1. Доктрина

Доктрина международного права издавна уделяла вопросам третьих государств значительное внимание. В прошлом основное внимание уделялось правам третьих государств, вытекающим из суверенитета. В дальнейшем внимание к ней росло по мере углубления взаимосвязанности государств. В конце XIX в. ей начали посвящаться разделы в общих курсах международного права*(591). С начала ХХ в. стали появляться специальные исследования*(592). Однако посвященных ей фундаментальных исследований сравнительно немного, что в значительной мере объясняется сложностью проблемы. Обращает на себя внимание то, что значительная часть фундаментальных исследований принадлежит перу современных авторов. Объяснение видится в росте значения проблемы в наше время. О значении проблемы свидетельствует и тот факт, что многие авторы в своих работах, посвященных различным темам, затрагивали те или иные аспекты проблемы.

Рассматривалась проблема и отечественными авторами. Так или иначе она затрагивалась во многих работах, посвященных праву. Однако специальных исследований немного*(593). Особо следует отметить содержательную работу М.А. Коробовой, а также кандидатскую диссертацию И.Н. Карпенко*(594).

Недостаточная теоретическая исследованность проблемы, естественно, затруднила процесс кодификации относящихся к ней норм. Это обстоятельство отмечалось Дж. Фицморисом в его пятом докладе Комиссии международного права, посвященном в основном нормам о третьих государствах. В докладе говорилось, что трудности, связанные с темой третьих государств, состоят не только в сложности самой темы, но и в том, что "как предмет теории и доктрины она находится в неудовлетворительном состоянии. Литература по этому вопросу очень редка, а та, что имеется, в незначительной мере пытается рассматривать его системно"*(595). В этом видится одна из причин того, что Венские конвенции далеко не полно урегулировали проблему третьих сторон.

Доктрина с самого начала признавала существование правила pacta tertiis и раскрывала его общее содержание. Г. Гольцендорф в 1868 г. писал, что "договоры представляют собой соглашения сторон и распространяют свое действие только на них"*(596). Отметив, что договор "не несет ни выгод, ни ущерба третьим государствам", А. Гефтер подчеркнул важный аспект этого правила - "договор не должен нарушать ни несомненных прав третьего, ни прав, которые были ему ранее предоставлены"*(597). Замечу, что это принципиальное положение не нашло отражения в Венских конвенциях. Несколько иное мнение в отношении общего правила было высказано, пожалуй, лишь Ж. Сселем в 1934 г.*(598).

В последующие годы многие юристы продолжали доказывать существование рассматриваемого правила и обосновывать его необходимость. При этом они опирались на расширяющуюся международную практику, включая судебную*(599).

Признавая общее правило в принципе, юристы расходились во мнениях в понимании его конкретных аспектов. Представляет в этом плане интерес мнение Ф.Ф. Мартенса. Он утверждал, что "по общему правилу трактат обязателен только для контрагентов. Об участии в нем третьей державы возникает речь вследствие вступления или присоединения к главным сторонам постороннего государства"*(600). Между тем в результате присоединения государство перестает быть третьим. Совершенно ничего не сказано о главном - о возможности приобретения третьим государством прав и обязанностей без утраты статуса третьего.

Понимание третьего государства как имеющего определенное отношение к договору встречалось и в последующее время. В частности, полагали, что третьими считаются те государства, которые, не будучи сторонами в договоре, могут тем не менее так или иначе подпадать под его действие*(601). Такое понимание нашло отражение и в ходе обсуждения проекта статей о праве договоров в Комиссии международного права*(602). Подобное понимание объясняется, надо полагать, тем, что в дипломатической и судебной практике вопрос о статусе третьего государства возникает в тех случаях, когда имеется его определенная связь с договором*(603). Но это вовсе не означает, что государства, не имеющие никакого отношения к договору, не являются третьими, со всеми вытекающими из этого последствиями.

"Подпадающее под действие договора государство" представляет лишь один из видов третьего государства. Существуют и иные понимания третьего государства*(604). В результате высказывается мнение о том, что термин "третье государство" нельзя считать вполне удовлетворительным.

Значение рассматриваемого правила pacta tertiis настолько велико, что в большинстве случаев его обоснованно относят к категории принципов международного права. Ряд членов Комиссии отнесли этот принцип к категории основных принципов международного права*(605).

При этом одни юристы выводят его из самой природы договорных отношений. Поэтому он был известен внутреннему праву государств раньше, чем международному праву. Такое мнение было, в частности, высказано Р. Аго в Комиссии международного права*(606). По мнению других, рассматриваемый принцип вытекает из государственного суверенитета. Это мнение отстаивалось рядом членов Комиссии международного права (М. Ляхс, М. Яссин, М. Бартош, Г.И. Тункин)*(607).

Думается, что эти мнения не находятся в непримиримом противоречии. Они лишь делают акцент на различных чертах рассматриваемого принципа. Нет сомнения в том, что этот принцип присущ любой правовой системе при регулировании договорных отношений между равноправными субъектами. Иными словами, он является общим принципом права. Особое значение в международном праве ему придает то, что речь идет о суверенных субъектах. Эти моменты нашли отражение в высказывании Х. Уолдока о том, что указанное правило "основывается не только на общей концепции права договоров, но и на суверенитете и независимости государств"*(608).

Несомненна особая связь рассматриваемого принципа с принципом суверенного равенства государств. Следует вместе с тем учитывать, что он органически связан и с другими основными принципами, прежде всего с принципом невмешательства, и должен толковаться и применяться с учетом этих принципов.

Еще Ф.Ф. Мартенс, определив вмешательство как "всякого рода нежелаемое сторонами вторжение в происходящие относительно заключения трактата переговоры или в состоявшееся соглашение", утверждал: "Оно всегда имеет насильственный характер и, в принципе, не должно иметь места. Оно правомерно в одном только случае: когда заключенный трактат или переговоры нарушают законные права посторонней державы"*(609). Это мнение заслуживает особого внимания, поскольку оно связывает принцип о третьих сторонах с важным институтом современного международного права - с правом на участие в международных договорах, которое утвердилось лишь в наше время. В этом видится один из примеров того, как Ф.Ф. Мартенс, опережая свое время, указывал пути прогрессивного развития международного права.

Связь принципа третьих сторон с основными принципами международного права имеет значение для решения вопросов, которые не нашли отражения в Венских конвенциях. Это касается обязанности третьих государств уважать не затрагивающие их прав и законных интересов договоры, включая результаты их осуществления. Значение этой обязанности не раз отмечалось отечественными юристами, доказывавшими, что она вытекает из основных принципов международного права*(610).

Второй вопрос касается неправовых или косвенных последствий договора для третьих государств (reflexwirkung). Имеются в виду случаи, когда договаривающиеся стороны не имели намерения создавать какие-либо выгоды или причинять ущерб другим государствам. Тем не менее самим фактом своего существования договор приносит пользу или причиняет ущерб третьему государству. Этому явлению уделили внимание уже первые авторы, посвятившие свои исследования статусу третьих государств*(611). Оно оставалось в поле зрения юристов и в последующие десятилетия*(612).

Существовавшие в доктрине взгляды были отражены в Гарвардском проекте Конвенции о договорах 1935 г. следующим образом: "Договор не может возлагать обязательств на государство, которое не является в нем стороной". Как видим, речь шла лишь об обязательствах. Возможность предоставления прав обходилась молчанием.

Относительно фактических выгод говорилось: "Если договор содержит положение, которое явно выгодно государству, которое не является стороной или подписавшим договор, то такое государство вправе претендовать на вытекающую из этого положения выгоду до тех пор, пока это положение остается в силе между сторонами в договоре" (ст. 18). Представляется, что это положение относится скорее к предоставленному третьему государству праву, чем к фактической выгоде. В случае фактической выгоды третье государство лишено всяких прав на ее получение. Исключение может составлять случай дискриминации, когда возможность пользоваться выгодой предоставляется одним государствам и не предоставляется другим.

В общем, Гарвардский проект показывает, в каком состоянии находилось решение проблемы третьих государств. Касаясь этого, Дж. Фицморис, отметив положительные результаты, вместе с тем заявил, что многое в некоторой степени устарело*(613). Положение изменилось после принятия Венской конвенции 1969 г. Показательно в этом плане сравнение с Гарвардским проектом доктринальной кодификации права договоров, осуществленной Американским институтом права. Предлагаемые им положения целиком следуют Венской конвенции, что подчеркивается в комментарии к ним*(614).

Из сказанного следует, что проблема договора в пользу третьего или в ущерб осталась вне поля зрения юристов-международников. Между тем ее значение в новых условиях существенно возросло. Из числа нерешенных Венской конвенцией проблем значительное внимание, особенно отечественных авторов, привлекла к себе проблема права на участие в многосторонних договорах*(615).

Новые аспекты проблемы третьего в отношении договора государства придали ей дополнительное практическое значение для каждого государства и международного сообщества в целом. Эти новые моменты и сложность проблемы в целом не дали возможности достаточно полно решить ее в принятых конвенциях по праву договоров, что не раз отмечалось в доктрине*(616).

В литературе получили распространение взгляды, согласно которым общее правило о третьих государствах не соответствует современному международному праву. Ф. Джессеп считал, что "старый принцип: pacta tertiis neque nocent neque prosunt нуждается в пересмотре"*(617). К. Чинкин, отметив, что если не юридически, то фактически действия любых двух государств затрагивают интересы других государств, пришла к выводу о том, что "билатерализм больше не является обоснованной парадигмой регулирования поведения на международной арене". Положения Венской конвенции о третьих государствах противоречат закрепленному ею признанию интересов сообщества в статьях о jus cogens. Норма pacta tertiis стала "как бы менее уместной"*(618). Все это побуждает уделить проблеме третьих государств в современном праве договоров особое внимание.

Все ранее сказанное дает основания для ряда выводов. Институт, объединяющий нормы относительно третьих государств, основан на тех же принципах, что и право договоров в целом. Но, как и у многих других институтов, есть в его связи с принципами некоторая специфика. Особое значение имеют принципы суверенного равенства, невмешательства и сотрудничества. Для рассматриваемого института имеют важное значение также следующие моменты, отмеченные в преамбуле Венской конвенции о праве договоров: возрастающее значение договоров как средств развития мирного сотрудничества; всеобщее признание принципов свободного согласия и добросовестности; решимость создать условия, при которых могут соблюдаться справедливость и уважение к обязательствам, вытекающим из договоров.

Из принципов суверенного равенства и невмешательства вытекают две основные нормы института - норма о том, что договор не создает ни прав, ни обязательств для третьих государств без их на то согласия, и норма, требующая уважения к правомерным договорам третьих государств. Уважение обеих норм - необходимое условие развития сотрудничества государств. Этого требуют и принципы справедливости, свободного согласия и добросовестности.