КОНФЛИКТОЛОГИЯ В. ЛЕФЕВРА

О том, насколько сложны эти затруднения в условиях конфликтных ситуаций, свидетельствуют исследования В. Лефевра. В книге «Конфликтующие структуры» (1973), посвященной преимущественно когнитивным вопросам, но вместе с тем представ-

1 А. А. Богданов писал, что из слияния «человека борьбы» и «человека гармонии» возникает борец за гармонию. «Это тоже «эстет» по своему идеалу, но не пассивный, а активный, не наслаждающийся готовой гармонией, а усилием осуществляющий ее в жизни, не тот, который сокрушается, зачем именно ему «суждено восстановить разрушенную связь времен», а тот, который твердым шагом идет к разрешению этой задачи». (Богданов А. А. Тектология Всеобщая организационная наука. Ч. 2. М., 1989, с. 65.)

ляющей интерес и для теории морально-правовых конфликтов, В. Лефевр проанализировал ряд ситуаций, в которых субъект познавательной активности имеет дело с объектом, не уступающим ему в сложности и к тому же стремящимся уклониться от направленных на него гностических интенций, намеренно пытающимся ввести контрагента в заблуждение.

Возникает конфликтно-игровое противоборство, где одна сторона наступает, а другая сопротивляется. Между ними образуется сложнейшая система рефлексивных связей и взаимодействий, многократно и разнообразно отображенная в сознаниях субъектов.

Конфликтный характер отношений предполагает, что для каждого участника успех зависит от того, насколько адекватно он способен в мысленных имитациях воссоздавать внутренний мир и логику рассуждений другой стороны.

Примечательно, что аргументация В. Лефевра строится на исходной уверенности, будто субъектам конфликта сподручнее взаимодействовать ни на каких иных основаниях, кроме тех, что носят имморально-антагонистический, неправовой характер.

Итак, задача каждого участника конфликта состоит в том, чтобы предугадать логику поведения контрагента и успеть нанести ему удар раньше, чем это сделает он. Оба противника руководствуются прагматическим «принципом максимина», который предполагает умение каждый раз принимать такое решение, чтобы противник, даже догадавшись о нем и приняв, в свою очередь, лучшее решение, смог бы нанести все же минимальный урон. При этом основная сложность состоит в том, что противники чаще всего не обладают абсолютной уверенностью в наилучшем характере принимаемых ими решений и потому при выборе из нескольких сходных возможных вариантов вынуждены часто подчиняться воле жребия.

Вот одна из характерных конфликтных ситуаций. Необходимо вообразить двух противников — Икса и Игрека, вооруженных пистолетами. Тот из них, кто успевает застрелить своего противника, получает выигрыш, символически обозначенный как «рубль». Победителю при этом не грозит ни моральная, ни юридическая ответственность. Противники не связаны между собой и принимают решения независимо друг от друга. Перед каждым встает задача: решить, как ему действовать. Икс рассуждает следующим образом: «Предположим, я выстрелю; тогда я либо выиграю рубль, либо погибну. Если я не выстрелю, я наверняка не выиграю рубль, но вероятность моей гибели не станет от этого меньше. Ведь мой противник принимает решение совершенно независимо... Но противник поведет точно такое же рассуждение и

тоже нажмет на спусковой крючок. Может быть, если я не нажму на крючок, то и он не нажмет на крючок... Нет, не проходит, ведь наши решения не связаны. Конечно, нам обоим выгодно не нажимать на спуск. Это он выведет. Он так и поступит! Ага, я выстрелю и тогда выиграю рубль. Но к такому же решению придет и он...»' .

Зеркально-синхронно имитируя логику рассуждений противников, строя ее рефлексивно-симметричным образом, В. Лефевр заводит Икса и Игрека в этически тупиковую ситуацию. Находясь в плену надежд и страхов, они руководствуются лишь двумя мотивами: первый подчинен инстинкту самосохранения и нацелен на то, чтобы сберечь собственную жизнь, а второй носит прагматически-меркантильный характер и ориентирован на денежный выигрыш любой ценой. Оба мотива имморальны, а сами Икс и Игрек выступают как гетерономные индивиды, которым совершенно недоступен тот уровень духовности в принятии жизненно важных решений, где начинаются истинная суверенность духа и нравственная автономия.

Имморальный характер поведения Икса и Игрека подтверждается и тем обстоятельством, что за ними обоими признается право на любые «обманные движения», интриги, провокации, ложь и т. п., цель которых — ввести противника в заблуждение и тем самым обеспечить себе выигрыш.

Описанная В. Лефевром ситуация коммуникативно-мотиваци-онного конфликта давно уже привлекала внимание западных исследователей, специалистов по теории игр, среди которых получила название «дилеммы узника». Имея свою специфику, она означает затруднительную ситуацию выбора между двумя в равной степени неприятными возможностями. «Суть любой игры со смешанными мотивами, — пишет В. А. Соснин в статье «Дилемма узника», — состоит в том, что каждый из игроков стремится сделать наиболее выгодный для себя выбор, исходя из матрицы возможных выигрышей (суммарный исход обоих участников отличен от нуля). При этом условно различают два вида контроля, которыми могут обладать участники игры, — безусловный и поведенческий. Считается, что игрок А обладает безусловным контролем над игроком В, если любой выбор А влияет на исход игры для игрока В, независимо от его собственного выбора. Соответственно игрок А обладает поведенческим контролем над игроком В, если, меняя свое поведение (выбор), А ставит В в такое положение, что последнему также выгодно изменить свое поведение (выбор). Такое разграничение условно в том смысле, что игроки могут обладать взаимным безусловным контролем. В этом слу-

1 Лефевр В А. Конфликтующие структуры. М., 1973, с. 29.

чае посредством безусловного контроля осуществляется (инициируется) и поведенческий контроль. А. Теккер, теоретик математической теории игр, первый предложил матрицу и объяснил ее на примере двух заключенных: заключенные помещаются прокурором в отдельные камеры, и каждому предлагается сделать выбор — признать вину либо отвергнуть ее. Одновременно прокурор сообщает условия и последствия выборов для каждого из заключенных: 1) если оба не признают себя виновными, их обоих отпускают; 2) если оба признают себя виновными, оба получают легкое наказание; 3) если один признает себя виновным, а другой нет, то признавший вину будет отпущен и награжден, тогда как непризнавший будет сурово осужден.

Представление социального взаимодействия в виде матрицы возможных исходов в модели игр с ненулевой суммой, особенно модели «дилеммы узника», оказалось весьма удобным инструментом для описания в абстрактной форме различных типов социальной взаимозависимости'.

Симптоматично, что участники подобных конфликтов находятся во власти логики удвоения, воспроизводящей в своем сознании собственных «двойников» (Ухтомский А. А.) Результатом «двоящегося» восприятия становится перенос собственных имморальных ориентации на личность противника. Индивид не видит перед собой иных возможностей, кроме той, чтобы действовать в пределах «презумпции имморальности», то есть неверия в нравственность, порядочность, благородство других индивидов. Сам руководствуясь имморальными соображениями, он убежден в имморальности других и потому не склонен доверять им. В итоге он видит перед собой только один выход — приложить все усилия, использовать все возможные, в том числе имморальные, средства, чтобы победить противника.

Эта ситуационная модель бесперспективна в этическом отношении из-за того, что целиком строится в рамках антагонистической парадигмы. Но стоит лишь предположить, что ее участникам доступен выход за ее пределы, в сферу атонально-нравственных, естественно-правовых отношений, где наивысшие ценности — человеческая жизнь и личность, как прежние условия конфликтного взаимодействия представились бы абсурдными, а сам поединок невозможным. И даже если бы контрагенты попытались перевести свои действия (при недоступности для них высшего, нравственного уровня) в регистр антагональных, то есть вполне цивилизо-

1 Соснин В. А. Дилемма узника. — Энциклопедический социологический словарь. М., 1995, с. 178—179.

ванных, конвенциально-компромиссных отношений, конфликт незамедлительно утратил бы значительную долю своего деструктивного потенциала.

Характерно, что в своих последующих работах В. Лефевр пришел к признанию важности навыков конвенциально-компромисс-ного поведения в межсубъектных конфликтах. Он формулирует концепцию двух типов этических систем. В основании каждой находится своя доминирующая форма социального поведения — конфронтационная или компромиссная. Системы различаются между собой в зависимости от того, как субъекты относятся к самой возможности компромиссных разрешений конфликтов. В ценностном контексте первой системы самооценки субъектов возрастают, если они идут на компромиссы. В другой же системе компромиссы чреваты для индивидов снижением самооценок, а образцовым считается исключительно бескомпромиссное поведение.

В книге «Фундаментальные структуры человеческой рефлексии» (1990) В. Лефевр рассказывает о том, как он предложил анкеты двум группам респондентов — американцам и недавним эмигрантам из тогдашнего СССР. Целью анкетирования было выяснение отношений тех и других к компромиссному и конфронтационно-му поведению. Среди предложенных вопросов были следующие: «Должен ли достойный человек в ситуации конфликта с наглецом стремиться к компромиссу?» А также: «Группа террористов захватила небольшой самолет. Есть возможность их уничтожить, не нанеся ущерба никому из пассажиров. Другая возможность состоит в том, чтобы сначала предложить террористам сдаться. Руководитель группы освобождения принял решение не вступать ни в какие переговоры с преступниками. Правильно ли он поступил?»

Подводя итоги анкетирования, В. Лефевр обнаружил, что большинство американцев одобрили поведение тех, кто шел на компромисс, а большая часть выходцев из СССР, напротив, хвалила бескомпромиссное поведение. Полученные данные подтвердили предварительную гипотезу, согласно которой в цивилизованных сообществах компромиссы одобряются, а в недостаточно цивилизованных предпочитаются модели бескомпромиссного поведения.