Введение

Одним из принципов советского уголовного права яв­ляется принцип субъективного вменения. В соответствии с формулой ст. 3 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик за совершенное об­щественно опасное деяние, предусмотренное уголовным заколом, лицо подлежит уголовной ответственности и наказанию лишь в том случае, если оно совершило дея­ние умышленно «ли по неосторожности. В развернутом и обобщенном виде эта формула означает, что преду­смотренные уголовным законом объективно сущестую-щие фактические элементы этого деящия охватывались умыслом или неосторожностью виновного. Это правило является—и должно быть —правилом без исключений. Встречающиеся иногда отклонения от него не могут быть терпимы и неизменно вытравляются на практике.

В привычных доктринальных определениях субъктив-ной стороны не всегда отражается всеобщий и всеобъем­лющий характер принципа субъективного вменения. «Субъективная сторона преступления, —' читаем мы в одном из учебников уголовного права,—представляет собой психическое отношение лица к совершаемому им общественно опасному деянию»'. Как видно, психическое отношение деятеля к обстоятельствам, характеризую­щим самого деятеля, это определение выводит за рамки субъективной стороны. Между тем в ряде случаев за обстоятельствами такого рода закон признает большое значение как с точки зрения разграничения преступно­го и непреступного поведения (должностные преступле­ния), так и с точки зрения характеристики степени об­щественной опасности преступного деяния (при совер­шении некоторых преступлений особо опасными рециди­вистами). В этих случаях указанные обстоятельства также относятся к числу предусмотренных уголовным

" - '                •  » • <Уголовное право. Часть Общая», М., 1966, стр. 174.

законом объективно существующих фактических эле­ментов преступления и в качестве таковых должны ох­ватываться субъективной стороной.

Принцип субъективного вменения в советском уго­ловном праве отнюдь не декларативное украшение со­ветского уголовного законодательства. Особое внимание к субъективной стороне преступления объясняется .ря­дом связанных друг с другом обстоятельств и сообра­жений принципиального и практического характера.

С одной стороны, это вменение представляет собой одно из специфических выражений в уголовном праве социалистического гуманизма. «Коммунистическая идео­логия,—подчеркивает Программа партии,—самая гу­манная идеология»'. Гуманизм 'коммунистической идео­логии и вытекающая из нее политика борьбы с преступ­ностью отводят уголовному праву, уголовной репрессии второстепенную роль. «...В борьбе с преступлением, — писал В. И. Ленин,—неизмеримо большее значение, чем применение отдельных наказаний, имеет изменение об­щественных и политических учреждений»2. 'Средства и методы карательного воздействия в яашей стране ис­пользуются в минимальных пределах, совместимых с необходимостью охраны общества и его членов от престу­плений и преступников.* Принцип ответственности толь­ко при 'наличии умысла или неосторожности представля­ет собой одно из ограничений сферы 'применения мер уголовноправового воздействия.

С другой стораны, внимание к субъективной стороне преступления, к ее формам и оттенкам представляет собой проявление процесса расширения и углубления морального обоснования применения уголовного наказа­ния. Положения Программы партии о закономерной в нашем обществе тенденции возрастания роли нравст­венных начал и расширения сферы действия морального фактора не следует понимать только в том смысле, что по мере нашего движения вперед роль неправовых, непринудительных методов воздействия и регулирова­ния будет увеличиваться всегда и обязательно за счет

' -сПрограмма Коммунистической партии Советского  Союза», М„ 1971, стр. 122.

2 В. И. Л е н и н, Полн. собр. соч., т. 4, стр. 408.

4

правовых, принудительных методов, средств и мер. Од­ним из проявлений этой тенденции несомненно является усиление морального элемента в сфере «администра­тивного   регулирования»  взаимоотношений   между людьми'.

В признании уголовно ответственным лишь лица, действовавшего умышленно или неосторожно, и во все ' большей дифференциации форм и размеров уголовной ответственности в зависимости от форм и оттенков субъективной стороны мы видим выражение процесса «морализации» правовой ответственности, создающего условия для все более широкого перехода к мерам не­принудительного, морального воздействия.

Моральное обоснование уголовной ответственности по принципу субъективного вменения имеет наряду с этим и непосредственно практическое значение и назначение.

Обоснование и Дифференциация уголовной ответст­венности по принципу субъективного вменения отвечают представлениям общественного правосознания о спра­ведливости. Формируясь на протяжении столетий, эти­ческие представления и правосознание народа глубоко впитали в себя идею, что ответственность за причинение вреда обоснована лишь в случае, когда в акте причине­ния так или иначе участвовали сознание и воля деятеля.

Как ни трудно сказать, когда именно общественное сознание стало признавать действительность ссылки причинителя вреда на то, что он ме желал причинить его или не мог предвидеть его наступления, но это, по-видимому, произошло значительно раньше, чем соответ­ствующие представления получили отражение в уголов­ном законодательстве. С тех давних пор и по настоящее время эти представления отождествляются с представ­лениями о справедливости в сознании столь большого числа людей и та:к глубоко, что они кажутся выражением своего рода «инстинкта справедливости». Это — один из примеров того, как коммунистическая мораль включает в себя выработанные массами на протяжении тысячеле­тий общечеловеческие моральные нормы, «простые нор­мы нравственности и справедливости»2.

* сПрограмма Коммунистической партии Советского Союза», М, 1971, стр. 119, 2 Т а м ж е.

к

Дело не меняется от того, что в данном случае эти нормы получила выражение также и в нормах закона. Законодательство, не учитывающее требований общест­венного правосознания, не было бы понятно массам, вос­принималось бы как несправедливое и едва ли могло бы оказать надлежащее воздействие на создание людей;

скорее, наоборот. Напротив, уголовное законодательство, последовательно построенное да принципе субъективно­го вменения, оценивается как правильное и справедли­вое, вызывает к себе уважение и стимулирует готовность народа принимать участие в борьбе с преступностью на этой правовой я моральной основе.

Нет надобности доказывать, что без воспитания в массах уважения к закону, доверия 'к нему, веры в его справедливость борьба с преступностью едва ли может быть успешной.

'-• Другое практическое значение принципа субъектив­ного вменения определяется тем, 'что он содействует осуществлению советским уголовным правом постав­ленных перед ним социалистическим государством задач общего и специального предупреждения. В социалисти­ческом обществе право не противостоит морали. И право, и мораль служат сбоями средствами одному и тому же делу и преследуют одни и те же цели. Это, разумеется, не значит, что всякий аморальный поступок составляет в социалистическом обществе правонарушение, преступ­ление. Но это значит, что в социалистическом обществе убийство, спекуляция, кража, хулиганство, по сути дела любое преступление, есть в то же время и поступок, нарушающий нормы социалистической морали. В соот­ветствии с этим в социалистическом государстве уголов­ное наказание необходимо содержит в себе и моральное порицание признаваемого преступным деяния. Нет на­добности доказывать, что лаказаяие, необходимым эле­ментом которого является или должно быть моральное порицание, может применяться лишь в тех случаях, когда лицо, совершая инкриминируемое ему деяние, сознавало или могло сознавать его общественно опасный характер, предвидело или могло предвидеть его вредные последствия'.

' Т. В. Церетели, Причинная связь в уголовном поаве, М., 1963, стр. 295—296.

6

Применение наказания при иных условиях представ­ляло бы собой причинение бессмысленного страдания, потому что при этом не могли бы быть достигнуты прак­тические цели наказания—исправление и перевоспита­ние преступников и предупреждение совершения новых преступлений как осужденными, так и другими лицами;

в противном случае и те, и другие видели бы наказание, не видя преступления, и это, несомненно, так же отри­цательно сказалось бы на состоявши общественного пра­восознания, как и убеждение в безнаказанности преступ­лений'.

Наконец^участие сознания и воли деятеля в опасном или вредоносном поведении, формы и бттенки такого участия имеют значение для вывода одаличип, харак­тере и степени общественной опасности этого поведения и о свойствах личности виновного. В/свою очередь зна­чение правильности такого вывода/для справедливого решения вопроса о форме и размерах ответственности невозможно переоценить. Участие/в опасном или вредо­носном поведении сознания и вбли деятеля говорит о наличии у него «антиобщественной установки». Это оче­видно в случаях, когда субъект желает причинить вред илл же идет на риск того, чтеГадним из результатов его действий, .направленных к Хругетйцели, будет причине­ние вреда.              /       ^^

Однако эту установку/нетрудно разглядеть и тогда, когда виновный не предвидит вред)здго результата, хотя должен и может/его предвидеть: такое отноше­ние к общественным ценностям и готовность относиться к ним подобным образом отрицательно характеризуют личность деятеля.

В то же время нам представляется, что только очень условно можно рассматривать субъективную сторону опасного или вредоносного поведения как всего лишь условие его наказуемости (ст. 10 УК, РСФСР 1926 г.:

«...меры социальной защиты... применяются лишь в тех случаях, когда эти лица... действовали умышленно... и... действовали ' неосторожно...») или, как это часто дела­ется в целях некоторого упрощения теоретического

' См. К. М арке и Ф. Э нгельс, Соч., т. 1, стр. 122—123.

7

анализа, как своего рода дополнение к объективной об­щественной опасности—дополнение, превращающее об­щественную опасность действия в его преступность. Казалось бы, объективный вред, причиненный с участи­ем или без участия сознания и воли, остается самим собой и одним и тем же вредом. В действительности социальная характеристика поведения лица, .причинив­шего этот вред, существенно различна. За распростра­нение клеветнических измышлений, порочащих советс­кий государственный и общественный строй, в целях (ст. 70 УК РСФСР) или без целей (ст. 190' УК РСФСР) подрыва .идя ослабления Советской власти; выдачу (ст. 64) или разглашение (ст.|75) государственной тай­ны; умышленное (ч. 2 ст. 98) или неосторожное (ст. 99) уничтожение или повреждение государственного или общественного имущества закон предусматривает раз­личные наказания ,не только потому, что при совершении этих преступлений различным образом проявляет себя личность'деятеля, но и потому, что, .например, общест­венно опасное поведение, субъективно «наводимое» дея­телем та определенную цель, характеризуется большей не только субъективной, но и объективной направлен­ностью поведения к достижению этой цели.

Поставив перед собой цель причинения вреда, субъект подбирает наиболее действенные средства ее достижения, стремится использовать эти средства эффек­тивным образом, продумывает способы устранения и предотвращения возможных препятствий, иными слова­ми, сообщает своей деятельности объективно целена­правленный и поэтому более общественно опасный

характер.

Точно такое же действие, причинившее вред потому, что субъект, имея возможность предвидеть наступление вреда ;и предотвратить его, не позаботился об этом, ввиду беззаботности деятеля само становится общест­венно опасным, и тем более, общественно опасным, чем больше сама эта беззаботность. Именно этим, на наш взгляд, объясняется то (иначе трудно объяснимое) обстоятельство, что в некоторых случаях законодатель для характеристики объективно .недоброкачественной деятельности использует терминологию субъективной стороны. |0н говорит, например, о преступно-небрежном использовании или хранении сельскохозяйственной тех-

8

ники (ст. 99' УК РСФСР)', о небрежном или недобро­совестном ' отношении должностного лица к своим обя­занностям (ст. 172). В случаях такого рода объективная и «субъективная» общественная опасность действия так же неразрывно слита в формуле закона, как и в жизни.

Настоящее исследование имеет своим предметом одну из двух известных советскому уголовному законодатель­ству форм субъективной'стороны—умысел.

Исследование общих вопросов субъективной стороны преступления всегда имеет непосредственное я широкое практическое значение — может быть, более .непосредст­венное и более широкое, чем исследование многих дру­гих вопросов Общей части. Малейшие нюансы в пони­мании таких элементов субъективной стороны, как предвидение, желание, сознательное допущение, легко­мысленный расчет влекут за собой существенное изме­нение как внешних, так и внутренних границ субъектив­ной стороны, иными словами, границ между преступным и непреступным поведением, между' умышленными и неосторожными преступлениями.                *«^^

С обеих этих, как и с ряда других, точек зрения ис­следование умысла имеет особое значение.        -. .

Подавляющее большинство преступлений, предусмот­ренных нормами Особенной части советского уголовного законодательства, относится к числу умышленных. К числу умышленных относится и подавляющее большин­ство преступлений, совершаемых в жизни. Умышленные преступления являются наиболее опасными преступле­ниями, и ввиду этого они привлекают наибольшее вни­мание и вызывают наибольшее возмущение общественно­го мнения. Когда мы говорим о проблеме преступности, в частности преступности несовершеннолетних, мы имеем в виду прежде всего состояние и динамику умыш­ленных преступлений. Ими в .первую очередь занимается и советская криминология.

В то же время умышленные преступления в целом и многие из них в отдельности отличаются особым бо­гатством криминологической фабулы и многообразием криминологических деталей, и это существенным обра-

' Здесь, как и в дальнейшем изложении, при ссылках на статьи УК РСФСР имеются в виду и соответствующие статьи УК других со­юзных республик.

9

зом влияет ;на характер и степень общественной опаснос­ти преступлений этого вида. Поэтому проблема справед­ливости я проблема целесообразности уголовной репрес­сии, которые в настоящее время в глазах общественного мнения почти полностью совпадают по содержанию, применительно к умышленным преступлениям имеет особо важное значение. В связи с этим 'важное значение приобретает и задача дальнейшей дифференциации ог-ветственности за умышленные преступления как в прак­тике использования действующего определения умысла, так и в плане дальнейшего совершенствования этого определения на криминологической основе. Было бы, в самом деле, наивно думать, что изменения, внесенные в определение умысла Основами в 1958 году, означают «предел совершенства» и что задачи в этой области впредь будут сводиться лишь к комментированию закона.

Предпринимая .настоящее исследование, авторы име­ли в виду разработать некоторые вопросы учения об у1мысле.

Они попытались показать развитие как общего опре­деления умысла в истории советского уголовного зако­нодательства, так 'и определений субъективной стороны ряда умышленных преступлений в Особенной части. Выяснение специфических черт этого развития дало авторам материал для выводов и предложений в отно­шении возможных путей и тенденций дальнейшего со­вершенствования уголовного законодательства в этой области.

Особый раздел работы посвящен проблеме юриди­ческого и криминологического определения границ умыс­ла. Авторы исходят из общего положения, что умысел и его формы (как я, естественно, неосторожность) суть явления объективной действительности, получающие то или иное отражение в определениях закола. В этом плане в работе обращается внимание на возможность и целе­сообразность внесения большего единообразия в описа­ние субъективной стороны умышленных преступлений в Общей и Особенной частях уголовного законодательства.

По мнению авторов, более широкое использование в определениях отдельных преступлений терминологии общего определения умысла и разъяснение в Общей части ряда терминов, с помощью которых законодатель в настоящее время характеризует субъективную сторону

отдельных .преступлений, способствовало бы большей точности дри формулировании мысли законодателя и та этой основе дальнейшему укреплению законности.

В работе рассматривается, далее, вопрос о видах умысла по советскому уголовному праву. Авторы не ставили целью подвергнуть здесь анализу все известные теории уголовного права классификации умысла. В этом разделе они попытались ответить главным образом на два, по их мнению, наиболее важных вопроса: какие ви­ды умысла имеют практическое значение для советского уголовного права; в чем состоит юридическое значение известных советскому уголовному закону и судебной практике видов умысла.

Большое внимание авторы уделиля вопросам умысла в Особенной части. Изучение литературы, судебной практики и материалов опроса практических работников показало, •что эти вопросы решаются самым различным образом, в том числе различным образом решаются юридически однородные вопросы. В работе делается попытка, в частности, путем использования возможнос­тей символической логики выработать общие правила применения содержащегося в законе определения умыс­ла к материалу Особенной части в зависимости от типа структуры объективной общественной опасности престу­пления и формулировки  диспозиции применяемой статьи Кодекса.

Заключительный раздел работы носит проблемный характер. Он посвящав одному из аспектов связи между нормами материального и процессуального права. Речь идет о том, какое влияние на определение умысла дол­жен оказывать учет практических возможностей уста­новления и доказывашпя различных сторон психического отношения виновного к своему противоправному деянию.