§ 2. Современное состояние уголовно-процессуального права Российской Федерации (на рубеже ХХ-ХХI вв.).

В повседневной практике мышления люди пользуются не строго установившимися понятиями, а лишь представлениями о предмете. Представление, так же как и понятие, есть мысль, выделяющая в предмете его известные признаки. Но в представлении, во-первых, не выделяются непременно существенные признаки, а лишь те из них, которые почему-либо бросаются в глаза и которые могут не быть существенными. Во-вторых, в представлении признаки устанавливаются неодинаково и зависят от лица, представляющего предмет, от психологических обстоятельств в каждом отдельном случае.

Так как характерной чертой понятия, отличающей его от простого представления, является точность, с какой в содержании понятия указываются существенные признаки, то отсюда следует, что важнейшей логической операцией, или первым логическим действием над понятием будет установление его содержания. Действие это называется определением понятия103.

Философское понимание "системы" предполагает наличие некоторой целостности, не сводимой к сумме элементов, ее составляющих104. Система, - читаем в толковом словаре русского языка, - 1) определенный порядок в расположении и связи действий;.. 2) форма организации чего-нибудь; 3) нечто целое, представляющее собой единство закономерно расположенных и находящихся во взаимосвязях частей…105.

В буквальном переводе с греческого языка этот термин обозначает "целое, составленное из частей". С течением времени рассматриваемое понятие менялось и в свете современных представлений означает уже не механический набор элементов, образующих целое и даже не определенную их комбинацию, а такое их единство, которое складывается посредством структурированного взаимодействия.

Под системой, - пишет А. С. Панарин, - обычно понимается упорядоченная совокупность элементов, отличающихся функциональной взаимозависимостью. Применительно к политике это означает, что все ее составляющие внутренне связаны между собой и взаимодействуют в рамках определенного общего "кода"106.

Система, - считает С. Е. Вицин, - есть структурно-функциональное единство элементов, целостное единство структурно расчлененных, но взаимосвязанных элементов, реализующее определенные функции в условиях конкретной внешней среды107.

Любая система "…имеет положительную и отрицательную ("дурную") стороны". Существование двух взаимно противоречащих сторон, их борьба и слияние в новую категорию составляют сущность диалектического движения. Тот, кто ставит себе задачу устранения дурной стороны, уже одним этим сразу кладет конец диалектическому движению. Именно дурная сторона, порождая борьбу, создает движение, которое образует историю108.

Системное исследование любого явления действительности, в том числе социально-правового, предполагает предварительное его параметрическое описание. Последнее представляет собой исходную ситуацию системного анализа и имеет целью определение отличительных признаков явления, дающих основание выделять его в качестве самостоятельного предмета научного изучения. При параметрическом описании предмет исследования рассматривается в статическом состоянии, то есть вне характеристики его поведения как системы взаимодействующих элементов. Согласно логике системного анализа параметрическое описание явления действительности всегда должно предшествовать определению его элементного состава109.

В этом смысле, концепция дальнейшего развития "уголовной политики" РФ, по мнению И. А. Исмаилова, должна представлять собой, с одной стороны, разграничение сфер оптимального применения каждой из входящих в нее правовых систем, а с другой - не противопоставление, а согласованное применение их как частей единого уголовно-правового комплекса110.

Данная точка зрения вряд ли в состоянии вызвать принципиальные возражения. Другое дело, когда речь заходит о притязаниях уголовно-процессуальной политики, экономики и права на самостоятельное существование в качестве подсистем ГППбП. Утверждения об отсутствии подобного рода оснований вследствие интенсификации разработок профилактических мер криминологического характера, в этом контексте представляются более чем сомнительными111.

На данное обстоятельство обоснованно указывает С. С. Босхолов, одну из неудач практических рекомендаций преимущественно профилактической модели борьбы с преступностью усматривающий в ограниченности финансовых ресурсов общества. Цена предупреждения преступлений, по данным приводимых им социологических исследований, во много раз превышает цену уголовного преследования за них, поскольку практическая реализация всего комплекса превентивных мер требует широкомасштабных и глубоких изменений во всех звеньях социального устройства112.

В свете изложенного представляется излишней постановка вопроса о том, охватывает ли уголовно-правовая политика сферу производства по уголовным делам или существует самостоятельная уголовно-процессуальная, а может быть и оперативно-розыскная политика. Этой проблемой задается, в частности, уже упоминавшийся нами И. А. Исмаилов113.

Мнения ученых по данному поводу разделились. Так, П. С. Дагель выделяет уголовно-процессуальную или судебную политику в качестве подсистемы политики борьбы с преступностью, ставя ее в один ряд с профилактической, уголовно-правовой и исправительно-трудовой (уголовно-исполнительной - С. Б.) составляющей114. Дубовик О. Л. и Жалинский А. Э. полагают, что процессуальная и розыскная деятельность вызываются к жизни уголовным законом, производны от него и реализуют его. Значит, - приходят они к выводу, - речь следует вести о составной части уголовно-правовой политики115.

Представляется, что и та, и другая точка зрения, уязвимы, поскольку, во-первых, можно считать за аксиому недопустимость отождествления уголовно-процессуальной и судебной политик в силу того, что первая являет собой частный случай второй. Во-вторых, в уголовной политологии никем не оспаривается тезис о том, что понятие "уголовная политика" является более широким по содержанию, чем понятие "уголовно-правовая политика" (политика в области собственно уголовного права). В-третьих, уголовно-процессуальная политика и право являются составной (и самостоятельной) подсистемой "уголовной" (государственно-правовой политики борьбы с преступностью), а не уголовно-правовой.

Вместе с тем, - подчеркивает П. Н. Панченко, - уголовная политика, охватываемая в значительной мере политикой правовой, выходит за пределы последней и выступает как направление общей политики государства116.

Сказанное подтверждается мнением известных ученых в области общей теории права и государства. Так, В. К. Бабаев, определяя правовую систему как совокупность взаимосвязанных, согласованных и взаимодействующих правовых средств, регулирующих общественные отношения, а также элементов, характеризующих уровень правового развития той или иной страны, к ее основным элементам относит: 1) явления духовного, мировозренческого характера (юридическая наука, правовая политика); 2) право и выражающее его законодательство; 3) правовые отношения; 4) юридическую практику; 5) юридическую технику117.

Основными признаками ГППбП, позволяющими относить ее к числу сложных систем, являются структурность, упорядоченность и замкнутость.

В государственно-правовой политологии борьбы с преступностью при анализе содержания термина, вынесенного в заголовок настоящего параграфа, обычно применяют различные формулировки, отражающие по сути одни и те же воззрения. Так, входящие в структуру ГППбП законодательные системы, довольно часто именуют "подсистемами уголовной политики", "составляющими", "элементами", "отраслями", "подотраслями", "частями", и т. п.

Например, П. Н. Панченко отмечает, что уголовная политика, помимо содержания, охватываемого структурными ее частями (уголовно-правовой, уголовно-процессуальной, уголовно-исполнительной, криминологической, криминалистической и оперативно-служебной политикой), имеет и определенное собственное содержание, присущее целому. Оно представляет собой компоненты интегративного свойства, формирующие главную линию, стратегические и тактические направления борьбы с преступностью118.

В этой же работе он замечает, что основные отрасли уголовной политики - уголовно-правовая, уголовно-процессуальная, исправительно-трудовая (уголовно-исполнительная), криминологическая (в некоторой части), криминалистическая и оперативно-розыскная (точнее, оперативно-тактическая), посредством которых формулируются уголовное право, уголовный процесс, уголовно-исполнительное право и т. д. Каждая из названных отраслей представляет собой деятельность государства по организации и руководству реализацией соответствующего направления борьбы с преступностью119.

Он же далее именует рассматриваемые компоненты ГППбП отраслями120 и "самостоятельными политиками", выделяя уголовно-правовую политику, уголовно-процессуальную политику, уголовно-исполнительную политику, криминологическую политику, криминалистическую политику, оперативно-служебную политику, политику использования административно-правовых средств, политику использования в данной сфере институтов и норм всех других отраслей права121.

В связи с изложенным, представляется необходимым подчеркнуть, что научные основы, базовые законодательства, соответствующие теории и практики правоприменения, являющие в единстве остов ГППбП, целесообразнее именовать элементами ее системы. Присвоение им благообразного звучания, обусловленного применением термина "политика", проистекает из признания того, что "…всякое более или менее значимое направление государственной деятельности вправе рассчитывать на статус "политики", однако важно подчеркнуть и то, что бесконечное дробление этих направлений, ведущее к обилию "политик", не имеет под собой научного обоснования и едва ли в состоянии принести какую-либо практическую пользу122.

Под системой ГППбП в рамках данной работы понимается совокупность взаимосвязанных и взаимообусловленных базовых отраслевых политик, законодательств, теорий, правопредставлений, отдельных категорий, определяющих соответствующие сферы практической государственной деятельности. В этом смысле, в качестве элементов системы ГППбП выступают: криминология, уголовное право, уголовно-процессуальное право, уголовно-исполнительное право, уголовно-исполнительное (процессуальное) право, криминалистика, теория оперативно-розыскной деятельности государственных органов, ведущих борьбу с преступностью и соответствующие им политики, доказательственное право, теория организации и управления в органах уголовной юстиции, ряд смежных отраслей знаний, отдельных категорий: судебная медицина, судебная психология, судебная психиатрия, (частично) административное право, гражданское право и гражданский процесс, категория безопасности.

Трудно переоценить значение криминологии для ГППбП в РФ. Данные этой науки о параметрах и методике изучения личности обвиняемого, о причинах и условиях, способствовавших совершению преступлений, обогащают возможности государственно-правовой политологии борьбы с преступностью. Исследование указанных и других вопросов, практическая деятельность органов дознания, предварительного следствия, прокуратуры и суда, в том числе по внесению представлений, частных определений и постановлений, в свою очередь, создают определенную информационную базу для криминологов и криминологии, увеличивая, тем самым, ресурсную (информационную) обеспеченность органов уголовной юстиции.

Уголовно-правовая политика и уголовное право России являются неотъемлемой частью ГППбП. Посредством них определяются типы поведения, на совершение которых государством накладывается запрет, устанавливаются общие начала привлечения лиц, совершивших преступления, к уголовной ответственности, определяются необходимые элементы составов преступлений, общие и специальные признаки субъекта преступления, виды наказаний и порядок их назначения, устанавливаются квалифицирующие признаки отдельных общественно-опасных деяний, чем очерчиваются предмет и пределы доказывания по уголовным делам, предопределяющие последующие связанные с этим процессуальные издержки.

Одним из способов реализации государственной власти является уголовно-процессуальная политика и УСП. Их специфика обусловлена особенностью задач, осуществляемых в сфере борьбы с преступностью. Уголовно-процессуальная деятельность регулируется нормами уголовно-процессуального права и осуществляется с момента получения информации о преступлении (по крайней мере, на это указывает п. 9 ст. 5 УПК РФ - С. Б.) на протяжении всего производства по уголовному делу. Если же применять более точные формулировки, то следует сказать, что уголовно-процессуальная деятельность осуществляется с момента регистрации в КУП ОВД первичной информации о преступлении и протекает в рамках уголовно-процессуальных правоотношений. Следует заметить, что уголовно-процессуальная политика не непосредственно влияет на развитие уголовно-процессуального права, а через систему производственных, сложившихся в обществе отношений, что предрешает существование экономики УСП, подверженной общим законам экономики учреждений, работающих в режиме сметно-бюджетного финансирования.

Следующим элементом (подсистемой) ГППбП следует считать уголовно-исполнительную политику и право РФ. УИК РФ, как известно, вступил в действие с 1 июля 1997 года. Одной из главных задач, установленных этим кодексом (ст. 1), является регулирование порядка и условий исполнения и отбывания наказаний. Уже одно это позволяет отметить созвучность задач, стоящих перед УИК РФ, УК РФ и УПК РСФСР (РФ) в деле борьбы с преступностью. Нормы УПК РСФСР (РФ) также регулируют порядок назначения и изменения судом меры наказания, режима содержания осужденных, обращения приговора к исполнению, предусматривают порядок и условия исполнения и отбывания наказаний. Данное положение представляется не совсем естественным. Есть основания полагать, что блок статей УПК РСФСР (РФ), регламентирующий процессуальный порядок разрешения вопросов, возникающих в стадии исполнения приговора (ст. 356-370; и соответственно ст. 396-401), необходимо вывести за рамки отраслевого законодательства с созданием самостоятельной отрасли права - Уголовно-исполнительного процесса. Учеными юристами данная "нетрадиционная стадия УСП", обрамленная нетипичными процессуальными сроками, уже давно подвергалась критическому анализу123. Неоднократно высказывалось мнение о том, что уголовно-процессуальные правоотношения завершаются в момент вступления приговора в законную силу (В. В. Николюк). В стадии же его исполнения уголовный процесс, по общему признанию, проявляется спорадически, то есть фрагментарно, при наличии формального повода и достаточных оснований. Думается, что пришло время говорить о необходимости выделения самостоятельной отрасли права, которая регламентировала бы правовые отношения, возникающие в стадии исполнения приговора, а также, возможно, в стадиях судебно-надзорного производства и возобновления дел по вновь открывшимся обстоятельствам, между основными и некоторыми иными участниками уголовно-исполнительного (судебного) процесса. К таковым мы вправе отнести: местный территориальный суд, прокурора, адвоката-защитника, администрацию органа, ведающего исполнением уголовного наказания, самого осужденного, представителей общественности (наблюдательных комиссий) и т. п. Их процессуальный статус строго специфичен. Круг обстоятельств, подлежащих установлению, проверке и оценке в судах при рассмотрении процессуальных вопросов, характерных для стадии исполнения приговора: освобождение от наказания и смягчение наказания вследствие издания уголовного закона, имеющего обратную силу, освобождение от наказания в связи с болезнью, условно-досрочное освобождение от наказания и замена наказания более мягким и т. д. (их новый перечень дан в ст. 397 УПК РФ), прямого отношения к предмету доказывания по уголовным делам не имеет.

Результаты проведенного нами исследования показали, что 38,6% респондентов из числа должностных лиц органов уголовной юстиции отметили, что для повышения оптимальности УПК РФ раздел "Исполнение приговора" из него необходимо выделить с созданием самостоятельной отрасли права; 53,6% считают, что в этом нет особой необходимости; 7,8% воздержались от определенного ответа. Такой результат свидетельствует о недооценке ситуации, поскольку в механизме образования и разрастания затрат УСП и УИСП существенное место занимает структура и содержание действующего и ожидаемого уголовно-процессуального кодекса. По всей видимости, именно этим объясняется отношение сотрудников правоохранительных органов и к идее создания системы пенитенциарных судов: 48,3% опрошенных к такой постановке проблемы отнеслись положительно, 39,2% - отрицательно, 12,5% затруднились с ответом. Из общего числа одобривших эту стратегию, подсудность пенитенциарных судов определили следующим образом: 35,7% отнесли к их компетенции все дела о преступлениях против установленного порядка несения службы, совершенных сотрудниками этих учреждений, а равно по делам о преступлениях, совершенных в расположении указанных учреждений; 25,1% отнесли к их ведению рассмотрение только процессуальных вопросов, возникающих в стадии исполнения приговора; 9,3% - вопросы, относящиеся к стадиям судебно-надзорного производства и возобновления дел по вновь открывшимся обстоятельствам; 29,9% затруднились высказать определенное суждение.

Примерно такие же результаты были получены в ходе опроса сотрудников УИС МЮ РФ: 40,0% из их числа поддержали идею создания системы пенитенциарных судов, 22,9% высказались против; 37,1% воздержались от категорических суждений; 50,6% к их ведению отнесли все дела о преступлениях, совершенных в учреждениях УИС МЮ РФ; 20,2% - рассмотрение и разрешение процессуальных вопросов, возникающих в стадии исполнения приговора; 9,6% - рассмотрение и разрешение вопросов, характерных для стадий судебно-надзорного производства и возобновления дел по вновь открывшимся обстоятельствам; 19,6% затруднились с ответом. Что касается создания автономной отрасли права - уголовно-исполнительного (судебного) процессуального права, то целесообразность подобного решения увидели 32,4% опрошенных; 39,05% высказались за существующий порядок;

28,6% однозначного отношения не выразили.

Известные трудности в определении спецификации законодательных подсистем "уголовно-правового блока" возникают в связи с динамичностью самого понятия "процессуальные нормы". Многие из них, устанавливая "технологию поведения", то есть, отвечая на вопрос о том "как делать", в процессе правового регулирования выполняют функцию и материальных норм, структурирующих "конструкцию поведения", то есть указывающих "что делать", по отношению к процессуальным нормам следующего порядка124.

Специфика правового регулирования в стадии исполнения приговора, неоднозначно решаемая Уголовным, Уголовно-процессуальным и Уголовно-исполнительным кодексами РФ такова, что все авторы, выяснявшие ее юридическую природу, с различными оговорками признавали относительную самостоятельность УИСП от основного производства. Это позволяло высказывать достаточно аргументированные предложения о наименовании данной стадии "особым" (Т. Н. Добровольская) или дополнительным (Ю. К. Якимович) УСП.

Однако, как верно замечает Л. Ф. Мартыняхин, дальнейшие попытки совершенствования законодательной регламентации судебного порядка разрешения отдельных вопросов в рамках стадии исполнения приговора представляются малоперспективными, как и реализация предложений о ее разделении на самостоятельные стадии: приготовления судебного решения к его исполнению и решения вопросов, возникающих в процессе реализации решения или после таковой (В. Д. Адаменко). Подобного "косметического ремонта", - считает ученый, - явно недостаточно в условиях реформирования судебной системы125.

За необходимость более четкого законодательного определения компетенции суда на этапе исполнения наказаний - С. Б.) в рамках нового УПК РФ выступает уже упоминавшийся нами В. В. Николюк126. Карательно-воспитательный аспект исправительного процесса выделяет А. Л. Ременсон. Об исправительно-трудовом процессе упоминают А. Е. Наташев и Н. А. Стручков127. На недопустимость их отождествления с уголовно-исполнительным (судебным) процессом указываем мы.

Чрезмерная дифференциация законодательств на подотрасли - проблема известная. Однако по глубокому убеждению диссертанта, УИП РФ давно созрело для того, чтобы реализовываться посредством "своего судопроизводства" - уголовно-исполнительного процесса, подобно тому, как это наблюдается в других материальных отраслях: уголовное право - уголовный процесс; гражданское право - гражданский процесс; административное право - административный процесс; уголовно-исполнительное право - уголовно-исполнительный процесс и т. д.

Данная точка зрения, по нашему мнению, имеет право на существование, поскольку совершенствование ГППбП в РФ на современном этапе немыслимо без ясного определения "спецификации" каждого отраслевого законодательства и его соответствия смежным128.

Ученым юристам - специалистам в области уголовно-процессуального права, хорошо известно, что в 40-50-е годы советского периода в научных кругах широко дебатировался вопрос о необходимости разработки и принятия единого УПК СССР. Идея эта, обусловленная объективным стремлением государственной машины к строгой централизации, наблюдавшейся в то время, в конечном итоге, приобрела несколько иной оборот, в результате чего Законом от 25 декабря 1958 года на 2 сессии Верховного Совета СССР пятого созыва были утверждены Основы уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик, явившиеся своеобразным прототипом для подготовки республиканских Уголовно-процессуальных кодексов 1959-1961 гг.

В связи с распадом Советского Союза и вступлением в силу с 1 июля 2002 года нового УПК РФ, в повестку дня встает вопрос о целесообразности оставления в числе источников уголовно-процессуального права (пусть и обновленных) Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик (Российской Федерации), со всеми изменениями и дополнениями

(а их чуть менее полутора десятков), которые они претерпели за последние

40 лет (1960-2000 гг.).

С сугубо практической точки зрения, в русле традиционной двузначной логики, возможно двоякое решение проблемы.

Первое из них предполагает (во избежание очевидного дублирования) полное аннулирование Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик (1958) как самостоятельного источника уголовно-процессуального права. В поддержку такого решения выступили 51,6% респондентов; 24,6% высказались за их сохранение; 22,2% сочли возможным их оставление с перенесением общетеоретических и методологических положений, регламентированных УПК РСФСР (РФ); 1,6% склонились к "иному ответу", не прокомментировав его.

Второе решение, таким образом, подразумевает их трансформацию (модернизацию) в Основы уголовного судопроизводства Российской Федерации с освобождением от соответствующей нагрузки действующего (и ожидаемого) Уголовно-процессуальных кодексов.

Актуальность предмета разговора представляется вполне очевидной, поскольку важнейшим направлением ГППбП в России в условиях новейшего времени является дальнейшее совершенствование законодательных систем "уголовно-правового блока". Эта работа презюмирует потребность в жесткой спецификации, прежде всего, уголовного права, уголовно-процессуального права и уголовно-исполнительного права и (одновременно) их взаимной увязки в рамках отдельных правовых конструкций, институтов и норм - статей.

Изложенное актуализирует необходимость легализации обозначенной правовой идеи в форму самостоятельного принципа "уголовной политики" РФ, юридико-смысловой формулой которого следовало бы считать спецификацию и взаимосоответствие законодательных систем "криминального цикла", а применительно к Уголовно-процессуальному кодексу РСФСР (РФ) к тому же, взаимоувязку Конституции РФ, Основ ГППбП, Основ уголовного судопроизводства Российской Федерации (в случае их сохранения) и, собственно, УПК РФ.

На фоне наблюдавшегося в конце 90-х годов прошлого столетия бесцеремонного вторжения конституционного права и процесса в сферу "уголовной политики" России вообще, и УПК РСФСР (РФ), в частности и особенно, сопоставительный анализ вышеперечисленных источников уголовно-процессуального права позволяет сделать вывод о том, что многие положения методологического порядка в них, к сожалению, не находят должного логико-теоретического обоснования. Более того, рассматриваемые с позиций рационал-прагматического оправдания процедурных затрат, они по состоянию на сегодняшний день представляются избыточными.

Дабы не быть голословными, постараемся подтвердить приведенные соображения конкретными аргументами, осознавая при этом их постановочный характер, частично обозначенный автором в ряде своих новейших публикаций по исследуемому вопросу129.

Во-первых, Конституция РФ не должна буквально вторгаться в положения узкоотраслевого характера, урегулированные УПК; как Основной закон она призвана освещать устои государственного и общественного строя, систему государственных органов, права и обязанности граждан, принципы и правовые категории межотраслевого (универсального) порядка, и т. п. В противном случае происходит то, что наблюдается с презумпцией невиновности, которая из сугубо отраслевой довольно-таки часто перерастает в общегражданскую (общеправовую).

Во-вторых, Основы ГППбП в РФ, понимаемые не в качестве учебно-методического пособия по курсу "Криминологии", а в форме своеобразной конституции правовых отраслей "уголовно-правового блока", должны включать в себя конкретные понятия, категории и классификации государственно-правовой политологии борьбы с преступностью, определять цели и задачи, систему и принципы реализации "уголовной политики" России.

В-третьих, в Основы уголовного судопроизводства РФ (в случае их сохранения) следовало бы включить, высвободив от этой нагрузки УПК, такие положения как: законодательство об уголовном судопроизводстве; действие УПК во времени, в пространстве и по кругу лиц; цели и задачи (назначение УСП - ст. 6 УПК РФ); доказательственное право; принципы уголовного процесса, имеющие всеотраслевой характер; круг участников УСП, их статус; разъяснение наименований, содержащихся в УПК (в нынешнем варианте УПК - ст. 5); понятие и виды подследственности (подсудности); формы предварительного расследования и государственные органы их осуществляющие; виды дознания; обстоятельства, исключающие возможность участия в уголовном процессе, порядок заявления и разрешения отводов, а также жалоб на действия должностных лиц; протоколы, сроки и судебные издержки; порядок производства по наложению денежных взысканий; обоснование исторического (на данном этапе) типа уголовного процесса и его дифференцированного (унифицированного) построения; порядок сношения органов предварительного расследования, прокуратуры и судов с соответствующими государственными органами зарубежных стран и т. п.

В-четвертых, в самом Уголовно-процессуальном кодексе РСФСР (РФ), на наш взгляд, необходимо:

- ликвидировать стадию возбуждения уголовного дела, сведя соответствующую процессуальную деятельность до 1 суток, как это, кстати, и предусматривалось в одном из проектов УПК РФ130; новый же УПК РФ, по сути, сохранил прежнюю практику так называемой доследственной проверки, ограничив ее сроки 3-мя сутками, и, не исключая, вместе с тем, их продление до 10-и суток (ст. 144 УПК РФ). Сказанное можно проиллюстрировать. При этом будет не лишним указать, что правовой институт стадии возбуждения уголовного дела, диссертантом неоднократно подвергался критике в его работах131. По существу же следует добавить результаты анкетирования архивных уголовных дел, которые, в частности, показали, что в 53,8% случаев объем доследственной проверки доходил до 5-и страниц, в 25,6% - до 10-и страниц, в 17,3% - до 20-и страниц, в 3,3% он занимал более 20-и страниц. Указанная работа выполнялась в пределах: дежурных суток - 44,8%, 3-х суток - 20,5%, 10-и суток - 30,7%, свыше 10-и суток - 4%. Материалы уголовных дел свидетельствуют, что по практике "старого УПК РСФСР" сотрудники органов дознания слишком вольно толкуют положения ст. 109. Это проявляется в прямом нарушении ими уголовно-процессуального закона: например, в обращении отдельных оперативных уполномоченных УР к руководителям ГОРОВД с рапортом о продлении сроков проверки свыше 10-и суток; иногда - в обращении к тем же руководителям (по истечении 3-х суточного срока) с просьбой об их продлении до 10-и суток. В некоторых материалах первоначальных проверок, объективирующих основания для возбуждения уголовных дел, присутствовали процессуальные документы, не предусмотренные УПК РСФСР (РФ). К ним можно отнести: протоколы отдельных следственных действий, переделанные на документы, характерные для первоначальной проверки; акты изъятия; акты добровольной выдачи; акты получения предметов и вещей "со стороны"; акты освидетельствования; чистосердечные признания, а не явки с повинной. Подавляющее число так называемых "проверочных действий", как правило, дублировалось после возбуждения уголовного дела посредством проведения следственных действий. К таковым относились: объяснения "пострадавших", "очевидцев" и "правонарушителей", "акты" экспертиз, рапорта сотрудников милиции, данные экспресс-анализов и проч. Большой интерес представляли всевозможные справки о беседах оперативных и участковых уполномоченных, объяснения фигурантов, полученные до официальной регистрации повода в КУПе дежурной части ГОРОВД.

- аннулировать правовой институт обжалования в суд ареста или продления сроков содержания под стражей и судебной проверки законности и обоснованности ареста или продления сроков содержания под стражей

(ст. 220-1, 220-2 УПК РСФСР)132; Заметим, что результаты анкетирования архивных уголовных дел показали, что по большинству уголовных дел (96,7%) положения указанных статей не применялись, что, по всей видимости, объясняется отсутствием нарушений со стороны должностных лиц органов уголовной юстиции и имущественной несостоятельностью подозреваемых - обвиняемых, не способных оплачивать подобные инициативы адвокатов - защитников. Применение рассматриваемого правового института обнаруживало тенденцию к росту в тех судебно-следственных ситуациях, когда к уголовной ответственности привлекались лица "благородного происхождения", что, надо полагать, объясняется их повышенной самооценкой, а главное - платежеспособностью. В целом же меры пресечения избираются следователями и дознавателями обоснованно; лишь в 7,1% случаев они изменялись в стадии судебного разбирательства судом в ту или иную сторону. В тех же ситуациях, когда избранная мера пресечения в виде заключения под стражу обжаловалась в суд, сроки рассмотрения соответствующих материалов, как правило, соблюдались. Заметим, что, предусмотрев в ст. 19 УПК РФ право на обжалование процессуальных действий и решений, а также заформализовав до неприличия процессуальный порядок избрания рассматриваемой меры пресечения (ст. 108), законодатель подвергнутый нами критике правовой институт в УПК РФ не включил.

- УПК можно безболезненно освободить от стадии назначения дела к слушанию (ст. 231-239 УПК РСФСР, ст. 227-239 УПК РФ); в законодательном порядке обязанности по поддержанию государственного обвинения в суде возложить на следователя, закончившего уголовное дело производством (никто лучше него не владеет следственной ситуацией по делу; существующая практика прокурорского надзора в этой части полна формализма; данное решение, конечно, зависит от организации труда следователя (нормы нагрузки, оплата труда и т. п.). Результаты опроса должностных лиц органов уголовной юстиции показали, что 49,7% респондентов считают вполне допустимой практику поддержания государственного обвинения в суде следователем, закончившим дело производством; 15,9% отметили, что в этом нет ничего нового, поскольку подобная практика уже существовала в советском уголовном процессе и они ее поддерживают, поскольку у прокурора не всегда имеется достаточно времени для ознакомления с материалами дела; 32,3% выступили против такой практики, поскольку она, по их мнению, приводит к смешению уголовно-процессуальных функций (обвинения и расследования). В этом же контексте был поставлен следующий вопрос: Ваше отношение к восстановлению правового института и практики деятельности судебных следователей? - 55,7% это направление реорганизации судопроизводства поддержали; 44,9% высказались против, мотивируя тем, что такая практика изжила себя еще в 1860 году, она связана с "лишними деньгами" (расходами), незачем "ломать систему", следует блюсти традиции и т. п.;

- представителей судебной власти следует освободить от тотальной опеки процессуальной деятельности органов предварительного расследования. Суд, рассматривающий дело "по существу", не должен дублировать функции органов дознания и предварительного следствия. Судебное разбирательство должно иметь место лишь в том случае, если есть повод - жалобы, ходатайства заинтересованных сторон. В противном случае задача суда - констатировать виновность лица, совершившего преступление, и определить ему меру наказания, а также вид учреждения, его исполняющего, активно используя при этом (на этапе подготовительных действий к слушанию) правила судебной сделки (сделки с правосудием, сделки о признании вины). Судебно-следственная практика определенно свидетельствует в пользу дифференцированного построения уголовного процесса, ибо очевидно, что в ряде случаев нет решительно никакой необходимости в развитии стадии судебного разбирательства по классической схеме и, наоборот, порою бывает вполне достаточно ограничиться возможностями дежурной камеры суда. Данные опроса сотрудников правоохранительных и судебных органов показали, что 42,5% респондентов являются сторонниками унифицированного УСП, поскольку многоступенчатая система контроля, которую он обеспечивает, является надежной гарантией от нарушений прав и свобод граждан; 54,1% пояснили, что они поддерживают дифференцированное построение уголовного процесса; 3,4% определенного мнения не высказали. 40,5%, отдавая дань догматическому развитию УСП, отметили, что судебное следствие в УСП необходимо всегда ("зачем тогда нужны органы дознания, предварительного следствия и прокуратуры?"); 53,6% ответили, что судебное следствие необходимо лишь в том случае, если на нем настаивает одна из сторон ("оно должно быть упрощенным"); 5,9% воздержались от определенного ответа. 42,02% считают, что досудебное производство (УПК РФ трактует это понятие шире, чем УПК РСФСР) и, в частности, стадия предварительного расследования, необходимы всегда; 52,1% пояснили, что только тогда, когда обстоятельства совершенного преступления нуждаются в серьезном расследовании; 5,88% - только по очевидным преступлениям. Что же касается реанимирования "дежурной камеры суда", то 74,3% опрошенных ответили, что они считают полезной такую постановку проблемы, поскольку она в состоянии разгрузить органы предварительного расследования и снизить затраты при условии соразмерной нагрузки на судей; 26,6% высказались против, аргументируя свою точку зрения тем, что в случаях, например, (само-)оговора у судьи, якобы, не будет времени проверить соответствующие данные; меньше возможностей по сбору материалов и т. п.

- из УПК целесообразно исключить, о чем говорилось ранее, стадию исполнения приговора (ст. 356-370 и соответствующие нормы УПК РФ), отнеся блок этих вопросов в ведение самостоятельной отрасли права - уголовно-исполнительного (процессуального);

- в скорейшем упразднении нуждается суд присяжных (ст. 420-466;

ст. 324-353 УПК РФ). От данной формы отправления правосудия отказались: Голландия, Германия, Япония, поскольку она, будучи дорогостоящей и неповоротливой, обеспечивает сомнительные успехи в достижении истины по уголовным делам;

- в существенной корректировке, а не в полной ликвидации, нуждался правовой институт протокольной формы досудебной подготовки материалов, который по состоянию на сегодняшний день, представляет собой не очень удачную попытку законодателя уйти от академических догм унифицированного УСП, породившую больше недоразумений, нежели научно спрогнозированных достижений. Данное обстоятельство отмечалось диссертантом в одной из работ, посвященных рассматриваемой проблеме133. В новом УПК РФ протокольная форма досудебной подготовки материалов как альтернативная форма "расследования", к сожалению, не воспринята.

Что же остается от УПК? В уголовно-процессуальном кодексе сохраняется потребность более четкой регламентации деятельности субъектов правоприменения в стадиях предварительного расследования и судебного разбирательства, взаимная предопределенность которых представляется вполне очевидной. Есть смысл говорить о целесообразности более детальной регламентации вопросов, имеющих прямое отношение к раскрытию и расследованию преступлений, судебному рассмотрению и разрешению уголовных дел, с концентрацией их в УПК, в положительный ущерб подзаконному (меж-)ведомственному нормативному регулированию.

В целях реализации этих рекомендаций представляются перспективными следующие стратегии:

1) минимум подзаконного внутриведомственного вмешательства, максимум законодательной регламентации;

2) примат статутного права перед прецедентным;

3) приоритет дифференцированного построения уголовного процесса перед унифицированным134.

Необходимым элементом ГППбП является криминалистика. Разработанные в этой сфере научной деятельности тактические приемы проведения следственных действий, методики расследования отдельных видов преступлений способствуют повышению эффективности действия процессуальных норм в ходе предварительного расследования и судебного разбирательства. Достижения указанной науки влияют на законодательный процесс формирования уголовно-процессуального права. В историческом аспекте достаточно сказать, что знаменитый судебный процесс по делу о миллионном наследстве лорда Джеймса Тичборна, за ходом которого с 1866 по 1874 гг. следил весь Лондон (судебные издержки составили несколько миллионов фунтов стерлингов), мог бы быть закончен в считанные минуты, знай сотрудники Скотланд-ярда и английской фемиды возможности дактилоскопии135.

Следует признать, что такая область ее теоретических изысканий, как судебная криминалистика, имеющая предметом своего исследования методику судебного разбирательства отдельных категорий уголовных дел, тактику производства следственно-судебных действий и т. п., до настоящего времени остается малоизученной. Сказанное не лучшим образом отражается на эффективности ГППбП в РФ в целом.

Важное место в системе ГППбП отводится теории ОРД государственных органов, к компетенции которых, в соответствии с действующим российским законодательством, отнесена эта работа. В данном контексте следует учитывать, во-первых, что данные, полученные в результате оперативно-розыскной деятельности, нередко создают предпосылки к возбуждению уголовных дел (п. 6, ч. 1 ст. 108 УПК РСФСР; ст. 140-145 УПК РФ). Во-вторых, ОРД позволяет устанавливать местонахождение скрывающегося преступника, получать фактические данные, которые могут быть использованы в процессе расследования преступлений (ст. 11 Закона об ОРД). В-третьих, для производства некоторых действий органам, осуществляющим ОРД, необходимо получать санкцию прокурора или судьи (ст. 23, 25 Конституции РФ,

ст. 8 Закона об ОРД). В-четвертых, действия органов, осуществляющих ОРД, могут быть обжалованы прокурору или в суд (ч. 2 ст. 5 Закона об ОРД).

В-пятых, надзор за исполнением законов органами, осуществляющими ОРД, возложен на прокурора (ст. 29, 30 Закона о прокуратуре, ст. 21 Закона об ОРД).

В русле провозглашенного ранее принципа ГППбП (спецификация и взаимосоответствие законодательных систем "уголовно-правового блока"), следует признать необходимой скорейшую кодификацию законодательства РФ об ОРД, оформив ее в виде Устава (Кодекса).

Для раскрытия и расследования преступлений, изобличения виновных, их справедливого наказания, а также для того, чтобы не допустить привлечения к уголовной ответственности невиновных, при производстве по каждому уголовному делу необходимо правильно выяснять все существенные для дела обстоятельства. Задачи уголовного процесса и ГППбП в целом могут быть выполнены только тогда, когда органы предварительного расследования, прокуратуры и суда установят истину в процессе поисково-познавательной деятельности.

Эти вопросы разрабатывает теория доказательств, которая является частью науки уголовного процесса и изучает такие важнейшие аспекты как: понятие и признаки доказательств, предмет и пределы доказывания, классификация доказательств и их источников, процесс доказывания, принципы доказательственного права, соотношение личного внутреннего убеждения субъекта доказывания с правосознанием, господствующим в обществе и т. д.

Для проектирования способа употребления знаний ГППбП необходимо представлять как сложную деятельность, состоящую как минимум из трех слоев: основания, субъектов и адресатов.

В число субъектов "уголовной политики" могут быть включены: президент, Совет Министров (правительство) РФ, Государственная Дума РФ, а также многочисленные правоохранительные органы Российской Федерации, ведущие борьбу с преступностью.

Академик В. Н. Кудрявцев считает, что в качестве элементов системы уголовной юстиции следует рассматривать не только и не столько различные органы уголовной юстиции, сколько их функции, фактическую деятельность людей136.

По словарному определению функция - это …3) работа, производимая органом..; 4) роль, значение чего-нибудь..; 5) обязанность, круг деятельности137.

В демократическом государстве основное назначение суда и правоохранительных органов состоит в том, чтобы надежно обеспечивать защиту прав и законных интересов граждан, а в случае их нарушения принимать эффективные меры к восстановлению нарушенных прав и привлечению виновных к установленной законом ответственности.

При обсуждении концепции "правового государства" большое внимание следует уделять внешним функциям правоохранительной системы, ее контрольно-надзорным полномочиям. Однако, как справедливо замечает А. С. Горелик, - любая система может успешно их выполнять лишь при условии нормальной обстановки внутри нее самой138. Нивелировать эту проблему призвана еще одна составляющая ГППбП, которая именуется теорией организации и управления. К ряду специфических вопросов, которые должны исследоваться названной наукой, можно отнести хотя бы следующие: методы учета и оценки достигнутых результатов в работе того или иного ведомства; их корреляционный анализ в межведомственном плане; стабильность приговоров в судах; количество уголовных дел, прекращаемых в стадии предварительного расследования по (не-) реабилитирующим основаниям, а также дел, направленных в суды; статистика оправдательных приговоров и уголовных дел, возвращенных на дополнительное расследование; ответственность вышестоящих судов за деятельность нижестоящих; количество обжалованных и опротестованных приговоров в апелляционном, кассационном и судебно-надзорном порядке; межотраслевое определение термина "раскрытие преступления", "выявление преступления", "привлечение к уголовной ответственности" и "привлечение лица в качестве обвиняемого", "возбуждение уголовного дела" и "возбуждение уголовного преследования" ("возбуждение обвинения") и т. д. Подобные факторы создают предпосылки последующего нецелесообразного потребления "сырого материала" и средств производства, поскольку расточенные и растраченные ресурсы представляют собой излишне затраченные количества овеществленного труда, не участвующего в образовании стоимости уголовного процесса.

В ряде новейших работ ученых-юристов не прекращается поиск идеализированных правоохранительных структур, идет, на первый взгляд, вполне обоснованное дробление сложившихся отношений между различными ведомствами, службами и подразделениями, имеющими общие задачи. При этом (одновременно) подчеркивается значение координирующей роли прокуратуры в налаживании "взаимодействия".

Так, в пояснительной записке к проекту Федерального Закона РФ "О борьбе с организованной преступностью", в частности, отмечалась недопустимость соединения в одном органе функций по раскрытию преступлений и содержанию под стражей подозреваемых и обвиняемых, так как решение задач раскрытия преступлений любой ценой может, якобы, выразиться в применении незаконных методов "добывания" показаний. Акцентировалось внимание также на том, что указанные участники УСП практически бывают незащищены от преступных действий следователей (п. 7)139.

Ряд ученых прогнозирует, что передача Уголовно-исполнительной системы под юрисдикцию Министерства Юстиции России осложнит взаимодействие с оперативными и иными службами МВД РФ, нарушит преемственность оперативно-розыскной работы в отношении арестованных и осужденных. Это, по их мнению, не только затруднит раскрытие квалифицированных преступлений, совершенных арестованными и осужденными на свободе, выявление замышляемых и подготовляемых преступлений, но и обеспечение de facto установленного de jure режима содержания осужденных140.

К сказанному можно добавить непрекращающиеся дискуссии по поводу перспектив создания единого вневедомственного следственного комитета, недопустимости совмещения в одном ведомстве, службе, должностном лице функций следственных и оперативных, сомнительной полезности и объективности прокурорского надзора за процессуальной деятельностью подведомственных следователей, целесообразности выделения в самостоятельную структуру экспертных подразделений. Прибавим сюда предложения, пропагандирующие независимость судебной власти и судов, нивелирование идеи высшего прокурорского надзора, в том числе и за судами, что, между прочим, явилось предметом особого интереса соискателя в ходе проводившегося исследования. Дело в том, что на гребне судебно-правовой реформы, проводящейся в России в конце ХХ - начале ХХI столетия, в уголовно-процессуальном законодательстве РФ значительный вес возымела доктрина перемещения ряда функций исконно прокурорского надзора в ведение представителей судебной власти. Такая постановка проблемы могла бы оказаться полезной в случае принятия стратегии "депроцессуализации" досудебного производства и его организации в режиме полицейского дознания под руководством государственного обвинителя (прокурора). Реализуемая подобным образом она, в известной степени, оправдывала бы и существование судебного контроля за деятельностью органов предварительного расследования. Однако в нынешнем виде данная установка явных сторонников не выявила: лишь 32,3% опрошенных сочли верным перемещение прокурорских полномочий в ведение представителей судебной власти; 28,5% высказали свое несогласие с подобным решением, поскольку оно приводит к чрезмерной загруженности судов; 39,1% свое несогласие аргументировали тем, что функция судебного контроля не согласуется с функцией осуществления правосудия; 0,1% склонились к иной точке зрения, не прокомментировав ее. Характерно, что впоследствии, на вопрос о том, считают ли они перспективной тенденцию к обжалованию в суд промежуточных решений, принимаемых органами дознания и предварительного следствия в стадии предварительного расследования, только 33,8% респондентов ответили положительно, усматривая в этом повышение роли судебного контроля; 42,9% ответили отрицательно, придерживаясь устоявшейся практики прокурорского надзора; 21,7% также отвергли эту технологию, полагая, что она приводит к чрезмерной загруженности судов; 1,6% воздержались от ответа.

Вспомогательную роль в системе ГППбП призваны сыграть и другие, ранее названные научные отрасли и категории, в том числе гражданское право и процесс, которые хотелось бы выделить особо. Как будет показано далее, исторически исковое судопроизводство на Руси (как, впрочем, и в остальном мире) изначально развивалось без дифференциации на уголовный и гражданский процессы, что было характерно и для соответствующих материальных отраслей права. В дальнейшем (в начале 20-30-х годов советского периода), делались попытки обратного порядка. В плане стабилизации "уголовной политики" Советского Союза, предпринимались усилия по декриминализации ряда общественно опасных деяний с их одновременным переводом в сферу гражданско-правового регулирования (П. Стучка).

Одновременно, была взята установка на практическое осуществление стратегии содержания правоохранительной системы за счет производственной деятельности учреждений УИС МВД СССР. Однако в последующем, советско-российскими политиками она, к сожалению, была сведена на нет.

Оперируя понятием "уголовная политика", необходимо выделять ее уровни. Так, в некоторых юридических источниках в этой связи говорят о необходимости разработки ее теоретических основ, формировании государственной концепции, опирающейся на соответствующую теорию, развитии правовой базы, управлении реализацией в масштабе страны, региона, местности; выделяют "уголовную политику" в целом и отдельные ее направления.

В системе ГППбП выделяются три подсистемы: специальную профилактику; уголовно-правовое воздействие на преступность; уголовно-исполнительную деятельность, призванную обеспечивать такое обращение с правонарушителями, которое оправдывает ожидание справедливости со стороны граждан.

Может возникнуть вопрос, входит ли в рассматриваемую сферу оперативно-розыскная и процессуальная деятельность? Ответ, - считают авторы учебно-методических материалов (Академия МВД РФ, 1996 г.), - может быть только утвердительным141.

Вряд ли подлежит оспариванию очевидный факт, согласно которому деятельность следственно-оперативных подразделений по раскрытию и расследованию преступлений любой категории сложности может стать значительно продуктивнее, если предоставить соответствующему оперативному персоналу возможность действовать адекватными преступным (читай: свободными), с поправкой на здоровый профессиональный интерес методами. Не менее бесспорно и то, что никакой законодатель не в состоянии возвести подобные установки в ранг закона. Вместе с тем, в законотворческой и правоохранительной практике мы чересчур лихо научились обходить так называемые "острые углы", что на поверку создает лишь видимость законности или, что то же самое, интеллигентского беззакония (разгула "законности"), в лучшем случае неосознаваемого. Парламентарии наполняют нормы права идеализированным содержанием, однозначно игнорируемым на "земле". Именно поэтому сотрудники следственно-оперативных подразделений, прежде всего МВД РФ, на которых падает основная нагрузка в области борьбы с преступностью, часто попадают, образно говоря, в положение "картошки" (не съедят, так посадят). Ибо всякий раз, оказавшись перед проблемой раскрытия очередного тяжкого преступления, вынуждены бывают изобретать свои собственные надзаконные средства и методы, отвергаемые официальной доктриной142.

О каких же достижениях в области уголовного процесса РФ по состоянию на сегодняшний день мы вправе говорить? Каковы основные веяния современной судебно-правовой реформы, понимаемые не декларативно, а по существу? Давайте проанализируем хотя бы часть законодательных новелл в рассматриваемой области, принятых за последние 10 лет, задавшись вопросом о том, чьи интересы и за чей счет защищают "навязываемые" правовые конструкции.

Прежде всего, мы должны констатировать генеральную линию на сохранение унифицированного уголовного процесса, несмотря на преимущества дифференцированного подхода, провозглашенного еще в Постановлении Верховного Совета РСФСР от 24 октября 1991 года "О концепции судебной реформы в РСФСР".

В качестве аргумента можно привести постановление Конституционного Суда РФ № 5679 от 28 ноября 1996 года "По делу о проверке конституционности ст. 418 УПК РСФСР, в связи с запросом Каратузского районного суда Красноярского края". В соответствии с пунктом 1 резолютивной части этого нормативного акта, было признано целесообразным считать положения ч. 1 ст. 418 УПК РСФСР, наделяющие судью полномочиями возбуждать уголовное дело по подготовленным в протокольной форме материалам о преступлении или отказывать в его возбуждении, не соответствующим Конституции РФ, ее статьям 120 и ч. 3 ст. 123.

Данное решение Конституционного Суда РФ было принято с недоумением, обусловившим неоднозначную трактовку главы 34 УПК РСФСР, в связи с чем 1 сентября 1997 года в Конституционный Суд РФ поступило ходатайство Генерального прокурора РФ об официальном разъяснении постановления Конституционного Суда РФ по делу о проверке конституционности ст. 418 УПК РСФСР.

По результатам его рассмотрения Конституционный Суд РФ вынес определение от 7 октября 1997 года "О разъяснении постановления Конституционного Суда РФ от 28 ноября 1996 года по делу о проверке конституционности ст. 418 УПК РСФСР в связи с запросом Каратузского районного суда Красноярского края", в котором было обращено внимание на то, что функция осуществления публичного обвинения независимо от различий в установленных законом процессуальных формах, возлагается на органы дознания, предварительного следствия и прокуратуры.

Во исполнение этого решения Федеральным Законом от 15 ноября 1997 года "О внесении изменений и дополнений в УПК РСФСР" из него была изъята ст. 418, а ст. 415, регламентирующая процессуальный порядок направления в суд материалов протокольной формы досудебной подготовки, дополнена. Суть новшеств нашла отражение в Указании Генерального прокурора РФ № 75/36 от 23 декабря 1997 года "Об организации прокурорского надзора за производством протокольной формы досудебной подготовки материалов", в соответствии с которым было обращено внимание на то, что, во-первых, досудебное производство в протокольной форме осуществляется органами дознания по делам о преступлениях, перечисленных в ст. 414 УПК РСФСР, в десятидневный срок с момента поступления заявления или сообщения о преступлении, или непосредственно его обнаружения, до направления дела прокурору (п. 2. 1). Уточним, что подобные рекомендации необходимо увязывать с предписаниями уголовно-процессуального закона, который, в частности, определяет порядок исчисления процессуальных сроков: часами, сутками и месяцами (ч. 1 ст. 103 УПК РСФСР; ст. 128-130 УПК РФ). Следовательно, речь следует вести о десятисуточном сроке, исчисляемом к тому же не с момента поступления заявления или сообщения о преступлении, или непосредственно его обнаружения, а с момента регистрации первичной информации о преступлении в книге учета преступлений (КУП) дежурной части органа (учреждения) внутренних дел. К слову заметим, что этот вопрос не нашел должного отражения в Примерной Инструкции о порядке приема, регистрации, учета и разрешения в органах и учреждениях внутренних дел заявлений, сообщений и другой информации о преступлениях и происшествиях, утвержденной приказом МВД РФ № 415 от 11 ноября 1990 г. Слабо урегулирован он в УПК РСФСР (ст. 109) и в новом УПК РФ (ст. 5, 144).

А уже по истечении установленного законом срока уголовный материал (а не дело) должен направляться прокурору для разрешения вопроса по существу.

Во-вторых, начальнику органа дознания и прокурору, в случае невозможности обеспечения всесторонности и полноты исследования (?) в десятисуточный срок, предоставлено право возбуждения уголовного дела (п. 2.2), за исключением случаев, когда речь заходит о криминальных ситуациях по делам так называемого частного обвинения (ст. 115, ч. 1 ст. 116, 129, 130 УК РФ), при обнаружении которых органы дознания без возбуждения уголовного дела обязаны направить материалы в суд, либо прокурор самостоятельно принимает решение о возбуждении уголовного дела по основаниям, указанным в ст. 27 УПК РСФСР (п. 2.3). Это уже, в-третьих.

В-четвертых, в п. 3.2 обозначено, что в протоколах (о преступлении - ?) доказательства (!) должны излагаться с указанием документов (!), в которых они зафиксированы, что предполагает допустимость отнесения к оным фактических данных, полученных не только в рамках протокольного производства, но и первоначальной проверки, характерной для стадии возбуждения уголовного дела (иные документы - ч. 2 ст. 69 УПК РСФСР; ст. 74 УПК РФ).

В-пятых, предложено учитывать, что в описательной части постановления о возбуждении уголовного дела, фиксируемой в конце протокола о преступлении, следует отражать все обстоятельства, входящие в предмет доказывания, что фактически приводит к смешению таких процессуальных документов, как постановление о возбуждении уголовного дела, обвинительное заключение и собственно протокол о преступлении. При этом, в пику академической точки зрения по прежнему используется выражение о "возбуждении уголовного дела в отношении конкретного лица", несмотря на то, что в теории уголовного процесса более распространенным признан термин о "возбуждении уголовного дела по факту" (М. С. Строгович). Сюда же можно добавить терминологическое выражение "возбуждение уголовного (а не судебного) преследования", хотя и такой вариант не выдерживает критики, как с этической, так и с этимологической точек зрения. Так, М. С. Строгович считал, что уголовное преследование в судопроизводстве начинается с привлечения лица в качестве обвиняемого, акцентируя внимание на том, что преследование - целевое мероприятие, направленное против конкретно-определенного физического лица, основанное на формальных юридических доказательствах. Как представляется, он предвосхищал попытки новейших юристов отождествлять это понятие с актом возбуждения уголовного дела, являющегося, по сути, обрядным актом правосудия, цель которого разобраться в наличии необходимости УСП и оправдания тех затрат, которые предопределяют необходимость установления уголовно-правовых отношений.

Указанные новации нашли продолжение в совместном Указании Заместителя министра ВД и Заместителя Генерального прокурора РФ № 1/3227 от 25 августа 1998 г. и 12/26 от 26 февраля 1998 г. "Об упорядочении практики оформления материалов в протокольной форме", согласно которым решение о возбуждении уголовного дела по материалам, подготовленным в протокольной форме, стало фактически приниматься после проведения так называемой предварительной проверки.

Как следствие подобных изысканий - фактическая ликвидация правового института протокольного производства в новом УПК РФ. Думается, что это поспешное решение, поскольку стратегия восстановительной ГППбП и уголовно-процессуального права, предвосхищая активы дифференцированного построения УСП, предполагает активное использование подобных правовых механизмов хотя бы на этапе реализации оперативных материалов143.

В последнее время в юридической литературе обоснованно критикуется гипертрофированное представление о режиме законности, сформировавшееся в теории уголовного процесса. Анализ действующего законодательства, всевозможных проектов и моделей нового УПК, да и самого УПК РФ (2002) показывает, что эта, порочная, по сути, концепция, к сожалению, сохраняет устойчивую тенденцию к "выживанию".

Нетрудно убедиться, что в области значимых, основополагающих правовых идей, пронизывающих уголовный процесс Российской Федерации, основные усилия парламентариев по-прежнему направляются на "развитие и углубление" декларативных установок типа "неотвратимости ответственности", а также на "совершенствование" гарантий, смысл которых сводится к обеспечению прав и законных интересов незаконопослушных граждан144. Достаточно сказать, что в проекте Общей части УПК РФ, подготовлявшемся рабочей группой ГПУ при Президенте РФ (Российская юстиция, 1994. № 9), статья 74, регламентировавшая права потерпевшего, содержала 21 пункт, в то время как статья 81, посвященная правам обвиняемого, аж 33 (это на две страницы нового кодекса; что и случилось). Чисто арифметическая разница в объеме декламируемых прав составляет двенадцать позиций и она, как нетрудно убедиться, далеко не в пользу физических и юридических лиц, пострадавших от реальных преступных посягательств.

О каком торжестве законности может идти речь в подобных случаях, если смысл этого краеугольного принципа уголовного процесса РФ должен предполагать, прежде всего, восстановление нарушенных прав потерпевшего? Частный случай, - может кто-то подумать. Сомнительно, мягко говоря.

23 мая 1992 года был принят Закон "О внесении изменений и дополнений в УПК РСФСР", в соответствии с которым глава ХIХ УПК РСФСР обновилась ст. 220-1 "Обжалование в суд ареста или продления срока содержания под стражей" и ст. 220-2 "Судебная проверка законности и обоснованности ареста или продления срока содержания под стражей". В самом кратком изложении суть новшеств сводится к предоставлению лицу, содержащемуся под стражей, его защитнику, или законному представителю права принесения в суд жалобы на применение органом дознания, следователем и прокурором в стадии предварительного расследования меры пресечения в виде заключения под стражу (ареста), по существу дискредитировавшему идею прокурорского надзора. В практической полезности этой законодательной новеллы многие прагматично мыслящие ученые стали уже сомневаться, тем более что ее апологеты не удосужились поинтересоваться результатами исследований ВНИИ МВД РФ в части статистики общего числа случаев изменения мер пресечения с мягкой на более строгую в судах при рассмотрении уголовных дел по первой инстанции.

Все ли проблемы разрешены указанным нововведением? Представляется, что нет. Ибо, во-первых, неясно, может ли обвиняемый, освобожденный постановлением судьи из-под стражи и вновь арестованный по тому же уголовному делу, после "доводки" органов дознания и предварительного следствия с санкции прокурора вторично подать жалобу на избранную меру пресечения. И если нет, то почему. Если же да, то зачем?

Во-вторых, почему в производстве по жалобе арестованного не предусмотрено участие потерпевшего, особенно в тех случаях, когда это касается его жизни или здоровья? Или, по крайней мере, почему он не уведомляется об изменении (отмене) избранной в отношении обвиняемого меры пресечения? Если это нецелесообразно, то как быть с однобокой демократизацией и гуманизацией УПК? К каким последствиям в смысле состязательности, усеченно допустимой в данной стадии уголовного процесса, может привести такой, скажем, оправдательный уклон? Ведь состязательность является сомнительным гарантом подлинного правосудия. Спор может обнажить истину, а может и нет в зависимости от того, с чьими интересами совпадает ожидаемое решение (в данном случае судьи).

Пленум Верховного Суда Российской Федерации в постановлении № 3 от 27 апреля 1993 года "О практике судебной проверки законности и обоснованности ареста или продления сроков содержания под стражей" специально обратил внимание судов на то, что принимая решение об освобождении лица их под стражи, судья в каждой конкретной ситуации обязан проанализировать возможность наступления неблагоприятных последствий для расследования уголовного дела, а также возникновения определенной угрозы неприкосновенности жизни и здоровья потерпевшего, добросовестных свидетелей и других участников уголовного процесса. Подобная забота вселяет надежду, но не более. Где реальные гарантии соблюдения законности в таких случаях?

В-третьих, почему бы, принимая такое сердобольное участие в судьбе лица, привлекаемого к уголовной ответственности, не предоставить ему право на обжалование других "конфликтных решений" следователей и органов дознания: постановлений о привлечении в качестве обвиняемого, производстве обыска, выемки, наложении ареста на имущество, почтово-телеграфную корреспонденцию, об осуществлении уголовно-процессуального задержания? Заметим, что в части, касающейся последней принудительной процессуальной меры, некоторые ученые по аналогии считают законодательно установленным правило о возможности обжалования в суд кратковременного лишения свободы, исходя из предписаний ст. ст. 220-1 и 220-2 УПК РСФСР.

В-четвертых, какими средствами можно обеспечить соблюдение важнейшего процессуального предписания о недопустимости разглашения данных предварительного следствия (ст. 139 УПК; ст. 161 УПК РФ), если по смыслу ст. 220-1 и 220-2 УПК судья обязан предоставить для ознакомления лицу, содержащемуся под стражей, его представителю, защитнику, а иногда и переводчику мотивированное постановление о необходимости продления срока содержания под стражей?

Пленум Верховного Суда РФ в вышеназванном постановлении разъяснил, что перед началом судебной проверки законности и обоснованности ареста или продления срока содержания под стражей судья при наличии к тому предпосылок обязан предупредить защитника, законного представителя лица, содержащегося под стражей, а также переводчика о недопустимости разглашения данных предварительного следствия или дознания без разрешения соответствующего должностного лица. В этих случаях рекомендуется отбирать подписку с предупреждением об уголовной ответственности по

ст. 310 УК РФ, приобщаемую впоследствии к уголовному делу (п. 7).

Между тем, данное, в большей степени процессуальное, нежели тактическое предписание, в практике деятельности судов реализуется крайне слабо. Ситуация усугубляется повальным игнорированием представителями органов правосудия положений ч. 3 ст. 220-2 УПК РСФСР, требующих проведения соответствующей процедуры в закрытых судебных заседаниях.

В-пятых, как понимать содержание п. 9 Постановления Пленума Верховного Суда РФ, где сказано что, проверяя законность и обоснованность ареста или продления срока содержания под стражей, судья не вправе входить в обсуждение вопроса о виновности содержащегося под стражей лица в инкриминируемом ему преступлении? Из каких же критериев тогда исходить? Тем более что практика применения ст. 220-1 и 220-2 УПК свидетельствует об обратном. Так, изучение материалов показывает, что во многих случаях одним из оснований отказа в удовлетворении жалобы является непризнание обвиняемым своей вины. В других случаях, судья, обосновывая свой вывод о целесообразности освобождения обвиняемого из-под стражи, наоборот указывает, что обвиняемый свою вину признал полностью и в содеянном раскаялся.

В-шестых, не скатится ли этот коллегиальный способ осуществления судебно-прокурорского контроля (надзора) за обоснованностью промежуточных решений, принимаемыми следователями и органами дознания в стадии предварительного расследования, к положению, при котором у семи нянек "дитя" оказывается без глазу? Не породит ли это "двойственное подчинение и законность" эскалацию нескончаемых межведомственных усобиц, неизбежных при любом "жалостливом производстве"? В истории советского уголовного процесса уже известен период, аналогичный описываемому, когда следственный аппарат был выведен из судебной системы и передан в подчинение органам прокуратуры (1917-1922 гг.). Сложившаяся в то время практика параллельного контроля за деятельностью органов предварительного расследования со стороны прокуратуры и суда многими учеными юристами была подвергнута резкой и, как представляется, вполне заслуженной и обоснованной критике145.

Что же касается существа вопроса, отметим, что в "Российской газете" за 2 ноября 1994 года была опубликована статья собственного корреспондента "РГ" по Владимирской области Ю. Шаталова, которую он юридически озаглавил не совсем верно: "Прокурор задерживает, судья - отпускает". Опираясь на реальные факты бюрократических игрищ, возникших, в частности, в правоохранительных структурах Владимирской области при реализации положений ст. 220-1 и 220-2 УПК РСФСР, автор заметки, тем не менее, обстоятельно показал, какой упрощенческий, благодушный подход воцарился в органах правосудия при проверке законности и обоснованности ареста или продления срока содержания под стражей.

"Депутаты Владимирской области, - продолжает далее Ю. Шаталов, - дав сложившейся ситуации критическую оценку, (и, по всей видимости, исходя из благих побуждений - С. Б.), в порядке законодательной инициативы внесли в Государственную Думу РФ предложение о дополнении ст. 220-1 УПК РСФСР частью пятой в такой редакции: "Постановление судьи, вынесенное по обжалованию в суд ареста или продления срока содержания под стражей, может быть обжаловано и опротестовано в надзорном порядке и исполняется после вступления постановления в законную силу".

Получается так: суд (судья) контролирует деятельность прокуратуры, а органы прокуратуры - в обратном порядке. Какая "сбалансированная" система сдержек и противовесов. Не ясно только когда же работать, это, во-первых; во-вторых, на чей счет относить подобные издержки; и, в-третьих, оправданы ли для Федерального бюджета такие выплаты? "Сыск вести - не лапти плести" - говорили на Руси. Не следует облагораживать представителей правосудия в ущерб прокурорско-следственной власти. Воспитание, культура, да и образование одно и то же. Как пишет депутат Государственной Думы РФ, председатель подкомитета о законодательстве по коррупции и организованной преступности Комитета по безопасности России В. Д. Рожков: "суды сетуют на перегрузки, невозможность справиться с потоком исков, "девятым валом" жалоб, захлестнувших эти учреждения. А почему? Да вот вполне правдоподобное объяснение: потому что это несвойственная им функция146. Попробуйте-ка что-либо возразить.

На фоне этого делаются попытки создания нового для России (впрочем, небывалого и для остального мира) суда, свободного от обязанности участия в процессе доказывания истины, от общих проблем укрепления законности и правопорядка, чем, казалось бы, должна быть озабочена любая государственная власть (А. Д. Бойков).

Имитируя бурную законотворческую деятельность, УПК РСФСР (РФ) можно видоизменять и дополнять бесконечно. Однако при этом важно осознавать, какую работу правоохранительной системы предлагаемые новеллы продуцируют - положительную или отрицательную. Разные взгляды по одному и тому же поводу кажутся истинными или ложными в зависимости от того, в котором из них мы более заинтересованы. Превносящиеся в Государственную Думу России законопроекты, равно как и иные предложения по совершенствованию (в нашем случае уголовно-процессуального) законодательства, должны проходить серьезную экспертизу на предмет определения оптимума правового регулирования. Всякая экономическая деятельность, распространяемая и на УСП, так или иначе, построена на соотношении издержек и, скажем так, достигнутых результатов. Именно это называется эффективностью, то есть, полезностью.

В контексте изложенного рассматриваемый правовой институт (ст. 220-1, 220-2 УПК РСФСР) представляется излишеством, непозволительной роскошью для российского налогоплательщика, поскольку все расходы на гуманизацию и демократизацию УПК, в конечном итоге, оплачиваются из его кармана.

Известны Указ Президиума Верховного Совета СССР от 18 мая 1981 года "О возмещении ущерба, причиненного гражданину незаконными действиями государственных и общественных организаций, а также должностных лиц при исполнении ими служебных обязанностей", и принятый в его исполнение приказ МВД СССР № 117 от 9 апреля 1982 года, которым объявлена Инструкция по применению Положения с одноименным названием, нуждающиеся, конечно же, в существенном обновлении.

Однако и в нынешнем варианте предписания, содержащиеся в этих директивах, являются надежной гарантией и огромным сдерживающим фактором против принятия органами предварительного расследования, прокуратуры и суда необоснованных решений, в том числе и тех, которые сопряжены с повышенным риском следственной или судебной ошибки. К сожалению, они не всегда выполняются, что обыкновенно объясняется отсутствием средств на их реализацию, либо ненадлежащим усмотрением властей.

Думается, от рассматриваемого блока статей (ст. 220-1, 220-2 УПК РСФСР) целесообразно отказаться, поскольку обобщения судебной практики по реализации института обжалования в суд ареста или продления срока содержания под стражей показывают, что только в 15-20% материалов обвиняемые, их законные представители и защитники жаловались на отсутствие оснований для ареста или допущенные в ходе расследования нарушения закона. В подавляющем большинстве случаев в обоснование жалобы приводились доводы гуманитарного порядка (слабое здоровье, наличие иждивенцев и т. п.)147. Изложенное позволяет приветствовать тот факт, что подвергнутый нами критике правовой институт новым УПК РФ фактически не воспринят.

Аналогичная ситуация характерна для стадии кассационного производства, слабая эффективность которого обусловлена обилием жалоб, незначительностью случаев их удовлетворения, а самое главное - бесплатностью (для инициаторов) соответствующих судебных процедур. (Речь, как можно догадаться, не идет об адвокатах - защитниках). По данным проведенного соискателем анкетирования архивных уголовных дел лишь в 16,02% случаев приговор суда первой инстанции обжаловался в кассационном порядке. Просматривается закономерность стопроцентного инициирования "пересмотра приговора" стороной защиты. Тем не менее, в 94,4% дел приговор суда первой инстанции был оставлен без изменения, а жалоба (протест) без удовлетворения; лишь в 5,6% изменялся в части смягчения назначенного наказания. В обоснование жалобы в 83,3% случаев приводился такой аргумент как строгость приговора; в 16,7% - доводы гуманитарного порядка. Думается, что урегулировать активность защитников, да и самих подсудимых (осужденных) в рассматриваемой стадии УСП могли бы предписания "Закона об адвокатуре РФ", где следовало бы отметить, что гонорар за оказанную в этом плане юридическую услугу адвокат получает только в том случае, если доводы, изложенные в его кассационной жалобе, признаются судом второй инстанции и влияют на определение по существу; в противном случае участь адвоката - получение вознаграждения за техническое выполнение обычной канцелярской работы по строго установленной таксе.

Совершенствование правоохранительной деятельности в значительной степени затрудняется из-за противоречий, которые приходится наблюдать между такими слагаемыми уголовного процесса, как "эффективность" и "справедливость", "рационализм" и "гуманизм". Есть основания полагать, что данные антимонии в значительной степени может сбалансировать введение института "платных услуг" в Уголовно-процессуальном законодательстве России.

Толковый словарь русского языка термин "гуманный" определяет как "человечный", "отзывчивый", "культурный", а выражение "рациональный"- "разумно обоснованный", "целесообразный". Отсюда следует, что при выработке норм УПК не следует впадать в крайности. Предпочтительнее придерживаться тактики "здорового компромисса", "взаимопроникновения" рассматриваемых категорий, что особенно важно в тех случаях, когда прагматичное решение процедурных задач не требует нещадной эксплуатации так называемого "чистого разума", а также сколько-нибудь значимых материальных затрат.

Спроецируем изложенное на правовой институт мер принуждения в уголовно-процессуальном законодательстве Российской Федерации.

Как известно, УПК РСФСР задержание подозреваемого в порядке ст. 122 и избрание в отношении него меры пресечения в виде заключения под стражу (ареста) допускает лишь в тех случаях, когда санкция статьи УК за соответствующее общественно-опасное деяние предусматривает наказание в виде лишения свободы на срок свыше одного года (не свыше одного года лишения свободы - в порядке исключения) (ст. 90, 96 УПК РСФСР и соответствующие статьи УК РФ, где указанная планка поднята до двух лет).

В интересах практики сразу заметим, что при обновлении УПК РСФСР (РФ) целесообразно было бы либо вовсе отказаться от обтекаемых формулировок типа "на срок свыше (не свыше) одного года", либо заменить их более точными и содержательными по смыслу, например, "на срок один год и более" и, в так называемых исключительных случаях, "на срок до одного года включительно".

К сожалению, новый УПК РФ процедуру избрания в отношении обвиняемого меры пресечения в виде заключения под стражу (ареста) заформализовал до неприличия (ст. 97-108). Это, во-первых. Во-вторых, по-прежнему увязывает возможность ее применения с санкцией статьи УК, которая теперь уже должна предусматривать наказание в виде лишения свободы на срок свыше (не свыше) двух лет.

Если же учесть, что в современном, мягко говоря, подвижном уголовном законодательстве России содержится около сотни составов преступлений, по которым наказание в виде лишения свободы отсутствует вовсе, а по некоторым - до шести месяцев (прибавим сюда новые виды санкций, не связанные с лишением свободы), становится очевидной ситуация, искусственно осложняющая выполнение задачи по нейтрализации тенденции роста преступности.

К этому следует добавить, что политика приватизации, объективным следствием которой явится массовая безработица, приведет к размыванию социальной базы, в силу чего безработные и БОМЖи, почувствовав себя ущемленными, станут тяготеть к противоправным действиям.

В этой связи доктрина совершенствования ГППбП в Российской Федерации должна исходить, прежде всего, из необходимости определения типов поведения, нуждающихся в уголовно-правовом запрете (оптимум уголовно-правовых запретов). По мнению некоторых ученых, с которым трудно не согласиться, декриминализация деяний, ныне являющихся уголовно-наказуемыми, может составить примерно 50%. А коль скоро содеянное квалифицируется Уголовным кодексом как преступное, органы дознания и предварительного следствия в стадии предварительного расследования должны иметь реальную возможность применения в отношении подозреваемого (обвиняемого) любой меры пресечения, в том числе и особенно, ареста, независимо от содержания санкции статьи уголовного закона. Тем более, что ч. 3 ст. 72 УК РФ предусматривает возможность зачета срока предварительного заключения при назначении судом (судьей) наказания в виде исправительных работ либо других мер уголовного воздействия, не связанных с лишением свободы. Сотрудники, опрошенные нами в ходе исследования, к таковым составам отнесли следующие: ст. 129 УК РФ ("Клевета"), ст. 130 УК РФ ("Оскорбление"), ст. 140 УК РФ ("Отказ в предоставлении гражданину информации"), ст. 141 УК РФ ("Воспрепятствование осуществлению избирательных прав и работе избирательных комиссий"), ст. 142 УК РФ ("Фальсификация избирательных документов, документов референдума или неправильный подсчет голосов"), ст. 143 УК РФ ("Нарушение правил охраны труда"), ст. 144 УК РФ ("Воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов"), ст. 145 УК РФ ("Необоснованный отказ в приеме на работу или необоснованное увольнение беременной женщины или женщины, имеющей детей в возрасте до 3-х лет"), ст. 148 УК РФ ("Воспрепятствование осуществлению права на свободу совести и вероисповеданий"),

ст. 149 УК РФ ("Воспрепятствование проведению собрания, митинга, демонстрации, шествия, пикетирования или участию в них"), ст. 154 УК РФ ("Незаконное усыновление (удочерение)"), ст. 155 УК РФ ("Разглашение тайны усыновления (удочерения)"), ст. 156 УК РФ ("Неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего"), ст. 157 УК РФ ("Злостное уклонение от уплаты средств на содержание детей или нетрудоспособных родителей"), ч. 1 ст. 168 УК РФ ("Уничтожение или повреждение имущества по неосторожности"), ч. 1 ст. 198 УК РФ ("Уклонение гражданина от уплаты налога"), ч. 1 ст. 213 УК РФ ("Хулиганство"), ст. 245 УК РФ ("Жестокое обращение с животными"), ст. 260 УК РФ ("Незаконная порубка деревьев и кустарников"), ст. 265 УК РФ ("Оставление места дорожно-транспортного происшествия"), ст. 322 УК РФ ("Незаконное пересечение Государственной границы РФ"),

ст. 326 УК РФ ("Подделка или уничтожение идентификационного номера транспортного средства"). В свободной форме некоторые респонденты свое мнение дополнили "алиментами", "преступлениями против мира и безопасности", "преступлениями в области трудовых и избирательных прав".

Именно поэтому вряд ли могут быть правильно восприняты предложения о целесообразности законодательного закрепления в УПК РФ предписаний, ограничивающих права представителей следственно-прокурорской власти по избранию мер пресечения в отношении подозреваемых (обвиняемых). Подобные идеи, вынашиваемые, как правило, представителями уголовно-исполнительного законодательства РФ, легализуются ими в многочисленных публикациях, суть которых заключается в том, чтобы предоставить органам дознания, предварительного следствия, прокуратуры и суда право на избрание меры пресечения в виде ареста только по тяжким и особо тяжким преступлениям.

Представляя узкоотраслевые интересы "пенитенциаристов", подобные предложения специалистами других подсистем ГППбП - уголовно-процессуального права (криминалистики и теории ОРД), должны восприниматься как недоразумение, поскольку целесообразность пропагандируемого соискателем решения рассматриваемой проблемы обусловлена еще и тем, что потребность в задержании или аресте подозреваемого (обвиняемого) может возникнуть на этапе реализации "сырых" оперативных материалов, когда промедление с началом расследования может повлечь за собой невосполнимые потери, а хорошо доказан лишь один эпизод - малозначительное преступление. И обратная ситуация. Существует не формальное правило, согласно которому в суде, в силу упрощенного понимания некоторыми судьями принципа презумпции невиновности, доказательства нередко убывают. В зависимости от степени ответственности представителей судебной власти и всего того, что принято именовать внутренним судейским убеждением, результатом рассмотрения дела в суде первой инстанции может оказаться переквалификация действий подсудимого на статью УК РФ, не предусматривающую наказание в виде лишения свободы.

И в первом, и во втором случае, предлагаемый вариант разрешения проблемы, не нарушая конституционных прав, свобод и интересов законопослушных граждан, в большей степени работает на представителей прокурорской и судебно-следственной власти, нежели против них.

Не менее прагматично в уголовно-процессуальном законодательстве РФ должен разрешаться вопрос о применении меры пресечения к разыскиваемому обвиняемому. По закостенелой традиции прокуроры, осуществляющие надзор за органами предварительного расследования, подчас заочно санкции на арест обвиняемого, числящегося "в бегах", не дают, и рекомендуют до обнаружения последнего, как это не покажется парадоксальным, использовать меру пресечения в виде подписки о невыезде.

Ведомственные приказы и инструкции Генерального прокурора и Министра ВД РФ правоприменителю в этом вопросе никаких "отдушин" не предоставляют. Складывается положение, создающее иллюзорное представление о режиме законности, неотвратимым следствием чего следует серия действительных его нарушений (например, задержание конкретным горрайорганом внутренних дел, нередко повторное, в порядке ст. 122 УПК РСФСР разыскиваемого обвиняемого(!) по телетайпограмме инициатора розыска и последующая дорогостоящая его транспортировка к месту производства предварительного расследования, осуществляемая оперативными уполномоченными уголовного розыска, участковыми уполномоченными милиции, а не сотрудниками специальных служб, "натасканными" на конвоировании спец. контингента. Вопрос это не только денежный. Он косвенно затрагивает проблему безопасности сотрудников следственно-исполнительной власти, о чем следовало бы думать особо.

В виду изложенного процедура розыска, нередко растягивающаяся на длительные процессуальные сроки, должна иметь научно обоснованные затратные характеристики. Это необходимо для того, чтобы, во-первых, по аналогии с Указом ПВС СССР 1973 года о взыскании с осужденных расходов на лечение потерпевших от умышленных преступлений, взыскивать с лиц, признанных виновными по приговору суда, затраты, понесенные государством на их розыск. Во-вторых, усовершенствовать уголовно-процессуальное законодательство, оперативно-тактические и тактико-криминалистические методики, связанные с розыском обвиняемого, а также уголовно-исполнительное законодательство, которое в этой части должно быть построено по правилам "долговой тюрьмы" - осужденный находится в учреждениях УИС МЮ РФ до тех пор, пока не рассчитается с государством. Это, конечно, ко многому обязывает "содружество зла" в плане обеспечения трудозанятости "уголовных ответчиков" в местах лишения свободы и т. п.

И, наконец, в третьих, предоставить преступнику (подозреваемому, обвиняемому, подсудимому, осужденному) самому просчитывать вопрос о наиболее предпочтительном для него варианте посткриминального поведения, объективно детерминированному теми расходами, которые в конечном итоге так или иначе будут на него возложены. Обусловлено это тем, что факт нахождения обвиняемого в розыске оказывает существенное влияние на величину затрат УСП. Ежегодно в РФ огромные средства тратятся на доставление обнаруженных "объективных преступников" в ГОРОВД, инициировавшие соответствующие поисковые мероприятия. Тем не менее, ст. 131 УПК РФ "Процессуальные издержки" в числе оных подобные расходы не включила. Вряд ли это можно считать достижением, поскольку в 13,5% изученных нами дел обвиняемые находились в розыске от 1-го до 6-и месяцев.

В связи с изложенным, в новый УПК РФ, как представляется, должны быть включены нормы, дающие правовые основания для применения в отношении разыскиваемых обвиняемых во всех без исключения случаях меры пресечения в виде заключения под стражу (ареста), независимо от субъекта преступления (например, несовершеннолетний), и, в контексте изложенного, санкции статьи Уголовного закона.

Следует иметь в виду, что в розыск может быть объявлен только обвиняемый, то есть лицо, в отношении которого в установленном законом порядке вынесено постановление о привлечении в качестве такового (ст. 196 УПК РСФСР), что в свою очередь предполагает наличие достаточных к тому уголовно-правовых и уголовно-процессуальных оснований. Не менее значимым является и сам факт уклонения обвиняемого от органов предварительного расследования (улика поведения), если он конечно установлен и доказан.

Риск же следственно-судебной ошибки, временами присутствующий в подобных случаях, законодатель должен делить с представителями органов прокуратуры, МВД, ФСБ, ФСНП и суда. Тем более что на этот случай имеется уже упоминавшийся по тексту Указ ПВС СССР-1981 г. Сила его "денежного" (штрафного) воздействия будет тем значительнее, чем более неправильных решений примет та или друга сторона (имеются в виду основные участники уголовных (в том числе, процессуальных) правоотношений). Новая же редакция одноименной статьи УК РФ (210) со ссылкой на ст. 97 предусматривает возможность избрания в отношении разыскиваемого обвиняемого меры пресечения в виде ареста только в случаях, предусмотренных ст. 108.

К сказанному можно добавить, что в редакционном изменении нуждается и ст. 101 УПК РСФСР (ст. 110 УПК РФ). Ее следует изложить в том смысле, что мера пресечения, избранная с согласия прокурора или по его указанию, может отменяться (изменяться) только с его ведома148.

Проблема перелимита учреждений УИС МЮ РФ естественно должна быть в фокусе интересов уголовно-процессуального законодательства, как подсистемы ГППбП. Однако всякую правовую отрасль следует ориентировать на максимально эффективное решение стоящих перед социумом задач. Ограничивать возможности УПК РФ экономическими активами каждой отдельно взятой общественной формации безусловно приходится. Но компромисс в этом вопросе должен иметь разумные пределы. В противном случае наступает хаос149.

Как уже отмечалось, на структуру и характер затрат УСП существенное влияние оказывают приоритеты, которым отдается предпочтение в ГППбП. В этом смысле проблема предупреждения преступного поведения лиц с ущербной психикой, например, представляется одной из актуальнейших в новейшей криминологии. Число совершаемых ими убийств, изнасилований и других сексуальных преступлений, многие из которых отличаются особой жестокостью и исключительно тяжкими последствиями, не снижается, хотя и составляет не более 1% от общей массы правонарушений.

Действующая Инструкция по организации взаимодействия органов здравоохранения и органов внутренних дел Российской Федерации по предупреждению общественно опасных действий лиц, страдающих психическими расстройствами, утвержденная совместным приказом Минздрава и МВД России № 133/269 от 30 апреля 1997 года "О мерах по предупреждению общественно опасных действий лиц, страдающих психическими расстройствами", определяет, что для включения в группу лиц с психическими расстройствами, склонных к общественно опасным действиям на основании медицинской документации психиатрических стационаров (данных, полученных врачами психоневрологических диспансеров), на комиссию врачей-психиаторов направляются следующие лица:

- совершившие в прошлом общественно-опасные деяния, предусмотренные уголовным законодательством, с освобождением от уголовной ответственности или наказания и применением к ним принудительных мер медицинского характера (п. 1. 3. 1);

- отбывшие наказание за преступления, совершенные до установления у них психического расстройства (п. 1. 3. 2);

- в структуру психических расстройств больных входят симптомы, обусловливающие склонность к совершению общественно опасных действий (императивные галлюцинации, некоторые формы бреда, психопатоподобные состояния с повышенной поведенческой активностью и патологией влечений и т. п.), в том числе приводившие в прошлом к недобровольной госпитализации (п. 1. 3. 3);

- страдающие пограничными формами психических расстройств, совершившие в прошлом общественно опасные деяния, в отношении которых они признавались невменяемыми в связи с развившимся на этой почве психозом (п. 1. 3. 4).

Дело, как говорится, за малым - за их своевременным обнаружением.

Перечень же предлагаемых этой Инструкцией методов, допустимых с точки зрения Конституции РФ и УПК РСФСР (РФ), по-прежнему, вряд ли можно признать исчерпывающим.

До сравнительно недавнего времени одним из факторов, объясняющих подобное положение, являлось игнорирование многими советско-российскими юристами генетической основы преступного поведения, что, надо заметить, не было свойственно ученым некоторых других специализаций, которые еще в конце 60-х годов (ХХ столетия) отстаивали мнение о непосредственном влиянии дисгармонии в развитии биологических начал человека на формирование личности.

В пику им, некоторые последовательные марксисты от юриспруденции, пропагандируя постулаты марксистско-ленинской идеологии об отсутствии преступности в развитом коммунистическом обществе, фактически скатывались до низкопробных спекуляций на модной волне критики неоломброзианства. Так, в ряде юридических изданий можно было прочитать, что убийство, например, рабовладельцем своего раба вовсе не считалось по законам своего времени таковым. Феодал, осуществлявший "право первой ночи", не признавался преступником. Убийство врага на войне всегда рассматривалось в качестве подвига. Наше законодательство считает при определенных условиях правомерным лишение жизни преступника, посягающего на государственные и общественные интересы, жизнь и здоровье граждан150.

Предложенный перечень "метаморфоз" меняющейся стремительными темпами государственно-правовой политологии борьбы с преступностью, можно было бы продолжить, подвергнув серьезному научному анализу ряд отдельных статей УК и УПК РФ.

Однако делать акцент на "приобретенной" природе преступности в ущерб так называемых биологически факторов вряд ли полезно с точки зрения научной этики. Тем более что человеческий опыт, игнорировать который объективный исследователь не вправе, свидетельствует в пользу приводимых далее доводов.

По свидетельству А. П. Акифьева, при анализе причин преступности необходимо принимать во внимание не только данные по родословной, но и поразительные результаты исследования преступности у близнецов. Число известных случаев здесь достаточно велико - более 300. Причем эти данные из разных стран - Голландии, США, Японии. Так, у однояйцевых близнецов, имеющих полностью идентичную генетическую программу, конкордантность, то есть совпадение по преступности, вдвое превосходит этот же показатель у разнояйцевых близнецов, имеющих около 50% общих генов. Применительно же к рецидивной преступности, конкордантность однояйцевых близнецов превышает 70%. А это, - резюмирует А. П. Акифьев, - означает, что если один из близнецов вступил на преступный путь, то и второй с высокой степенью вероятности может повторить его судьбу151.

Принимая данный тезис за рабочую гипотезу, то есть, акцентируя внимание не на закономерности, а на возможной вероятности, подлежащей учету при планировании расследования общественно опасных деяний невменяемых, соискатель на страницах юридической печати уже высказывал мнение о целесообразности усмотрения (на уровне прогноза) определенной наследственной предрасположенности к адекватному преступному поведению у более широкого круга родственников (особенно по мужской линии)152, тем более, что такие примеры небезызвестны следственной практике (например, Чикатило - младший).

Не теряет актуальности идея разработки методики расследования общественно опасных деяний невменяемых и лиц, находящихся в пограничных состояниях. Ждет своего времени и внимания программа заблаговременной постановки на компьютерный учет в МВД и психоневрологических диспансерах ближайших родственников лиц, изобличенных в причастности к аналогичным общественно опасным действиям, использование пациентов, обладающих особым даром отыскания "в толпе" людей с заметными садистскими чертами личности, при осуществлении необходимого комплекса оперативно-розыскных мер и проч.

В контексте изложенного весьма перспективным представляется внедрение в методику расследования общественно опасных деяний невменяемых технологии, которой диссертант присвоил условное рабочее наименование частной ЛСД - методики153.

Как известно, в криминалистических научных исследованиях применяются: общенаучные, познавательные методы, теоретически осмысленные; отраслевые методы, теория которых разрабатывается в физике, химии, социологии и других отраслях науки (они подразделяются на естественно-научные и методы гуманитарных наук); специфически криминалистические.

В некоторых учебниках криминалистики упоминается о частных методах, группу которых составляют используемые данной дисциплиной методы других наук, относящиеся к категории отраслевых и лишенные всеобщего характера.

В этом смысле основу частной ЛСД - методики расследования общественно опасных деяний невменяемых составляют достижения трансперсональной психологии в области бессознательного, одним из пионеров которой является Станислав Гроф, обосновавший новое понимание механизма действия психоделиков.

Применительно к анализируемому вопросу ключевым элементом является признание того, что ЛСД, равно как и другие психоделики, действует в большей или меньшей степени как неспецифический катализатор и усилитель психики. Это отражено и в наименовании, присвоенном данной группе веществ, которое в буквальном переводе с греческого означает "раскрывающие ум". В диапазоне доз, используемых при работе с людьми, такие классические психоделики как ЛСД, псилоцибин и мескалин, не обладают никаким исключительным фармакологическим действием. Они повышают энергетический уровень психики и тела, что порой вызывает проявление латентных психологических процессов.

После инъекции ЛСД сознание испытуемого проявляет признаки характерной качественной трансформации подобно тому, как это происходит во сне. Оно может превзойти обычные пределы и включает в себя элементы глубокого бессознательного, недоступные при обычных обстоятельствах. Часто это называют "расширением сознания". Значение ЛСД, таким образом, определяется возможностью диагностики личности, активной используемой при составлении комплексного криминолого-психиатрического прогноза, планирования и осуществления профилактических мероприятий.

Как препарат, обеспечивающий обратимое кратковременное вхождение в мир человека, отягченного ущербной психикой, ЛСД можно рекомендовать в качестве не имеющего на сегодняшний день себе равных инструмента для обучения психологов, психиатров и криминалистов - практиков.

Подобно любому инструменту, эти вещества могут использоваться мастерским, неумелым или даже разрушительным образом. Вопрос о том, является ли ЛСД феноменальным лекарством или дьявольским снадобьем, как верно замечает Станислав Гроф, имеет столь же мало смысла, как и подобный вопрос о положительных и отрицательных свойствах ножа. Образ ЛСД будет меняться в зависимости от того, на что обращено наше внимание: на результаты ответственного клинического или духовного использования; на наивные и беспомощные эксперименты на себе, проводимые молодым поколением; или на умышленную разрушительную деятельность армии или ЦРУ.

Вместе с тем, по утверждению ученого, во всяком случае, не следует, конечно же, доверять практическим суждениям или серьезности решений, принятых под влиянием ЛСД. Однако использование полученных посредством этого препарата сведений на уровне ОРМ - информации должно и, безусловно, полезно.

Как показывают многочисленные исследования, помимо прикладного эффекта, рассматриваемого с чисто криминалистической точки зрения, психотерапия с помощью ЛСД позволяет к тому же значительно сократить время выздоровления. При этом терапевтический эффект отмечается у различных категорий пациентов, в том числе и тех, чье исцеление считалось практически неосуществимым в силу отсутствия реакции на традиционные методы лечения. К их числу можно отнести хронических алкоголиков, наркоманов, криминальных психопатов с сексуальными отклонениями и острых невротиков. Люди, прошедшие подобные состояния, нередко испытывают эмоциональное и психосоматическое исцеление, глубокую личную трансформацию и эволюцию сознания.

Таким образом, применение частной ЛСД - методики, способствуя достижению целей уголовного процесса по делам об общественно опасных деяниях невменяемых, позволяет косвенно осуществлять медико-социальную реабилитацию лиц, страдающих психическими расстройствами, что вполне соответствует принципам оказания психиатрической помощи гражданам, регламентированным Законом РФ от 2 июля 1992 года "О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании". А это, с одной стороны, ставит в повестку дня вопрос о необходимости внесения в главу 51 УПК РФ "Производство о применении принудительных мер медицинского характера" норм, допускающих применение в УСП частных ЛСД-методик, а с другой (и одновременно) нивелирует актуальность проблемы "вторжения" в сферу конституционных прав и свобод невменяемых - темы отдельного очень содержательного разговора, предмет которого трудноопределим в рамках серьезного научного спора154.

Состояние ГППбП и ее подсистемы - уголовно-процессуального законодательства, обоснованную тревогу вызывало и раньше. Обусловлено это было (и есть) рядом факторов, среди которых можно выделить следующие: система идеалистически трактуемых принципов, практическая реализация которых, особенно при их развертывании с отдельной стадии на все УСП (например, состязательность), в отсутствие четких дефиниций, способна привести к значительному росту необоснованных отказов в возбуждении уголовных дел, преждевременному прекращению последних по реабилитирующим основаниям, увеличению количества оправдательных приговоров, а также уголовных дел, возвращаемых на дополнительное расследование.

Отмена ст. 10 УПК РСФСР, нивелирование правового института прекращения уголовных дел по нереабилитирующим основаниям органами дознания и предварительного следствия в стадии предварительного расследования; искусственное расширение числа участников уголовного процесса, фигурирующих в стадиях возбуждения уголовного дела, исполнения приговора, возобновления дел по вновь открывшимся обстоятельствам, а также при протокольной форме досудебной подготовки материалов, регламентация процессуального статуса которых объективно в состоянии привести к чрезмерному загромождению УПК РФ - все эти обстоятельства в совокупности лишь усугубляют ситуацию. К последней примыкает сверхнормативная формализация процессуального порядка производства отдельных следственных действий, в том числе, с применением НТС, процедур, связанных с применением принудительных мер, особенно мер пресечения; нарастающая тенденция усиления роли защитника, обусловленная пропагандируемым его допуском в стадию возбуждения уголовного дела (ст. 49 УПК РФ) и некоторые другие положения концептуального порядка.

Федеральным Законом РФ от 31 декабря 1996 года "О внесении изменений и дополнений в ст. 96, 97, 133 УПК РСФСР", в отраслевое законодательство были включены поправки. Стало признаваться, что в случае, когда ознакомление обвиняемого и его защитника с материалами дела до истечения предельного срока содержания под стражей невозможно, Генеральный прокурор Российской Федерации, прокурор субъекта Российской Федерации, военный прокурор округа, группы войск, флота, Ракетных войск стратегического назначения, Федеральной пограничной службы Российской Федерации и приравненные к ним прокуроры вправе не позднее пяти суток до истечения предельного срока содержания под стражей возбудить ходатайство перед судьей областного, краевого и приравненных к ним судов о продлении этого срока, что соответствующая судебная инстанция и вправе сделать не позднее пяти суток со дня получения ходатайства на срок не более чем 6 месяцев (ч. 4 и 5 ст. 97 УПК РСФСР). В новом же уголовно-процессуальном кодексе проблема (не-)включения сроков ознакомления обвиняемого с материалами уголовного дела по окончании расследования в общие сроки, установленные

ч. 1 ст. 162 УПК РФ, отражена весьма витиевато.

К подобным инсинуациям относиться можно по-разному; чьими глазами смотреть на проблему. Принцип возмездности затрат УСП, как представляется, может известным образом влиять на подобные тенденции судебно-правовой реформы. Спекулировать на утверждениях того, что возмездное начало в уголовном процессе может, якобы, ограничить правовое поле реализации законных интересов, прав и свобод личности (человека и гражданина), с правовой точки зрения будет нелегко. Их конституционный статус, "заземленный" "специальным законом" (УПК) и ограниченный рамками уголовно-процессуальных правоотношений, достаточно четко регламентирован соответствующими "именными" статьями. Характерно, что в ходе проводившегося опроса осужденных, на вопрос о том, считают ли они, что введение "платного УСП" существенно повлияет на правовую защищенность подозреваемых, обвиняемых, подсудимых и осужденных, лишь 33,3% ответили утвердительно; 39,05% не согласились с такой оценкой; 17,1% высказались в том духе, что это не принципиально; 10,6% уклонились от определенного ответа, не удержавшись от ремарок, "выставлявших" указанную стратегию в качестве "судебного аукциона".

Законом о Конституционном Суде РФ предусматривалось еще одно основание для приостановления предварительного расследования уголовных дел. Оно, по мысли апологетов, могло возникнуть в случаях, когда гражданин, реализуя свое право, предоставленное ему ч. 4 ст. 125 Конституции России, обращается в Конституционный Суд РФ с жалобой о состоявшемся или предстоящем применении к конкретному делу закона, который нарушает его конституционные права и свободы. Такая жалоба, естественно, могла подаваться и в ходе расследования уголовного дела. В соответствии со ст. 98 Закона о Конституционном Суде данный суд в случае принятия жалобы гражданина должен был уведомить об этом орган, в производстве которого находится дело, и последний, получив уведомление, мог (?) приостановить производство до принятия решения по жалобе Конституционным Судом РФ (п. 4, ч. 1 ст. 195 УПК РСФСР)155.

Нетрудно обнаружить, что рассматриваемая законодательная новелла объективно направлена на защиту прав обвиняемого. Не менее очевидно и то, что она, в силу естественного противостояния сторон в УСП, вступает в противоречие с интересами потерпевшего.

Факт приостановления уголовного дела (сам по себе) автоматически увеличивает судебные издержки. И если основания приостановления не обусловлены какими-либо "нештатными ситуациями"156, в том числе и прямо предусмотренными уголовно-процессуальным законом (заболевание обвиняемого), непонятно, почему расходы, которые, в конечном итоге, несет в связи с этим государство, должны перекладываться на плечи налогоплательщиков. Повторимся, что речь во всех перечисленных выше случаях идет о правах не гражданина, а обвиняемого. Во избежание малоплодотворной полемики по этому поводу, следует четко осознавать разницу в обоснованности притязаний инициатора очередного (в рамках уголовного процесса) "частного искового конституционного судопроизводства".

Пока что, вследствие игнорирования законодателем подобных предписаний, при возникновении описываемых следственных ситуаций, органы дознания и следователи в ходе расследования уголовных дел вынуждены принимать решения о продлении сроков предварительного следствия (дознания), что неизбежно ставит их в графу производств, законченных (почему то) с "нарушенным" (а не продленным) сроком. Успокаивает только то, что ст. 208 УПК РФ "Основания, порядок и сроки приостановления предварительного следствия" рассмотренную нами "стратегию" не воспроизвела. И слава богу.

Федеральным Законом РФ от 17 марта 1997 года "О внесении изменений в УПК РСФСР"" в него была включена ст. 375-1 "Ознакомление уполномоченного по правам человека в Российской Федерации с уголовным делом", в соответствии с которой уполномоченный по правам человека в РФ приобрел право на ознакомление с уголовным делом, приговор по которому вступил в законную силу, либо с делом, производство по которому прекращено, а также с материалами об отказе в возбуждении уголовного дела. И хотя данные процедуры предусматривались для реализации вне рамок "основного" УСП, их затратность для ГППбП представляется вполне очевидной.

Статья 259 УПК РСФСР "Прекращение уголовного дела в судебном заседании" в первой своей части определяет, что дело подлежит прекращению в судебном заседании, если во время судебного разбирательства будут выяснены обстоятельства, предусмотренные ст. 5 настоящего Кодекса, кроме случаев, указанных в части второй этой (!) статьи…

Сразу же по прочтении данного предписания возникает вопрос - части второй какой статьи: 5 или, собственно, 259? С точки зрения законодательной техники формулировка не очень удачная, поскольку ч. 2 ст. 5 УПК не вписывается в смысловое содержание ч. 1 ст. 259 УПК. Поэтому последнюю норму следовало бы отредактировать в следующем варианте: "Дело подлежит прекращению в судебном заседании, если во время судебного разбирательства будут выяснены обстоятельства, исключающие производство по уголовному делу, кроме случаев, указанных в части второй настоящей (!) статьи..".

Во-вторых, по смыслу ч. 1 ст. 259 УПК суд (судья) может прекратить уголовное дело в стадии судебного разбирательства при обнаружении любого из оснований, указанных в п. 1-11, ч. 1 ст. 5 УПК РСФСР, кроме случаев, когда речь идет об уголовных делах так называемого частного обвинения

(ст. 115, ч. 1. Ст. 116, 129, 130 УК РФ), которые прекращению производством не подлежат в случаях вступления в процесс прокурора (ч. 4 ст. 27 УПК).

Часть 4 ст. 5 УПК гласит: "Если обстоятельства, указанные в пунктах 1, 2, 3 и 4 настоящей статьи, обнаруживаются в стадии судебного разбирательства, суд доводит разбирательство дела до конца и постановляет оправдательный приговор - в случаях, предусмотренных пунктами 1 и 2, или обвинительный приговор с освобождением осужденного от наказания - в случаях, предусмотренных пунктами 3 и 4".

В развитие положений ч. 4, 5 ст. 5 УПК запрещает прекращение уголовного дела по основаниям, указанным в п. 3 и 4, если обвиняемый против этого возражает.

Отсюда следует, что как в первом, так и во втором случае, то есть при сопоставительном анализе ч. 4 ст. 5 и ст. 259 УПК РСФСР, а также ч. 4 и 5 ст. 5 УПК РСФСР законодатель смешивает два неадекватных понятия "прекращение уголовного дела" и "вынесение оправдательного приговора", используя их в качестве слов - синонимов.

Во избежание путаницы в этом вопросе откроем юридическую энциклопедию и посмотрим предлагаемое в ней определение приговора: "Приговор - решение, вынесенное судом в результате (!) судебного разбирательства уголовного дела и устанавливающее невиновность (оправдательный приговор) или виновность (обвинительный приговор) подсудимого"157. Что же касается терминологического выражения "прекращение уголовного дела", то в этом же источнике обозначено: "Прекращение уголовного дела - в уголовном процессе решение органа дознания, следователя, прокурора или суда (судьи) об окончании процессуальной деятельности, завершающее производство по делу (кроме случаев постановления приговора). В соответствии с УПК РСФСР уголовное дело прекращается при наличии обстоятельств, исключающих производство по делу (ст. 5 УПК), а также по основаниям, установленным ст. 6-9 УПК"158.

Из сказанного следует, что: во-первых, терминологические выражения "оправдательный приговор" и "прекращение уголовного дела" несут различную смысловую нагрузку, и, во-вторых, под оправдательным приговором следует понимать итоговое решение суда (судьи), принимаемое им по завершении (окончании) судебного процесса, тогда как решение о прекращении уголовного дела допускается на любом этапе стадии судебного разбирательства при наличии к тому предусмотренных законом оснований.

В новом УПК РФ рассматриваемое несоответствие нивелировано

(ст. 24-28, 254).

Как известно, необходимым условием для создания того или иного ведомства является наличие проблемы, решение которой должно быть существенным моментом формирования как общей, так и государственно-правовой политики борьбы с преступностью. Для выработки (в данном случае) внутриведомственной стратегии явно недостаточно учесть лишь цели и принципы формирования функций соответствующего ведомства. Целесообразно помнить основополагающие условия взаимного согласования: 1) задач и обязанностей; 2) полномочий и средств; 3) ответственности. В этой связи правомерен вопрос: является ли суд определенного звена в системе судов общей юрисдикции при рассмотрении в первой инстанции уголовного дела, компетентным органом? От слова "компетенция" - круг вопросов, в которых кто-нибудь (в нашем случае - суд) хорошо осведомлен? Не представляется ли чрезмерным то огромное количество информационных каналов, передаточных "релейных станций", объективно приводящих к искажению и утрате доказательственной информации в ходе поисково-познавательной деятельности (ППД) при ее следовании по лабиринтам правоохранительных ведомств: оперативный уполномоченный (часто не один, а, например, группа), начальник оперативного подразделения - орган дознания - следователь (отпуска, болезни, командировки, опять же группа, текучесть кадров) - начальник следственного подразделения - прокурор (иногда болеет) - судья - суд, да еще присяжных, отправляющий правосудие не разумом, но сердцем…

Мысль изреченная есть ложь. Такова, кажется, поэтическая интерпретация знаменитой библейской заповеди, в которой, однако, заложен огромный смысл. Это к вопросу об интеллектуальных, психологических, профессиональных, смысловых и ведомственных барьерах, затрудняющих восприятие, обнаружение, фиксацию и собственно использование доказательственной информации столь ценной для защиты реальных прав и свобод участников уголовного процесса159.

Не слишком ли обременительны подобные технологии для государства и конкретных граждан, пострадавших от преступных посягательств с точки зрения назначения ГППбП и затратности средств на установление истины по уголовным делам?

Специалист в области уголовно-процессуального права не может не согласиться, что в любой сфере человеческой деятельности, в том числе по раскрытию и расследованию преступлений, судебному разбирательству и разрешению уголовных дел, где так зримо противоборствуют добро и зло, все зависит от правовой и общей культуры сотрудников: оперативных работников, следователей, прокуроров и судей. Законодатель может предложить идеальный (с точки зрения законодательной техники) законопроект, но предоставляемые им гарантии защиты прав граждан, вовлеченных в орбиту уголовно-процессуальных правоотношений, сплошь и рядом окажутся лишь пустой фикцией, обусловленной "кабальной" зависимостью, в частности, "объективного преступника" от "субъективного настроения" должностного лица органов уголовной юстиции.