Глава III. Серьезные нарушения обязательств, вытекающих из императивных норм общего международного права
_ 1. Концепция "преступление государства" в доктрине международного
права
_ 2. Концепция "преступление государства" в международной практике
_ 3. Аргументы противников и сторонников концепции "преступление
государства"
_ 4. Концепция преступления государства в Комиссии международного права
ООН
_ 5. Статьи о серьезных нарушениях обязательств, вытекающих
из императивных норм общего международного права
В процессе обсуждения проекта статей об ответственности государств, пожалуй, наибольшее внимание правительств и юристов привлекла к себе проблема выделения наиболее тяжких правонарушений в особую категорию и определение их как преступления*(625). Был поднят вопрос о возможности криминализации международной ответственности государств. Учитывая эти обстоятельства, а также тот факт, что вопрос о криминализации имеет принципиальное значение для понимания природы международно-правовой ответственности, представляется необходимым рассмотреть его более обстоятельно.
Вопрос о возможности квалификации совершаемых государством тягчайших международных правонарушений в качестве преступлений имеет глубокие исторические корни в теории и практике.
_ 1. Концепция "преступление государства" в доктрине международного права*(626)
То обстоятельство, что международно-противоправные деяния могут быть разными по своему значению и иметь разные последствия, сознавалось уже первыми юристами-международниками. Эмер де Ваттель в XVIII в. обосновывал положение, согласно которому, в случае, если государство грубо нарушает права других государств, попирает высший интерес безопасности человеческого общества, это дает право другим государствам объединиться для наказания такого государства*(627).
Во второй половине XIX в. И.Блюнчли делил правонарушения в зависимости от их тяжести на три вида: а) государство просто не выполняет своих обязательств в отношении другого государства; b) более серьезное нарушение, заключающееся в противоправном вмешательстве в правопорядок другого государства или в нарушении порядка пользования им своей собственностью; с) противоправное деяние ведет к нарушению мира в результате применения силы. Соответственно различны и последствия правонарушений. В частности, в последнем случае пострадавшее государство может обладать правом наказать агрессора. Заслуживает внимания следующее положение: "Если нарушение международного права грозит всеобщей опасностью, то не только потерпевшее государство, но и все другие, имеющие достаточно силы для защиты международного права, должны противодействовать ему"*(628).
Это положение почти дословно воспроизведено в Комментариях к Статьям об ответственности государств, где говорится об особой ответственности, которая вытекает из международно-противоправного деяния, представляющего собой серьезное нарушение государством обязательства, взятого перед международным сообществом в целом и имеющего важнейшее значение для защиты его основных интересов (ст. 41.1). В таком случае все другие государства обязаны сотрудничать с целью положить конец нарушению (ст. 42.2). Как видим, потребовалось более века с двумя мировыми войнами для того, чтобы государства начали сознавать необходимость объединенными усилиями бороться против правонарушений, посягающих на их общие интересы.
Большинство авторов, касавшихся последствий правонарушения, практически исключали классификацию правонарушений по степени их серьезности. Во всех случаях единственным последствием считалось возмещение ущерба. В начале XX в. Д.Анцилотти рассматривал нарушение международного права как "основание правоотношений, имеющее целью восстановление нарушенного права пострадавшего"*(629). В данном случае заслуживает внимания понимание ответственности как особого вида правоотношений.
В отличие от И.Блюнчли Д.Анцилотти считал, что независимо от степени тяжести правонарушения только пострадавшее государство вправе применять ответные меры в отношении несущего ответственность государства. Защиту общих интересов он рассматривал не в плане ответственности, а как интервенцию. По его мнению, интервенция является правомерной, если деяния государства, против которого она направлена, расцениваются как серьезная угроза для международного сообщества*(630). Аналогичную позицию занимали и другие авторы, например, Э.Ульман и Ф.Гольцендорф*(631).
Как видим, необходимость защиты коренных общих интересов государств от серьезных правонарушений сознавалась юристами. Но решить ее они пытались не в рамках ответственности, а путем института коллективной интервенции. Объясняется подобное положение неразвитостью института ответственности, который рассматривался как гражданско-правовой институт.
Особое место в развитии концепции ответственности занимают работы двух американских юристов Э.Рута и А.Писли. В опубликованной в 1915 г. статье Э.Рут утверждал, что международное право должно претерпеть ту же эволюцию, что и внутреннее право, провести различие между двумя категориями правонарушений. К первой категории он относил правонарушения, затрагивающие интересы лишь непосредственно пострадавшего государства. Ко второй - правонарушения, затрагивающие интересы всего сообщества государств*(632). К этому А.Писли сделал немаловажное дополнение. Во втором случае наказание должно осуществляться органом международного сообщества, который предстоит создать после окончания войны*(633).
Проблема криминализации международной ответственности государства начала активно обсуждаться после Первой мировой войны, что объяснялось масштабами понесенных в ходе ее жертв. Вполне обоснованно главным преступлением рассматривалась агрессия. В 1928 г. в Бухаресте был издан труд В.Пеллы под названием "Коллективная преступность государств и уголовное право будущего". На первое место среди преступлений государств автор поставил агрессию*(634). В.Пелла разработал план международного уголовного кодекса*(635). Аналогичных взглядов придерживались К.Салданья, Г.Донедье де Вабр и ряд других юристов*(636).
В изданном в 1934 г. в Париже "Дипломатическом словаре" была помещена статья об ответственности государства, написанная известным юристом Л.Ле-Фюром. Автор считал абсолютно необходимым установление уголовной ответственности государства за агрессию, поскольку это наиболее надежное средство предотвратить возникновение новых войн*(637). Видный кубинский юрист А.Бустаманте в 1937 г. писал о "международном уголовном публичном праве", ответственность по которому несут субъекты международного права*(638).
Практически все сторонники международного уголовного права считали необходимым учреждение международного уголовного суда для государств. Нереальность подобного рода проектов была очевидна. Число противников концепции уголовной ответственности государства было значительно. При этом некоторые из них подчеркивали невозможность уголовной ответственности государства при современном международном праве, но не исключали такую возможность для будущего. Интересен в этом плане следующий факт. В вышедшей в 1930 г. книге, посвященной ответственности государства, Ж.Дюма обосновывал концепцию уголовной ответственности государства. В предисловии к его книге Ж.Бадеван писал: "Эти взгляды, несомненно, забегают далеко вперед по сравнению с действующим международным правом"*(639). Подобные взгляды, авторы которых в принципе не отрицают возможность уголовной ответственности государства, но считают ее не соответствующей современному международному праву, высказываются и по сей день.
Заслуживает внимания позиция греческого государственного деятеля и дипломата Н.Политиса. С одной стороны, он считал, что юридически концепция преступления государства нереальна, не может рассчитывать на успех у государств*(640). С другой стороны, он подчеркивал морально-политическое значение признания преступности агрессии: "Чем более государства будут убеждены в том, что война является преступлением, тем больше будет препятствий на пути ее совершения... Когда люди осознают, что, совершая не спровоцированную агрессию, их правительства совершают преступление, то они очевидно станут думать,... что их прямая обязанность в интересах своей страны отказываться выполнять приказы, которые всеобщее сознание считает преступными"*(641).
В межвоенный период состоялся ряд крупных международных форумов, на которых концепция уголовной ответственности государства получила поддержку. Она нашла отражение в документах международных научных и общественных форумов того времени, в частности, в материалах Ассоциации международного права (1922, 1924, 1926 гг.). Конференция Межпарламентского союза в 1925 г. подтвердила положение о том, что уголовное обвинение может быть предъявлено государству в целом. Еще дальше пошли криминалисты. Второй Международный конгресс по уголовному праву в 1929 г. призвал к учреждению международного уголовного суда, который бы осуществлял правосудие в отношении не только физических лиц, но и государств. При этом подчеркивалось, что "государство-агрессор, несущее ответственность за развязывание мировой войны, в сотни раз более преступно, чем человек, виновный в убийстве"*(642).
Все это говорит о том, что концепция уголовной ответственности государства, прежде всего, за развязывание агрессивной войны, нашла поддержку у юристов, да и у значительной части общественности. Процесс этот получил дальнейшее развитие после Второй мировой войны, жертвы которой существенно превзошли жертвы Первой мировой войны.
Показателен в этом плане следующий факт. В 1905 г. Л.Оппенгейм писал, что международный деликт не является преступлением, поскольку государство-правонарушитель, обладающее суверенитетом, не может быть наказано. Тем не менее, автор признавал, что к нему "может быть применено принуждение" для ликвидации неправомерных последствий*(643). Изданный после Второй мировой войны курс Л.Оппенгейма содержит уже иную точку зрения, сформулированную Г.Лаутерпахтом: "Государство, равно как и лица, действующие от его имени, несет уголовную ответственность за такие нарушения норм международного права, которые по своей тяжести, жестокости и проявляющемуся в них презрению к человеческой жизни должны быть отнесены к категории уголовных преступлений, как они понимаются законодательством цивилизованных стран"*(644).
Пионером в рассматриваемой области по широкому признанию был Д.Б.Левин*(645). В опубликованной в 1946 г. статье он обосновывал необходимость различать простые нарушения международного права и международные преступления, подрывающие основы и основные принципы правопорядка в международном сообществе*(646). Аналогичные соображения были изложены Ф.Джессепом в 1948 г., считавшим, что угрожающие миру и правопорядку в международном сообществе правонарушения должны рассматриваться как посягательство на права всех государств*(647).
Последовательно отстаивала выделение в особую категорию правонарушений, ставящих под угрозу мир, доктрина СССР и других социалистических стран. Это работы Д.Б.Левина, Г.И.Тункина, П.Куриса, Л.А.Моджорян, Ю.В.Петровского, Е.И.Скакунова*(648). Аналогичные взгляды обосновывались и многими авторитетными юристами других стран*(649).
В общем, можно сказать, что концепция особой ответственности государства за наиболее тяжкие правонарушения заняла довольно прочные позиции в доктрине международного права. Многие юристы определяли такие правонарушения как "международные преступления". При этом большинство из них подчеркивало, что использование этого термина не означает криминализации международно-правовой ответственности.
Р.Аго имел все основания в своем пятом докладе Комиссии международного права заявить: "Хотим мы того или нет, идея, что в общей категории противоправных деяний необходимо выделять два различных вида таких деяний, постепенно укрепилась в общем сознании"*(650).
Было бы, тем не менее, едва ли оправданно полагать, будто отмеченная идея не имеет серьезных противников. Достаточно напомнить, что на Сиенской сессии Института международного права большинство выступавших утверждали, что международное правонарушение государства дает основание только для политических мер и возмещения ущерба в смысле гражданского права*(651).
В отечественной литературе против уголовной ответственности государства выступили прежде всего криминалисты. А.Н.Трайнин считал, что "под покровом уголовно-правовой формы криминализация ведет к ослаблению всей системы санкций против агрессоров, ибо уголовный процесс связан с целым рядом формальных требований, выполнение которых способно лишь осложнить борьбу с государством-агрессором"*(652). Действительно, юридизация процесса привлечения государства-правонарушителя к ответственности осложняет его. В условиях холодной войны она была нереальной. Процесс носил исключительно политический характер. Вместе с тем, в современных условиях она не только возможна, но и необходима. Свидетельством тому является сам факт принятия Генеральной Ассамблеей ООН Статей об ответственности государства. Подведение правовой основы под процесс привлечения государства к ответственности придает ему особый авторитет и тем самым делает его более эффективным.
Основная ошибка теоретиков состоит в том, что они подходят к анализу международной ответственности с мерками внутреннего права. Одни пытаются рассматривать всю международную ответственность государства как гражданско-правовую, другие - выделяют особый вид ответственности и считают ее уголовно-правовой.
Международная ответственность действительно во многом напоминает гражданско-правовую, поскольку речь идет о правоотношениях между равноправными субъектами. Этим объясняется тот факт, что и некоторые представители государств считают ее гражданско-правовой*(653). Однако специфика этих субъектов - суверенных государств настолько значительна, что определяет качественно иной характер международного права и механизма его действия. Отношения между государствами носят не частноправовой, а публично-правовой характер. Публично-правовой является и международная ответственность.
Не является международная ответственность и уголовно-правовой уже в силу отсутствия надгосударственной власти, способной карать государства. Поэтому и в будущем международная ответственность не будет криминализирована. Сказанное не позволяет согласиться с мнением ряда видных юристов, допускающих возможность установления уголовной ответственности государств в будущем. Так, по мнению специального докладчика Комиссии международного права по теме "Ответственность государств за международно-противоправные деяния", проф. Дж.Кроуфорда, "пока еще нет основы для различия в международном праве" между уголовной и деликтной ответственностью*(654). Аналогичные взгляды высказывались и представителями государств в Шестом комитете Генеральной Ассамблеи ООН при обсуждении проекта ст. 19. Так, представитель США заявил об отсутствии оснований, которые бы "требовали включения в проект концепции уголовной ответственности на современном этапе развития международно-правовых институтов"*(655).
С большой степенью вероятности можно считать, что международное сообщество будет принимать все более решительные меры воздействия к государствам, посягающим на его коренные интересы. Однако это не будет означать установления уголовно-правовой ответственности. Несмотря на возможные новые моменты, ответственность останется международно-правовой с присущими ей характерными чертами. Нельзя забывать, что ответственность, связанная с различными отраслями внутреннего права, также существенно различна, отражая специфику этих отраслей. Достаточно сравнить гражданско-правовую административную и уголовную ответственность.
То обстоятельство, что международно-правовая ответственность носит особый характер, подчеркивалось и правительствами, которые исходят из того, что ответственность государств по международному праву носит характер sui generis, а не гражданский или уголовный характер*(656). Это положение подчеркивается и авторитетными юристами. Польский профессор Г. де Фюмель обосновывает положение, согласно которому понятие ответственности как уголовной, так и гражданской, существующее во внутреннем праве, не подходит для международного права. Международная ответственность должна рассматриваться как особый институт, отвечающий специфике международного права*(657).
_ 2. Концепция "преступление государства" в международной практике
Понятие "преступление государства" известно международной практике. В принятом Советским государством в 1917 г. Декрете о мире говорилось, что Советское правительство считает захватническую войну "величайшим преступлением против человечества"*(658). В представленном Собранию Лиги Наций в сентябре 1923 г. проекте договора о взаимной помощи утверждалось, что "агрессивная война составляет международное преступление"*(659). В преамбуле Женевского протокола о мирном разрешении международных споров, принятом Собранием Лиги в 1924 г., говорилось, что государства принимают его, "признавая наличие солидарности, объединяющей членов международного сообщества, утверждая, что агрессивная война составляет нарушение этой солидарности и международное преступление..."*(660)
Ни Договор о взаимной помощи, ни Протокол о мирном разрешении споров так и не вступили в силу. Тем не менее, содержавшееся в них положение о преступности агрессии находило все новые подтверждения. Оно было подтверждено принятой Собранием Лиги в 1927 г. Декларацией об агрессивных войнах. При этом в Декларации говорилось, что государства обязаны сообразоваться с установленными ею принципами*(661). VI Межамериканская конференция 1928 г. приняла резолюцию, согласно которой "агрессивные войны составляют преступления против человечества"*(662).
Что же касается позитивного права, то оно в основном продолжало соответствовать заключению созданной на Парижской мирной конференции Комиссии по вопросу об ответственности виновников войны и их наказании, которая пришла к выводу, что "агрессивная война не может рассматриваться как акт, прямо противоречащий позитивному праву"*(663). Не следует вместе с тем недооценивать значение упомянутых актов. Они подготовили почву для соответствующих изменений в праве.
Важным шагом в признании агрессивной войны противоправной явился Договор об отказе от войны как орудия национальной политики 1928 г. (Парижский пакт), в котором приняло участие большинство государств. Стороны торжественно заявили, что они "осуждают обращение к войне для урегулирования международных споров и отказываются от таковой в своих взаимных отношениях в качестве орудия национальной политики". В Договоре отсутствует определение агрессивной войны как преступления. Тем не менее, торжественное осуждение войны весьма близко к этому.
Именно таким образом Договор был истолкован в приговоре Нюрнбергского трибунала 1946 г. Показательно, что в приговоре были перечислены приведенные выше неправовые акты и подчеркнуто их значение: "Все эти выражения мнений,...сделанные столь торжественно, усиливают то значение, которое Трибунал придает Парижскому пакту и которое заключается в том, что обращение к агрессивной войне является не только беззаконным, но и преступным"*(664).
Устав ООН подтвердил противоправность применения силы каким-либо образом, несовместимым с целями Объединенных Наций. Государства-члены обязались "поддерживать международный мир и безопасность и с этой целью предпринимать эффективные коллективные меры для предотвращения и устранения угрозы миру и подавлению актов агрессии..." (ст. 1.1 Устава ООН).
Для обеспечения этого положения Устав предусматривает, что не только государства-члены ООН, но и не участвующие в ней государства соблюдали его (ст. 2.6). Возложение столь важного обязательства на не участвующие государства, т.е. без их на то согласия, представляет принципиально новое явление в международном праве, которое, разумеется, может иметь место лишь в исключительном случае.
Глава VII Устава предусматривает возможность применения в соответствующих случаях мер превентивного или принудительного характера. Полномочие определять наличие угрозы миру или акта агрессии предоставлено Совету Безопасности, который располагает значительным арсеналом средств для реализации своих решений. При этом все члены ООН обязаны оказывать ей всемерную помощь во всех действиях, предпринятых ею в соответствии с Уставом, и воздерживаться от оказания помощи любому государству, против которого Организация предпринимает действия превентивного или принудительного характера (ст. 2.5).
Из этого видно, что Устав не только закрепил особый характер ответственности за серьезные нарушения ряда принципиальных норм международного права, но и заложил основы механизма, способного принудительно обеспечить реализацию этой ответственности.
Декларация о принципах международного права 1970 г. содержит совершенно четкое положение по интересующему нас вопросу: "Агрессивная война является преступлением против мира, которое влечет за собой ответственность по международному праву". Как видим, агрессивная война квалифицируется как преступление, которое порождает соответствующую ответственность по международному праву для его субъектов. Особое значение имеет то обстоятельство, что приведенное положение содержится в основном принципе международного права, обладающем высшей юридической силой. Рассматриваемое положение подтверждалось Генеральной Ассамблеей ООН и в дальнейшем. В принятом Ассамблеей в 1974 г. определении агрессии говорится: "Агрессивная война является преступлением против международного мира. Агрессия влечет за собой международную ответственность" (ст. 5.2).
Таким образом, преступность агрессии нашла основательное отражение в позитивном международном праве. Однако это не значит, что не может быть и иных международных преступлений. При определении целей ООН ее Устав на первое место поставил задачу "предотвращения и устранения угрозы миру и подавления актов агрессии и других нарушений мира". Как видим, цель сформулирована довольно широко. Речь идет не только об актах агрессии, но и иных нарушениях мира. Это имеет существенное значение и для реализации иных целей ООН, а именно обеспечение уважения принципа самоопределения и равноправия народов, а также обеспечения "уважения к правам человека и основным свободам для всех".
Отмеченная формулировка использована и в гл. VII Устава, согласно которой действия принудительного характера могут быть предприняты по решению Совета Безопасности в случае "существования любой угрозы миру" (ст. 39). В соответствии с Декларацией ООН о ликвидации всех форм расовой дискриминации 1963 г. "дискриминация в отношении людей по признаку расы, цвета кожи или этнического происхождения... осуждается... как обстоятельство, могущее нарушить международный мир и безопасность" (ст. 1).
В Декларации ООН о принципах международного права 1970 г. в качестве выполнения принципа неприменения силы указывается обязанность каждого государства "воздерживаться от каких-либо насильственных действий, лишающих народы, о которых говорится в изложении принципа равноправия и самоопределения, их права на самоопределение, свободу и независимость".
Начиная с 1960 г. Генеральная Ассамблея и Совет Безопасности ООН приняли целый ряд резолюций, квалифицирующих положение в Южной Африке как "ставящее под угрозу" или "серьезно угрожающее международному миру и безопасности". Генеральная Ассамблея обратилась непосредственно к государствам-членам, предложив им принять меры, которые могли бы заставить Южную Африку отказаться от политики апартеида, в частности, разорвать с ней дипломатические, консульские, экономические, политические и военные отношения*(665).
Решительную позицию занял Совет Безопасности в отношении расистского режима в Южной Родезии. Признав, что положение в стране представляет "угрозу международному миру и безопасности", он решил применить к ней меры на основе ст. 41 гл. VII Устава*(666). Таким образом, речь идет о выделении особого вида правонарушений, которые влекут за собой более серьезную ответственность и соответствующие последствия.
Сказанное находит подтверждение и в конвенциях, заключенных под эгидой ООН. В Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него 1948 г. речь в основном идет о физических лицах. Вместе с тем в ней говорится и об ответственности государства за совершение преступления геноцида (ст. IX). Каждый участник может обратиться к соответствующему органу ООН с требованием принять в соответствии с Уставом "все необходимые, по его мнению, меры в целях предупреждения и пресечения актов геноцида" (ст. VIII).
Аналогичные положения содержатся в Конвенции о пресечении преступления апартеида и наказании за него 1973 г. Участники определили, что апартеид является "преступлением против человечности" и что бесчеловечные акты, являющиеся следствием политики апартеида и сходной с ним политики, "являются преступлениями, нарушающими принципы международного права... и создающими серьезную угрозу для международного мира и безопасности" (ст. 1).
При обсуждении докладов Комиссии международного права в Шестом комитете Генеральной Ассамблеи ООН проявилась тенденция к определению различных режимов ответственности в зависимости от значения нарушенных обязательств. Представители ряда государств высказались за установление особой ответственности за такие правонарушения, как угроза миру, нарушение мира или акт агрессии, геноцид, апартеид, сохранение с помощью силы колониального господства*(667). Ряд государств, в частности СССР и Румыния, указали на необходимость установления специальных норм ответственности за противоправные деяния особенно серьезного характера*(668).
Выступая при обсуждении доклада Комиссии международного права на тридцатой сессии Генеральной Ассамблеи в 1975 г., представитель СССР подтвердил позицию своего государства, изложенную на предыдущих сессиях. Он заявил о необходимости выделения категории особо опасных противоправных деяний, которые должны квалифицироваться как международные преступления*(669). Аналогичные заявления были сделаны представителями ряда других государств, в частности Индии, Ирака, Кипра, Чехословакии, Сирии, УССР, Венгрии. Показательно, что такой подход не вызвал возражений в Шестом комитете Генеральной Ассамблеи ООН.
Анализ практики международных судебных органов не обнаруживает различного подхода к решению вопросов ответственности в зависимости от характера нарушенного обязательства. Суды ограничивались решением вопросов о возмещении ущерба. В этом нет ничего удивительного, поскольку их юрисдикция определяется соглашением заинтересованных государств.
Представляет определенный интерес следующий факт. После инцидента в проливе Корфу Великобритания внесла в Совет Безопасности ООН проект резолюции, квалифицировавший установку мин в мирное время без оповещения как "преступление против человечности". Принятие резолюции было блокировано голосовавшим против нее Советским Союзом. После этого Великобритания возбудила дело в отношении Албании в Международном Суде ООН. В переданном Суду документе Великобритания подтвердила, что деяния Албании носят характер "преступления против человечности"*(670).
Международные судебные органы всегда признавали право привлечь к ответственности правонарушителя лишь за непосредственно потерпевшим государством. При решении в 1966 г. дела о Юго-Западной Африке Международный Суд отказался признать, что в позитивном международном праве существует нечто подобное actio popularis и что каждый член какого-либо сообщества может возбуждать дело в целях защиты государственных интересов*(671). Однако уже в 1970 г. в решении по делу компании "Барселона Тракшн" Суд занял иную позицию. Касаясь вопроса о субъектах, юридически заинтересованных в соблюдении международных обязательств, Суд определил: "В частности, необходимо установить основное различие между обязательствами государств в отношении международного сообщества в целом и обязательствами, которые проявляются в отношении другого государства в рамках дипломатической защиты. В силу своего характера первые касаются всех государств. С учетом значения указанных прав все государства могут считаться обладающими юридическим интересом в защите этих прав; обязательства, о которых идет речь, представляют собой обязательства erga omnes.
Эти обязательства вытекают в современном международном праве из того, например, что акты агрессии и геноцида поставлены вне закона, а также из принципов и норм, касающихся основных прав человека, включая защиту от рабства и расовой дискриминации"*(672).
Из сказанного следует, что нарушение обязательств erga omnes порождает особый вид правоотношений ответственности, характеризующихся универсальным характером. Поскольку такие нарушения затрагивают обязательства в отношении международного сообщества в целом, то каждое государство считается юридически заинтересованным в реализации соответствующего правоотношения ответственности. Приведенные Судом примеры нарушения такого рода обязательств практически совпадают с теми, которые обычно относят к международным преступлениям.
Международный Суд и в последующие годы подчеркивал особый характер обязательств перед международным сообществом в целом. Он, в частности, подтвердил, что право народов на самоопределение и запрещение геноцида являются обязательствами erga omnes*(673).
Таким образом, международно-правовая практика выделяет особый вид противоправных деяний, представляющих исключительно серьезную угрозу общим интересам государств. Выделение такого вида противоправных действий и установление особого режима ответственности за них определяется жизненными интересами международного сообщества. Вторая мировая война унесла с собой десятки миллионов человеческих жизней, не говоря уже о колоссальных материальных потерях. Новая широкомасштабная война способна поставить под угрозу существование человечества. Интересы обеспечения мира требуют установления особой ответственности не только за акты агрессии, но и за такие преступления, как геноцид, апартеид, колониальное угнетение, разрушение окружающей среды.
Юридической основой выделения определенных противоправных деяний в особый вид является в первую очередь Устав ООН, который, как мы видели, определил основные цели и принципы и установил особый порядок их защиты.
Второй юридической основой является выделение особой категории норм, именуемых императивными, которые обладают приматом в отношении иных норм, поскольку они призваны обеспечить коренные интересы международного сообщества в целом.
Третья юридическая основа состоит в установлении уголовной ответственности должностных лиц государства за нарушение определенных норм международного права. Речь идет о преступлениях по международному праву, за совершение которых должностные лица, лица, выступающие в качестве органов государства, могут привлекаться к уголовной ответственности непосредственно на основе международного права. При этом наказание должностных лиц не освобождает государство, органами которого они являются, от ответственности за международно-противоправные деяния, которые оно в таких случаях несет за поведение своих органов. Вместе с тем, уголовная ответственность должностных лиц ни в коей мере не означает уголовной ответственности государства.
Следует, вместе с тем, подчеркнуть, что выделение особой категории норм не сопровождалось формированием и особой ответственности за их нарушение. Между тем, выделение особой категории норм в значительной мере утрачивает значение, если не сопровождается установлением особого режима ответственности за их нарушение. Этот пробел в определенной мере призваны восполнить принятые Генеральной Ассамблеей ООН Статьи о международной ответственности государств.
_ 3. Аргументы противников и сторонников концепции "преступление государства"
Чаще всего противники криминализации ответственности государств ссылаются на то, что субъектами уголовной ответственности могут быть лишь физические лица. Классик британской юриспруденции XIX в. Р.Филлимор писал: "Говорить о возложении наказания на государство значит извращать принципы уголовного правосудия и юридическую природу корпораций. Уголовное право имеет дело с физическими лицами..."*(674)
Однако в дальнейшем именно в англосаксонской системе права утвердился институт уголовной ответственности корпораций, который оказал влияние и на международное право. На Лондонской конференции 1945 г., разрабатывавшей Устав Международного военного трибунала, США выдвинули предложение о включении в него положений о преступных организациях. Первоначально представители иных правовых систем, делегаты СССР и Франции, выразили определенные сомнения*(675). Однако в дальнейшем они поддержали предложение, в результате чего оно нашло отражение в Уставе Трибунала.
В соответствии с Уставом, "при рассмотрении дела о любом отдельном члене той или иной группы или организации Трибунал может (в связи с любым действием, за которое это лицо будет осуждено) признать, что группа или организация, членом которой подсудимый являлся, была преступной организацией" (ст. 9).
Признание организации преступной имело, в основном, процессуальный характер. Его цель состояла в том, чтобы облегчить привлечение к уголовной ответственности ее членов, физических лиц. Сама же организация уголовной ответственности не подвергалась, в отличие от корпораций, в соответствии с правом тех же США*(676). Следует заметить, что признание возможности привлечения к уголовной ответственности юридических лиц находит признание в разных странах. Думается, что со временем такая ответственность найдет должное отражение и в правовой системе России. Первой ласточкой в этом плане явился Закон о противодействии экстремистской деятельности 2002 г. Закон предусматривает ответственность организаций за такого рода преступную деятельность, а также определяет карательные меры, вплоть до ликвидации несущих ответственность организаций. Институт уголовной ответственности юридических лиц получит дальнейшее развитие в правовых системах государств. Рост могущества корпораций в условиях глобализации диктует необходимость применять к ним и уголовно-правовые санкции.
В приговоре Нюрнбергского трибунала говорится: "Если Трибунал считает доказанной преступную виновность любой организации или группы, он должен без колебания признать ее преступной, не опасаясь того, что теория "преступность группы" является новой..." Одновременно подчеркивается, что "преступная виновность является индивидуальной"*(677).
Концепция преступной организации имела целью облегчить уголовное преследование военных преступников также национальной юстицией. В соответствии с Уставом признание Трибуналом организации преступной дает право государствам привлекать к суду национальных трибуналов за принадлежность к этой организации (ст. 10). Это положение было широко использовано государствами, включая СССР*(678).
В Нюрнберге обвинение потребовало признать преступными следующие организации: руководящий состав нацистской партии, гестапо, СД, ОС, СА, имперский кабинет, генеральный штаб и верховное командование германских вооруженных сил. Трибунал признал преступными политическое руководство партии, гестапо и СД, а также СС, но отказался признать преступными такие организации, как правительственный кабинет, генеральный штаб и верховное командование. Следуя своей концепции преступной организации, Трибунал сослался на то, что количество входивших в эти организации настолько мало, что без каких-либо затруднений их члены могут предстать индивидуально перед судом без вынесения решения о преступности организации*(679).
На первый взгляд может показаться не совсем логичным признание преступными организаций, определявших и осуществлявших преступную политику государства, и отказ признать преступным государство в целом. Этот момент отмечался некоторыми юристами. Известный специалист в рассматриваемом вопросе американский профессор Дж.Гинзбургс пишет: "...Естественно возникает вопрос, почему архитекторы Нюрнбергских процессов остановились на этой точке и не сделали следующего шага, не объявили само нацистское государство обвиняемым в качестве высшей организации..." Автор видит противоречие в том, что подчиненные компоненты материнской корпорации обвиняются в их доле преступной деятельности, а основное лицо - государство оставляют в стороне*(680).
Однако анализ Устава и приговора Трибунала свидетельствует, что логика в этом есть, поскольку задача Трибунала состояла в привлечении к уголовной ответственности не организаций, а их членов. Аналогичная концепция преступной организации воспринята УК РФ. Часть 2 ст. 210 содержит, в частности, следующее положение: "Участие в преступном сообществе (преступной организации)... наказывается..." Признание преступной организации дает основание для привлечения к уголовной ответственности лица за само участие в ней. О привлечении к ответственности самой организации вопрос обоснованно не возникает.
Как в период проведения Нюрнбергского процесса, так и в дальнейшем немалое число юристов полагало, что концепция преступной организации, принятая Трибуналом, носит специальный характер и не исключает возможности признания преступным государства в целом. В своей вступительной речи главный обвинитель от СССР Р.А.Руденко сослался на резолюцию конгресса Международной ассоциации уголовного права 1929 г., привел содержавшееся в ней требование об установлении уголовной ответственности государств за агрессию и сделал вывод: "Таким образом, давно провозглашен принцип уголовной ответственности за преступную агрессию..."*(681). Сразу же после окончания Нюрнбергского процесса французский член Трибунала Д. де Вабр писал: "Уголовная ответственность государства как юридического лица не исключается нюрнбергским приговором"*(682).
Таким образом, признание организации преступной имеет уголовно-правовое значение для ее членов. Что же касается самих организаций, то их осуждение носило, в основном, морально-политический характер и означало осуждение нацистского режима в целом. Соответствующие организации были поставлены вне закона контрольными органами оккупационных властей в процессе денацификации и демократизации Германии. Все это не дает оснований для криминализации ответственности государства.
Представляет интерес двухтомное издание П.Дроста, вышедшее в свет уже после Нюрнбергского процесса и специально посвященное проблеме преступления государства. Автор считает, что действия государства могут быть квалифицированы как преступления государства по международному праву. Однако само государство не может быть признано преступником. По мнению П.Дроста, преступное государство - нелепость, а преступное правительство - реальность. При этом он ссылается, в частности, на то, что "возможность наказания государства юридически и практически исключается"*(683). Последнее замечание представляет следующий аргумент противников концепции "преступление государства". Он выдвигался и специальным докладчиком по теме ответственность государств Дж.Кроуфордом.
Несостоятельность этого аргумента достаточно очевидна. Любая правовая ответственность, в том числе и гражданско-правовая, может носить карательный характер, порождая негативные последствия для правонарушителя. Этот момент отмечается в правовой литературе. Французский юрист Ж.Берлиа писал: "Уголовная или гражданская, коллективная или индивидуальная, контрактная или деликтная, ответственность является прежде всего репрессивной"*(684).
Что же касается международно-правовых санкций, то их карательный характер признавался в доктрине уже в первые годы существования ООН. О карательном характере международных санкций писали и такие авторитетные юристы, как Л.Каваре и Р.Монако*(685). Некоторые из них на этом основании считали, что международно-правовая ответственность носит уголовный характер*(686). Но большинство исходило из особого характера международной ответственности и санкций.
П.Курис утверждает, что "признание того, что международно-правовой ответственности свойственна карательная (репрессивная) функция, отнюдь не противоречит принципу уважения государственного суверенитета и не означает признания уголовно-правового характера этой ответственности"*(687). Справедливость этого мнения не вызывает сомнений. Суверенитет осуществляется в рамках международного права. В силу своего суверенитета государства наделяют международное право обязательной силой и обеспечивают его применение индивидуально и коллективно. Согласие государств придать обязательную силу международному праву распространяется и на механизм его имплементации, включая ответственность и санкции.
Особое значение придается карательному характеру санкций, применяемых международными организациями. Г.Лаутерпахт писал, что предусмотренные уставами Лиги Наций и ООН санкции "имеют отчасти карательный характер"*(688). Заслуживает внимания, что речь идет о санкциях, применяемых универсальными международными организациями, а не о так называемых "санкциях" отдельных государств. Г.И.Тункин также подчеркивал, что в этом случае санкции "не ограничиваются возмещением ущерба, но включают также меры, имеющие характер наказания"*(689).
Сказанное подтверждается и практикой. В заявлениях представителей государств не раз отмечался карательный характер даже достаточно мягких мер, принимаемых по решению такой организации, как ООН. На первой сессии Совета Безопасности в 1946 г. представитель СССР заявил: "Объединенные Нации, принявшие участие в выработке Устава и утвердившие его, не сомневались в том, что разрыв дипломатических отношений считается мерой наказания"*(690).
Особенно четко проявляется карательный характер санкций в отношении государства, несущего ответственность за агрессию. Показательны в этом плане санкции союзников, примененные в отношении Германии и Японии, ответственных за агрессию. Достаточно указать на такие меры в отношении Германии, как ограничение ее суверенитета и принятие на себя союзниками высшей административной власти, лишение ее части государственной территории и др. Правда, если военные преступники были наказаны международным судебным органом, то санкции в отношении государств-агрессоров были применены по решению государств-победителей. Они носили, в основном, политический характер, хотя и имели определенный юридический фундамент. Это дало основание некоторым юристам рассматривать такие санкции как чисто политические*(691).
Карательный характер в значительной мере носили и санкции в отношении Ирака, несшего ответственность за агрессию*(692). В решениях Совета Безопасности ООН о санкциях с самого начала говорилось об осуждении действий Ирака*(693). В данном случае санкции были применены по решению международного органа - Совета Безопасности ООН, правда, органа политического, а не судебного.
Это подводит нас к следующему аргументу противников концепции "преступление государства", заключающемуся в том, что нельзя говорить о преступлении государства, поскольку отсутствует международный уголовный суд, способный привлекать государства к уголовной ответственности.
Этот аргумент также основан на непонимании особого характера международно-правовой ответственности и ее уравнивании с уголовной ответственностью по внутреннему праву государств. Если же учитывать природу международного права и определяемую им ответственность государства, то особый уголовный суд для государств не только не нужен, но и невозможен. С решением соответствующих задач способен справляться существующий Международный Суд ООН, который доказал это на практике. Показательно в этом плане решение по делу "Никарагуа против США".
В этом деле США возражали против юрисдикции Суда, утверждая, в частности, что заявление относительно незаконного применения вооруженной силы отнесено Уставом ООН к исключительной компетенции иных органов, прежде всего Совета Безопасности. Связанные с этим споры не относятся к категории "юридических споров" в смысле Статута Суда. Поэтому Суд не может рассматривать такие дела, не выходя за границы своей юрисдикции.
Суд доказал необоснованность подобных утверждений, сославшись, в частности, на принцип мирного разрешения споров, согласно которому "стороны в любом споре, особенно в споре, продолжение которого может создать угрозу поддержанию международного мира и безопасности, должны стремиться к его решению мирными средствами". Одним из таких средств и является Международный Суд.
Тщательно рассмотрев обстоятельства дела и аргументацию сторон, Суд признал США несущими ответственность за нарушение таких основных принципов международного права, как невмешательство в дела другого государства, неприменение силы, уважение государственного суверенитета, добросовестное выполнения обязательств по международному праву*(694).
Значение этого решения для имплементации международной ответственности, да и для международного права в целом, трудно переоценить. По иску сравнительно небольшого государства супердержава была признана несущей ответственность за нарушение основных принципов международного права, т.е. за международные преступления.
Новым подтверждением возможностей Международного Суда ООН в противодействии тягчайшим нарушениям международного права явилось его решение по претензиям Югославии к странам НАТО, совершившим в отношении нее акт агрессии. Суд установил, что он не обладает юрисдикцией в отношении возникшего спора, поскольку отсутствует признание этой юрисдикции со стороны государств-ответчиков. В прошлом на этом все дело и кончилось бы.
Сегодня же Суд уже не мог не определить своей позиции в отношении серьезнейшего нарушения международного права. Суд заявил, что он сознает "свою ответственность за поддержание мира и безопасности" в соответствии с Уставом ООН и своим Статутом. Суд выразил глубокую озабоченность человеческой трагедией в Косово и заявил: "...Независимо от того, признают или не признают государства юрисдикцию Суда, они при всех условиях несут ответственность за действия, которые могут быть им присвоены и которые нарушают международное право..."
Суд также выразил свою озабоченность применением силы в Югославии и указал, что оно порождает "серьезные международно-правовые проблемы". Суд напомнил, что все участники спора должны действовать "в соответствии со своими обязательствами по Уставу Организации Объединенных Наций и из иных норм международного права"*(695). Как видим, несмотря на отсутствие у Суда юрисдикции по данному делу, он достаточно четко определил свою позицию в отношении агрессии стран НАТО.
Из сказанного ранее видно, что основные аргументы противников криминализации международной ответственности государств трудно признать обоснованными. Коснемся теперь аргументации сторонников криминализации ответственности государств. Руководствуются они лучшими побуждениями - предотвратить совершение государствами наиболее тяжких правонарушений. Однако предлагаемые ими для этого уголовно-правовые методы не учитывают специфику правового статуса государств и природы международного права. Количество сторонников криминализации ответственности государств немало. Рассмотреть взгляды каждого из них не представляется возможным. Поэтому коснусь лишь одной из новейших и к тому же детально разработанных концепций, автором которой является известный специалист в области международного уголовного права американский профессор Дж.Гинзбургс*(696).
Его общий вывод состоит в следующем. Есть все основания использовать концепцию преступлений против мира "для осуждения в целом государства, которое известно своей историей неспровоцированного насилия, осуществленного либо вне его границ, либо в массовом порядке против собственного народа. Принятие мер к подавлению национального режима, виновного в такого рода эксцессах, должно сопровождаться наказанием, которое могло бы выражаться в лишении атрибутов государственности или в установлении строгого международного контроля на время, необходимое для обезвреживания порочной социальной культуры"*(697).
Основные аргументы в пользу этой концепции состоят в следующем. Во-первых, поскольку государство нуждается в массовой поддержке населением своих ключевых политических решений, постольку сама нация вовлекается в последствия того, что делает представляющее ее государство. Во-вторых, наиболее обещающим фактором, который может сказываться на способности государства совершать преступления, является "утрата внутри страны позитивной поддержки избирателями предпринимаемых авантюр"*(698). Обращает на себя внимание противоречие. Как можно говорить об утрате поддержки избирателей в случае, если осуществляется массовое насилие в отношении собственного народа?
Кроме того, отмеченные моменты учтены в позитивном международном праве. В случае совершения государством преступления связанное с ответственностью бремя ложится на весь народ. В Потсдамских соглашениях 1945 г. содержится следующее положение: "Германию нужно заставить компенсировать в возможно большей степени ущерб и страдания, которые она причинила Объединенным Нациям и за которые германский народ не может избежать ответственности"*(699).
Сказанное дает основания заключить, что аргументы сторонников криминализации ответственности государств не являются достаточно убедительными, не говоря уже о том, что они противоречат природе международного права.
Значительное внимание проблеме криминализации ответственности государств уделила отечественная доктрина*(700). Наиболее основательно проблема была разработана Д.Б.Левиным и Г.И.Тункиным. Еще в 1946 г. Д.Б.Левин предложил различать простые нарушения международного права и международные преступления, подрывающие его основы и важнейшие принципы*(701). При этом Д.Б.Левин подчеркивал, что речь не идет об уголовно-правовой ответственности государства. Он писал, что имеется в виду "преступление не в смысле уголовного права, а в смысле международного публичного права, то есть в том смысле, что отмеченное выше поведение государства вызывает более суровое политическое осуждение со стороны других государств и более суровые международные санкции, включая коллективные санкции международной организации или ряда государств"*(702).
Аналогичную позицию занимал и Г.И.Тункин*(703). Он, в частности, писал: "Когда агрессивную войну и некоторые другие нарушения международного права называют преступлениями, то этим хотят лишь подчеркнуть в отношении государства особо опасный характер правонарушения"*(704). Такого рода концепция преступления государства поддерживалась и другими юристами-международниками*(705). Если сравнить приведенную концепцию с соответствующими статьями принятого Генеральной Ассамблеей документа об ответственности, то нельзя не прийти к выводу об их принципиальном единстве.
_ 4. Концепция преступления государства в Комиссии международного права ООН
Вопрос об уголовной ответственности государств возник уже на раннем этапе работы Комиссии над темой ответственности. В своих докладах Ф.Гарсиа Амадор начиная с 1954 г. затрагивал этот вопрос, правда, делал это довольно осторожно. Тем не менее, в 1956 г. он ясно высказался в пользу уголовной ответственности государств*(706). Большинство членов (включая С.Б.Крылова) заняли позицию, согласно которой современному международному праву такая ответственность неизвестна*(707).
Однако в дальнейшем положение стало меняться. Отмеченное нами ранее развитие доктрины и практики нашло отражение в работе Комиссии. На сессии 1962 г. Г.И.Тункин подчеркивал особое значение исследования ответственности за действия, угрожающие миру и препятствующие достижению колониальными народами независимости*(708). На той же сессии Р.Аго говорил о том, что существуют нормы, нарушение которых влечет за собой лишь возмещение ущерба; однако существуют и другие нормы, нарушение которых влечет за собой не только обязательство возместить ущерб, но также и необходимость применения санкций репрессивного характера*(709).
На сессии 1969 г. Н.А.Ушаков, ссылаясь на монографию Г.И.Тункина, говорил о том, что в прошлом считалось, что нарушения международного права касаются лишь государства-нарушителя и потерпевшего государства, тогда как в настоящее время нарушения мира затрагивают права всех государств. Следовательно, в таких случаях другие государства, помимо непосредственно пострадавшего, могут принимать меры, чтобы принудить государство-нарушителя подчиниться нормам международного права*(710). Аналогичное мнение высказывалось и на сессии 1970 г., например, Э.Уштором, Ж.Сетте Камара, М.Бартошем, М.Ясином, А.Таммесом, Э.Хамбро, П.Рейтером.
При этом ряд членов Комиссии подчеркивали значение концепции международного преступления. Т.Элайес активно поддерживал понятие "международное преступление"*(711). Э.Хамбро говорил о "международных уголовных деяниях"*(712). Х.Кастаньеда высказал следующее положение: существуют определенные международные обязательства государств, являющиеся обязательствами erga omnes; нарушение какого-либо из этих обязательств, например, осуществление геноцида, составляет международное преступление*(713).
Поэтому не случайно в докладах Комиссии Генеральной Ассамблее 1969, 1973, 1974 и 1975 гг. содержались указания на различия между противоправными деяниями в зависимости от содержания нарушенного обязательства. Ни один из членов Комиссии не выразил по этому поводу сомнения. Учитывая отмеченные обстоятельства, спецдокладчик Р.Аго в 1976 г. сформулировал проект статьи, которая после обсуждения и внесения в нее ряда поправок была принята под номером 19. При этом Р.Аго на основе анализа теории и практики показал, что термин "международное преступление" получил широкое признание:*(714)
"Статья 19. Международные преступления и деликты.
1. Деяние государства, нарушающее международное обязательство, является международно-противоправным деянием, независимо от объекта нарушенного обязательства.
2. Международно-противоправное деяние, возникающее в результате нарушения государством международного обязательства, столь основополагающего для обеспечения жизненно важных интересов международного сообщества, что его нарушение рассматривается как преступление международным сообществом в целом, составляет международное преступление.
3. С соблюдением пункта 2 и в соответствии с действующими нормами международного права международные преступления могут, в частности, возникать в результате:
а) тяжкого нарушения международного обязательства, имеющего основополагающее значение для обеспечения международного мира и безопасности, такого как обязательство, запрещающее агрессию;
b) тяжкого нарушения международного обязательства, имеющего основополагающее значение для обеспечения права народов на самоопределение, такого как обязательство, запрещающее установление или сохранение силой колониального господства;
c) тяжкого массового нарушения международного обязательства, имеющего основополагающее значение для защиты человеческой личности, таких как обязательства, запрещающие рабство, геноцид, апартеид;
d) тяжкого нарушения международного обязательства, имеющего основополагающее значение для защиты окружающей среды, такого как обязательство, запрещающее массовое загрязнение атмосферы или морей.
4. Всякое международно-противоправное деяние, которое не составляет международного преступления в соответствии с пунктом 2, является международным деликтом"*(715).
Эта статья была в течение нескольких лет предметом широкой дискуссии в Шестом комитете Генеральной Ассамблеи ООН, а также в самой Комиссии международного права. Существенный интерес представляют письменные отзывы правительств.
В обширном комментарии Комиссии к статье 19 ее содержание убедительно обосновывалось на основе анализа международной практики и доктрины. В качестве пионера соответствующей концепции указывался Д.Б.Левин со ссылкой на его работу 1946 г. Излагались мнения Д.Б.Левина и Г.И.Тункина, содержались ссылки и на работы других советских авторов. В этом видится признание вклада отечественной доктрины в становление концепции "преступление государства".
Комиссия обосновала необходимость различать в рамках общей категории международно-противоправных деяний государств особую категорию, охватывающую исключительно тяжкие противоправные деяния. В значительной мере это вытекает из выделения в рамках международного права особой категории норм, именуемых императивными (jus cogens)*(716). Особый характер этих норм, значение охраняемых ими интересов диктуют необходимость установления особой ответственности за их нарушение. При этом Комиссия неоднократно отмечала, что речь не идет об уголовно-правовой ответственности государств, аналогичной той, которую несут должностные лица - органы государства за преступления по международному праву. Имеется в виду особый вид международно-правовой ответственности.
Это принципиальное положение отмечается и в Комментарии к Статьям об ответственности государств, принятых Генеральной Ассамблеей. В нем говорится, что первоначально предполагалось выделить ответственность за нарушение императивных норм "путем ссылки на категорию "международных преступлений государств", которые отличались бы от всех других случаев международно-противоправных деяний ("международных деликтов"). Вместе с тем, никаких уголовных последствий для государств в случае нарушения этих основополагающих норм не предусматривалось"*(717). Термин "международное преступление" был избран с учетом того, что он стал широко использоваться в практике государств, а также в научных трудах*(718).
Представляет интерес мнение Комиссии относительно того, насколько концепция "преступление государства" соответствует позитивному международному праву. По ее мнению, "было бы совершенно ошибочно считать, что в современном международном праве существует лишь один режим ответственности, применимый повсеместно к любому типу международно-противоправного деяния, независимо от того, является ли оно тяжким или нет, затрагивает ли оно жизненно важные интересы международного сообщества в целом или только интересы какого-либо определенного члена этого сообщества"*(719).
Одновременно Комиссия подчеркнула, что принятие формулировки, ясно признающей различие между международными преступлениями и международными деликтами, представляет собой исключительно важный шаг в кодификации норм о международной ответственности. По своему значению он сравним с тем шагом, который был сделан в результате ясно выраженного признания категории императивных норм.
Заслуживает внимания тот факт, что при первоначальном обсуждении в 1976 г. проекта ст. 19 в Шестом комитете Генеральной Ассамблеи ООН он был единодушно поддержан. Негативную позицию занял лишь представитель Швеции*(720)
Советское правительство поддержало ст. 19 проекта и подчеркнуло ее значение: статья "особо выделила и квалифицировала как международные преступления такие международно-противоправные действия государств, которые нарушают обязательства, имеющие серьезное значение для обеспечения жизненных интересов международного сообщества". К их числу Советское правительство отнесло акты агрессии, насильственное поддержание колониального угнетения, геноцид, апартеид. Все это соответствует целям борьбы за упрочение мира и международной безопасности, целям и принципам Устава ООН*(721).
В дальнейшем значительное число западных государств выступили против проекта ст. 19, ссылаясь на то, что она криминализирует ответственность государств и тем самым вступает в противоречие с международным правом, которому неизвестны различные виды ответственности.
В результате Комиссии пришлось искать компромисс между двумя различными позициями. В 2000 г. было принято окончательное решение - исключить ст. 19 и отказаться от использования термина "преступление". В проект была включена новая глава - "Глава III. Серьезные нарушения обязательств перед международным сообществом в целом". Речь шла о "международной ответственности, которая вытекает из международно-противоправного деяния, представляющего собой серьезное нарушение государством обязательства, взятого перед международным сообществом в целом и имеющего важнейшее значение для защиты его основных интересов" (ст. 41.1).
Как видим, был найден компромисс. С одной стороны, исключено вызывавшее сомнение слово "преступления", с другой - сохранена идея выделения особой ответственности за наиболее тяжкие правонарушения. Тем не менее, и это положение не получило единодушной поддержки в Комиссии. Большинство членов высказались за сохранение главы о серьезных нарушениях. По их мнению, глава уравновешивает весь текст с учетом отказа от понятия "преступления государств" и, таким образом, является насущно необходимой. Кроме того, исключение главы было бы шагом назад и умалением проделанной Комиссией работы.
Ряд членов Комиссии из промышленно развитых стран высказались за исключение главы, ссылаясь на то, что в позитивном международном праве не существует основы для проведения различия между серьезными и обычными нарушениями. Более того, такое различие не является желательным по принципиальным соображениям, учитывая широкий спектр возможных нарушений*(722).
Ситуация в Комиссии отразила различия в позициях государств. Глава вызвала негативную реакцию таких государств, как Великобритания, США, Япония, Франция. Наиболее развернутые критические замечания были представлены Великобританией. В них констатировалось, что положения "представляют собой попытку найти компромисс, приемлемый как для членов Комиссии, поддерживающих концепцию международных преступлений,...так и для тех, кто выступает против нее". Не укоренившийся в практике компромисс "неизбежно повлечет за собой ослабление авторитетности всего проекта"*(723). США выразили удовлетворение по поводу исключения из проекта понятия "международных преступлений". Тем не менее, они выразили сомнение "в целесообразности проведения различия между "серьезными" и иными нарушениями" и предложили исключить соответствующие статьи*(724).
Большинство других государств в той или иной мере высказались за исключение из проекта концепции международных преступлений, но поддержали достигнутый компромисс. Так, по мнению Австрии, достигнутый компромисс "позволяет избежать сложной дискуссии по вопросу о точном значении понятия "международные преступления""*(725). Приведенные замечания свидетельствуют о том, что одна из основных причин, побудивших ряд государств возражать против рассматриваемых положений, заключается в их связи с концепцией международных преступлений. По мнению одного из возражавших правительств, в них все еще обретается призрак международных преступлений.
_ 5. Статьи о серьезных нарушениях обязательств, вытекающих из императивных норм общего международного права
Прежде всего, о названии проекта главы, которая именовалась "Серьезные нарушения обязательств перед международным сообществом". Ряд делегаций в Шестом комитете Генеральной Ассамблеи ООН высказали озабоченность в отношении термина "международное сообщество", который был охарактеризован как неясный, вводящий в заблуждение, приводящий к затруднениям при применении статей. Значительно большее число делегаций сочли этот термин уместным, поскольку такое понятие существует в международном праве, и привели соответствующие факты. Как известно, этот термин содержится в ряде важнейших международно-правовых актов, начиная с Венской конвенции о праве договоров и кончая Статутом Международного уголовного суда.
Тем не менее, учитывая критические замечания ряда делегаций, Комиссия в 2001 г. изменила название главы, которая стала именоваться "Серьезные нарушения обязательств, вытекающих из императивных норм общего международного права". С юридической точки зрения, сделанное уточнение оправданно. Напомню, что при обосновании концепции преступления Комиссия в качестве первого аргумента указала выделение в рамках международного права особой категории норм, называемых императивными*(726).
Однако и нынешнее название нельзя признать достаточно точным. Название "Серьезные нарушения обязательств..." не соответствует предмету статей в целом. Статьи посвящены нормам об ответственности, т.е. так называемым "вторичным" нормам, а нарушения определяются "первичными" нормами международного права. Глава посвящена определению не нарушений обязательств, а ответственности за их нарушение. Название не соответствует и содержанию главы. В открывающей главу статье говорится: "Настоящая глава применяется к международной ответственности..." Поэтому более правильно было бы назвать главу "Ответственность за серьезные нарушения обязательств..."*(727) На это было обращено внимание и при обсуждении проекта статей в Шестом комитете Генеральной Ассамблеи ООН. Такое название более соответствовало бы содержанию. В какой-то мере нынешнее название главы можно объяснить тем, что она заменила ст. 19, именовавшуюся "Международные преступления и деликты".
Сказанное относится и к названию ст. 41 об особых последствиях серьезного нарушения. Ее следовало бы назвать "Особенности ответственности за серьезные нарушения...". Последствием правонарушения являются правоотношения ответственности. Особенностям правоотношений ответственности за серьезные нарушения и посвящена ст. 41.
Название главы носит несколько формальный характер. Поэтому при ее толковании следует учитывать и положение проекта ст. 19, в котором говорилось об обязательстве столь основополагающего для обеспечения жизненно важных интересов международного сообщества, что его нарушение рассматривается как преступление международным сообществом в целом. Нельзя упускать из виду, что не всякое нарушение императивной нормы может быть достаточно серьезным, чтобы быть квалифицированным как преступление. Это положение отмечалось и Комиссией*(728).
Связь новых положений со ст. 19 подчеркивается видными юристами, включая специального докладчика Дж.Кроуфорда. Отмечают, что новая глава "стремится воплотить ценности, лежащие в основе бывшей статьи 19, одновременно избегая использования проблематического термина "преступления""*(729). Замечу, что на нежелательность использования этого термина указывали и представители государств в Шестом комитете Генеральной Ассамблеи ООН*(730).
Глава определяет некоторые последствия особого вида международных правонарушений. Этот вид правонарушений отвечает двум признакам. Во-первых, они нарушают императивные нормы общего международного права. Во-вторых, по своему характеру и масштабу они являются серьезными.
В целом Статьи об ответственности государств не проводят различия между "преступлениями" и "деликтами" государств. Часть первая в равной мере применима и к тем, и к другим. Рассматриваемая глава призвана отразить то обстоятельство, что право международной ответственности должно предусматривать особые, при том весьма существенные, последствия, определяемые концепцией императивных норм общего международного права и обязательств в отношении международного сообщества в целом.
Из рассматриваемой главы следует, что серьезное нарушение обязательств, вытекающих из императивных норм, может влечь за собой дополнительные последствия и, что особенно важно, не только для несущего ответственность государства, но и для всех других государств.
Глава вызвала оживленную дискуссию в Шестом комитете Генеральной Ассамблеи ООН. Значительное внимание ей было уделено и в письменных отзывах правительств. Правительство России поддержало закрепление в проекте статей дифференцированного подхода к правонарушениям в зависимости от степени их тяжести. Было подчеркнуто, что "существование в международном праве принципов и норм, нарушение которых подлежит квалификации в качестве "особо тяжких правонарушений", не вызывает сомнений". Констатировалось, что понятие jus cogens признано в международной практике, в практике международных и национальных судов, в теории права*(731).
В процессе обсуждении проекта главы определились три основные позиции. Некоторые делегации высказались за сохранение понятия преступления государств, считая, что оно является ценным вкладом в развитие международного права и обладает внутренне присущей сдерживающей ценностью, которой лишен термин "серьезные нарушения". При этом оговаривалось, что режим ответственности за противоправные деяния, затрагивающие основополагающие интересы международного сообщества, ни в коем случае не представляет собой уголовный кодекс. Тем не менее, ради достижения согласия сторонники этой позиции согласились с исключением термина "преступление" при сохранении существа бывшей ст. 19 в новой ст. 41*(732).
Вторая позиция, которую заняло большинство государств, заключалась в позитивном отношении к исключению понятия "преступление государств". В письменном отзыве стран Северной Европы говорилось: "Глава III, касающаяся серьезных нарушений существенных обязательств перед международным сообществом, представляет собой приемлемый компромисс для отражения ранее проведенного разграничения между "деликтами" и "преступлениями"... Дело в том, что некоторые нарушения, такие как агрессия и геноцид, наносят такой ущерб международному сообществу в целом, что их необходимо отличать от других нарушений..."*(733)
Целесообразность исключения термина "преступления государств" обосновывалась тем, что он вносит путаницу, является двусмысленным и не установившимся в международном праве. При его использовании невозможно избежать уголовно-правовой ассоциации. Между тем, ответственность государств по международному праву носит характер sui generis, а не гражданско-правовой или уголовно-правовой характер.
Наконец, третья позиция состояла в отрицательном отношении к главе в целом. Обосновывалось это тем, что различие между серьезными и иными нарушениями воспроизводит понятие "преступления", которое противоречит международному праву. Наиболее обстоятельно эта позиция аргументировалась в письменных отзывах США, Великобритании и Японии. В отзыве США говорилось: "Хотя замена термина "международные преступления" категорией "серьезные нарушения", без всякого сомнения, представляет собой важное улучшение, Соединенные Штаты сомневаются в целесообразности проведения различия между "серьезными" и иными нарушениями". Обязанность рассматривать "серьезные нарушения" лучше возложить на "Совет Безопасности, а не на правовой механизм ответственности государств". На этом основании "Соединенные Штаты настоятельно призывают Комиссию исключить статьи 41 и 42". Иными словами, США выступили против установления норм об ответственности за серьезные нарушения.
Наиболее детальные критические замечания были представлены правительством Великобритании. В них достигнутый компромисс был назван проблематичным. Содержание главы выходит далеко "за пределы кодификации норм обычного международного права". Было поставлено под вопрос само существование обязательств erga omnes. "Если исходить из того, что в международном праве признается категория обязательств erga omnes перед всеми государствами, в выполнении которых все государства имеют правовой интерес... то следует отметить, что содержание этой категории отнюдь не является установившимся". Аналогичный довод содержится и в замечаниях правительства Японии.
В принятых Генеральной Ассамблеей Статьях гл. III выглядит следующим образом:
"Глава III. Серьезные нарушения обязательств, вытекающих из императивных норм общего международного права.
Статья 40. Применение настоящей Главы
Статья 41. Особые последствия серьезного нарушения обязательства согласно настоящей Главе
Статья 40 призвана определить правонарушения, охватываемые главой III. Установлены два критерия, соответствие которым отличает рассматриваемые нарушения от иных видов нарушения. Первый критерий относится к характеру нарушенного обязательства. Такими обязательствами являются лишь те, что вытекают из императивной нормы общего международного права.
В соответствии с Венскими конвенциями о праве договоров под императивной нормой понимается такая, которая "принимается и признается международным сообществом в целом как норма, отклонение от которой недопустимо и которая может быть изменена только последующей нормой общего международного права, носящей такой же характер" (ст. 53).
В комментарии к рассматриваемой статье говорится, что основная направленность этих норм - "это значительные запреты, налагаемые на поведение, которое начинают рассматривать как недопустимое в силу той угрозы, которую оно представляет для выживания государств и населяющих их народов и сохранения наиболее важных человеческих ценностей". При этом оговаривается, что к императивным нормам не относятся такие принципы, как "договоры должны соблюдаться" и добросовестность. Они определяются как системообразующие предпосылки международной правовой системы. Такая точка зрения известна доктрине, некоторые представители которой определяют такие принципы как "устанавливаемые логической или правовой необходимостью"*(734). Подобная характеристика не вызывает сомнений и свидетельствует об особом статусе соответствующих принципов. Но служит ли это препятствием для признания за ними императивной силы? Единого мнения по этому вопросу нет.
Анализ международной практики свидетельствует, что к числу императивных норм относят в первую очередь принцип неприменения силы. Нарушение этого принципа стоит на первом месте в перечне серьезных нарушений основополагающих обязательств, принятом Комиссией международного права в 1976 г.
На второе место был поставлен принцип самоопределения. Обоснованность этого нашла подтверждение и в международной судебной практике. В решении по делу о Восточном Тиморе Международный Суд ООН определил, что принцип самоопределения "является одним из основных принципов современного международного права", что является основанием возникновения обязательства перед международным сообществом в целом, необходимого для того, чтобы дать возможность осуществлять его и считаться с его осуществлением*(735).
Заслуживает внимания тот факт, что основанием для отнесения нормы к категории императивных Суд счел ее принадлежность к числу основных принципов международного права. Это дает дополнительное основание для отнесения и других основных принципов к числу императивных норм.
Значительное подтверждение в практике получило наличие императивного характера у норм, имеющих основополагающее значение для защиты человеческой личности, таких как рабство, геноцид, апартеид. Сюда же относятся нормы, запрещающие пытки, которые определены ст. 1 Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания 1984 г. Императивный характер соответствующих норм подтвержден целым рядом решений международных и национальных органов. К числу такого рода норм следует отнести и основные нормы международного гуманитарного права, которые Международный Суд определил как "незыблемые" по своему характеру*(736).
Приведенные положения имеют особое значение с учетом того, что противники главы III свою аргументацию в значительной мере строили на том, что понятия jus cogens и обязательств erga omnes не являются достаточно определенными. В замечаниях правительства Японии говорилось, что вопрос о серьезных нарушениях "связан с концепциями jus cogens и обязательств erga omnes, однако конкретное содержание этих понятий до сих пор не было в достаточной мере уточнено".
Относительно п. 1 ст. 40 многие делегации заявили, что он представляет собой приемлемое сочетание принципов jus cogens и обязательств erga omnes. Ряд делегаций заявили, что в результате использования этих концепций создается значительная неопределенность.
В отношении п. 2 говорилось, что определение "серьезное нарушение" является слишком расплывчатым. Ставилось под сомнение и определение "явного и систематического невыполнения", а также стандарт, который подразумевает выражение "сопряженное с риском причинения существенного вреда". Многие из этих замечаний были учтены Комиссией международного права при подготовке окончательного варианта проекта статей.
Статья 41 касается особых последствий правонарушений, предусмотренных ст. 40. Пункт 1 устанавливает позитивную обязанность сотрудничать с тем, чтобы прекратить любое предусмотренное ст. 40 серьезное правонарушение. Что же касается уровня и форм сотрудничества, то они должны определяться с учетом конкретных обстоятельств, в частности, в таких случаях все шире будет использоваться сотрудничество в рамках международных организаций.
Пункт 1 не определяет и мер, которые надлежит принимать для прекращения серьезных правонарушений. При всех условиях эти меры должны соответствовать международному праву, быть правомерными. Главное, что вытекает из этого пункта, состоит в обязанности государств сотрудничать независимо от того, были ли непосредственно затронуты интересы каждого конкретного государства данным правонарушением. В Комментарии к Статьям отмечается следующее обстоятельство: "Могут возникнуть сомнения относительно того, установлено ли уже в настоящее время международным правом позитивное обязательство сотрудничать, и в этом отношении пункт 1, возможно, отражает прогрессивное развитие международного права". Однако, как свидетельствует практика, такого рода сотрудничество реально существует, прежде всего, в рамках международных организаций, и порою оказывается единственным реальным способом эффективной защиты. Цель рассматриваемого пункта, как отмечается в Комментарии, состоит в укреплении существующего механизма сотрудничества на той основе, что "от всех государств требуется принятие, по меньшей мере, каких-либо мер реагирования на серьезные нарушения по смыслу статьи 40".
Пункт 2 обязывает:
а) не признавать правомерным любое положение, являющееся результатом правонарушений, предусмотренных ст. 40, и
b) не оказывать помощи или содействия в сохранении таких ситуаций. В первом случае речь идет об обязанности непризнания международным сообществом в целом.
В доктрине это было определено как "основное юридическое средство в борьбе с тяжкими нарушениями международного права"*(737). Такого рода обязанность существует, например, в случае захвата территории. Имеется в виду недопустимость не только формального признания, но и признания подразумеваемого.
Отмеченная обязанность нашла признание в международной практике*(738). В Декларации о принципах международного права 1970 г. говорится, что государства не признают в качестве правомерного любое приобретение территории в результате применения силы. Значение этой нормы было отмечено Международным Судом в деле о военной и полувоенной деятельности в и против Никарагуа. В решении говорилось, что единодушное согласие государств с этим положением "может трактоваться как признание действительности нормы или комплекса норм, декларируемых резолюцией"*(739).
Примером практики непризнания противоправного положения Советом Безопасности может служить его резолюция 662 1990 г., в которой говорилось, что аннексия Ираком Кувейта "является юридически неправомерной и считается недействительной". Совет призвал государства и международные организации не признавать аннексию и воздерживаться от любых действий или контактов, которые могли бы трактоваться как косвенное признание аннексии.
Значительная практика касается непризнания ситуаций, порожденных нарушением права народов на самоопределение. Достаточно напомнить о резолюциях Генеральной Ассамблеи и Совета Безопасности относительно ситуации в Родезии и бантустанов в Южной Африке. О том же свидетельствует и консультативное заключение Международного Суда 1970 г. о Намибии.
В комментарии к п. 2 ст. 41 отмечается, что он касается и государства, несущего ответственность за серьезное правонарушение. Оно "обязано не содействовать сохранению неправомерного положения, и это обязательство сообразуется со статьей 30 о прекращении и подкрепляется императивным характером рассматриваемой нормы".
Непризнание сложившегося положения по возможности не должно влечь за собой ущемления прав населения. В том же заключении по Намибии Международный Суд ООН отметил, что "непризнание правления Южной Африки на территории не должно иметь своим следствием лишение народа Намибии каких бы то ни было преимуществ, вытекающих из международного сотрудничества. В частности, когда официальные действия, совершаемые правительством Южной Африки от имени Намибии или в отношении Намибии после прекращения действия мандата, являются незаконными и недействительными, эта недействительность не может распространяться на такие действия, как, например, регистрация рождения, смерти и браков, последствия которой могут игнорироваться лишь в ущерб населению территории"*(740).
Если первое предписание п. 2 обязывает не признавать положение, сложившееся в результате серьезного правонарушения, то второе - обязывает не оказывать помощь и содействие в сохранении такого положения. Последнее положение предусматривает более строгую ответственность, чем предусмотренная ст. 16 "помощь или содействие в совершении международно-противоправного деяния". Поэтому не совсем понятно содержащееся в Комментарии положение: "Что же касается элементов "помощи или содействия", то статью 41 следует трактовать совместно со статьей 16".
Таких элементов два:
а) знание обстоятельств противоправного деяния и
b) деяние было бы противоправным в случае его совершения оказывающим помощь государством.
Ни один из этих элементов не относится к серьезным правонарушениям. В самом Комментарии говорится о неприменимости первого элемента в таких случаях, поскольку "едва ли можно себе представить, что государство может оказаться в неведении о совершении серьезного нарушения другим государством". Еще меньшее отношение к рассматриваемому случаю имеет второй элемент, поскольку речь идет об обязательствах erga omnes, имеющих силу для всех государств.
Пункт 3 ст. 41 призван подчеркнуть, что серьезные правонарушения влекут за собой те же последствия, что и все правонарушения, а именно обязанность прекратить правонарушение, продолжить соблюдение нарушенного обязательства, а в случае необходимости дать гарантии неповторения, а также возместить причиненный ущерб. Вместе с тем, оговаривается, что серьезные правонарушения могут влечь за собой и предусмотренные международным правом дополнительные последствия, определяемые тяжестью правонарушения.
Статья 41 в значительной мере представляет собой отправной пункт для разработки режима ответственности за соответствующие правонарушения. Она указывает лишь одну принципиальную особенность ответственности за серьезные правонарушения, а именно обязанность государств сотрудничать с тем, чтобы положить конец правонарушению. Что же касается пункта, обязывающего не признавать положение, сложившееся в результате нарушения, и не оказывать помощь в сохранении такого положения, то это в значительной мере относится к любому правонарушению. К этому обязывает и принцип добросовестности. Едва ли можно считать правомерным признание одним государством результатов, полученных другим государством путем правонарушения, и тем более оказание помощи в их сохранении.
То обстоятельство, что режим ответственности за рассматриваемые правонарушения еще подлежит разработке, подтверждается в какой-то степени и п. 3 ст. 41, в котором говорится о дополнительных последствиях в соответствии с международным правом. О том же говорит замечание, содержащееся в Комментарии Комиссии международного права к рассматриваемым положениям: "...Правовой режим серьезных нарушений сам по себе находится в состоянии развития".
Разработка особого режима ответственности за серьезные нарушения обязательств, вытекающих из императивных норм общего международного права, выдвигается на первый план. Этого требуют жизненные интересы международного сообщества. Режим этот будет опираться на широкое сотрудничество государств. В его обеспечении особое место займет ООН.
Анализ позитивного международного права свидетельствует, что в нем имеются необходимые условия для реализации особой ответственности за наиболее тяжкие международные правонарушения, которые ни морально, ни политически, ни юридически не могут квалифицироваться как обычные деликты. Остановка за формированием соответствующей политической воли государств, прежде всего тех, которые принято относить к категории ведущих. Процесс этот не будет легким. Общеизвестно, что политическое мышление правящих кругов государств, впрочем, как и их населения, существенно отстает от требований, диктуемых динамичным развитием международной жизни.
Комиссия международного права ООН не раз указывала на значение установления специального режима ответственности за особенно серьезные правонарушения. В ее докладе 1976 г. говорилось: "Было бы бессмысленно предлагать в настоящем проекте проводить различие между разными категориями международно-противоправных деяний, делая это в зависимости от содержания нарушенного обязательства, если это различие не влечет за собой применение разных режимов ответственности"*(741). Это утверждение представляется слишком категоричным. Сам факт установления различий между разными категориями правонарушений имеет существенное значение. Тем более, что при этом Комиссия ясно указала, пусть в самой общей форме, на необходимость особого режима ответственности за наиболее серьезные правонарушения. Все это прокладывает путь к разработке такого режима.
При обсуждении в Шестом комитете Генеральной Ассамблеи ООН большинство делегаций поддержали ст. 42, которая была охарактеризована как приемлемый компромисс, поскольку более основательное определение последствий можно отложить. Вместе с тем, некоторые делегации выразили сомнения относительно этих последствий, которые были охарактеризованы как неточные и способные повлечь за собой серьезные проблемы.
Относительно п. 2 было высказано мнение о том, что он содержит концепцию actio popularis и заслуживает поддержки. Коллективная реакция международного сообщества на серьезные нарушения обязательств перед ним является важным сдерживающим фактором, она также способствует прекращению противоправного деяния и выплате возмещения.
Обоснованно подчеркивалось, что обязательство не признавать положение, сложившееся в результате правонарушения, относится не только к серьезным, но и любым иным правонарушениям. Было также высказано мнение, что помощь не должна оказываться любому противоправному деянию. Относительно п. 3 некоторые делегации заявили, что содержащиеся в нем обязательства не имеют прочной основы в обычном международном праве.
Значительное внимание ст. 42 было уделено в письменных замечаниях правительств. В них был затронут вопрос о возможности взыскания штрафных убытков в случае серьезных правонарушений. Исключение понятия "международное преступление" поставило под вопрос возможность взыскания штрафных платежей. Тем не менее, было бы полезно предусмотреть, что в случае серьезных нарушений последствия для несущего ответственность государства должны быть соразмерно серьезными. Помимо реституции и сатисфакции они могли бы включать финансовые последствия, превышающие сумму компенсации или институционные меры, такие как установление контроля или ограничение прав, вытекающих из членства в организации (Нидерланды).
Против этого выступил ряд государств. Так, США решительно выступили вообще против дополнительных средств защиты в случае серьезных правонарушений: "Самым тревожным аспектом статей о "серьезных нарушениях" является тот факт, что эти статьи предусматривают дополнительные средства правовой защиты против государств, которые, как установлено, совершили "серьезные нарушения"..."
Было отмечено значение п. 3 ст. 42 как отражающего идею о том, что сама эволюция международного правопорядка будет определять развитие правового режима, касающегося серьезных правонарушений существенных обязательств перед международным сообществом.
Таким образом, закрепление в Статьях об ответственности государств концепции серьезных нарушений обязательств, вытекающих из императивных норм общего международного права, представляет собой значительный шаг в прогрессивном развитии этого права. В условиях углубляющейся глобализации все большее число жизненно важных проблем человечества может быть решено лишь совместными усилиями государств. Одной из таких проблем является поддержание международного правопорядка, особенно в той части, которая касается основных прав государства и человека. На достижение этой цели и направлена рассматриваемая концепция.
В этом видится основная причина полученной ею широкой поддержки как со стороны государств, так и доктрины. Оппозиция была представлена лишь несколькими крупными государствами, которые делают ставку на собственную силу и односторонние действия. Поэтому они выступают против широкого международного сотрудничества в обеспечении обязательств, вытекающих из основополагающих норм международного права. Однако, как показали, в частности, атаки террористов 11 сентября 2001 г., даже такая могучая держава, как США, не в состоянии в одиночку обеспечить собственную безопасность и безопасность своих граждан.
В обоснование негативной позиции ссылаются на то, что рассматриваемая концепция не имеет достаточной опоры в существующем обычном международном праве. Тем самым подтверждая необходимость соответствующих шагов в прогрессивном развитии этого права.
Отмеченные обстоятельства позволили отразить в Статьях концепцию в самой общей форме. При подготовке окончательного варианта главы Комиссия международного права сняла ряд положений, вызвавших критические замечания правительств. В результате соответствующие положения носят достаточно общий характер и представляют собой основу, на которой должен формироваться особый режим ответственности за серьезные нарушения обязательств, вытекающих из императивных норм общего международного права.
«все книги «к разделу «содержание Глав: 24 Главы: < 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. 21. 22. >