Глава 3. Принципы и правила толкования

Принципы представляют собой наиболее общие правила толкования. Центральное место среди них принадлежит принципу добросовестности, тесно связанному с основным принципом международного права - принципом добросовестного выполнения обязательств по международному праву*(1801). Нормы международного права должны добросовестно выполняться, а следовательно, и добросовестно толковаться.

Венские конвенции ставят этот принцип во главу угла и раскрывают его главное содержание в общем правиле толкования: "Договор должен толковаться добросовестно в соответствии с обычным значением, которое следует придавать терминам договора в их контексте, а также в свете объекта и целей договора" (п. 1 ст. 31).

Значение принципа не раз подчеркивалось Международным Судом. В решении по делу об испытании ядерного оружия говорится: "Одним из основных принципов, регулирующих создание и выполнение правовых обязательств, каков бы ни был их источник, является принцип добросовестности. Доверие присуще международному сотрудничеству особенно в век, когда сотрудничество во многих областях становится все более важным"*(1802). Здесь подчеркивается такой существенный элемент принципа добросовестности, как доверие, честность.

Следующим принципом толкования является принцип эффективности. В уже упоминавшемся решении Международного Суда по спору между Ливией и Чадом 1994 г. сказано: "Один из основных принципов толкования договоров, которого последовательно придерживается международная судебная практика, - принцип эффективности"*(1803). Для понимания этого принципа представляет интерес вывод, содержащийся в решении Международного трибунала для бывшей Югославии от 2 октября 1995 г.: "Таким образом, в пределах, допустимых с точки зрения существующего международного права, Статут должен толковаться так, чтобы обеспечить эффективность этой цели"*(1804).

В этой связи заметим, что обеспечению эффективности международных норм суды стали уделять большое внимание. Однако сам принцип вовсе не является новым. Он издавна считается общим принципом права, присущим любой правовой системе. Известна максима "толкование должно быть таким, чтобы соглашение было действенным, а не бездейственным" (interpretatio fienda est ut res magis valeat quam pereat). Сюда же можно отнести и такие максимы, как "закон не требует невозможного" (ad impossibilia lex non cogit) и "закон не предписывает бесполезное" (lex non praecipit inutilia). Сюда же можно отнести и максиму - "двусмысленные выражения должны толковаться так, чтобы избежать неудобства и нелепости" (intepretatio talis in ambiguis semper fienda est ut evitetur inconviniens et absurdum). Наконец, "необычное и двусмысленное толкование в праве не одобряется" (curiosa et captiosa interpretatio in lege reprobatur).

Принцип эффективности нашел отражение в Венских конвенциях, требующих, чтобы толкование осуществлялось "в свете объекта и целей договора". Содействие реализации целей договора - основное требование принципа эффективности.

Следующий принцип - принцип правомерности. Толкование должно осуществляться с учетом норм международного права и иных обязательств сторон, не вести к их нарушению. Толкование закона не порождает нарушения права (constructio legis non facit injuriam). Принцип имеет серьезное практическое значение. Как уже отмечалось, одностороннее толкование нередко используется для оправдания нарушения норм.

Результаты толкования должны соответствовать существующему международному праву. Значение этого принципа не раз отмечалось и Международным Судом. В решении 1957 г. относительно права прохода через индийскую территорию (предварительные возражения) Суд определил: "Является правилом толкования, что текст, исходящий от правительства, должен в принципе быть истолкован как порождающий или намеренный породить результат, соответствующий существующему праву, а не нарушающий его"*(1805). Это положение подтверждалось Судом и в дальнейшем*(1806).

С принципом правомерности связан принцип единства толкования. Он означает, что нормы международного права следует толковать единообразно во всех случаях. Нельзя в одном случае толковать нормы одним образом, а в других - иным.

Следующий принцип - принцип уважения прав субъектов. Этот принцип вытекает из принципа суверенного равенства государств. Результаты толкования не могут односторонне ограничивать права лишь одного из субъектов. Соответственно нормы, устанавливающие ограничения правомочий одного из субъектов, должны толковаться ограничительно. Правомочие должно толковаться ограничительно (potestas stricte interpretatur).

Ограничение правомочий допустимо лишь в том случае, если это несомненно вытекает из нормы. В таких случаях особое значение имеет четкость формы воплощения соответствующего содержания. Всякая неясность и сомнения толкуются в пользу минимального ограничения прав. Существует целый ряд прав, ограничение которых противоречило бы императивным нормам международного права, например право на безопасность, на самоопределение и др. Никакая норма не может лишить государство этих неотъемлемых прав. Тем более не может вести к таким результатам толкование.

Характерной чертой современного международного права является упрочение в нем положения принципа справедливости*(1807). Ему принадлежит важная роль и при толковании. Результаты толкования не должны односторонне ущемлять законные интересы одного из субъектов. Принцип справедливости связан с другими принципами толкования, добросовестности, правомерности, уважения прав субъектов. Особое значение принцип справедливости имеет для судебного толкования.

В работе бывшего председателя Международного Суда, польского профессора М. Ляхса, посвященной роли справедливости в международной арбитражной и судебной практике, говорится: "....Справедливость нельзя отделить от права.... Справедливость нацелена на правильное применение права в конкретном деле... Ее функция - содействовать толкованию нормы права в контексте конкретной ситуации и соизмерять все элементы отношений между данными сторонами. Таким путем справедливость обеспечивает праву жизненность и делает его способным учитывать особенности обстоятельств в каждом деле"*(1808).

Основные правила толкования состоят в следующем. Содержащиеся в норме термины следует понимать в их обычном значении и с учетом контекста. Специальное значение может быть придано термину лишь в том случае, если установлено, что таковым было намерение сторон. В Консультативном заключении Международного Суда о компетенции Генеральной Ассамблеи относительно приема государства в ООН 1950 г. говорится: "Первая обязанность суда, который призван истолковать и применить положения договора, состоит в попытке привести их в действие в их естественном и обычном смысле и в контексте, в котором они оказались. Если соответствующие слова в их естественном и обычном значении имеют смысл в их контексте, то это кладет конец делу. Если, с другой стороны, слова в их естественном и обычном значении неопределенны или ведут к неразумному результату, тогда и только тогда Суд должен при помощи иных способов толкования стремиться установить, что же стороны действительно имели в виду, использовав эти слова"*(1809).

Представляется, что в приведенном положении, принятом до Венских конвенций о праве международных договоров, недооценено значение объекта и целей договора. Показательно, что вскоре Суд внес поправку в свою позицию, заявив, что правило толкования в соответствии с естественным и обычным смыслом используемых слов "не является абсолютным. Когда такой способ толкования приводит к результату, несовместимому с духом, целью и контекстом положения или акта, в которых эти слова содержатся, то на него нельзя правомерно полагаться"*(1810).

Правило специальной нормы (lex specialis) - общий принцип права. Толкование должно исходить из приоритета применения специальных норм перед общими нормами. Речь идет именно о приоритете применения, а не об общем приоритете, не о более высокой юридической силе, которая позволяла бы специальной норме отменять общую. Специальные нормы уточняют, конкретизируют и дополняют общие нормы, а иногда и делают исключения. Признавая приоритет применения специальных норм, нельзя толковать их расширительно. Такие нормы применяются в строгом соответствии с их назначением и к тем случаям, которые ими прямо предусмотрены.

Правило специального закона хорошо известно судебной практике. В решении о морском разграничении области между Гренландией и Ян Майеном 1993 г. Международный Суд определил: в преамбуле и ст. 1 соглашения между Данией и Норвегией говорится об установлении границы в целом. Однако из ст. 2 видно, что речь идет о разграничении лишь на определенном участке. "Рассматриваемый в свете статьи 2 Соглашения принцип, установленный статьей 1, действителен только в отношении области, указанной в статье 2"*(1811).

Для определения специального характера нормы порой приходится не ограничиваться одним актом, а анализировать и связанные с ним акты, т.е. прибегать к систематическому толкованию. Приведем следующий пример: Венская конвенция о праве договоров 1969 г. содержит положение: "Настоящая Конвенция применяется к любому договору, являющемуся учредительным актом международной организации, и к любому договору, принятому в рамках международной организации, без ущерба для соответствующих правил данной организации" (ст. 5). Аналогичное положение содержит и Венская конвенция 1986 г.

Буквальное толкование приведенного положения может дать основания для вывода о том, что правила международной организации обладают приоритетом перед нормами Венской конвенции. Известный специалист в области права договоров профессор А.Н. Талалаев считает, что приведенное положение означает, что "правила, предусмотренные уставом международной организации по данному конкретному вопросу, имеют приоритет перед положениями Венской конвенции"*(1812).

Однако анализ остальных статей Венской конвенции 1969 г., включая статьи о толковании, не подтверждает такого рода мнение. В них нет и следа признания указанного приоритета. Привлечение к толкованию Венской конвенции о договорах организаций явно опровергает приведенное мнение. В ней говорится: "Международная организация - участник договора не может ссылаться на правила данной организации в качестве оправдания для невыполнения этого договора" (п. 2 ст. 27). Организация не вправе также ссылаться на то, что ее согласие на обязательность договора было выражено в нарушение правил этой организации (п. 3 ст. 46).

Изложенное толкование дает основания для вывода о том, что рассматриваемое положение Венских конвенций представляет собой специальную норму, которая выражает признанное положение о том, что организация вправе устанавливать свои правила подготовки, принятия и осуществления договоров. За этими правилами признается приоритет применения. В остальном же указанные договоры подчинены общим нормам Венских конвенций. Приведенный пример показывает, что порой выяснение специального характера нормы оказывается непростым делом и что решение этого вопроса может иметь большое значение.

Существенной спецификой обладает толкование многоязычных текстов. Общеизвестны трудности толкования законов на одном языке и в рамках единой правовой системы. Эти трудности многократно возрастают при толковании текстов на нескольких языках. У каждого из языков своя семантика, а также, что еще более важно, они отражают терминологическую и понятийную специфику различных правовых систем.

Согласование значения разноязычных текстов представляет особую задачу толкования. Не случайно этому посвящена отдельная статья Венских конвенций. Задача отличается не только сложностью, но и практическим значением. Связанные с разноязычными текстами проблемы постоянно возникают не только в международной, но и во внутригосударственной практике. Нередко при этом толкование приобретает не столько юридическое, сколько политическое значение. Противники Договора между СССР и ФРГ 1970 г. при обсуждении вопроса о его ратификации ссылались на якобы имеющиеся расхождения между русским и немецким текстами. В этой связи отметим, что по ряду причин русские юридические тексты наиболее точно могут быть переведены именно на немецкий язык.

Соглашения о выводе российских войск из Эстонии и о военных пенсионерах 1994 г. в силу необходимой срочности их заключения были подписаны только на русском языке с тем, чтобы в ближайшее время были подготовлены и тексты на эстонском языке, что и было сделано. Однако противники соглашений в Таллине утверждали, что Президент Л. Мэри не имел права их подписывать, поскольку тексты существовали только на русском языке.

Естественно, что многоязычным договорам и, в частности, вопросам их толкования посвящено немало книг и статей. В отечественной литературе многоязычным договорам была посвящена монография В.И. Евинтова "Многоязычные договоры в современном международном праве" (Киев, 1981). Из числа зарубежных изданий особого внимания заслуживает фундаментальная работа немецкого автора М. Хильфа, специально посвященная толкованию многоязычных договоров*(1813). Существенную помощь при толковании многоязычных текстов могут оказать два учебника бельгийского специалиста И. Паенсона, посвященные сравнительному анализу международно-правовой терминологии на четырех языках: английском, французском, испанском, русском. Первый том посвящен терминологии "права мира", второй - "права войны"*(1814).

Излагаемые в литературе взгляды на толкование разноязычных текстов весьма различны и противоречивы. Некоторое единство установлено Венскими конвенциями. Но многие вопросы пока не имеют общепринятого решения. Начать их выяснение целесообразно с определения общих принципов толкования многоязычных текстов.

Прежде всего отметим, что в качестве общего правила договоры заключаются на государственных языках участников. Если у одного из них два государственных языка, то оба они могут присутствовать в договоре. Этим объясняется, например, то обстоятельство, что договоры с участием Финляндии имеют текст не только на финском, но и на шведском языке. Тексты на этих языках и на языке другой стороны имеют одинаковую силу.

Первый принцип толкования многоязычных договоров - принцип единства текста на нескольких языках. Статья 33 Венских конвенций говорит о едином тексте, аутентичность которого установлена на двух и более языках. Это означает, что договор имеет единое содержание, находящее выражение в разноязычных текстах, а не разноязычные варианты этого содержания. Разумеется, это не касается случаев злоупотребления разноязычными текстами, когда по политическим соображениям в один из текстов вносят положения, отсутствующие в других.

В феврале 1953 г. британский юрист Дж. Шварценбергер направил в лондонскую газету "Таймс" письмо, в котором, в частности, говорилось, что в английском и французском текстах Боннского договора не содержится обязательств относительно воссоединения Германии и что подобное обязательство имеется "лишь в немецком тексте" договора.

Второй принцип - равноправие, равная значимость разноязычных текстов. Венские конвенции установили: "Если аутентичность текста договора была установлена на двух или нескольких языках, его текст на каждом языке имеет одинаковую силу..." (п. 1 ст. 33). Установление аутентичности текста осуществляется в результате применения такой процедуры, которая согласована между государствами, участвующими в его составлении. В большинстве случаев такой процедурой являются все виды подписания текста или заключительного акта конференции, содержащего текст (ст. 10 Венских конвенций). Из этого следует, что даже при отсутствии прямого указания на равную аутентичность текстов они являются равно подлинными, имеют одинаковую силу.

Пункт 1 ст. 33 Венских конвенций предусматривает, что при установлении аутентичности текста договора на двух и более языках может быть предусмотрено, что "в случае расхождения между этими текстами преимущественную силу будет иметь какой-либо один определенный текст". Такая практика хорошо известна. Она применяется в основном в договорах между государствами, языки которых особенно существенно различаются. Так, договоры между Россией и Индией составляются на русском, хинди и английском языках, причем все тексты имеют одинаковую силу, т.е. являются равно аутентичными. Вместе с тем оговаривается, что в случае разногласий по тексту договора толкование осуществляется в соответствии с английским текстом*(1815).

Имеют место случаи, когда тексты на разных языках принимаются в разное время. В таких случаях должно быть прямое указание на то, что вновь принятый текст обладает той же силой, что и ранее принятые. В подтверждение обычно приводят пример Чикагской конвенции о международной гражданской авиации 1944 г. Первоначально был принят лишь английский текст. Испанский и французский тексты были приняты и признаны аутентичными специальной конференцией только в 1968 г. Русский текст был принят как аутентичный после присоединения к Чикагской конвенции СССР в 1970 г. на Монреальской конференции 1977 г.

Несмотря на различия во времени подготовки и принятия текстов, все они обладают равной юридической силой, являются равно аутентичными. Юридическая обоснованность такого положения не вызывает сомнения. Государства, их органы принимают обязательства так, как они сформулированы в соответствующем тексте. И тем не менее в случаях, когда обсуждение договора и его принятие осуществлялись на одном языке, а тексты на других языках представляют собой переводы первоначального текста, то невольно возникает желание в случае сомнений уделить особое внимание первоначальному тексту. Этот момент не ушел от внимания ученых. Некоторые из них считают, что предпочтение должно отдаваться оригиналу, первой версии.

Критический анализ подобных взглядов дан В.И. Евинтовым, который заключает: "Применение такого приема делает договор по существу одноязычным, лишает его всех преимуществ многоязычного договора..."*(1816) Такая позиция вполне обоснованна с юридической точки зрения. Оригинальный или первоначальный текст не обладает более высоким юридическим статусом, чем составленные на его основе равно аутентичные тексты. Но в чисто техническом плане первоначальный текст заслуживает особого внимания при толковании.

Существует понятие "официальный текст", иногда в тех же целях используется термин "официальный перевод". Под этим понимается перевод договора, аутентичность которого установлена на других языках. Осуществление таких переводов Венские конвенции рассматривают как одну из функций депозитария, которым могут быть как государство, так и международная организация (ст. 77 Венской конвенции 1969 г.). Это положение закрепило сложившуюся практику. В Женевских конвенциях о защите жертв войны 1949 г. содержится статья, в которой говорится: "Настоящая Конвенция составлена на французском и английском языках. Оба текста являются одинаково аутентичными. Швейцарский Федеральный Совет обеспечит официальные переводы на русский и испанский языки".

Официальным текстом называют также перевод государством-участником аутентичного текста на свой язык. Естественно, возникает вопрос о юридическом статусе официального текста. Таким текстом государство руководствуется в своей внутренней и внешней политике. Исключение составляют случаи, когда обнаруживается расхождение с подлинным текстом договора. Государство ратифицирует официальный текст, и он является обязательным для всех его органов. Однако это не означает игнорирования подлинного текста. Закон СССР о порядке заключения, исполнения и денонсации международных договоров СССР 1978 г. предусматривал, что договоры, "аутентичные тексты которых составлены на иностранных языках, публикуются с официальным переводом на русский язык" (ст. 25). Федеральный закон о международных договорах РФ 1995 г. не содержит подобного правила. Тем не менее Бюллетень международных договоров следует ему. Из этого видно, что если в процессе применения официального текста обнаруживается его расхождение с аутентичным текстом, то применению подлежит последний.

В заключение следует сказать, что проблема нахождения общего "юридического языка" путем достижения однозначного понимания международно-правовой терминологии приобретает все большее значение как для функционирования международного права, так и для его взаимодействия с внутренним правом государств. Постепенно происходит взаимообогащение и сближение правовых систем. В международной практике существует тенденция пользоваться формулировками и терминами, которые уже использовались ранее. Это экономит усилия и сужает возможности различных толкований. Несмотря на все трудности на этом пути, достигнуты ощутимые результаты. Во всяком случае, можно сказать, что юристы-международники без труда понимают друг друга. Один из наиболее опытных британских юристов-международников профессор Р. Дженнингс пишет, что международное право функционирует как такой "универсальный юридический язык", благодаря которому "никогда не было каких-либо трудностей в понимании характера и значения юридической аргументации коллег"*(1817).