ТРАНСГРЕССИВНО-ИГРОВАЯ КАУЗО-МОДЕЛЬ КРИМИНАЛЬНОГО АГОНА

Выдающийся мыслитель XX в. И. Хейзинга писал в своем трактате «Homo ludens» о том, что во всякой человеческой деятельности, если ее проанализировать до самых оснований, можно увидеть игру. Криминальная деятельность в этом отношении не является исключением, поскольку в отдельных ее проявлениях игровой элемент представлен весьма значительно.

Обычно под игрой понимают деятельность, не связанную с конкретной практической пользой, свободную от житейских нужд, имеющую избыточный характер и содержащую цель в самой себе. С ней тесно связан феномен агона-состязания. И. Хейзинга утверждал, что так называемый «атональный инстинкт» коренится в самой природе человека и потому состязательно-игровое начало никогда не исчезает из социальной жизни, а различные формы честного соперничества, множество игр-состязаний не просто за-

1 Гроссман Л Достоевский. Л., 1962, с. 276, 279.

полняют свободное время людей, но служат одним из самых мощных факторов развития культуры и цивилизации.

Избыточность человеческой натуры такова, что «агонально-игровой инстинкт» способен облекаться не только в цивилизованные формы, но и принимать вид криминальных деяний, превращаться в опасные состязания преступников с полицией, властями, государством. Бросая вызов закону, преступник оказывается в ситуации, когда от него требуется напряжение всех физических, душевных и интеллектуальных сил. И поскольку результат криминального агона далеко не безразличен для его инициатора и от исхода состязания зависит очень многое в судьбе авантюриста, то все это обретает в итоге отнюдь не игровой, а вполне серьезный характер.

Преступление сближается с игрой рядом черт психолого-драматургического характера. Подобно игре, оно увлекает, захватывает, разжигает страсти, позволяет испытывать силу, удаль, волю, находчивость, способность к самообладанию, изобретательность и т. д.

Преступление имеет собственное хронотопное измерение. Как и театральная драма, оно ограничено во времени, начинаясь и завершаясь в определенный момент. Оно протекает внутри ограниченного социального пространства, имеет сценарий-план, режиссеров и исполнителей. Обладая собственной логикой развития, криминальная ситуация имеет свойство нарастать, достигать кульминационного момента, а затем развязки. При этом элемент азарта в преступлении гораздо значительнее, чем в игре, поскольку состязание здесь разворачивается не только с властями, но и с судьбой, а в качестве ставки может выступать свобода и даже жизнь.

Готовность все поставить на карту и сознание реальной угрозы проигрыша сближают преступление с феноменом азартной карточной игры, которая являет собой своеобразную модель борьбы человека с неподвластными ему обстоятельствами, со стоящими над ним силами и даже самим роком. В этой игре, где возможны либо огромный выигрыш, либо же сокрушительное поражение и даже гибель, в роли карточного игрока выступает авантюрная личность криминально-романтического склада, презирающая законопослушных обывателей, представляющихся ей трусливыми рабами обстоятельств. Подобно лермонтовскому герою, человек такого склада мог бы сказать:

Что ни толкуй Вольтер или Декарт, Мир для меня — колода карт, Жизнь — банк; рок мечет, я играю И правила игры я к людям применяю.

И все же, несмотря на присутствие сходных черт между преступлением и игрой, они имеют кардинальные сущностные различия.

Во-первых, преступление отличается от игры мотивами. Если в игре они носят моральный характер, то в преступлении они имморальны.

Во-вторых, они различаются средствами. Если в игре все, что может привести к победе, то есть методы, пути, средства, строго нормировано ее правилами, обязательными для участников, то преступление со всеми сопутствующими ему действиями часто выглядит как игра без правил, где все средства хороши.

В-третьих, преступление и игру отличают результаты: в игре они конструктивны и служат развитию цивилизации, а в преступлении деструктивны и препятствуют ее успешному развитию.

По своей психологической природе преступление гораздо ближе не игре, а агону как таковому. Но, в свою очередь, имморальная противоправная психология криминального агона ставит преступление с его специфической нормативно-ценностной структурой в отношение антагонизма с правовой реальностью цивилизованного социума.