$ 2. Презумпция виновности - тавова реалия уголовно-процессуальиой деятельности

Утверждая, что угодовно-процессуальный способ деятель-ности предполагает такую изначальную позицию следователя /судьи/, в жеторов он мыслит себя как критик обвинения, мы вовсе не имели в виду, что ухе одно это обеспечивает достижение цели недопущения необоснованного осуждения невиновного или справедливого наказания виновного.

Очевидно, что провозглашая априорным для следователя /судьи/ мислениую оправдательную позицию и не меняя при этом оодаржротя практической уголовно-процессуальной деятельности, невозможно будет установить, была ли такая идейная установка у следователя /судьи/ в тот момент, когда он входил в процесс. О мыслительных шагах названных лиц с той или иной долей вероятности мн сможем судить только по процессуальным документам как некоторым итогам их деятельности /например, по постановлению следователя о прекращении уголовного дела или,напротив, по обвинительному заключению/, то есть тогда, когда уже ничего изменить в ней нельзя. В этом смысле наше утверждение о необходимости определенной мыслительной позиции следователя /судьи/ было бы ничем не лучше того вывода о незыблемости принципа презумпции невиновности, который провозглашается сегодня законодателем, но ничего общего с уголовно-процессуальной практикой не имеет.

Обосновывая необходимость оправдательной мыслительной позиции следователя /судьи/ в уголовном процессе, мы исходили из того,что, во-первых, эта позиция является и д е й н о й, и не утверкдавщей, а презюмирующей невиновность, ибо только такая позиция позволяет ему сохранить за собой и другую,противоположную ей, - презумпцию виновности; во-вторих, уголовно-процессуальной регламентации поддается не мыслительная, а практическая уго-довно-процессуальная деятельность,которая,однако, может и должна быть организована таким образом, чтобы обеспечивать презумпцию невиновности в мышлении следователя /судьи/.

Логично в таком случае предположить, что если знания о способах того или иного вида деятельности позволяют организовывать ее определенным образом /конструировать/, то, в свою очередь, из уяснения смысла той или иной организованности можно получить представление о способе,которым руководствовался ее "конструктор".

Очевидно,что знания о способе реальной уголовно-процессуальной деятельности ыы можем получить прежде всего с помощью анализа уголовно-процессуального закона. Именно через него не мнимый, а реально действующий "конструктор" - законодатель обеспечивает определенное бытие уголовно-пропессуальной деятельности.

В действующем уголовно-процессуадьном законодательстве мы, конечно, не найдем ничего такого, что прямо бы указывало на тот способ деятельности, который приемлет законодатель. Но отсюда преждевременно было бы делать вывод, что такой способ отсутствует вовсе иди неведом законодателю. Достаточно обширные сведения о нем мы можем извлечь даже из анализа того, как законодатель формулирует цель уголовно-процессуальной деятельности, ибо закладываемый законодателем в нормы закона способ ее осуществления - это прежде всего способ достижения поставленной им цели.

1. Истинным может быть только способ, а не результат уголовно-пропессуадьной деятельности

Действующее уголовно-пропессуальное законодательство вообще не оперирует категорией "цель". Вместо нее законодатель пользуется понятием "задача уголовного судопроизводства" /ст.2 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик, ст.2 УПК РСДСР/.

Даже если согласиться с тем,что обиходно-практический термин "задача", как более доступный для понимания, используется здесь в качестве синонима философской категории "цель"73, все равно читающему эту статью трудно определить, какая же из названных задач является основной в уголовном процессе, что является его causa finalis.

Еще труднее приходится практическому работнику, занимающемуся расследованием и разбирательством уголовных дел. Это ему ежедневно предстоит решать вопрос, чему отдать предпочтение: быстрому и полному раскрытию преступления или,скажем, ограждению от ответственности невиновного. Правда, как замечают сами практические работники, они предпочитают решать стоящие перед ними задачи в той последовательности, в какой они изложены в законе . В этой последовательности попробуем осмыслить содержание ст.2 Основ и мы.

Внимательное прочтение текста от.2 Основ позволяет разграничить "задачи уголовного судопроизводства" и нечто более по отношению к ним, иа что указывает не случайно употребляемый законодателем целевой подчинительный союз "чтобы": чтобы каждый оовервивший преступление был подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден. Можно сказать, что зажоводатвль здесь делает попытку разграничить цель /наказание виновного и недопущение осуждения невиновного/ и задачи уголовного процесса.

Првюштедьно к конкретному уголовному делу ату формулировку цеди можно прочесть так: каждого совершившего преступление накажи, но невиновного при этом не трогай. Законодателькак бы задает следователю, судье задачу и при этом формулирует ее условия: если есть уголовное дело, значит есть и ляцо, совершившее преступление «которое надо найти» но при этом не допустить привлечения в качестве виновного, невиновного. Законодатель подсказывает и способы, с помощью которых задачку поиска виновного, следует решать:

Первый из них - быстро раскрыть преступление.

Любопытно, что быстрое раскрытие преступления, именуемое в теорям как борьба с преступностью, в качестве задачи уголовного процесса появилось в угодовно-процессуальном законодательстве только в 1958 г.75. Между тем, в процессуальной лжтературе подобный взгляд на цель уголовного процесса высказывался еще до 1958 г. Уже в одной из первых советских энциклопедий ее авторы обосновали возможность и необходимость пршененвя инквизиционных методов в уголовном судопроизводстве как c р е д с т в о  борьбы с классовыми врагами76. Борьба о классовыми врагами, а затем с "врагами народа", и, наконец — преступниками-обвиняемыми, — вот эволюция анализируемой трактовка задачи-цели уголовного процесса.

После того, как задача борьбы с преступностью подучила свое законодательное закрепление она стада рассматриваться в качестве априорной для уголовного процесса в большинстве посвященных ему исследований77.

Второе, что рекомендует законодатель следователю и судье, - изобличить виновного.

Что значит "изобличить"? Только одно: доказать виновность, собрать уличающие обвиняемого обстоятельства. Вд.Даль так толкует это слово: обличать - уличать, доказывать иди обванять уликой; изобличающий - уличающий78.

И третья рекомендация законодателя: обеспечить правильное пршеиение закона, — которую в условиях, когда выявляются уличавшие обвиняемого обстоятельства, иначе как требование правильно квалифицировать преступление и не допустить нарушения процессуального закона при собирании доказательств виновности понять нельзя.

Что можно сказать о той уголовно-лроцессуальной деятельности, которая реально осуществится в соответствии с подобной целевой установкой законодателя? О ней во всяком случае можно с уверенностью сказать: на презумпцию невиновности она ориентирована не будет.

Что же касается авторов различных уголовно-процессуальных теорий, то прочтение ими целевой установки законодателя, вообще отличается крайней противоречивостью79. Тем не менее даже, казалось бы, самая безобидная из всех - теория объективной истины - оправдывает, ни много, ни мало, презумпцию виновности и не может служить теоретическим источником доказательства необходимости построения уголовно-процессуальной деятельности на основе презумпции невиновности.

Не случайно именно этой теории придерживался один из авторов советской инквизиции - А.Я.Вышинский80.

Действительно, с помощью идеи об истине как цели уголовно-процессуальной деятельности можно объяснить и оправдать все: и необходимость применения пытки к обвиняемому, и бесправие потерпевшего, и произвол суда. Нельзя только объяснить и оправдать с помощью истины такое решение суда, которым обвиняемый оправдывается потому, что только половина судей проголосовала за его обвинение81. Разве истина зависит от голосования? И как вообще отличить истинное от неистинного в уголовном процессе?

Специфика утоловно-процессуаяьной деятельности состоит в том, что действия участвующих в ней лиц направлены не в настоящее, и не в будущее, а в прошлое - на воспроизведение картины происшедшего события в том виде, в каком оно имело место в действительности. Если бы достижение истины являлось ее целью, казалось бы, чего проще привлекать в качестве судьи каждый раз то лицо, которому истина доступна более всего, - очевидца происшедшего события, наблюдавшего его, но в нем непосредственного участия не принимавшего82. Однако, уголовно-процессуальный закон не только не допускает его к судейству, но исключает возможность его участия и в качестве прокурора, следователя, дознавателя /ст.18 Основ уголовного судопроизводства, ст.59, 63, 64 УПК РСФСР/. Это правило очень древнее, сопутствующее уголовному процессу на всем протяжении его истории.

Видимо, вмешательство чувственного познания в данном случае представлялось законодателю, автору этого запрета, значительно опаснее, чем возможная истинность получаемого на его основе решения. Во всяком случае устанавливаемый законодателем запрет иначе как приоритетным значением для него истинности метода уголовно-процессуального познания перед истинностью результата, объяснить вряд

ли можно.

Судью иногда сравнивают с историком, который тоже работает с прошлым. Истину судья, как и историк, должен добыть, узрев за высказанным сторонами невысказанное83. При этом ему, как и историку, все время угрожает опасность гипостазирования интерпретируемого события, при котором это событие оказывается чем-то таким, что якобы имели в виду реально действовавшие обвиняемый и потерпевший84. Как и историк, судья может прийти к своему выводу о рассматриваемом им событии лишь логическим путем, сопоставляя мнения, суждения, доказательства, проверить же его опытным путем он не в состоянии, иначе бы суду пришлось выступать организатором нового преступления - заставлять стороны повторять содеянное. В этом смысле "истина" «добытая логическим путем и не лишенная в силу своей непроверяемости некоторой умозрительности,  всегда остается уязвимой для критики и навряд ли может быть отнесена к разряду научных. В лучшем случае, на что может претендовать такая судебная "истина" пусть и достаточно обоснованная и логически верная, это на статус гипотезы. Спорить о том, устанавливает или нет суд истину, так же бессмысленно, как доказывать, что бог не существует, ибо его никто не видел. Не случайно дальновидные римляне провозгласили в свое время: res judicata pro veritate habetur /решение суда считается истиной/, - делая при этом акцент не на истинности результата /заметьте, не утверждается, что истинно лишь то решение, которое соответствует действительности85/, а на способе получения решения - через с у д. Их пониманию уже тогда было доступно, что момент истины может и должен характеризовать не результат деятельности суда, а ее способ. Поэтому столь большое внимание они уделяли вопросам беспристрастности судей, их независимости от сторон,неподкупности. Приписывать же истинность результату уголовно-процессуальной деятельности - ато заведомо обезличивать ее, превращать ее институты /независимости судей, презумпции невиновности/ в юридическое ничто. От этого не спасут и не спасают никакие аргументы об объективности истины, обеспечиваицей, якобы, гуманность и справедливость правосудия, которыми сопровождают свою теорию истины в уголовном процессе ее сторонники. В этом смысле теория объективной истины не так безобидна, как может показаться на первый взгляд, хотя и продиктована, по всей вероятности, благими намерениями ее авторов.

Бесспорно, что такого рода теория влияет на правосознание законодателя, а также судей, следователей, других участников процесса никак не в пользу представления об уголовно-процессуальном способе как презумпции невиновности. Логика этой теории в конечном счете вообще игнорирует презумпцию невиновности обвиняемого, ибо объективная истина /в том числе и уголовно-процессуальная, если она есть/ существует вне и независимо от тех принципов, посредством которых организуется процесс ее познания/ в данном случае речь может идти лишь об уголовно-процессуальном познании/. Возможно и поэтому названный принцип до сих пор игнорируется уголовно-процессуальной практикой.

Стало быть, постановка вопроса о существовании уголовно-процессуальной истины неправомерна не только потому, что не содержит в себе ответа, но и потому, что вообще не может быть отнесена к числу уголовно-процессуальных парадигм. В той сфере, которая именуется уголовным процессом, можно и нужно говорить об истинности способа осуществления уголовно-процессуадьной деятельности, но не ее результата. В этом смысле уголовно-процессуальный закон должен быть ориентирован не на конечный результат уголовно-процессуальной деятельности /или не только и не столько на него/, а на с п о с о б ее практического осуществления следователем /судьей/, которыйсам по себе обеспечивает организацию их мышления по определенному принципу /презумпции невиновности/.

Истинным для уголовно-процессуальной деятельности, видимо, является тот способ, который может рассматриваться в качестве должного для нее, объясняющего принципа ее бытия. Мы установили, что им является правосудие, организующее практическую уголовно-процессуальную деятельность на основе состязательности, а ее мыслительную форму - на основе презумпции невиновности. При этом правосудие не исключает возможность осуществления уголовно-процессуальной деятельности иными способами, которые, однако, по отношению к нему в качестве истинных рассматриваться не могут.

Мы вправе задать в таком случае вопрос: каким образом законодатель задает тот или иной способ утоловно-процессуальной деятельности? Разве только при помощи цели, поставленной определенным образом?

2 Как задает законодатель обвинительный способ уголовно-процессуадьной деятельности

Чтобы убедиться в том, насколько могут быть разнообразны применяемые законодателем приемы, задахщие желаемый им способ уголовно-процессуальной деятельности, попробуем провести их сравнительный анализ на основе действующего уголовно-процессуального законодательства и Устава уголовного судопроизводства императорской России86.

К числу наиболее распространенных и действенных приемов, в которым чаде всего прибегают законодатели, мы бы отнесли следуяцие: специфический категориальный аппарат, формирующий правосознание участников /и прежде всего следователя и суда/ определенным образом; равномерное или неравномерное распреление прав и обязанностей между ними; установление пределов их действий с помощью таких форм, как запреты, получение санкояй на действия, процессуальная ответственность.