§ 6. Соучастие в преступлении

Выше (см. § 1 гл. 1 и § 1 настоящей гл.) мы уже затрагивали некоторые аспекты законодательной регламентации важнейшего института уголовного права - соучастия в преступлении.

Виды соучастия - группа лиц; группа лиц, созданная по предварительному сговору; организованная группа; преступное сообщество (преступная организация) - весьма часто встречаются в качестве отягчающих, особо отягчающих и ультраотягчающих обстоятельств в статьях Особенной части.

Казалось бы, не должно быть никакого сомнения в том, что названные квалифицирующие обстоятельства должны в полной мере отвечать признакам соучастия, изложенным в гл. 7 Общей части УК РФ (прежде всего в статьях 32 и 35). Вот что пишет по этому поводу известный исследователь групповой преступности Р. Р. Галиакбаров: “По своей юридической природе групповое преступление -одно из проявлений соучастия в преступлении... Групповым признается преступление, каждый участник которого умышленно, согласованно с другими, совместно, в полном объеме осуществляет выполнение единого для всех участников преступления” '.

Однако в жизни встречаются ситуации, когда в группу, совершившую общественно опасные деяния, входит лишь один полноценный, с точки зрения уголовного закона, субъект, а другие причинители вреда, в силу недостижения возраста уголовной ответственности, невменяемости или отсутствия вины (по крайней мере, умышленной) не подлежат уголовной ответственности вообще или могут нести

' Галиакбаров Р. Р. Квалификация групповых преступлений / Отв. ред. В. И. Артемов. М, 1980. С. 6.

таковую лишь за неосторожное преступление, что, естественно, также исключает соучастие. Исходя из внушительных объемов групповой преступности (например, в 1997 г. совершили в группе: кражи 278 085 чел., грабежи - 33 319 чел., разбои - 22 637 чел., изнасилования - 3382 чел.1), можно уверенно говорить о том, что рассматриваемые группы возникают достаточно часто.

Верховные судебные инстанции, как уже отмечалось ранее, используя по существу прием аналогии закона, предлагают правоприменителям игнорировать факт отсутствия в рассматриваемых ситуациях соучастия и вменять в вину привлекаемому к ответственности лицу групповой характер посягательства. При этом Верховный Суд исходит, вероятно, из благих побуждений обеспечить полноценную защиту правоохраняемых интересов (потерпевшему от кражи, а тем более, от изнасилования или разбойного нападения, не легче от того, что один или более участников группы были, скажем, невменяемы). Однако никакие цели не могут оправдать столь грубого игнорирования требований закона при разрешении уголовных дел.

Несмотря на это, в юридической литературе встречаются попытки теоретического оправдания критикуемого подхода к квалификации групповых преступлений. Тот же Р. Р. Галиакбаров, например, пишет: “Не является вариантом соучастия в преступлении... случай квалификации как группового изнасилования фактов совместного совершения преступления субъектом с лицами, которые не подлежат ответственности в силу недостижения возраста субъекта преступления либо невменяемости” 2. Вместе с тем, такие проявления группы, по его мнению, хотя и “не представляют соучастия в преступлении, но... могут иметь самостоятельное правовое значение и учитываться как способ совершения преступления, характеризующий объективные признаки посягательства” 3.

Названный ученый признает, что разъяснение Пленума Верховного Суда СССР относительно квалификации групповых изнасилований “вызвало критические высказывания на страницах юридической печати. Основные аргументы критиков позиции Верховного Суда СССР заключались в том, что эти руководящие указания противоречат требованиям института соучастия, а следовательно, и действующему законодательству. Подобные высказывания обусловлены тем, что квалифицирующие обстоятельства -- совершение изнасилования группой лиц - во многих научных разработках и учебниках уголовного права

'Преступность и правонарушения (1993 1997). С. 105, 97, 90, 76. 2 Галиакбаров Р. Р. Указ. соч. С. 36-37. 3Там же. С. 37.

традиционно освещаются только в плане соучастия в преступлениях. Они связаны также с тем, что не все специалисты пока еще четко представляют, что “группа” - многогранное уголовно-правовое явление, которое не исчерпывается признаками соучастия в преступлении. Именно поэтому подобные критические высказывания в адрес сложившейся судебной практики... представляются теоретически малообоснованными” '. Нетрудно, впрочем, заметить, что проводя апологию “сложившейся практики” Р. Р. Галиакбаров впадает в противоречие с собственной концепцией группового преступления.

За последние годы данная проблема значительно актуализировалась, т. к. квалифицирующие признаки “совершение преступления группой лиц, группой лиц по предварительному сговору или организованной группой” (в той или иной модификации) появились в таких часто применяемых составах, как убийство (еще в 1993 г. законодатель сделал шаг в этом направлении, введя в ст. 102 УК РСФСР отягчающее обстоятельство в виде совершения убийства группой лиц по предварительному сговору), умышленное причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью, истязание, хулиганство и ряде других. Следует учитывать, что количество групповых посягательств применительно к этим составам преступлений составляет статистически значимую величину: в 1997 г. выявлено 4474 убийц, 3685 причинителей тяжкого вреда здоровью и 30 918 хулиганов, совершивших соответствующие деяния в группе2. Ясно, что среди них встречаются лица, не обладающие всеми признаками субъекта преступления, особенно если учесть, что практически все эти деяния характерны для несовершеннолетних делинквентов.

Образовавшийся в рамках предмета уголовно-правового регулирования пробел в прошлом мог в значительной мере компенсироваться за счет приведения в действие норм о неоконченной преступной деятельности. Ведь полноценный субъект группового посягательства во многих случаях не знает (недостижение возраста) и даже не может знать (невменяемость) о том, что лишь он один будет нести ответственность за содеянное. Его умыслом охватывается множественность участников деяния, и он учитывает повышенную опасность содеянного. Однако в ряде ситуаций (скажем, 17-летний преступник совершает грабеж с близко знакомыми ему 13-летним подростком) мы не вправе (если не игнорировать, как предлагается Р. Р. Галиакбаровым, требований закона) вменить ему даже покушение на групповое преступление. К тому же, в силу конструктивных недостатков ст. 66 УК РФ,

1 Галиакбаров Р. Р. Указ. соч. С. 39.

2 Преступность и правонарушения (1993-1997). С. 62, 69, 83.

о которых мы писали выше (см. предыдущий параграф настоящей гл.), наказание таким лицам будет необоснованно занижено.

Выход видится в уголовно-правовой легализации рассматриваемого явления, сходного с соучастием по объективным признакам. Его можно именовать сопричинением.

О сопричинении целесообразно сказать в ст. 32 УК РФ с тем, чтобы правоприменитель отчетливо видел его сходство и отличие от соучастия и представлял уголовно-правовые последствия группового преступления без признаков соучастия. В связи с этим указанную статью следует дополнить частью второй следующего содержания: “Не является соучастием сопричинение, то есть непосредственное совершение опасного деяния двумя или более лицами, из которых лишь одно способно нести уголовную ответственность. На это лицо распространяются положения части седьмой статьи 35 настоящего Кодекса”.

К рассмотренной проблеме примыкает вопрос о так называемом посредственном причинении, то есть умышленном использовании других лиц в качестве своеобразных орудий при совершении преступлений.

Законодательное разрешение этого вопроса представляется нам неудовлетворительным, так как в ч. 2 ст. 33 УК РФ посредственный причинитель именуется исполнителем. Между тем в ч. 1 той же статьи исполнитель отнесен к соучастникам преступления. Допущение существования отдельных соучастников вне рамок самого соучастия ведет к размыванию рамок рассматриваемого института и возрождению такого подхода к нему, который обычно связывается с именем А. Я. Вышинского. Следуя логике законодателя, попустителя надо именовать пособником, а идеолога или пропагандиста криминальных идей и обычаев - организатором или подстрекателем.

Недостатком ч. 2 ст. 33 УК РФ является также и то, что законодатель упустил из поля зрения ситуации, когда посредственное причинение вреда выражается в использовании (без их ведома) лиц, способных, нести ответственность. Речь идет, естественно, о неосторожной форме вины. Скажем, убийца подменяет ампулы в коробке с лекарствами на средства, противопоказанные больному, а медсестра, не обратив внимания на другую маркировку, делает пациенту смертельную инъекцию.

С учетом сказанного мы предлагаем дополнить ст. 32 УК РФ частью третьей следующего содержания: “Не признается соучастием посредственное причинение, то есть умышленное использование для совершения преступления других лиц, действовавших по неосторожности, или вообще не подлежащих уголовной ответственности в силу возраста, невменяемости или отсутствия вины. Ответственность посредственного причинителя наступает на тех же основаниях, что и при совершении преступления одним лицом”.

Предлагаемая конструкция позволит очистить законодательную регламентацию действий исполнителя преступления от несвойственных этому виду соучастников функций. Для этого необходимо из ч. 2 ст. 33 У К РФ исключить слова “а также лицо, совершившее преступление посредством использования других лиц, не подлежащих уголовной ответственности в силу возраста, невменяемости или других обстоятельств, предусмотренных настоящим Кодексом”.

Принятый в 1996 г. У К РФ впервые на законодательном уровне разрешил в общем виде вопрос о возможности соучастия в преступлениях с так называемым “специальным” субъектом лиц, не обладающих признаками такового субъекта. Следует отметить, что это решение соответствовало уровню научного понимания этого вопроса, сложившегося еще в период действия УК РСФСР 1926 г. и даже ранее того. Покажем это применительно к проблеме оценки участия невоеннослужащих в совершении воинских преступлений, так как именно по этому поводу нередко высказывались отечественные правоведы.

Так, В. М. Чхиквадзе еще в 1948 гг. писал: “В советском военно-уголовном праве вопрос о возможности соучастия гражданских лиц в воинских преступлениях решается аналогично с вопросом о соучастии частных лиц в должностных преступлениях”'. Далее тот же автор отмечал: “Участие гражданских лиц в воинских преступлениях ограничено выполнением ролей подстрекателя, пособника и в отдельных случаях организатора. Исполнителями же воинских преступлений гражданские лица не могут быть” 2.

Ничего не изменилось и с принятием УК РСФСР 1960 г. Например, Н. И. Загородников высказал следующее мнение по рассматриваемой проблеме: “Нести уголовную ответственность за воинские преступления в качестве соучастника может любое лицо, в том числе и не являющееся военнослужащим. Невоеннослужащие в таком случае могут быть организаторами, подстрекателями или пособниками воинского преступления. Однако они не могут быть исполнителями и соисполнителями названного преступления” 3. Аналогичные мнения в разное время были высказаны П. Ф. Гришаниным 4, А. В. Куз-

1 Чхиквадзе В. М. Указ. соч. С. 213.

2 Там же. С. 214.

3 Советское уголовное право. Часть Особенная / Отв. ред. М. И. Ковалев. М., 1983. С. 443.

4 Советское уголовное право. Часть Особенная / Отв. ред. Н. И. Загородников. М., 1973. С. 542.

нецовым ', Ю. М. Ткачевским2, P.M. Аслановым3 и другими учеными.

Между тем такая точка зрения не соответствовала действовавшему в то время законодательству. Скажем, примечание к ст. 1 Положения о воинских преступлениях, утвержденного ЦИК и СНК СССР 27 июля 1927 г., текст которого воспроизводит В. М. Чхиквадзе4, гласило: “Соучастие в воинских преступлениях лиц, не упомянутых в настоящей статье, влечет за собой ответственность по соответствующим статьям настоящего положения”. Как видно, законодатель не ограничивал роль так называемых “гражданских” лиц функциями лишь организатора, пособника или подстрекателя. На этих же позициях оставался законодатель и в период действия УК 1960 г. (ч. 3 ст. 237).

Дабы “примирить” свои воззрения на соучастие в преступлениях со специальным субъектом с действовавшим законом, некоторым ученым приходилось прибегать к немалым ухищрениям. Например, X. М. Ахметшин писал: “Если, например, военнослужащий из мести к командиру (начальнику) за его служебную требовательность склонил своих знакомых гражданских лиц к насилию над ним, то он подлежит ответственности по ст. 242 У К РСФСР как исполнитель преступления, а гражданские лица, учинившие насилие,- по ст. ст. 17 и 242 как пособники” 5.

Однако такая классификация ролей соучастников прямо противоречила действовавшему в то время закону (ч. ч. 3 и 6 ст. 17 УК РСФСР), который признавал исполнителем лицо, непосредственно совершившее преступление, а пособником - лицо, лишь содействовавшее совершению преступления (то есть не выполнявшее его объективную сторону). Нельзя согласиться с X. М. Ахметшиным и в том, что подобные случаи есть якобы посредственное совершение воинского преступления, поскольку, как уже указывалось выше, при посредственном причинении вреда ответственность лица, его нанесшего, либо исключается вовсе (невменяемый, малолетний, невиновный), либо наступает за неосторожное преступление (неизвинительное заблуждение), соучастие же - есть умышленная деятельность двух или более лиц, могущих нести ответственность за совместное преступление.

1 Советское уголовное право. Часть Особенная / Отв. ред. В. А. Владимиров, Н. И. Загородников, Б. В. Здравомыслов. М., 1979. С. 535 536.

2 Советское уголовное право. Особенная часть / Под ред. Г. А. Кригера, Б. А. Куринова, Ю. М. Ткачевского. М., 1982. С. 426.

3 Уголовное право России. Особенная часть. Часть 2 / Под ред. Н. А. Беляева, Д. П. Водяникова, В. В. Орехова. СПб, 1995. С. 203.

4 Чхиквадзе В. М. Указ. соч. С. 213.

5 Закон Об уголовной ответственности за воинские преступления: Комментарий / Под. ред. А. Г. Горного. М., 1986. С. 20.

С принятием нормы, помещенной в ч. 4 ст. 34 УК РФ, отмеченные противоречия сняты не были, а лишь оказались загнанными внутрь. Дело в том, что легализация понятия “соисполнитель” как раз в наиболее полной мере соответствует реальному поведению некоторых из соучастников, не относящихся к специальным субъектам. Современная криминологическая реальность такова, что должностные и материально ответственные лица, военнослужащие и другие субъекты, социальное положение которых определяет или усиливает уголовную ответственность, сознательно остаются при совершении преступлений на втором или третьем плане, предпочитая действовать “чужими руками” не только в переносном, но и порой в прямом смысле этого слова.

Конечно, конструкции некоторых составов преступления таковы, что не допускают исполнение объективной стороны так сказать “посторонними” лицами (например, получение взятки - ст. 290 УК РФ). Состав государственной измены (ст. 275 УК) вообще исключает соучастие в ней неграждан России (во всяком случае, в форме шпионажа). Однако в случаях совершения хищений (п. “в” ч. 2 ст. 160 УК), применения насилия (п. “а” ч. 3 ст. 286 УК), учинения подлога (ст. 292 УК) и других фальсификаций (ст. 303 УК) частное лицо с тем же, если не с большим, успехом может выполнить часть объективной стороны состава преступления или даже полностью заменить в этом смысле специального субъекта.

В связи с изложенным мы не можем разделить позитивные оценки критикуемой нормы, которые даются в новейшей юридической литературе В. В. Лунеевым ', А. А. Тер-Акоповым (совместно с X. М. Ахметшиным)2 применительно к преступлениям против военной службы, и предлагаем собственную редакцию ч. 4 ст. 34 УК РФ: “Лицо, не обладающее специальными признаками субъекта преступления, но совершившее деяние совместно с такими субъектами, несет уголовную ответственность по соответствующим статьям Особенной части настоящего Кодекса в качестве исполнителя (соисполнителя), организатора, подстрекателя или пособника”.

Еще одним законодательным новшеством, регламентирующим явление, тесно примыкающим к соучастию, является норма, содержащаяся в ст. 36 УК (“Эксцесс исполнителя преступления”). И эта норма выражает понимание названного явления на уровне, достигнутом отечественной уголовно-правовой наукой еще за несколько десятилетий до принятия действующего Уголовного кодекса. Так, В. С. Прохо-

1 См.: Российское уголовное право. Особенная часть / Под ред. В. Н. Кудрявцева и А. В. Наумова. М., 1997. С. 446.

2 См.: Уголовное право России / Под ред. А. Н. Игнатова и Ю. А. Красикова. Т. 2. Особенная часть. М., 1998. С. 750.

ров писал в 1968 г.: “Эксцесс исполнителя - это случай совершения исполнителем преступных действий, хотя и находившихся в связи с действиями других соучастников, но не охватываемых их умыслом” '. Аналогичное мнение мы видим и в трудах А. А. Пионтков-ского: “Эксцессом исполнителя называется совершение исполнителем такого преступного деяния, которое не охватывалось предвидением отдельного соучастника” 2.

Между тем на практике возможен эксцесс и со стороны других соучастников. Скажем, организатор или подстрекатель склоняет исполнителя к совершению убийства, не посвящая последнего в то обстоятельство, что потерпевший является государственным или общественным деятелем и лишение его жизни совершается в целях прекращения его государственной (или иной политической) деятельности. В таком случае действия исполнителя должны квалифицироваться по ст. 105 (возможно, даже по ч. 1), а организатор (подстрекатель) будет нести ответственность за террористический акт по ст. 277 УК. Пособник также способен на эксцесс. Например, при подготовке разбойного нападения он предоставляет боевые патроны вместо холостых или отравляющее вещество вместо оговоренного снотворного.

В обрисованных ситуациях недостаточно говорить лишь о посредственном причинении (хотя элементы его, конечно, имеются), поскольку причинитель все же остается соучастником. В связи с этим мы внесли в ходе обсуждения проекта УК предложение о трансформации нормы об эксцессе исполнителя в норму об эксцессе соучастника3.

Это предложение было поддержано членами рабочей группы по подготовке Модельного УК для государств - участников СНГ. В названный Кодекс была включена статья следующего содержания:

Статья 37. Эксцесс соучастника.

Эксцессом соучастника признается совершение лицом преступления, не охватывающегося умыслом других соучастников. За эксцесс соучастника другие соучастники уголовной ответственности не подлежат” 4.

1 Курс советского уголовного права / Под ред. Н. А. Беляева и М. Д. Шарго-родского. Т. 1 (Часть Общая). Л., 1968. С. 631.

2 Курс советского уголовного права / Под ред. А. А. Пионтковского, П. С. Ромашкина и В. М. Чхиквадзе. Т. 2. Часть Общая. Преступление. М., 1970. С. 484.

3 См., в частности: Милюков С. Ф. Вопросы совершенствования Общей части уголовного законодательства // Криминологические и уголовно-правовые вопросы борьбы с преступностью. Волгоград, 1994. С. 83-84.

4 Модельный Уголовный кодекс. Рекомендательный акт для СНГ. Принят на 7-м пленарном заседании государств участников СНГ 17 февраля 1996 г. // Информационный бюллетень Межпарламентской Ассамблеи государств - участников СНГ. 1996. № 10. Приложение. С. 99.

Однако в данной редакции норма выглядит только паллиативом (но и он не учтен, к сожалению, российским законодателем, располагавшим Модельным УК к моменту окончательного принятия действующего ныне УК РФ). Дело в том, что эксцесс соучастника способен повлечь уголовно-правовые последствия для других соучастников, хотя, естественно, лишь в рамках ответственности за неосторожное преступление. Скажем, вышеобрисованный эксцесс пособника породит для исполнителя обязанность нести уголовную ответственность за причинение смерти по неосторожности (ст. 109 УК РФ). К тому же эксцесс возможен и со стороны нескольких соучастников, скрывших свои преступные устремления от остальных сообщников.

В связи с этим более удачно выглядит следующая редакция ст. 36 У К РФ:

“Статья 36. Эксцесс соучастия.

Эксцессом соучастия признается совершение одним или несколькими соучастниками преступления, не охватывающегося умыслом других соучастников. За эксцесс соучастия ответственность наступает в зависимости от наличия и формы вины”.

Выводы

1. Действующее законодательство не в полной мере криминализирует общественно опасные деяния в сфере несения военной службы, коррупционной и организованной преступности (разделение двух последних видов преступности весьма условно), игнорируя предложения криминологической науки.

2. В связи с этим предлагается устранить противоречие между нормами, содержащимися в ч. 1 ст. 1, ч. 1 ст. 3 и ч. 3 ст. 331 У К РФ, за счет возвращения в пределы Особенной части таких составов, как сдача или оставление противнику средств ведения войны, самовольное оставление поля сражения или отказ действовать оружием, добровольная сдача в плен и др., а также дополнить ряд имеющихся норм (неисполнение приказа, сопротивление командиру, дезертирство, уклонение от исполнения обязанностей военной службы и др.) таким отягчающим обстоятельством, как совершение деяния в военное время или в боевой обстановке.

Целесообразно незамедлительно принять законы о борьбе с коррупцией и организованной преступностью с обязательным включением в ткань УК РФ содержащихся в них уголовно-правовых норм.

3. Полного искоренения практикующейся до сих пор аналогии закона можно добиться не за счет включения в УК декларативных норм о недопустимости таковой, а посредством совершенствования конструкций имеющихся составов преступлений и включения, при необходимости, новых. При этом рекомендации правоведов и криминологов должны быть взвешенными и не нарушать принципа системности уголовного законодательства.

4. Важной особенностью современной криминологической обстановки является резкое повышение криминальной активности иностранцев и апатридов на территории России, а также российских граждан за рубежом. Однако действующий закон (ч. 1 ст. 12 УК РФ) создает непреодолимые барьеры по привлечению последних к уголовной ответственности за ряд тяжких и особо тяжких преступлений. Часть 3 ст. 12 У К содержит норму, ущемляющую права иностранцев и апатридов, не проживающих постоянно на территории России, в случае совершения ими преступлений за рубежом.

В связи со сказанным требуется реконструкция указанных уголовно-правовых норм в направлении восстановления полного суверенитета Российской Федерации и строгого соблюдения основополагающих принципов законности и равенства граждан.

5. Необоснованной, в том числе криминологически, представляется содержащаяся в ч.2 ст. 9 УК РФ норма, определяющая понятие “время совершения преступления”. В частности, действующая трактовка этого понятия вступает в противоречие с конструкцией большинства составов неосторожных преступлений, которые имеют место лишь при наступлении последствий. В связи с этим предлагается новая редакция данной нормы.

6. Предпринятые в период разработки действующего УК попытки отказаться от материального определения преступления были справедливо отвергнуты отечественным законодателем, поскольку отказ от общественной опасности как органически присущего любому преступлению основополагающего свойства повлек бы дальнейшее обособление уголовного права и криминологии, при котором первое окончательно бы формализовалось, а вторая была бы вынуждена изобретать “собственное” определение преступления, не согласующееся с законодательным.

7. Вместе с тем явно недостаточно лишь продекларировать общественную опасность как часть законодательной дефиниции преступления. Надо последовательно учитывать ее характер и степень при построении всех без исключения норм Общей и Особенной частей уголовного закона. В частности, это необходимо для более адекватного выражения таких признаков состава преступления, как возраст, вменяемость (в том числе ограниченная) и вина (в частности, проблема так называемого “преступного невежества”). В связи с этим предлагается реконструировать соответствующие статьи Общей части УК РФ.

8. Не соответствует криминологической действительности и сложившееся в юридической литературе прямолинейное понимание рецидива как показателя наивысшей общественной опасности преступника. Как ни парадоксально на первый взгляд, но таковым показателем может служить как раз небольшое число судимостей либо полное их отсутствие. Дело в том, что изворотливым преступникам, обезопасившим себя в коррупционном плане, удается длительное время избегать правосудия, а при привлечении их к ответственности уголовный процесс нередко заканчивается прекращением уголовного дела или вынесением оправдательного приговора, что служит на будущее своеобразной “индульгенцией” и парализует волю представителей правоохранительных органов к возобновлению преследования.

9. Важное значение приобретает фактический (или криминологический) рецидив. Однако действующее уголовное законодательство создает труднопреодолимые барьеры на пути надлежащего учета множественности преступлений, при квалификации и назначении совокупного наказания. Для снятия указанных барьеров предлагаются кардинальные меры в виде отказа от института неоднократности подобно тому, как это сделано в Модельном УК для государств - участников СНГ, в разработке которого принимал участие автор настоящей работы.

10. Если в уголовно-правовой литературе проблемам стадий умышленного преступления уделяется определенное, хотя и недостаточное, внимание, то в криминологическом плане этот институт, по существу, не исследован. Одной из причин этого положения является отсутствие государственного статистического учета большинства неоконченных преступлений (за исключением покушений на убийство и изнасилование). Снижение доли названной стадии применительно к данным категориям преступлений объясняется, на наш взгляд, усилением сокрытия неоконченных убийств и изнасилований либо от учета вообще, либо за счет фиксации их как менее опасных оконченных преступлений.

11. Действующий уголовный закон мало способствует распознанию действительной стадии совершения преступления и установлению справедливого наказания за неоконченные преступные деяния. В связи с этим целесообразно полностью или частично рекриминализировать приготовление, а также исключить из ст. 66 УК РФ и ее часть третью, сужающую рамки наказания за покушение. В реконструкции нуждается и ч.ч. 4 и 5 ст. 31 УК, устанавливающие ныне неоправданные различия в требованиях к соучастникам при добровольном отказе от доведения ими преступления до конца.

12. Верховные судебные инстанции в своих разъяснениях неоднократно обязывали правоприменителей игнорировать при квалификации групповых преступлений тот факт, что лишь один из участников группы способен нести уголовную ответственность. Такая позиция противоречит ранее действовавшему и нынешнему законодательному определению соучастия.

Для устранения отмеченной коллизии предлагается легализовать в уголовном законе вышеобрисованную ситуацию, поименовав ее сопричинением и распространив на сопричинителя, подлежащего уголовной ответственности, установления ч. 7 ст. 35 УК РФ.

13. Следует более адекватно отразить в уголовном законе и институт посредственного причинения, перестав, в частности, именовать преступника, использующего других людей для совершения преступлений без их ведома, исполнителем, т. к. исполнитель не может существовать вне рамок соучастия. В предлагаемой норме учитывается возможность привлечения непосредственного причинителя к уголовной ответственности за неосторожные преступления.

14. Целесообразно реконструировать ч. 4 ст. 34 УК РФ, предусмотрев возможность лица, не обладающего признаками специального субъекта, выступать не только в роли организатора, подстрекателя и пособника, но и в роли исполнителя (соисполнителя), что более верно выражает реальную роль такового лица в совершении такого рода преступлений.

15. Следует расширить законодательные рамки эксцесса в соучастии, предусмотрев возможность такового не только со стороны исполнителя, но и со стороны других соучастников (в том числе нескольких), а также необходимость привлечения к ответственности лиц, выполнивших помимо своей воли объективную сторону эксцесса при наличии неосторожной вины.