§ 31. Эдикт 1693 г.

1. Тридцатилетняя война нанесла страшный удар благосостоянию народа и в Пруссии. Немедленно же правительство издает ряд индультов-мораториев, которыми отсрочивается на долгое время взыскание долгов, а потом и процентов с них*(360). Когда же острый кризис миновал, прусское правительство приступает к решительной реформе вотчинно-ипотечного права. Первый шаг в этом направлении был сделан Фридрихом III в эдикте от 27 сентября 1693 г.*(361). В мотивах к эдикту указывается на хаотическое состояние реального кредита, на злоупотребление доверием со стороны должников, на разорение оттого кредиторов и общее расстройство вотчинного и ипотечного оборота, - проистекающее от негласного установления ипотек и переходов собственности. Для устранения всех этих бедствий и издается эдикт, впрочем только для резиденций. Уже этот первый опыт намечает такую широкую и блестящую программу реформ, которая служила рамкой для последующей законодательной деятельности в Пруссии в течение целого столетия. В нем уже мы угадываем будущего прусского законодателя - решительного, смелого и талантливого, несколько даже беспокойного и забегающего вперед, намечающего планы, превосходящие силы и средства их осуществления, но за то крайне чуткого и отзывчивого на самые тонкие практические потребности времени.

2. Эдикт 1693 г. ставит вотчинно-ипотечный режим на твердую почву тех же четырех формально правовых начал, которые мы отметили для средневекового права и которые поддерживают в наше время германские организации. Однако, в эдикте эти начала, особенно начало публицитета, проводятся еще очень слабо.

Вотчинно-ипотечное дело вверяется магистрату; вотчинным установлением является городская ратуша. Там ведутся особые вотчинные книги, под названием Erb-und Lagerbuch.

В эти книги заносятся все недвижимости, лежащие в черте резиденций и состоящие во владении частных лиц. Ни одна частная недвижимость не свободна от подчинения новому режиму. Запись совершается не по личной, а по реальной системе. Книги ведутся не по собственникам, а по недвижимостям. Каждая недвижимость представляет отдельный самостоятельный предмет записи и имеет свой особый N и лист в книге. И на листе каждого имения уже заносятся наличные собственники и кредиторы; оставляется достаточно места и для записи последующих собственников и кредиторов*(362).

Эта система вотчинных книг и служит впредь основой вотчинного оборота. Каждая перемена владения подлежит немедленному предъявлению для записи в вотчинное установление. До записи в книгу все титулы владения новых владельцев, даже наследования, признаются ничтожными*(363).

Записи подлежат и все ипотеки: договорные, судебные и даже законные. И только запись дает им jus reale oder praelationis. Приоритет всех этих видов ипотек определяет только и исключительно момент записи*(364).

Публицитету внутреннему соответствуют меры, клонящиеся к установлению внешнего публицитета. Магистрату вменяется в обязанность давать точные сведения о правоотношении по недвижимости на требование всякого заинтересованного*(365).

Наконец, эдикт устанавливает не менее решительные переходные меры от старого к новому строю*(366).

3 Эдикт был краток и далеко не исчерпывал предмета даже в его существенных моментах. Напр., поставив приобретение вещных прав в зависимость от записи в вотчинную книгу, эдикт не вооружил книгу ficles publica. Отсюда, по эдикту нельзя быть собственником, не будучи записанным в книгу в этом качестве; но, будучи записанным в книгу в качестве собственника, можно, по эдикту, еще и не быть собственником; для этого достаточно только, чтобы запись состоялась неправильно. При такой системе S-й приобретатель, производящий свое вещное право от книжного собственника, вовсе не защищен в своем приобретении и подвержен нападению со стороны всех, потерпевших от неправильной записи. Такая система обеспечивает оборот только наполовину.

И все-таки эдикт был слишком радикальной мерой для того времени. Народ уже забыл свои старые публичные формы вотчинных сделок и привык к негласным римским. Для него было уже в тягость постоянное обращение к власти для завершения вещных сделок. А новая мера была еще слишком решительной в отношении законных ипотек, обеспечивавших дорогие и деликатные интересы членов семьи и т. п. С другой стороны, в то время правительство не имело и такой стройной организации подчиненного управления, которая смогла бы побороть народное противодействие новой мере.

В виду всего этого эдикт не скоро возымел значительные практические последствия и долгое время игнорировался даже в Берлине*(367).

Однако, законодатель не отступал от своей излюбленной идеи. Он, с одной стороны, не раз толковал*(368), не раз публиковал эдикт и подтверждал его по тому или иному поводу*(369), а иногда и расширял отчасти сферу его действия*(370); с другой же стороны, он боролся с враждебным эдикту римским течением, с практикой, утвердившейся на римском праве и стремившейся истолковать и эдикт в духе римского actus publicus. Особенно много хлопот причиняла законодателю liypotheca quasi publiea, подрывавшая единство и цельность системы эдикта*(371). Однако, сам законодатель не всегда точен в опрнделении действия hyp. quasi p. Иногда он объявляет ее ничтожной*(372), иногда же признает ее за частную ипотеку и вызывает сомнение по вопросу о том, означает ли это ничтожность ее, как гласит эдикт, или это означает то, что ипотека уступает записанным в книгу ипотекам, но удовлетворяется в конкурсе предпочтительно перед личными требованиями. Сомнение тем более основательное, что самый эдикт характеризует действие записи, как "jus сeale oder praelationis"*(373). В конце концов законодатель добился своего, а эдикт оказал в резиденциях благотворное действие на оборот*(374).

§ 32. Эдикт 1704 г.

Ободренный первым успехом, хотя и дорого стоившим, законодатель решается уже на более смелый шаг, и эдиктом от 20 сент. 1704г.*(375) он распространяет свою систему с резиденций и областей, где раньше существовали хотя и беспорядочные вотчинные книги, - на все государство; но кроме того, он уже хочет соединить полезный для населения институт с пользой для фиска, и устанавливает значительную пошлину с записей, которая должна была пополнить военную казну, сильно пострадавшую за недавние войны.

Едва ли эта мера была бы вообще осуществлена, в виду затруднений, с какими особенно в то время связывалась организация вотчинной системы и приведение ее в действие там, где не было уже никаких следов ипотечных книг, где, следовательно, надо было вновь их организовать, проверять титулы владений, состав правоотношений по именьям, добиться правильности записей имений в книги и т. д., - труд, который и в наше время устрашает реформаторов. Но к этим затруднениям присоединялось новое в виде двух процентов пошлины с капитальной суммы каждой вещной сделки. Эта пошлина вызвала враждебное отношение населения к новой мере; на имя короля посыпались петиции об отмене закона. Король не хотел отмены пошлины, каковой меры было бы достаточно для примирения населения с реформой, и предпочитал приостановить на время действие самой системы и дать верным подданным "ein spatium deliberaadi"*(376). Spatium затянулся навсегда.