где в XVIII в. были по-прежнему очень слабые полицейские ресурсы, а полиция, отвечавшая требованиям времени, появилась лишь в ЗО-х годах XIX в.

332

Естественно, что неблагоприятные социальные условия способствовали росту преступности. Ранее преступление считалось выражением преступной (греховной) воли, которую следовало ограничивать путем устрашения или жесткого принуждения (исправления), чего требовала общественность. Затем начали осознавать, что общественная среда может носить так называемый деструктивный характер, что преступность заражает людей как своего рода социальная болезнь. Подобное понимание повлекло за собой необходимость установления новых руководящих принципов как для целей уголовного права, так и исполнения наказания.

Однако исходные предпосылки для реформистского мышлении были мало благоприятны. Уголовное право застыло в идеологической системе, названной "классической" школой, которая прежде всего базировалась на антирелигиозном учении возмездия Канта (и Гегеля). Ведущим деятелем школы был немецкий профессор Карл Биндинг (1841-1920 гг.). Он указывал, что целью наказания было справедливое иоз-мездие. Поэтому согласно выводам, сделанным за письменным столом, требовалось, чтобы только похожие случаи разбирались одинаково (принцип равноценности), что наказание должно быть адекватно преступлению (принцип пропорциональности) и что только виновный может считаться ответственным за свои действия (принцип вины).

В последнем положении предполагалось, что преступник был способен отличать добро от зла. В свою очередь, предпосылкой такого хода мыслей было исходное предположение, что человек обладает свободной волей, которой он пользуется при выборе своих действий. Это выдвигает требование о наличии вменяемости преступника. Невменяемость логически влечет за собой безнаказанность. В свою очередь логическим следствием было бы то, что душевнобольные в разной степени вообще не могут наказываться. Аналогично не могли наказываться и несовершеннолетние. Аля наказания важную роль стало играть достижение совершеннолетия, которое было различным в разных странах.

Кроме этой школы, в первой половине столетия важную роль сыграл основатель баварского уголовного закона 1813 г. Ансельм фон Фейербах (1775-1833 гг.). Он создал учение о психологическом принудительном эффекте угрозы наказания. Таким образом, не наказание и его исполнение, а уголовный закон был первейшим средством борьбы с преступностью; исполнение наказания также необходимо, чтобы угроза воспринималась как неотвратимая реальность. Учение фон .Фейербаха было значительным шагом вперед по сравнению с более ранним общим принципом устрашения, который был способен только ранжировать воздействие путем смягчения или ужесточения самого наказания и исполнения наказания.            ^,

I». 333

Это был решающий шаг на пути к современным общепредупредительным рассуждениям, когда применяются как индивидуальные, так и социально-психологические методы. Но учение о психологическом принуждении вряд ли могло привести к значительным изменениям в практике правосудия с использованием теории возмездия. Последнее было способно только указать на полезность уголовного закона психологически, не давая рекомендаций по определению меры наказания. Так система возмездия и применялась в Европе, где уголовный закон создавал некоторые рамки для определения наказания; в этих рамках судья затем должен был уточнить меру справедливого возмездия. Такая практика осуществлялась без особых сложностей; с начала XIX в. лишение свободы было общепринятой мерой нормального наказания, которое осуществлялось в годах, месяцах, неделях и днях.

Совершенно понятно, что теория наказания классической школы, которая с начала и до конца была создана за столом, не могла оказать особую помощь в тех ситуациях социальных катастроф, которые возникали с приходом индустриализации. Тогда и появился более совершенный вариант, который с пользой был развит квакерами в США при самом исполнении наказания. К этому мы вернемся в дальнейшем.

Реакция на бесплодность классической школы проявилась в форме двух течений, в которых исходным пунктом теории был преступник как человек и индивид, а не само преступление. Создателем одного из них был итальянский врач Ломб-розо, который в книге "L'uomo delinquente" (1878 г.) выдвинул мысль о том, что преступники в значительной степени генетически запрограммированы. Он утверждал, что преступник зачастую (примерно в одной трети всех тяжких преступлений) предрасположен к тому, чтобы стать им. Исходя из этого, можно распознать родившегося преступника по его обезьяноподобной внешности с покатым лбом, большими ушами, выступающей челюстью, расположением зубов, как у хищных зверей, и т. п. Теория Ломброзо вызвала сенсацию и была встречена во многих регионах с одобрением. Следует вспомнить, что учение Дарвина о биологической эволюции незадолго до этого добилось признания; несомненно, что была утешительной и мысль о том, что преступники с рождения были уродливыми людьми, генетическими монстрами, аналогичными душевнобольным и эпилептикам. Хотя человечество ушло вперед за тысячелетия борьбы за существование, генетически неполноценные индивиды, к несчастью, размножались и распространяли свою плохую наследственность. Поскольку Ломброзо исследовал множество прес-

"Человек-преступник" (прим. ред.).

334

тупников в своей работе тюремного врача, большой исследовательский материал способствовал приданию достоверности его теории.

Однако теория Ломброзо жила лишь короткий конъюнктурный период, хотя некоторые ее следы можно заметить в последующей идеологии итальянского уголовного права. Учение, которое должно было заменить классическую школу в качестве господствующей доктрины, это так называемая социологическая школа, где наиболее известен немецкий профессор уголовного права Франц фон Лист (1851-1919 гг.). Программа реформ школы, так называемая Марбургская программа 1882 г., была прямо направлена против классической школы Биндинга, и благодаря созданию в 1889 г. Международного союза криминалистов (Die Internationale Kriminalistische Vereinigung) и поддержке принадлежащего ему журнала фон Листу и его последователям удалось успешно распространить свои идеи на большинство европейских стран. С тех пор эта социологическая (или "современная") школа может считаться общей платформой уголовной теории в западном мире, хотя ее первоначальный вид претерпел различные модификации.

Социологическая школа рассматривала борьбу против преступности как борьбу с вредными социальными явлениями. С этой точки зрения вомездие за преступление было бессмысленным. Оно не могло способствовать устранению причин преступления; их надо было искать и нейтрализовать в самой личности преступника. Поэтому фон Лист выявил три типа преступников, с которыми следует обращаться по-разному. С тем, кого можно исправить, т. е. возвратить его обществу, надо работать так, чтобы он исправился. Преступника, который по своим личным наклонностям не нуждался в исправлении, следует запугивать и отвратить от дальнейших преступлений. Того, кого нельзя исправить (т. е. воздействовать на него), надо обезвреживать. Для кажой из этих категорий социологическая школа определила специфическую программу: к тому, кто поддается воздействию должна быть применена воспитательная мера, не связанная с лишением свободы на какой-то срок, случайных преступников надо испугать, дав им приемлемое наказание, а тех, кого нельзя исправить, надо заточить в тюрьму навсегда или по меньшей мере дать им определенное сроком наказание и по возможности обезвредить их.

В программе этой школы, по-видимому, не оказалось много нового в применении мер устрашения и обезвреживания. Подобные идеи были известны и испробованы ранее. Новое проявилось лишь в аналитическом разделении категорий » выделении особой категории преступников, в отношении которых заранее считалось, что на них можно воздейст-

335

вовать так, что их можно возвратить обществу. При этом специально обращалось внимание на деструктивную общественную среду того времени. Представлялось, что пострадавший от окружающей среды преступник нес в себе неиспорченные способности к социальному приспособлению, что сохраняло смысл воздействовать на него путем его воспитания. 'Так был сделан еще один шаг вперед по сравнению с исправительными домами с жесткими воспитательными мерами

XVII в. (Амстердамская школа) и рекомендациями философа

XVIII  в. Филанджери. В исходном пункте социологической школы отсутствовала посылка в уголовном праве о вине и справедливости. Напротив, можно было говорить о предупреждении преступлений. Вопросы о том, какие методы воздействия можно применять к тому, кого можно исправить, оставались открытыми: что было эффективно для возвращения в общество и есть ли на это у общества средства?

Особенно важным эта школа считала воздействие на молодых преступников. Можно было зачастую предполагать, что они относятся к категории тех, кого можно исправить. Это приводило к тому, что в таких случаях обычно рекомендовалось воспитание и присмотр вместо общепринятого лишения свободы.

Представляется, что удачей социологической школы был идейный. прорыв в области предупреждения рецидива преступлений, что приобрело решающее значение в направленности уголовного права в XX в.

К числу гуманных успехов уголовного права начала XIX в. относилось принятие философами Просвещения двух принципов: nulla роепа sine lege (нет наказания без закона) и nullum crimen sine lege (нет преступления без закона).

Эти принципы, объединенные термином "принцип законности", представляются очевидными нашим современникам, но до Просвещения они вовсе не были таковыми. В уголовном правосудии до реформ времен Просвещения было обычным и считалось в порядке вещей, что судья, если он находил деяние уголовным, выносил наказание, даже если оно не было предусмотрено уголовным законом или действующим набором прецедентов. Такую свободу судьи позволяли себе в отношении определения самого наказания, которое могло выноситься в высшей степени произвольно.

Этот произвол в уголовном правосудии прежних времен объясняется длительной опорой на традиционное право. Официальные уголовные законы, которые начали появляться в конце Средневековья и начале нового времени, например, "Constitutio Criminalis Carolina" императора Священной Римской империи Карла V и его предшественников, не были

"Уголовно-судебное уложение" (прим. ред.).

336

,

исчерпывающими и вовсе не считались таковыми. Они имели ярко выраженный казуистический характер, и, согласно представлениям того времен, у судьи не было никаких препятствий воспользоваться аналогией при определении некоего деяния как преступного. Но аналогичная ссылка на закон во всех ситуациях не считалась необходимой, например, при вмешательстве князя в правосудие. Уступки княжеской власти со стороны судей были зачастую настолько велики, что волевое объявление со стороны князя, что некое деяние следует считать преступным и наказывать или что некое наказание надо применить к некоему преступлению, считалось достаточным, чтобы судьи выполнили волю князя, даже если это не находило своего выражения в законодательстве или в противном случае в таких формах, что оно могло считаться правомочным.

Утверждение двух названных выше принципов в качестве правового оселка имело, однако, такие последствия для уголовного законодательства, которые было трудно предусмотреть. Техника описаний преступлений в начале XIX в., была еще казуистической. При корректном следовании принципам "нет преступления без закона" и "нет наказания без закона" надо было попытаться предусмотреть и описать все деяния, которые следует наказывать, т. е. это приводило к еще более усложненной и обстоятельной казуистике. В качестве примера можно назвать Code Penal (Уголовный кодекс). В шведском праве имеется особо наглядный пример в уголовном законе 1864 г. В него входят, например, положения о кражах и их наказаниях с такой степенью детализации путем перечисления множества возможных обстоятельств, что закон производит чуть ли не смешное впечатление. Естественно, это же относится к его образцу, проекту уголовного закона комитета 1832 г. Но в обоих случаях это считалось юристами того времени в высшей степени естественным и правильным. Поэтому никто не протестовал против перечислений, в частности подобного вида (уголовный закон 1864 г., гл. 20, § 9):

"Если кто-то с умыслом украл,

1) с насилием со стены, пола, потолка, ставни, окна, входной двери, ворот, замка или через ограду вторгся во двор, дом, комнату или судно; или

2) посредством перелезания через стену, ворота или потолок или путем вползания через отверстия, дымоход или другую не предназначенную для входа щель, или и посредством использования отмычки или фальшивого ключа обеспечил себе вход во двор, дом, комнату или судно; или

3) с насилием или хитростью открыл шкаф, сундук, ларец или другую закрытую вещь, которая была закрыта замком, опечатана или закрыта любым иным способом, чтобы ее нельзя было открыть;

12 Э. Аннерс

337

приговаривается, если похищения не произошло, за взлом к принудительным работам на срок до шести месяцев".

Эта техника написания законов, которая стала следствием стремлений обеспечения правосудия, еще в конце XIX в. была характерна для уголовных законов западноевропейских стран, что тем самым, однако, вряд ли сделала их более доступными и более понятными для широкой общественности. Таким образом, значительным шагом вперед в области юридической техники стало развитие в начале XX в. так называемой синтетической техники, характерной для современных уголовных законов, например, в разделе о преступлениях в шведском кодексе. При ближайшем рассмотрении эта синтетическая техника является ничем иным, как средством упрощения текста законов благодаря обобщающему способу написания. Характерно, что в такой же степени возросло самостоятельное влияние судей, что было естественно с тех пор, как в уголовном процессе перешли к свободной оценке доказательств.

Если принятие принципов "нет преступления без закона", "нет наказания без закона" сначала привело к регрессу в юридической технике, то вклад уголовного правоведения в XVIII в., направленный иа совершенство юридической техники, привел к большим успехам.

До этого научного вклада такое понятие, как "попытка", "соучастие", "случайность преступления", "вменяемость" и т. п., которые мы сегодня воспринимаем как относящиеся к общей части уголовного права, не были выделены как специальные типы преступлений. Казуистические положения о наказании, например, попыток и соучастия, входили в рассмотрение каждого преступления. Было также естественно, что уголовное право, как и гражданское, на ранних стадиях в основном развивались благодаря практике, в результате которой новые случаи из реальной жизни подпадали под правовое регулирование.

Примерами подобной старой техники, где в уголовном праве отсутствует общая часть, являются Датский закон 1683 г. Кристина V и Шведский закон 1734 г. Первый пример переработанной и обстоятельной общей части мы находим в Allgemeines Landrecht fur die Preussischen Staaten 1794 г. В нем имеется первый раздел "Von Verbrechen und Strafen uberhaupt", который содержит именно общую часть прусского уголовного права. Она весьма обстоятельна и точна, что, как можно предположить, связано с общим стремлением прусских законодателей дать судьям как можно более надежное и детальное руководство.

Большое значение имело то, что и Code Penal содержал хорошо сформулированную общую часть с определениями и систематикой, ставшими классическими. Ведь Code Penal был

¥,,                                   ii Л ГО О              1ЭМЯ

1 338                  щ-жмА С' !

непосредственно воспринят во многих странах и использован в качестве образца, например в Швеции и Норвегии.

После того, как законодатели таким способом помогли проложить дорогу более развитому уголовному праву с точки зрения юридической техники, в свою очередь, в XIX в. появилось уголовное правоведение, стоящее на высоком уровне в вопросах строгой последовательности и логичности, чему прежде всего способствовали, каждый по своему, ученые из Германии, Франции и Австрии.

Однако важнейший успех уголовного правосудия XIX в. приходился не на юридическую технику, а на нормы наказания и исполнения наказания. Что касается норм наказания, то крупнейшим успехом было сильное ограничение применения смертной казни как благодаря тому, что вынесение смертной казни заменялось на пожизненные каторжные работы, так и благодаря практике помилования. Это было результатом не рационалистических размышлений (Бекка-риа) о недостаточном эффекте устрашения смертной казнью, а гуманной критики смертной казни времен позднего Просвещения, критики, которая в XIX в. получила все более сильную поддержку как среди всеобщего общественого мнения, так и среди юристов и привела к дальнейшему критическому изучению бесчеловечности смертной казни и ущербу для криминальной политики.

Однако, наибольшие успехи, вероятно, приходились на исполнение меры лишения свободы. Еще в конце XVIII в. она применялась в общих тюрьмах или учреждениях для принудительных работ, зачастую в крепостях и т. п. Во всех отношениях условия в них были ужасными. Они были печальными прежде всего потому, что служили очагом распространения преступности; создавая антиобщественные группы, более молодые люди быстро становились на путь закоренелой профессиональной преступности. Американец Джон Хоуард благодаря своим публикациям реалистических отчетов из европейских тюрем второй половины XVIII в. внес большой вклад в расчищение пути для реформ в тюремном деле и мерах лишения свбоды.

В начале XIX в. развитие социальных реформ проявилось в требованиях серьезных перемен в тюремном деле. В США испробовали две системы, как казалось сначала, с большим успехом, причем обе были основаны на том, что заключенные должны содержаться отдельно друг от друга, чтобы не могли возникнуть какие-либо антиобщественные группировки и вместе с ними "преступная зараза".

Первоначально такая система появилась у квакеров в Филадельфии; она основывалась на полной изоляции в одиночных камерах и запрете трудиться. Эти правила были слишком драконовскими; поскольку психике заключенных причинялся вред, оказались вынужденными разрешение посе-

12*

339

шения заключенных и их труд в камере. В такой модифицированной форме система распространилась и на другие страны, однако опыт давал разные результаты, ибо многие заключенные не выдерживали слишком жесткой изоляции. Вместо этого использовали систему Обурна. Она основывалась на совместном труде заключенных, но при строгом молчании. Во время досуга заключенные должны были содержаться в одиночных камерах. Система Обурна оказалась на практике лучшей и в XIX в. постепенно стала применяться по всей Европе в более или менее модифицированной форме. Обычно модификации состояли в различном ослаблении правил изоляции, либо для всех вместе с самого начала, либо также в прогрессивной форме, когда заключенный благодаря хорошему поведению мог заслужить переход в более высокие "классы" с большими привилегиями, в частности в форме большего общения с другими заключенными. В ирландской прогрессивной системе в середине XIX в. был разработан весьма передовой для отношений того времени метод возвращения в общество, в соответствии с которым тюремный срок заканчивался в открытом заведении со слабой охраной или вообще без нее.

Программа исправления социологической школы для преступников, которых можно исправить, особенно молодых, привела во всей Европе к усердному экспериментированию в различных типах заведений с применением разных методов исправительного ухода и воспитания. Помимо непосредственного воспитания в заведениях делались попытки перевоспитать тех, кого можно было исправить, путем условного освобождения и условного приговора. Оба института начали повсеметно применяться примерно на рубеже столетий.

Однако в XIX в. пришлось столкнуться с дилеммой, связанной, как оказалось, с любым видом лишения свободы. При строгой изоляции существовал риск того, что заключенный будет сломлен с соответствующим неблагоприятным прогнозом для перевоспитания после вновь обретенной свободы. Если изоляция была облегченной, тогда в такой же степени возникали антиобщественные группировки и преступная зараза. Эта проблема не решена до сих пор.

Данная проблематика не была актуальной для квакеров, у которых первоначальная филадельфийская система была способом спасения грешника а не наказания (или исправления) преступника. Но метод квакеров будет также непонятным, если не уяснить, что он основывался на особом мире религиозных идей, в котором предполагалось, что отдельный человек находится в очень тесных отношениях с Богом и под его постоянным руководством. По мысли квакеров, изоляция и безусловная помощь Бога должны вызвать процесс спасения в душе преступника. Таким образом, изоляция имела две цели: как воспрепятствовать нежелательному

340

воздействию извне, так и предоставить заключенному уединение и покой, необходимые для того, чтобы он мог бы при-1 слушаться к голосу Бога. Если затем заключенный однажды будет спасен, уединение в камере могло бы только вести к тому, что это состояние прощения усиливалось и оставалось неизменным.

Основная идея наказания в камере, которая постепенно стала неактуальной, состояла, таким образом, в том, что заключенный должен был стать объектом религиозной психотерапии. В религиозной среде различная психотерапия, как считалось, давала хорошие результаты. Но без подобной среды она не действовала, и быстрый ход процесса секуляризации в XIX в. привел к тому, что религиозная основа общей религиозной психотерапии в тюрьмах исчезла, но в исключительных случаях она может действовать и сейчас.

Процессуальное право

А. Гражданский процесс

В начале XIX в. процессуальное право имело различную форму в крупных культурных европейских странах. В Англии в области гражданского процесса существовали специальные нормы, в частности, процесс носил обвинительный характер, т. е. стороны определяли течение процесса и его материалы, что во многом носило отпечаток института суда присяжных. В Германии и Австрии, за исключением Пруссии, господствовал так называемый общеправовой процесс. Он возник из средневекового схоластического каноническо-итальянского процесса, который носил обвинительный характер. Общеправовой процесс (общий - "gemein" взято из gemeines Recht = jus commune), как и его предшественники, был медлительным и тяжелым на подъем. Он нередко характеризовался бесконечно растянутой письменной формой разбирательства и огромным числом документов с массой не относящихся к делу материалов. Последнее обстоятельство связано с тем, что этот процесс воспринял принцип каноническо-итальянского права, который оказался противоречащим своей собственной поставленной цели. Основное положение этого принципа означало, что истец обязан незамедлительно представить все свои "наступательные" средства, и в то же время затем ответчик обязан сразу представить свои "защитные" средства. Конечно, само по себе это положение было нацелено на сокращение продолжительности процесса, но его применение приводило к тому, что как истец, так и ответчик старались в данном случае представить все, что по идее могло иметь значение в процессе. Ведь потом было бы уже

341

поздно. Это приводило к тому, что очень многие материалы оказывались не относящимися к делу.

По этим и другим техническим причинам уже в XVIII в. общеправовой процесс исчерпал свои возможности удовлетворительного функционирования. В своем знаменитом произведении "Dichtung und Wahreit" Гете рассказал, как выглядел верховный суд Священной Римской ^ империи в Шпайере, в созданном в 1495 г. Reichskammergericht , который был высшей инстанцией применяемого в Германии общеправового процесса. "Ужасная масса дел валялась и росла ежегодно, а семнадцать членов суда были не в состоянии однажды разобраться с текущими. Накопилось двадцать тысяч процессов, а ежегодно могло рассматриваться только шестьдесят; вдвое большее количество дел поступало".

С таким положением не могли мириться в государстве, где наиболее энергично проходили реформы в Германии XVIII в., а именно в Пруссии. Там в 1793^г^. был издан "Allgemeine Gerichtsordnung der Preussischen Staaten" (AGO). Этот закон содержит большое количество технических нововведений, направленных на повышние роли права и снижение объема писанины и формальностей. Идеологическая основа была та же, что и у вышедшего в 1794 г. "Allgemeines Landrecht for die Preussischen Staaten" (ALR), а именно авторитарная отеческая забота прусской монархии о своих подданных. Подобно тому, как они должны были быть защищены от произвола судей благодаря кодексу с его исчерпывающей казуистикой, который мешал судьям отклоняться от утвержденной в законе властной воли, процессуальный порядок должен был помочь полданнным в использовании их права при помощи суда. Таким образом, было намерение ограничить адвокатов, которых очень радовал общеправовой процесс в их эксплуатации подданных в долгих и дорогостоящих процессах с неясным исходом. С этой целью была попросту запрещена профессия адвоката. Вместо этого стороны могли обращаться к судебному чиновнику, который был обязан помогать им в случае необходимости в ходе процесса. На всякий случай были также запрещены комментарии к кодексу, что было более поздним вариантом категорического запрета Юстинианом комментариев к Corpus Juris Civilis.

Особенно важным было нововведение, согласно которому стороны не располагали материалами процесса. Таким образом, суд был обязан ex officio дополнять аргументацию сторон, если это считалось необходимым.

"Поэзия и правда" {прим. ред.).

Имперская судебная палата (прим. ред.).

"Обшее судоустройство прусских городов" (прим. ред.).

342

С AGO получилось так же, как и с ALR; т. е. ни тот, ни другой закон не оказался удачным на практике. AGO прочно запер стороны в таком разбирательстве дела, на которое, по их мнению, они могли оказывать слишком малое воздействие и объективности которого они не доверяли. Под воздействием либеральных идей XIX в. были проведены реформы законов в 1833 и 1846 гг., в частности для того, чтобы стороны могли сказать больше о себе; также было разрешено использовать адвокатов. Но и это не помогло!

Однако ведущим законом в области гражданского процесса стал наполеоновский "Code de Procedure Civile" (CPC) 1806 г. Он напоминает закон о гражданском процессе 1667 г., который был создан знаменитым министром финансов Людовика XIV Кольбером и имеет похожее название "Code Louis".

Созданный по образцам Code Louis и CPC процесс на практике характеризовался большой свободой сторон в оформлении процесса по их желанию. Суть состояла в том, что "судья способствует процессу, но не ведет его". Для разбирательства был характерен, в частности, предварительный обмен посланиями между сторонами, который происходил непосредственно между их официальными доверенными лицами (назначенными государством чиновниками, которые назывались avoue).

По сравнению с общеправовым процессом и AGO французский имеет несколько преимуществ. Он проходил намного быстрее и надежнее, чем общеправовой, и давал сторонам большую свободу, чем AGO. Он был с удовлетворением воспринят в западном Рейнланде во время наполеоновской оккупации и сохранился там даже после того, как Франция была вынуждена уйти из этих областей. Соответствущий прием ожидал и Code Civile.

Для либеральной Европы французский процесс в течение длительного времени был прекрасным образцом, затмившим все другие процессуальные системы. Он соответствовал представлениям именно буржуазии о таком процессе, который должен отвечать ее интересам. Влияние закона распространилось также на многие неевропейские страны. Это стало одним из примеров высокой оценки законодательных реформ Кольбера. Ведь как Code Civile, так и Code de Commerce и Code de Procedure Civile (хотя и в различных объемах) восходят к реформам законов во времена Кольбера.

Влияние СРС в Германии распространилось не только в Рейнланде, но и на весь конгломерат государств, составлявших Германский союз и с 1871 г. - вторую Германскую империю. AGO воспринимался как враждебный развитию и уста-

"Гражданский процессуальный кодекс" {прим. ред.). ■ • >

- 343

релый инструмент прусской деспотии, и несмотря на его реформирование в 1833 и 1846 гг. как политики, так и юристы громко требовали введения нового гражданско-процессуального порядка.                                      ф

Такой был введен в 1877 г. в форме Zivilprozessordnung (ZPO). Можно сказать, что либералы выиграли сверх всякой меры. Закон отличает именно пассивное положение судей ("Reinhaltung des Richteramtes" - как это называлось в заглавии), а со стороны были полностью свободны в определении хода процесса. В то же время такой процесс был более связан формальностями, чем французский.

Отрицательные стороны исключительно обвинительного метода и формальностей проявились быстро, и данный процесс на практике оказался слишком формальным и длительным. Он функционировал не лучше прежних из-за того, что гражданское право основывалось на системе абстрактных норм в Bvrgerliches Gesetzbuch.

Наиболее важным достижением законодательства гражданского процесса в XIX в. стад действующий и по сегодняшний день австрийский гражданско-процессуальный кодекс 1895 г. (OZPO), который стал образцом для реформ как германского процессуального права, так и всех других позднейших процессуальных реформ в Европе, в частности датского, норвежского и шведского гражданского процессу-льного права.

Создатель OZPO Франц Клейн (1854-1926 гг.) был одним из крупнейших в XIX в. специалистов в области процесса и вообще имел хорошее образование в общественных науках. Он выступал против преувеличенного в то время либерального идеала свободы, последствиям которой следует противопоставить государственное вмешательство. Это начало следовало и можно было применить в гражданском процессуальном праве, где требовалось найти действующий средний путь между государственной опекой над индивидом, с одной стороны, и свободным распоряжением индивида над процессом - с другой. Таким образом, своими реформами он хотел следовать современным для того времени тенденциям в гражданско-правовом законодательстве, которое характеризовалось ограничениями свободы договоров и права владения, а также государственным вмешательством в социальную политику. Поэтому говорят о "социальном" процессе Клейна. Он характеризуется тем, что судья осуществляет как формально, так и материально более активное ведение процесса, чем в большинстве других гражданско-процессуальных законодательств того времени. Например, стороны, в отличие от ZPO, не могли удлинять отсрочку и приближать срок.

Положение о судебном процессе (прим. ред.).

■ : ■ ■               f 344

Тем самым у них, в частности, была отобрана возможность продлевать процесс вопреки воле судьи. Особенно примечательно распоряжение суда порядком представления доказательств: согласно ZPO представление свидетельского показания предусматривало требование стороны, а согласно OZPO суд может ex offtcio постановить заслушать некое свидетельское показание, если только обе стороны не отказываются от этого.

Вообще Клейн хотел создать процессуальное право, понятное для граждан и обеспечивающее быстрый, дешевый и надежный процесс. Ему это удалось настолько хорошо, что австрийский гражданский процесс стал рассматриваться в качестве образца.

Б. Уголовный процесс

В начале XIX в. в большинстве европейских стран уголовный процесс сохранил архаичные черты. Таковым он был и в Германии, и в тех странах, которые в XVI и XVII вв. в правовой области находились под германским влиянием, характеризуемым инквизиционным процессом Позднего средневековья. Характерным было функционирование суда одновременно в ролях судьи и обвинителя - суд был непосредственно вовлечен в разбирательство дел и отвечал за него. И как следствие (inqvisitio - отсюда инквизиционный процесс) он должен был установить истину в качестве своей цели.

Процесс, который первоначально был каноническо-правовым и характеризовался целью - быть орудием в борьбе с ересью, в Германии получил свое главное отражение в законодательстве в Constitutio Criminalis Carolina (1532 г.). Однако его система предусматривала пытки, когда подозрения против обвиняемого могли получить достаточное подтверждение. Без этого средства насилия процесс был малоэффективен, поскольку основывался на законной оценке доказательств. Если обвиняемый не признавался, требовались два свидетеля преступления для наличия полного представления доказательств. Один свидетель был лишь половиной доказательства и не мог обосновать вынесение приговора. По косвенным уликам нельзя было никого обвинить. Была сделана попытка добавить принесение присяги: ответчика могли заставить принести клятву, где речь не шла о жизни. Затем, после отмены пыток в конце XVIII в., применялись другие способы насилия или удовлетворялись тем, что не выносился полноправный оправдательный приговор. Тогда обвиняемый признавался невиновным "в данный момент" (absolutio ab instantia). Согласно другой возможности обвиняемый, против которого были представлены сильные, хотя и неполные доказательства, приговаривался к мень-

<*» 345

шему наказанию, чем это предписывалось за данное преступление (роепа extraordinaria).

Основным моментом самого разбирательства было не официальное рассмотрение судом дела, но тайные допросы подозреваемого судьей-следователем, так называемым инк-вирентом. Поэтому позиции обвиняемого были слабыми; он не мог, например, с самого начала иметь адвоката, что, однако, изменилось с начала XIX в. С другой стороны, принцип законности доказательств действовал в значительной степени в его пользу. Распространение и упрямая живучесть инквизиционного процесса, несмотря на все его несовершенство - одно из самых интересных в истории права доказательств того, что институт, который давным-давно стал анахронизмом, все же сохранился из-за сложностей его реформирования и тем самым нанес большой вред.

Вся конструкция инквизиционного разбирательства была первоначально задумана не для процесса, имеющего дело с преступлением и наказанием в мирском понимании, а для религиозного спасения еретика (грешника) во имя спасения его души. Отсюда и тайные допросы. Главной целью инкви-рента было вовсе не представление доказательств о вине обвиняемого, а нахождение путей к спасению его души от вечного проклятия. Поскольку преступление - ересь - состояло в духовной направленности, что, вероятно, вовсе не проявлялось во внешних деяниях, поединок между инквирентом и обвиняемым мог иметь чрезвычайно тонкий характер. Только если не удавалось привлечь обвиняемого к религиозному суду - касалось ли преступление ереси или чего-то иного, возникал вопрос об объявлении виновности и наказании. Но в общем и целом инквирент был беспомощным без применения пыток. Этот религиозный процесс был затем принят под влиянием церкви, а также в качестве способа наказания за мирские преступления. При этом сохранялись те же отношения, а именно слабые позиции инквирента по сравнению с обвиняемым, защищенным теорией законности доказательств. В связи с использованием старинной традиционной техники процесса были сохранены пытки, применение которых, однако, ограничивалось случаями, когда против обвиняемого имелись веские основания и он мог их опровергнуть. Это объясняет причину всеобщего распространения пыток по всей Европе с времен Позднего средневековья и до конца XVIII в.

Между тем такая инквизиционная система не действовала во Франции. Конечно, она применялась в Позднем средневековье и в начале Нового времени, но в 1670 г. он| была заменена благодаря "Ordonnance sur la Procedure Criminelle"

"Ордонанс об уголовном процессе" (прим. ред.).

346

процессом с четким обвинительным характером и возможностью участия прокурора. Однако вряд ли можно сказать, что положение подозреваемого было намного лучше в этом французском процессе, чем в обычном инквизиционном. Безусловно, он обладал правом на письменные заявления до того, как суд знакомился с документами по делу, и в заключительном слове он мог перед судом официально представить контрдоказательства. Но у него было сложное положение в ходе предварительного разбирательства, ему могли не сообщить, в чем его подозревают, и он не имел ппава на помощь адвоката.

С другой стороны, судебное дело обставлялось большими формальностями, и обвиняемый имел больше возможностей защищать себя перед заполненном людьми судебном заседанием, чем в инквизиционном процессе, где заключительное слово в суде являло собой почти пустую формальность, что. в любом случае не давало обвиняемому каких-либо средств защиты.

В связи с плохим функционированием уголовного процесса на европейском континенте неудивительно, что деятели Просвещения критиковали его во весь голос. Не вызывает удивления и то, что они указали на английский уголовный процесс с его судом присяжных как на образец. И, безусловно, что в сравнении с континентальным уголовным процессом, для которого были характерны еще в середине XVIII в. полицейское насилие и мрачная таинственность, где подозреваемый чувствовал себя беззащитным, английский процесс был под защитой просвещенных граждан.

В Англии царили гласность, устная форма и естественность, а также свободная оценка доказательств. Там суд присяжных должен был решать вопрос о виновности, и судья отмерял возможные наказания в соответствии с предписанием закона. Сам процесс носил четко выраженный обвинительный характер, и роль судьи состояла (и состоит) в советах обвиняемому и наблюдении за обеспечением его законных интересов. Помимо гарантий свобод английского государственного права и положений Habeas Corpus Act , вряд ли могло бы так сильно способствовать созданию светлого образа "английской свободы" деятелями Просвещения что-то иное, чем именно гарантии соблюдения законности в английском уголовном процессе.

Но когда во время Французской революции захотели воспринять английскую систему во Франции, то это не совсем удалось. Вместо этого в Code d'Instruction Criminelle (Уголовно-процессуальном кодексе) (1808 г.) приняли порядок, который был ближе континентальным и французским принципам; скорее всего он может рассматриваться как компромисс между традиционным французским процессом и английской системой.

347

Роль английского обвинительного суда присяжных, который должен решить, достаточно ли представленных доказательств для обвинения, выполнял судья-следователь (jude d'instmction), как правило, тот кто вел предварительное расследование по инициативе обвинителя. Таким образом, последний не был занят на данной стадии. Этим занимался судья-следователь. Он допрашивал подозреваемого, проверял другие доказательства и принимал решение о вынесении судебного дела на основное разбирательство, опираясь на собранные протокольные доказательства. Обвиняемый в течение указанного периода разбирательства находился в'весьма уязвимом положении. Разбирательство окутывалось тайной, и подозреваемый не имел защитника. Кроме того, ему не разрешалось присутствовать при допросе свидетелей, и судья-с \едователь не информировал его о том, что выяснилось на предварительном следствии.

Однако в результате последующих реформ пцложение подозреваемого улучшилось настолько, что французский уголовный процесс в настоящее время вполне отвечает требованиям современного процесса по гарантиям соблюдения законности для подозреваемого.

Очевидное стремление подобного соблюдения законности было заложено уже с самого начала в конструкцию основного рассмотрения дела, где председатель суда играл главную роль. Он допрашивал обвиняемого и свидетелей. Эта инквизиционная черта была включена в интересах соблюдения законности. Участие обвинителя и адвоката защиты - собственно обвинительный момент - ограничивалось резюмирующими речами, которые должны следовать за предъявлением доказательств.

И это наполеоновское законодательство стало очень известно и оказало влияние на многие последующие реформы на европейском континенте в XIX в., где (под влиянием прежде всего английского процесса) перешли к обвинительному уголовному процессу со свободной проверкой доказательств. Между тем формы этого процесса были различны. Переход к обвинительному процессу на континенте был в высшей степени облегчен появлением (именно по французскому образцу) профессионального корпуса обвинителей, входящих в особую, построенную на основе иерархии, государственную власть.

348