§ 4. Причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление

Общеизвестно, что далеко не все лица, совершившие преступление, привлекаются к уголовной ответственности. Осознавая неспособность государственной власти изобличить каждого преступника, законодатель не включил неотвратимость уголовной ответственности

' Подробнее об этом см.: Каплунов А. И., Милюков С. Ф. Правовые и тактические основы применения и использования сотрудниками милиции огнестрельного оружия. С. 122-140.

и наказания в число принципов российского уголовного права (см. ст. ст. 3-7 УК РФ).

Даже по данным официальной статистики, в 1994 г. было раскрыто лишь 59,6 процента зарегистрированных преступлений. Ниже этого среднего показателя раскрывались разбои (56,5 процента), грабежи (42,2 процента), кражи (41,9 процента), поджоги (33,2 процента). Правда, в последующие годы как общая раскрываемость, так и раскрываемость отдельных видов преступлений, неуклонно возрастала. Так, в 1995 г. она составила уже 64,5 процента, в 1996 г. (данные за 9 мес.) - 70,7 процента, в 1997 г.-72,2 процента, в 1998 г.-74,4 процента и лишь в 1999 г. снизилась до 73,4 процента. Впрочем, в отдельных регионах эти показатели существенно разнятся. Скажем, раскрываемость преступлений в Санкт-Петербурге в 1998 г. составила 58,3 процента, в Ленинградской области - 65,8 процента, в Москве - 79,0 процента. Ясно, что и этот рост, и эти различия свидетельствуют о том, что все большее число преступлений остаются латентными, в том числе за счет укрытия их от учета '.

Несомненно, что одной из причин недостаточной раскрываемое преступлений является то, что во многих случаях не удается, что называется, задержать преступника с поличным, на месте преступления или в ходе последующих оперативно-розыскных мероприятий. Это ведет к совершению ими новых, порой более тяжких преступлений. Так, в Санкт-Петербурге в 1996 г. (данные за 6 мес.) находились в розыске 4722 преступника, из которых удалось установить 2057 человек (43,1 процента). В 1997 г. (за этот же период) из 3122 разыскиваемых преступников были установлены всего 1174 человек (37,6 процента).

В связи с изложенным становится ясно, насколько важно иметь в уголовном законодательстве нормы, позволяющие задержать с применением правомерного насилия лицо, совершившее преступление. В начале XX века С. В. Познышев писал по этому поводу: “...Вооружая граждан правом насильственного захвата преступников, государственная власть до известной степени затруднит преступникам торжество над правосудием и увеличит риск преступной деятельности” 2.

Исторический обзор российского законодательства показывает, что правовому регулированию рассматриваемого института законода-

1 К -этому же выводу приходят и другие криминологи (см.: Ильин О. С. Преступность в Москве по данным статистики и криминологических исследований // Криминальная ситуация на рубеже веков в России / Под ред. А. И. Долговой. М., 1999. С. 117-124).

2 Познышев С. В. Указ. соч. С. 171.

тель уделял явно недостаточно внимания. Лишь в недолгий период действия У К РСФСР 1922 г. его Особенная часть содержала две нормы (ст. ст. 145 и 152), устанавливавшие пониженное наказание за убийство застигнутого на месте преступления преступника с превышением необходимых для его задержания мер либо с причинением ему при тех же обстоятельствах тяжкого телесного повреждения. При этом эксцесс причинения вреда при задержании полностью приравнивался к эксцессу обороны. При принятии в 1926 г. новой редакции УК обе эти нормы были изъяты из закона.

Такое невнимание законодателя к интересующей нас проблеме не могло не сказаться на ее научной разработке. Так, в изданном в 1929 г. А. Н. Трайниным учебнике по Общей части уголовного права среди критериев, исключающих применение мер социальной защиты, правомерное причинение вреда при задержании преступника отсутствовало вовсе'. На той же позиции стоял и А. А. Пионтковский в 1930-50 гг.2

Только в известном Указе Президиума Верховного Совета СССР от 26 июля 1966 г. “Об усилении ответственности за хулиганство” (ст. 16) было, наконец, сказано, что “действия граждан, направленные на причинение преступных посягательств и задержание преступника, являются, в соответствии с законодательством Союза ССР и союзных республик, правомерными и не влекут уголовной и иной ответственности, даже если этими действиями вынужденно был причинен вред преступнику”3.

Как видно из содержания воспроизведенной нормы, она не имела самостоятельного значения, а лишь относила решение рассматриваемых вопросов к компетенции союзного и республиканских законодателей. Между тем только в УК Эстонской ССР появилась соответствующая самостоятельная норма (ст. 13 '). Правда, в УК Узбекской и Украинской ССР также имелись нормы, допускавшие при определенных условиях причинение вреда преступнику с целью его задержания.

В течение тридцати лет понимание данного института базировалось, в основном, на разъяснениях Пленума Верховного Суда СССР, который, сначала в постановлении от 4 декабря 1969 г., а затем в постановлении от 16 августа 1984 г. приравнял причинение вреда при

1 См.: Трайнин А. Н. Указ. соч. С. 467 486.

2 См: Уголовное право. Общая часть. Изд. 2-е, перераб. и доп. М., 1939. С. 207-223; Советское уголовное право. Часть Общая. М., 1952. С. 249 271.

3 Ю. М. Ткачевский в одном из изданий учебника по уголовному праву утверждает о существовании одноименного Указа от 5 июля 1982 г. (см.: Советское уголовное право. Общая часть. 2-е изд., доп. и перераб. М., 1988. С. 146, 158). На самом деле продолжал действовать Указ 1966 г. в измененной редакции.

задержании преступника к необходимой обороне. Этой же позиции придерживались украинский и узбекский законодатели в упомянутых выше нормах (см. ч. 3 ст. 15 УК УССР, ч. 3 ст. 13 УК УзССР).

Жизнь, однако, показала, что причинение вреда преступнику при его задержании по ряду параметров существенно отличается от необходимой обороны '. Это привело в появлению в У К РСФСР 1996 г. самостоятельной статьи 38. Часть первая данной статьи гласит: “Не является преступлением причинение вреда лицу, совершившему преступление, при его задержании для доставления органам власти и пресечения возможности совершения им новых преступлений, если иными средствами задержать такое лицо не представлялось возможным и при этом не было допущено превышения необходимых для этого мер”.

Признавая научную и практическую значимость этого, хотя и весьма запоздалого, шага законодателя, мы не можем не обратить внимания на бросающееся в глаза несовершенство сконструированной нормы. Из ее текста видно, что новый уголовно-правовой институт примыкает к необходимой обороне и частично выполняет ее функции на стадии, когда посягательство уже завершилось. Однако законодатель существенно сузил поле применения данного института, поскольку необходимая оборона, как уже отмечалось, возможна в отношении не только преступных, но и других общественно опасных деяний (совершаемых, скажем, невменяемыми, лицами, не достигшими возраста уголовной ответственности и др.), а причинение вреда при задержании допускается только в отношении преступника.

Тем самым на задерживающего в ряде ситуаций возлагается непосильная, на наш взгляд, обязанность в считанные мгновения дать уголовно-правовую оценку содеянного, определив наличие (или отсутствие) многочисленных признаков того или иного состава преступления. Стоит ли говорить, что эта задача в некоторых случаях трудно разрешима для квалифицированных юристов в относительно комфортных условиях предварительного расследования и судебного разбирательства? А определить состояние невменяемости, как уже отмечалось в § 2 настоящей главы, вправе только суд на основании заключения судебно-психиатрической экспертизы. Между тем задержание невменяемого после совершения им посягательства не менее актуально, чем

1 В то же время вряд ли следует абсолютизировать эти различия, подобно Ю. М. Ткачевскому, который пишет: “Необходимую оборону и задержание лица, совершившего преступление, объединяет лишь одно их общественная полезность. В остальном они принципиально различны” (Курс уголовного права. Общая часть. Том 1: Учение о преступлении. С. 462).

задержание преступника, поскольку некоторые психические больные склонны к совершению серийных насильственных посягательств, причиняющих огромный урон правоохраняемым интересам.

В связи с этим рассматриваемый институт целесообразно именовать “причинением вреда при задержании лица, совершившего общественно опасное деяние”, распространив его на все случаи задержания, которое происходит после того, как исчерпало себя состояние необходимой обороны.

Задержание лица, совершившего общественно опасное деяние, для некоторых категорий граждан (сотрудников правоохранительных органов и других военизированных силовых структур) является не только правом, но и служебной обязанностью, невыполнение которой должно влечь дисциплинарную, а в некоторых случаях уголовную, ответственность за бездействие.

Уголовно-правовое задержание следует отличать от административного (которому предшествует доставление лица в орган милиции) и уголовно-процессуального, которое выражается в помещении подозреваемого в ИВС в соответствии с протоколом, составленным на основании ст. 122 УПК РСФСР. Между тем в юридической литературе не всегда проводится такое отличие ', что приводит, по нашему мнению, к ущемлению права на ненаказуемое причинение вреда преступнику в целях пресечения его попытки скрыться от правосудия.

Как и в ситуациях необходимой обороны, крайней необходимости, лицо правомочно причинить вред задерживаемому лишь при соблюдении определенных условий, прямо закрепленных в законе или вытекающих из смысла соответствующих правовых норм.

Число этих условий должно быть минимальным, учитывая скоротечность ситуации задержания и ее, как правило, стрессовый характер. На наш взгляд, таких условий всего пять - два из них характеризуют совершенное задерживаемым деяние, а три - вред, который ему причиняется.

Первое условие заключается в том, что задерживаемый должен быть не просто причинителем общественно опасного вреда, а именно преступником, то есть в его деянии должны содержаться все без исключения признаки состава преступления (или преступлений).

Выше уже отмечалось, что соблюсти на практике это условие нелегко, особенно человеку, не обладающему юридическими познаниями. Однако и до соответствующей корректировки законодательной формулы уголовно-правового задержания в ряде случаев причи-

1 См. об этом: Милюков С. Ф. Рец. на книгу: Практикум по советскому уголовному процессу //Правоведение. 1989. №4. С. 95-97.

нение вреда задерживаемому, не совершившему преступления, не должно влечь уголовной ответственности. Речь идет о так называемом “мнимом” задержании или, точнее, задержании мнимого преступника (невменяемого, лица, не достигшего возраста уголовной ответственности, действовавшего по неосторожности, когда состав преступления предполагает исключительно умышленную форму вины и т. п.). Причинение вреда указанному лицу будет извинительным, если задерживающий не должен был и не мог знать, что задерживаемый не является преступником. Иными словами, эта ситуация представляет собой частный случай невиновного причинения вреда (ст. 28 УК).

Вторым условием правомерности уголовно-правового задержания является то, что преступное посягательство уже завершено или прервано на предварительных стадиях. Тем самым признак наличности посягательства, обуславливающий необходимую оборону, в рассматриваемых ситуациях отсутствует, и это осознается (иначе будет состояние мнимой обороны) задерживающим.

К сожалению, в юридической литературе это условие трактуется порой весьма нечетко. Так, А. В. Наумов и Н. Г. Кадников пишут о сопротивлении преступника при его задержании, не уточняя характера такого сопротивления '.

Между тем сопротивление, если оно осуществлялось с применением насилия, содержит в себе, в зависимости от конкретных обстоятельств, признаки преступления, в том числе тяжкого и даже особо тяжкого (см. ст. ст. 317, 318 УК РФ). Мало того, даже попытка скрыться, не применяя к кому-либо насилия, признается законодателем преступлением средней тяжести или тяжким, если она выражается в побеге из мест лишения свободы или из-под стражи (ст. 313 У К РФ). Во всех этих случаях налицо состояние необходимой обороны, а не задержания преступника2.

Это принципиально важно в практическом смысле, так как условия необходимой обороны значительно более льготны для лица, пресекающего общественно опасное поведение, нежели, как мы далее убедимся, условия причинения вреда при задержании преступника.

' См.: Наумов А. В. Указ. соч. С. 346; Уголовное право. Общая часть. М., 1997. С. 380.

2 Ю. М. Ткачевский, обращая внимание на то, что побег из мест лишения свободы является самостоятельным преступлением, тем не менее считает, что он является “несомненным основанием для задержания”, а не необходимой обороны (Курс уголовного права. Общая часть. Том 1: Учение о преступлении. С. 465). Тем самым названный ученый игнорирует констатированную им же принципиальную разницу между ст. ст. 37 и 38 УК РФ.

Особо актуальным является вопрос о правовой природе пресечения попыток скрыться вооруженных преступников. Только по официальным данным, в 1998 г. в России зарегистрировано 36,2 тысячи преступлений, совершенных с использованием огнестрельного оружия, боеприпасов или взрывчатых веществ; в 1996 г.- 10,2 тысячи в 1997 г.- 39,3 тысячи)1.

Исходя из того, что незаконное хранение, перевозка или ношение огнестрельного оружия, боеприпасов или взрывных устройств образуют в соответствии с законом состав преступления средней тяжести или даже тяжкого преступления (ч. ч. 1-3 ст. 222 У К), причинение вреда при задержании их владельцев должно оцениваться по правилам необходимой обороны, а не ст. 38 У К. Мало того, наличие незаконно носимого холодного или даже газового оружия признается преступлением (ч. 4 ст. 222 УК) и создает право на необходимую оборону до тех пор, пока таковое оружие не будет изъято, выброшено, приведено в негодность или похищено у этого субъекта.

При оценке опасности, которую создает незаконно носимое, перевозимое или хранимое оружие, боеприпасы или взрывные устройства, следует учитывать не только категорию преступления, предусмотренного ст. 222 УК, но и те общественно опасные деяния, которые может совершить лицо, владеющее этими предметами, в данной конкретной ситуации.

Таким образом, в сфере действия ст. 38 У К остаются те случаи, когда преступник, завершив преступление или прервав его по причинам, не зависящим от его воли, пытается скрыться, не имея при себе оружия и не оказывая насильственного сопротивления. Во всех иных случаях сохраняется (или возникает вновь) состояние необходимой обороны со всеми вытекающими из него правовыми последствиями.

Что касается временных рамок, в течение которых допускается насильственное задержание преступника, то непосредственно в ст. 38 УК они не определены. Думается, что они вытекают из содержания ст. 78 УК, устанавливающей сроки давности привлечения к уголовной ответственности и порядок их течения.

Попытки сузить эти рамки, предпринимавшиеся еще в дореволюционной юридической литературе2, видятся нам неосновательными, поскольку общественная опасность скрывшегося преступника может с течением времени не ослабляться, а наоборот, усиливаться (со-

1 Щит и меч. 1999. № 10.

2 С. В. Познышев, скажем, ограничивал допустимость насильственного задержания местом преступления либо другим местом, “но непосредственно после преступления” (Познышев С. В. Указ. соч. С. 171).

вершение новых преступлении, переход на нелегальное положение, уверование в безнаказанность, вхождение в состав организованной преступной группы и т. д.).

Первое условие, характеризующее собственно причинение вреда при задержании преступника, таково: вред должен причиняться исключительно лицу, совершившему преступление и уклоняющемуся от правосудия, а не третьим лицам. Закон запрещает, тем самым, причинять вред здоровью, скажем, родным или близким скрывающегося преступника, ограничивать их свободу (брать в заложники) с целью добиться его явки в органы власти.

Здесь мы видим сходство с одноименным условием правомерности необходимой обороны. Хотя есть и отличие: если оборона от группового посягательства может заключаться в причинении ущерба любому соучастнику, исходя из опасности посягательства в целом, а не из его индивидуальной роли, то при задержании вред должен причиняться сугубо избирательно, то есть в отношении только тех соучастников, которые пытаются скрыться.

Второе условие, характеризующее вред, правомерно причиняемый преступнику при его задержании: причинение вреда должно быть единственным средством удержания преступника и доставления его в правоохранительные органы. По этому условию рассматриваемый институт сходен с крайней необходимостью, что еще раз подчеркивает его качественное своеобразие, как симбиоза, объединяющего в себе конструктивные признаки ряда обстоятельств, исключающих общественную опасность деяния.

Наконец, третье условие правомерности причинения вреда преступнику при его задержании: названный вред не должен превышать мер, необходимых для задержания.

В свою очередь, как устанавливает законодатель в ч. 2 ст. 38 УК, “превышением мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление, признается их явное несоответствие характеру и степени общественной опасности совершенного задерживаемым лицом преступления и обстоятельствам задержания, когда лицу без необходимости причиняется явно чрезмерный, не вызываемый обстановкой вред. Такое превышение влечет за собой уголовную ответственность только в случаях умышленного причинения вреда”.

На первый взгляд, обрисованное условие, несмотря на некоторую многословность его законодательной формулировки, идентично соответствующему условию необходимой обороны. Однако обращение к ст. 114 Особенной части У К РФ убеждает нас в том, что законодатель значительно сузил рамки допустимого при задержании вреда, поскольку “порог” уголовной ответственности за превышение пределов необходимой обороны он установил на уровне умышленного причинения тяжкого вреда здоровью посягающего, тогда как за превышение мер, необходимых для задержания преступника, таковая ответственность наступает уже за умышленное причинение вреда здоровью средней тяжести.

Обращает на себя внимание и различие в санкциях ч. ч. 1 и 2 ст. 114 У К: превышение пределов необходимой обороны влечет наказание максимум до одного года лишения свободы (хотя оно, как правило, выражается в более существенном вреде здоровью посягающего), а превышение мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление, карается лишением свободы уже до двух лет. Столь же очевидно различие в санкциях ч. ч. 1 и 2 ст. 108 УК, которые устанавливают уголовную ответственность за убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны, и за убийство при превышении мер, необходимых для задержания.

Такая дифференциация законодательного подхода к этим, хотя и родственным, но все же различным уголовно-правовым институтам актуализирует проблему допустимости причинения смерти задержанному преступнику.

Ю. М. Ткачевский высказал мнение о недопустимости причинения смерти преступнику в процессе его задержания. Он пишет: “Каким бы ни было по характеру преступление, как бы ни был опасен преступник, лишать его жизни нельзя, ибо это исключает реализацию правосудия (осуждения или исполнения наказания). Это правило распространяется и на лиц, осужденных к исключительной мере наказания - смертной казни” '.

С позиций действующего законодательства, с приведенными Ю. М. Ткачевским аргументами согласиться нельзя 2, ибо причинение вреда преступнику при его задержании преследует не только цель доставления задерживаемого в органы власти, но и другую важнейшую цель - пресечение возможности совершения им новых преступлений (ч. 1 ст. 38 УК). Поэтому вполне резонным выглядит следующее суждение А. В. Наумова: “В исключительных случаях, когда находящийся на свободе преступник представляет угрозу жизни других людей, может быть признано правомерным и причинение ему смерти” 3.

1 Советское уголовное право. Общая часть. М., 1988. С. 161.

2 Следует отметить, что Ю. М. Ткачевский остался при своем мнении и после законодательного оформления института причинения вреда при задержании (см.: Курс уголовного права. Общая часть. Том 1: Учение о преступлении. С. 466-467).

3 Наумов А. В. Указ. соч. С. 344.

При анализе законодательной формулы превышения мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление, обращает на себя внимание существенное, на наш взгляд, упущение, характерное, кстати, и для определения в законе превышения пределов необходимой обороны. Речь идет о том, что законодатель не ориентирует правоприменителя на учет такого важнейшего показателя угрозы пра-воохраняемьш интересам, как личность преступника (посягающего -при необходимой обороне).

Между тем, даже на статистическом уровне видно, что современный преступник становится все более дерзким, агрессивным, циничным, все более правонепослушным и потому - более опасным. Так, среди выявленных в России в 1997 г. 1,37 миллиона преступников 54,2% не имели постоянного дохода; 28,9% ранее совершали преступления; 32,6% совершали преступления в группе; 34,6% в момент совершения преступления находились в состоянии алкогольного, наркотического или токсического опьянения. К 2000 году приведенные показатели ухудшились почти по всем параметрам.

Эти и другие обстоятельства (прежде всего факты наличия судимости, вынашивания планов совершения особо тяжких преступлений, нахождения в розыске и т. д.) могут быть хорошо известны сотрудникам правоохранительных органов, осуществляющих задержание, и даже гражданам, пресекающим попытки преступника скрыться и уйти от уголовной ответственности и наказания.

Позиция законодателя тем более непонятна, если учесть, что ни кто иной, как он сам ввел как в Общую, так и в Особенную части УК многочисленные нормы, направленные на учет разнообразных характеристик лица, совершившего преступление. Так, среди обстоятельств, отягчающих наказание, он указал на неоднократность и рецидив преступлений; совершение преступления в группе, прежде всего организованной; особо активную роль в совершении преступления; совершение такового деяния с целью скрыть другое преступление; совершение преступления с особой жестокостью и садизмом; совершение преступления с использованием огнестрельного оружия и др. (ч. 1 ст. 63 УК).

Ясно, что указанные признаки, относящиеся, в основном, к объективной стороне преступного деяния, достаточно однозначно характеризуют и личность преступника (особенно когда речь идет о прежних эпизодах его преступной деятельности или когда налицо значительный временной разрыв между совершением преступления и задержанием виновного).

Особое внимание в этом плане уделяет законодатель множественности преступлений. Так, срок наказания при особо опасном рецидиве преступлений не может быть менее трех четвертей максимального

срока наиболее строгого наказания, предусмотренного за совершенное преступление (ч. 2 ст. 68 УК). При назначении наказания по совокупности преступлений (достаточно, чтобы они были хотя бы средней тяжести) совокупный срок лишения свободы может достигать двадцати пяти лет (ч. 3 ст. 69 УК), а таковой срок при совокупности приговоров - тридцати лет (ч. 3 ст. 70 У К) '.

Поэтому обоснованным будет дополнение ст. ст. 37 и 38 У К РФ указанием на необходимость учета личности преступника при определении объема допустимого вреда, причиняемого ему в состоянии необходимой обороны, а также при задержании.

При принятии этой рекомендации ч. 3 ст. 37 У К РФ приобретет следующий вид: “Превышением пределов необходимой обороны признаются умышленные действия, явно не соответствующие характеру и степени общественной опасности посягательства и личности посягающего”.

В свою очередь ч. 2 ст. 38 У К РФ может быть изложена в таком виде: “Превышением мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление, признается их явное несоответствие характеру и степени общественной опасности совершенного задерживаемым лицом преступления, личности преступника” (и далее - по тексту). При принятии нашего предложения о расширении рамок данной нормы за счет допустимости причинения вреда лицу, совершившему не только преступное, но и другое общественно опасное деяние, речь, естественно, должна будет идти не о личности преступника, а о личности совершившего таковое деяние.

По аналогии с предлагаемым В. В. Меркурьевым и другими учеными дополнением ст. 37 УК РФ (см. § 2 настоящей гл.) целесообразно дополнить ст. 38 УК РФ частью 3 следующего содержания: “3. Превышение мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление, обусловленное сильным душевным волнением (аффектом), исключает уголовную ответственность”.

Частным, но весьма важным случаем реализации на практике ст. 38 УК является применение огнестрельного оружия в порядке п. 4 ч. 1 ст. 15 Закона “О милиции”2. Законодатель ориентирует сотрудников милиции на ситуации совершения тяжких (в соответствии

1 Подробнее об этом см.: Коломытцев Н. А. Особо опасный рецидив преступлений и борьба с ним. М., 1999.- 218 с.

2 Пункт 6 этой же статьи говорит, на первый взгляд, также о ситуации задержания лиц, совершающих побег из-под стражи. Однако законодатель совершенно правильно, на наш взгляд, употребляет термин “пресечение побега”, поскольку, как уже отмечалось, побег является самостоятельным преступлением и вызывает состояние необходимой обороны, а не задержания.

со ст. 15 У К 1996 г. надо добавить “и особо тяжких”) преступлений против жизни, здоровья и собственности '.

Следует отметить, что сотрудники милиции как при применении оружия в состоянии необходимой обороны, так и причиняющие вред при задержании, находятся в более стесненном состоянии, нежели остальные граждане, наносящие таковой вред иными (не оружием) средствами. Так, в силу ч. 3 ст. 15 Закона “О милиции” запрещается применять оружие в отношении женщин, лиц с явными признаками инвалидности и заведомо несовершеннолетних. Кроме того, в силу ч. 3 ст. 12 того же Закона сотрудники милиции обязаны стремиться к тому, чтобы любой ущерб, причиняемый при задержании, был минимальным, а не просто не превышал обрисованных выше пределов необходимости. Наконец, в силу п. 4 ч. 1 ст. 15 Закона “О милиции” преступник должен быть застигнут на месте преступления, а не обнаружен позднее.

С другой стороны, применение огнестрельного оружия при задержании не ограничено таким важным условием, как отсутствие в этой ситуации другого способа задержать скрывающегося преступника.

В 1999 г. в законодательном плане реализовано наше предложение о реконструкции ст. 24 Закона “О милиции” за счет указания на то, что на деятельность сотрудников милиции распространяются нормы об всех обстоятельствах, исключающих преступность деяния2. Однако, как уже отмечалось, это лишь первый шаг в направлении устранения коллизий между уголовным и иным законодательством, регулирующим правомерное применение силы должностными лицами и гражданами.