ГЛАВА IV МЮНХЕН

Весною 1912 г. я окончательно переехал в Мюнхен. Сам город был мне

так хорошо знаком, как будто я прожил в его стенах уже много лет. Это

объяснялось моими занятиями по архитектуре. Изучая архитектуру, приходи-

лось на каждом шагу обращаться к этому центру немецкого искусства. Кто

не знает Мюнхена, тот не только не знает Германии вообще, но и понятия

не имеет о немецком искусстве.

Во всяком случае эти годы до начала мировой войны были для меня самым

счастливым временем моей жизни. Правда мой заработок был все еще ничто-

жен. Мне все еще приходилось не столько жить, чтобы иметь возможность

рисовать, сколько рисовать, чтобы иметь возможность кое-как жить или,

вернее, чтобы иметь возможность хоть немножко обеспечить себе дальнейшее

учение. Я был твердо убежден, что рано или поздно я непременно достигну

той цели, которую я себе поставил. Одного этого было достаточно, чтобы

легче переносить все мелкие заботы о сегодняшнем дне.

Кроме моей профессиональной работы занимали меня и в Мюнхене полити-

ческие вопросы, в особенности события внешней политики. Мой интерес к

этим последним вызывался прежде всего тем, что я уже с моих венских вре-

мен сильно интересовался проблемами тройственного союза. Политику Герма-

нии, вытекавшую из ее стремления сохранить тройственный союз, я, уже жи-

вя в Австрии, считал совершенно неправильной. Однако, пока я жил в Вене,

я еще не представлял себе вполне ясно, насколько вся эта политика явля-

ется самообманом. В те времена я склонен был предполагать - а может быть

я сам утешал себя этим, - что в Германии вероятно хорошо знают, насколь-

ко слаб и ненадежен ее австрийский союзник, но что там по причинам более

или менее для меня таинственным об этом помалкивают, дабы поддерживать

соглашение, заключенное еще самим Бисмарком, или чтобы внезапным разры-

вом не переполошить заграницы и не обеспокоить отечественное мещанство.

Непосредственное общение с немецким населением в Мюнхене уже в течение

кратчайшего времени к ужасу моему убедило меня в том, что эти мои пред-

положения были неверны. К моему изумлению мне приходилось на каждом шагу

констатировать, что даже в хорошо осведомленных кругах не имеют ни ма-

лейшего представления о том, что же в данный момент действительно предс-

тавляет собою габсбургская монархия. Именно в народе всерьез считали,

что австрийский союзник - крупная сила и что в минуту опасности этот со-

юзник тотчас же придет по-настоящему на помощь.

В массе населения австрийскую монархию все еще считали "немецким" го-

сударством и полагали, что на этом можно что-то построить. В народе дер-

жались того мнения, что силу Австрии можно определить по числу миллионов

людей, как мы это делаем в Германии. При этом совершенно забывали, что,

во-первых, Австрия давно уже перестала быть немецким государством и что,

во-вторых, внутренние отношения в стране с каждым днем все больше ведут

к ее распаду.

Я лично знал тогда истинное положение дела в австрийском государстве

несравненно лучше, чем так называемая официальная "дипломатия", которая

как почти всегда слепо шла навстречу катастрофе. Настроение в немецком

народе, которое я констатировал, обусловливалось как всегда только тем,

как общественное мнение обрабатывалось сверху. Сверху же как нарочно

практиковался настоящий культ австрийского "союзника". Обильное любезни-

чанье должно было заменить собою недостаток честности и прямоты. Пустые

слова принимали за полновесные дела. Уже в Вене мною не раз овладевало

бешенство, когда я сравнивал речи официальных государственных деятелей с

содержанием венской прессы. При этом Вена все-таки хотя бы по видимости

оставалась немецким городом. Несравненно хуже обстояло дело, если обра-

титься от Вены или, лучше сказать, от немецкой Австрии к славянским про-

винциям государства. Достаточно было взять в руки пражские газеты, и

сразу становилось ясно, как там относятся ко всей этой высокой игре вок-

руг тройственного союза. В славянских провинциях Австрии над этим образ-

цом "государственной мудрости" совершенно открыто издевались. Уже в мир-

ное время, когда еще совершенно не пахло войной, когда, оба императора

обменивались дружественными объятиями и поцелуями, в славянских провин-

циях ни один человек не сомневался в том, что союз этот рассыплется

вдребезги, как только его придется с идеальных небес свести на грешную

землю.

Прошло несколько лет, и грянула война. Какое сильное возбуждение ох-

ватило Германию, когда в этот момент союзная Италия вышла из тройствен-

ного союза, предоставив Австрию и Германию своей судьбе, а затем через

короткое время прямо присоединилась к противной стороне! Но для тех, кто

не был поражен дипломатической слепотой, было просто непонятно, как мож-

но было вообще хотя бы на одну минуту допустить возможность такого чуда,

что Италия пойдет вместе с Австрией. Увы в самой Австрии дело обстояло

ни капельки не лучше, здесь тоже верили в это чудо.

Носителями идеи союза в Австрии были только Габсбурги и немцы. Габс-

бурги - из расчета и нужды; немцы же - из легковерия и - политической

глупости. Желания немцев были хороши. Они ведь полагали, что через

тройственный союз они оказывают громадную услугу Германии, увеличивают

ее силу и безопасность. Но это была политическая глупость, потому что

эта надежда была неправильна. Наоборот этим они привязывали германскую

империю к государственному трупу, неизбежно долженствовавшему увлечь оба

государства в пропасть. А главное политика союза приводила только к то-

му, что сами австрийские немцы все больше подвергались разнемечиванию.

Благодаря союзу с Германией дом Габсбургов считал себя защищенным от

вмешательства Германии и поэтому с еще большей решительностью системати-

чески и неуклонно проводил политику вытеснения немецкого влияния. Такая

внутренняя политика Габсбургов становилась благодаря указанному обстоя-

тельству только более легкой и безопасной для царствующего дома. Благо-

даря уже известной нам "объективности" немецкого правительства, вмеша-

тельства с его стороны опасаться не приходилось, но, более того, стоило

только какому-либо австрийскому немцу разинуть рот против низкой полити-

ки славянизации, как ему сейчас же можно было указать на тройственный

союз и тем заставить его замолчать.

Что могли сделать австрийские немцы, раз германские немцы, раз Герма-

ния в целом выражали постоянное доверие и признательность габсбургскому

правительству? Могли ли австрийские немцы оказывать какое-либо сопротив-

ление Габсбургам, раз они рисковали быть заклейменными как предатели на-

рода в общественном мнении Германии. Такая участь ожидала австрийских

немцев, в течение десятилетий приносивших самые неслыханные жертвы на

алтарь своей народности!

С другой стороны, какое значение имел бы весь этот союз, если бы не-

мецкое влияние в габсбургской монархии было устранено. Разве не ясно,

что все значение тройственного союза для Германии целиком зависело от

того, насколько удерживается немецкое преобладание в Австрии. Или в са-

мом деле можно было серьезно рассчитывать жить в союзе с ославянившейся

Австрией?

Позиция официальной германской дипломатии да и всего общественного

мнения в вопросах внутренней национальной борьбы в Австрии была в сущ-

ности не только глупа, но просто безумна. Всю политику строили на союзе

с Австрией, всю будущность 70-миллионного народа поставили в зависимость

от этого союза, и в то же время спокойно смотрели на то, как главная ос-

нова этого союза из года в год планомерно и сознательно разрушалась в

самой Австрии. И что же? Ясно, что в один прекрасный день осталась

только бумага, на которой было написано - "договор с венской дипломати-

ей", а реальной помощи со стороны союзника Германия не получила.

Что касается Италии, то тут дело обстояло так уже с самого начала.

Если бы в Германии больше интересовались историей и народной психологи-

ей, тогда никто ни на одну минуту не мог бы и допустить, что Вена и

римский квиринал когда бы то ни было сойдутся в общем фронте против еди-

ного врага. Скорей Италия превратилась бы в извергающий лаву вулкан, чем

итальянское правительство могло бы осмелиться послать хоть одного солда-

та на помощь фанатически ненавидимому габсбургскому государству. Тысячи

раз я имел случаи наблюдать в Вене ту безграничную ненависть и презре-

ние, с которыми итальянцы относятся к австрийскому государству. Дом

Габсбургов в течение столетий слишком много грешил против свободы и не-

зависимости итальянского народа, чтобы грехи эти могли быть забыты даже

при наличии доброй воли. Но доброй воли не было и в помине ни у

итальянского народа, ни у итальянского правительства. Италия имела

только две возможности в вопросе о взаимоотношениях с Австрией: либо со-

юз, либо война.

Избрав первое, Италия получила возможность спокойно готовиться ко

второму. Германская политика "союза" с Австрией и Италией стала особенно

бессмысленной и опасной с того момента, когда коллизии между Австрией и

Россией приняли более острый характер.

Пред нами классический случай полного отсутствия сколько-нибудь ясной

линии поведения. Почему вообще заключен был договор с Австрией? Ясно,

для того чтобы обеспечить будущее Германии лучше, нежели это можно было

бы сделать, если бы Германия была предоставлена, самой себе. Но это бу-

дущее Германии являлось ведь не чем иным, как вопросом возможности сох-

ранения немецкой народности.

Это значит, что вопрос стоял только так: как представить себе жизнь

немецкой нации в ближайшем будущем, как обеспечить немецкой нации сво-

бодное развитие, как гарантировать это развитие в рамках общеевропейско-

го соотношения сил. Кто умел бы сколько-нибудь ясно учесть основные

предпосылки для здоровой иностранной политики немцев, тот должен был бы

придти к следующему убеждению:

- Ежегодный прирост народонаселения в Германии составляет 900 тысяч

человек. Прокормить эту новую армию граждан с каждым годом становится

все трудней. Эти трудности неизбежно должны будут когда-нибудь кончиться

катастрофой, если мы не сумеем найти путей и средств, чтобы избегнуть

опасности голода.

Дабы избегнуть ужасов, связанных с такой перспективой, можно было

избрать одну из четырех дорог.

1. Можно было по французскому образцу искусственно ограничить рождае-

мость и тем положить конец перенаселению.

Временами и сама природа - например в эпоху большой нужды или при

плохих климатических условиях и плохих урожаях - прибегает к известному

ограничению роста населения в определенных странах или для определенных

рас. Природа делает это с большой беспощадностью, но вместе с тем и с

мудростью. Она ограничивает не способность к рождению, а выживание уже

родившихся. Она подвергает родившихся таким тяжелым испытаниям и лишени-

ям, что все менее сильное, менее здоровое вымирает и возвращается в нед-

ра матери земли. Испытания судьбы выдерживают в этом случае только те,

кто к этому приспособлен. Именно они, прошедшие через тысячи испытаний и

все же выжившие, имеют право производить новое потомство, которое опять

и опять подвергается основательному отбору. Природа оказывается таким

образом очень жестокой по отношению к отдельному индивидууму, она безжа-

лостно отзывает его с этой земли, раз он неспособен выдержать ударов

жизни, но за то она сохраняет расу, закаляет ее и дает ей силы даже для

больших дел, чем до сих пор.

Так и получается, что уменьшение числа приводит к укреплению индиви-

дуума, а в последнем счете и к укреплению всей расы.

Совсем другое получается, когда человек сам вздумает ограничить коли-

чество рождаемых. Человек не располагает теми силами, какими располагает

природа. Он сделан из другого материала, он "человечен". И вот он хочет

стать "выше" жестокой природы, он ограничивает не контингент тех, кто

выживает, а ограничивает саму рождаемость. Человеку, который постоянно

видит только самого себя, а не расу в целом, это кажется более справед-

ливым и более человечным, нежели обратный путь. К сожалению только ре-

зультаты получаются совершенно обратные.

Природа предоставляет полную свободу рождаемости, а потом подвергает

строжайшему контролю число тех, которые должны остаться жить; из бесчис-

ленного множества индивидуумов она отбирает лучших и достойных жизни; им

же она предоставляет возможность стать носителями дальнейшего продолже-

ния жизни. Между тем человек поступает наоборот. Он ограничивает число

рождений и потом болезненно заботится о том, чтобы любое родившееся су-

щество обязательно осталось жить. Такая поправка к божественным предна-

чертаниям кажется человеку очень мудрой и во всяком случае гуманной, и

человек радуется, что он, так сказать, перехитрил природу и даже доказал

ей нецелесообразность ее действий. Что при этом в действительности сок-

ратилось и количество и в то же время качество отдельных индивидуумов,

об этом наш добрый человек, собезьянивший бога-отца, не хочет ни слы-

шать, ни подумать.

Допустим, что рождаемость как таковая сокращена и число родившихся

уменьшилось. Но ведь в этом случае как раз и происходит то, что естест-

венная борьба за существование, при которой выживают только самые

сильные и здоровые, заменяется стремлением во что бы то ни стало "спас-

ти" жизнь и наиболее слабого и болезненного. А этим самим как раз и кла-

дется начало созданию такого поколения, которое неизбежно будет стано-

виться все более слабым и несчастным, до тех пор пока мы не откажемся от

издевательства над велениями природы.

В конце концов в один прекрасный день такой народ исчезнет с лица

земли. Ибо человек может только в течение известного промежутка времени

идти наперекор законам и велениям природы. Природа отомстит за себя

раньше или позже. Более сильное поколение изгонит слабых, ибо стремление

к жизни в последнем счете ломает все смешные препятствия, проистекающие

из так называемой гуманности отдельных людей, и на их место ставит гу-

манность природы, которая уничтожает слабость, чтобы очистить место для

силы.

Таким образом и получается, что те, кто хочет обеспечить будущее не-

мецкого народа на путях ограничения его рождаемости, на самом деле отни-

мают у него будущее.

2. Другой путь - тот, о котором нам уже давно прожужжали все уши и о

котором кричат и теперь: путь внутренней колонизации. Многие авторы это-

го предложения полны самых добрых намерений. Но по существу их мысль

настолько неверна, что она может причинить самый великий вред, какой

только можно себе представить.

Без сомнения урожайность почвы можно до известной степени повысить,

но именно только до известной степени, а вовсе не безгранично. При помо-

щи более интенсивного использования нашей почвы мы действительно можем в

течение некоторого времени избегнуть опасности голода и покрыть потреб-

ности растущего населения. Но этому противостоит тот факт, что потреб-

ность в жизненных продуктах по правилу растет быстрей, чем даже самый

рост народонаселения. Потребности людей в пище, в платье и т.д. стано-

вятся из года в год больше. Уже и сейчас эти потребности совершенно не-

возможно даже сравнить с потребностями наших предков, скажем, сто лет

назад. Поэтому совершенно ошибочно предполагать, что любое повышение

производительности само по себе уже создает все предпосылки, необходимые

для удовлетворения растущего народонаселения. Нет, это верно только до

известной степени, ибо известная часть увеличившейся продукции земли

действительно сможет пойти на удовлетворение увеличившихся потребностей

людей. Однако даже при величайшем самоограничении, с одной стороны, и

величайшем прилежании, с другой, и- здесь мы скоро достигнем предела,

обусловленного свойствами почвы.

Тогда окажется, что при всем прилежании в деле обработки от земли не

удастся получить больше того, что получалось, и тогда, хотя с известной

отсрочкой, опять-таки наступит гибель. Сначала голод будет сказываться

только в неурожайные годы. При постоянном росте народонаселения потреб-

ности будут покрываться все более скупо. Затем голода не будет только в

самые редкие годы наивысшего урожая. Затем наступит время, когда и

большие урожаи уже не избавят от вечного голода, становящегося постоян-

ным спутником такого народа. Тогда остается только природе придти на по-

мощь тем, что она произведет отбор и оставит жизнь только избранным. Ли-

бо это, либо человек опять попытается помочь себе сам, т. е. прибегнет к

искусственному ограничению размножения со всеми вытекающими отсюда тяже-

лыми последствиями для расы и для индивидуума.

Мне, быть может, возразят еще, что такое будущее предстоит всему че-

ловечеству, и стало быть, этих роковых последствий не может избегнуть и

отдельный народ.

На первый взгляд такое возражение кажется правильным. Тем не менее

здесь необходимо учесть следующее: конечно, верно, что в определенный

момент и все человечество вынуждено будет, вследствие невозможности уве-

личения урожайности почвы соответственно росту населения, приостановить

размножение человеческого рода. Тогда либо свое решающее .слово опять

скажет природа, либо человек сам изобретет меры самопомощи, будем наде-

яться, в гораздо более верном направлении, чем ныне. Когда наступит этот

момент, с ним придется считаться всем народам. Ну, а пока что такие уда-

ры обрушиваются только на те расы, которые больше не обладают необходи-

мыми силами, чтобы обеспечить себе необходимое количество земли на этой

планете, ибо ведь пока что земли еще достаточно, пока что существуют еще

гигантские равнины, которые еще совершенно неиспользованы и ждут своего

возделывателя. Кроме того несомненно, что эта невозделанная земля вовсе

не предназначена природой заранее определенной нации. Существующие сво-

бодные земли будут принадлежать тем народам, которые найдут в себе дос-

таточно сил, чтобы их взять, и достаточно прилежания, чтобы их возделы-

вать.

Природа не признает политических границ. Она дает жизнь человеческим

существам на нашей планете и затем спокойно наблюдает за свободной игрой

сип. У кого окажется больше мужества и прилежания, тот и будет ее самым

любимым дитятей и за тем она признает право господства на земле.

Если тот или другой народ ограничивается внутренней колонизацией в

момент, когда другие расы распространяются на все больших и больших тер-

риториях, то он вынужден будет придти к самоограничению тогда, когда все

остальные народы еще продолжают размножаться. Этот момент непременно

наступит и тем скорей, чем меньшими просторами располагает данная нация.

К сожалению очень часто именно лучшие нации или, точнее говоря,

единственные, действительно культурные расы, являющиеся носителями всего

человеческого прогресса, бывают настолько ослеплены пацифизмом, что доб-

ровольно отказываются от расширения своей территории и ограничиваются

только "внутренней" колонизацией. А в это же самое время нации, стоящие

на более низком уровне, захватывают огромные территории и продолжают на

них размножаться. К каким же результатам это может привести? Ясно к ка-

ким! Более культурные, но менее решительные расы в сипу недостатка в

земле вынуждены ограничивать свое размножение в такой момент, когда ме-

нее культурные, но по своему характеру более наступательные нации, имею-

щие в своем распоряжении большие площади, могут продолжать еще размно-

жаться без всяких ограничений. Другими словами: благодаря этому в один

прекрасный день весь мир может попасть в распоряжение той части челове-

чества, которая стоит ниже по своей культуре, но за то обладает более

деятельным инстинктом .

Тогда в более или менее отдаленном будущем создаются только две воз-

можности: либо мир наш будет управляться согласно представлениям совре-

менной демократии и тогда центр тяжести всех решений перенесется к чис-

ленно более сильным расам; либо мир будет управляться согласно естест-

венным законам силы, и тогда побеждают народы, обладающие более твердой

волей, а вовсе не те нации, которые вступили на путь самоограничения.

Никто не может сомневаться в том, что нашему миру еще придется вести

очень тяжелую борьбу за существование человечества. В последнем счете

всегда побеждает только инстинкт самосохранения. Под давлением этого

инстинкта вся так называемая человечность, являющаяся только выражением

чего-то среднего между глупостью, трусостью и самомнением, тает как снег

на весеннем солнце. Человечество стало великим в вечной борьбе - челове-

чество погниют при существовании вечного мира.

Для нас, немцев, лозунг внутренней колонизации играет роковую роль

уже по одному тому, что он тотчас укрепляет в нас то мнение, будто най-

дено какое-то спасительное средство своим "собственным трудом", тихо и

мирно, как это соответствует пацифистскому настроению, обеспечить себе

лучшее будущее. Это учение, принятое всерьез, для Германии означает ко-

нец всякому напряжению сип в борьбе за то место под солнцем, которое нам

принадлежит по праву. Если средний немец придет к убеждению, что и на

этом "мировом" пути он может обеспечить свою жизнь и свое будущее, это

будет означать конец всяким активным попыткам действительно плодотворной

защиты того, что жизненно необходимо для немецкой нации. Тогда пришлось

бы сказать "прости" всякой полезной для Германии внешней политике, тогда

пришлось бы поставить крест над всем будущим немецкого народа.

В этом отлично отдает себе отчет еврейство. Не случайно то обстоя-

тельство, что эти смертельно опасные для нашего народа идеи в нашу среду

проводятся более всего евреями. Евреи слишком хорошо знают нашего брата

немца, они прекрасно понимают, что средний немец легко попадается на

удочку того шарлатана, который сумеет ему доказать, будто найдено всес-

пасающее средство внести поправки к законам природы и сделать излишней

жестокую безжалостную борьбу за существование. Такой средний немец охот-

но слушает, когда ему доказывают, что господином планеты можно стать и

без тяжкого труда, а просто при помощи ничегонеделания.

Необходимо подчеркнуть со всей силой: всякая внутренняя колонизация в

Германии должна иметь в первую очередь задачей лишь устранение известных

социальных зол и прежде всего устранение всякой спекуляции землей, но

никогда внутренняя колонизация не будет в состоянии обеспечить будущее

нашей нации без новых территориальных приобретений.

Если мы будем поступать иначе, то в кратчайший срок мы исчерпаем не

только наши земельные территории, но и наши силы вообще.

Наконец необходимо иметь в виду еще следующее.

Политика внутренней колонизации приводит к тому, что данный народ ог-

раничивает себя очень небольшой земельной территорией, а это в свою оче-

редь имеет крайне неблагоприятные последствия для обороноспособности

данной страны. К тем же последствиям приводит и ограничительная политика

в области роста народонаселения.

Уже от одного объема земли, которой владеет данный народ, в сильной

степени зависит его внешняя безопасность. Чем больше та территория, ко-

торой владеет данный народ, тем сильнее его естественная защита. Теперь

как и раньше расправиться с народом, расселенным только на небольшой

стесненной территории, гораздо легче нежели с народом, который обладает

обширной территорией. Большая территория все еще представляет собою из-

вестную защиту против легкомысленных нападений неприятеля, ибо этот пос-

ледний знает, что успехов он может достигнуть лишь в результате очень

тяжелой борьбы. Риск для нападающего настолько велик, что он прибегнет к

нападению, лишь имея какие-либо чрезвычайные основания для этого. Таким

образом уже одна большая протяженность данного государства является из-

вестной гарантией свободы и независимости данного народа, и наоборот не-

большие размеры государства прямо вводят в соблазн противника.

Реально дело пошло так, что обе первые возможности, о которых я гово-

рил выше, были отвергнуты так называемыми национальными кругами нашего

государства. Мотивы у них были правда иные, чем те, о которых мы говори-

ли. Политика ограничения рождаемости была отвергнута прежде всего по мо-

тивам известного морального чувства. Политику же колонизации забраковали

с негодованием, подозревая в ней начало борьбы против крупного землевла-

дения и даже против частной собственности вообще. Принимая во внимание

ту форму, в которой проповедовалась политика колонизации, можно, пожа-

луй, сказать, что это подозрение было достаточно основательным.

В общем и целом мотивировка отклонения этой политики была не особенно

искусной с точки зрения того впечатления, какое она должна была произ-

вести на широкие массы, да и вообще мотивировка эта обходила суть вопро-

са.

С отклонением первых двух путей оставались только две последних доро-

ги, которые могли бы обеспечить растущее население работой и хлебом.

3. Можно было либо приобрести новые земли в Европе, расселить на них

излишки населения и предоставить таким образом нации и дальше жить на

основе добывания себе пропитания на собственной земле.

4. Либо оставалось перейти к работе для вывоза, к политике усиленной

индустриализации и усиленного развития торговли с тем, чтобы на выручен-

ные средства покрывать потребности собственного народа.

Итак: либо завоевание новых земель в Европе, либо - колониальная и

торговая политика.

С самых различных сторон и с самых различных точек зрения оба послед-

них пути подверглись обсуждению, толкам, спорам. Одни защищали первый из

них, другие - второй. В конце концов возобладала именно последняя точка

зрения.

Самым здоровым путем был бы конечно первый из этих двух путей. Приоб-

ретение новых земель и переселение туда излишков населения имеет беско-

нечно много преимуществ, в особенности, если говорить не с точки зрения

сегодняшнего дня, а с точки зрения будущего.

Уже одна возможность сохранить в качестве фундамента всей нации здо-

ровое крестьянское сословие имеет совершенно неоценимое значение. Ведь

очень многие беды нашего нынешнего дня являются только результатом нез-

доровых взаимоотношений между городским и сельским населением. Наличие

крепкого слоя мелкого и среднего крестьянства во все времена являлось

лучшей защитой против социальных болезней, от которых мы так страдаем

сейчас. Это в конце концов единственное решение, обеспечивающее нации

возможность снискивать себе пропитание в своей собственной стране.

Только в этом случае исчезает гипертрофированная роль промышленности и

торговли, и они занимают здоровое место в рамках национального хо-

зяйства, в котором существует должное равновесие.

Промышленность и торговля становятся в этом случае не основой пропи-

тания нации, а только одним из подсобных средств для этого. Промышлен-

ность и торговля в этом случае регулируют только размеры производства,

соответственно размерам потребления во всех областях национального хо-

зяйства. Выполняя такую роль, они в большей или меньшей степени освобож-

дают дело прокормления собственного народа от иностранной зависимости.

Такая роль промышленности и торговли способствует делу обеспечения сво-

боды и независимости нации, в особенности в более трудные времена.

Само собою разумеется, что такая политика приобретения новых земель

должна быть осуществлена не где-нибудь в Камеруне. Новые земли приходит-

ся теперь искать почти исключительно в Европе. Надо сказать себе спокой-

но и хладнокровно, что боги на небесах уж конечно не имели намерения во

что бы то ни стало обеспечить одному народу в 50 раз больше земли, неже-

ли имеет другой народ. Не надо допускать до того, чтобы современные по-

литические границы затмевали нам границы вечного права и справедливости.

Если верно, что наша планета обладает достаточным количеством земли для

всех, то пусть же нам дадут то количество земли, которое необходимо и

нам для продолжения жизни.

Конечно никто не уступит нам земель добровольно. Тогда вступает в си-

лу право на самосохранение нашей нации со всеми вытекающими отсюда пос-

ледствиями. Чего нельзя получить добром, то приходится взять силою кула-

ка. Если бы наши предки в прошлом выводили свои решения из тех же паци-

фистских нелепостей, которыми мы руководила ся теперь, то наш народ едва

ли обладал бы теперь даже третью той территории, какую мы имеем. Тогда

немецкой нации в нынешнем смысле слова и вообще не было бы в Европе.

Нет, именно твердой решимости наших предков обязаны мы тем, что имеем

сейчас обе наших восточных провинции и тем самым вообще имеем достаточ-

ную почву под ногами, дающую нашему государству и нашему народу опреде-

ленные внутренние силы жить и бороться за будущее.

Еще и по другим причинам такое разрешение проблемы было бы самым пра-

вильным.

Ведь многие европейские государства ныне прямо похожи на опрокинутую

пирамиду, поставленную на свое собственное острие. У многих европейских

государств их собственно европейские владения до смешного малы в сравне-

нии с той ролью, какую играют их колонии, их внешняя торговля и т. д.

Выходит так: острие - в Европе, а вся база - в других частях света.

Только у Североамериканских соединенных штатов положение другое. У САСШ

вся база находится в пределах собственного континента, и лишь острие их

соприкасается с остальными частями света. Отсюда-то и вытекает невидан-

ная внутренняя сила Америки в сравнении со слабостью большинства евро-

пейских колониальных держав.

Пример Англии также не опровергает сказанного. Глядя на британскую

империю, не следует забывать весь англосаксонский мир как таковой. Анг-

лию нельзя сравнить ни с каким другим европейским государством уже по

одному тому, что Англия имеет так много общего в языке и культуре с

САСШ.

Ясно, что политику завоевания новых земель Германия могла бы прово-

дить только внутри Европы. Колонии не могут служить этой цели, поскольку

они не приспособлены к очень густому заселению их европейцами. В XIX

столетии мирным путем уже нельзя было получить таких колониальных владе-

ний. Такие колонии можно было получить только ценой очень тяжелой

борьбы. Но если уж борьба неминуема, то гораздо лучше воевать не за от-

даленные колонии, а за земли, расположенные на нашем собственном конти-

ненте. Такое решение конечно можно принять только при наличии полного

единодушия. Нельзя приступать с колебаниями, нельзя браться лишь наполо-

вину за такую задачу, проведение которой требует напряжения всех сил.

Такое решение надо принимать лишь тогда, когда все политические руково-

дители страны вполне единодушны. Каждый наш шаг должен быть продиктован

исключительно сознанием необходимости этой великой задачи. Необходимо

отдать себе полный отчет в том, что достигнуть этой цели можно только

силой оружия и, поняв это, спокойно и хладнокровно идти навстречу неиз-

бежному.

Только с этой точки зрения нам надо было оценивать в свое время сте-

пень пригодности всех тех союзов, которые заключала Германия. Приняв ре-

шение раздобыть новые земли в Европе, мы могли получить их в общем и це-

лом только за счет России. В этом случае мы должны были, препоясавши

чресла, двинуться по той же дороге, по которой некогда шли рыцари наших

орденов. Немецкий меч должен был бы завоевать землю немецкому плугу и

тем обеспечить хлеб насущный немецкой нации.

Для такой политики мы могли найти в Европе только одного союзника:

Англию.

Только в союзе с Англией, прикрывающей наш тыл, мы могли бы начать

новый великий германский поход. Наше право на это было бы не менее обос-

новано, нежели право наших предков. Ведь никто из наших современных па-

цифистов не отказывается кушать хлеб, выросший в наших восточных провин-

циях, несмотря на то, что первым "плугом", проходившим некогда через эти

поля, был, собственно говоря, меч. Никакие жертвы не должны были пока-

заться нам слишком большими, чтобы добиться благосклонности Англии. Мы

должны были отказаться от колоний и от позиций морской державы и тем са-

мым избавить английскую промышленность от необходимости конкуренции с

нами.

Только полная ясность в этом вопросе могла привести к хорошим ре-

зультатам. Мы должны были полностью отказаться от колоний и от участия в

морской торговле, полностью отказаться от создания немецкого военного

флота. Мы должны были полностью сконцентрировать все силы государства на

создании исключительно сухопутной армии.

В результате мы имели бы некоторое самоограничение для данной минуты,

но обеспечили бы себе великую будущность.

Было время, когда Англия вполне готова была идти на такое соглашение.

Англия отлично понимала, что ввиду быстрого роста народонаселения

Германия должна будет искать какого-нибудь выхода и вынуждена будет либо

войти в соглашение с Англией для ведения совместной политики в Европе,

либо без Англии концентрировать свои силы для участия в мировой полити-

ке.

На рубеже XX столетия Лондон пробовал начать политику сближения с

Германией. Англичане исходили именно из предчувствия того, о чем мы го-

ворили выше. Тогда-то впервые и можно было констатировать то явление,

которое впоследствии не раз сказывалось в прямо ужасающих размерах. Мы,

видите ли, ни за что не хотели допустить и мысли о том, что Германия бу-

дет таскать каштаны из огня для Англии. Как будто в самом деле на свете

бывают иные соглашения , нежели основанные на взаимных уступках. А ведь

такой союз с Англией был тогда вполне возможен. Британская дипломатия

была достаточно умна, чтобы понимать, что какое бы то ни было соглашение

с Германией возможно только на основе взаимных уступок.

Представим себе только на одну минуту, что наша германская иностран-

ная политика была бы настолько умна, чтобы в 1904 г. взять на себя роль

Японии. Представьте себе это хоть на миг и вы поймете, какие благоде-

тельные последствия это могло бы иметь для Германии.

Тогда дело не дошло бы до "мировой" войны.

Кровь, которая была бы пролита в 1904 г., сберегла бы нам во сто раз

кровь, пролитую в 1914-1918 гг.

А какую могущественную позицию занимала бы в этом случае ныне Герма-

ния!

С этой точки зрения союз с Австрией был конечно нелепостью.

Эта государственная мумия заключала союз с Германией не для того,

чтобы вместе биться на войне, а для того чтобы обеспечить вечный мир, на

путях которого можно было бы умненько, медленно, но систематически вести

дело к полному устранению немецкого влияния в габсбургской монархии.

Этот союз с Австрией был бессмысленным уже по одному тому, что немец-

кому государству не было никакого расчета заключать союз с габсбургской

монархией, которая не имела ни желания ни силы положить конец или даже

просто ослабить процесс разнемечивания, быстро развивавшийся в собствен-

ных границах. Раз Германия не обладала национальным пониманием и реши-

мостью настолько, чтобы по крайней мере вырвать из рук Австрии судьбу 10

миллионов братьев, то как же можно было ожидать, что она найдет в себе

понимание необходимости более далеко идущих планов, о которых мы говорим

выше. Поведение Германии в австрийском вопросе являлось оселком, на ко-

тором проверялась вся ее позиция в тех основных вопросах, которые решали

судьбы всей нации.

Казалось, что во всяком случае нельзя было спокойно смотреть на то,

как из года в год уничтожается немецкое влияние в австро-венгерской мо-

нархии. Казалось бы, вся ценность союза с Австрией заключалась для нас

ведь именно в том, чтобы сохранить немецкое влияние.

И что же? путь, о котором мы говорили выше, признан был совершенно

неприемлемым. В Германии ничего так не боялись как войны, а вели полити-

ку так, что война должна была неизбежна придти, да еще в очень неблагоп-

риятный для нас момент. Люди, определявшие cудьбы Германии, хотели, что-

бы страна ушла от неизбежной судьбы, на деле же судьба настигла страну

еще скорей. Мечтали о сохранении мира во всем мире, а кончили мировой

войной.

Вот главная причина того, почему о третьем пути устроения немецкого

будущего, о котором мы говорили выше, не хотели даже и думать. Люди зна-

ли, что приобрести новые земли можно только на востоке Европы, люди зна-

ли, что этого нельзя сделать без борьбы, и люди эти хотели во что бы то

ни стало сохранить мир. Лозунгом германской внешней политики уже давно

не было "сохранение германской нации во что бы то ни стало", ее лозунгом

давно уже стало: "сохранение мира всего мира во что бы то ни стало". Ка-

ковы оказались результаты - всем известно.

Мне еще придется об этом говорить подробнее. Ввиду всего этого оста-

лась только четвертая возможность: усиленное развитие промышленности и

мировой торговли, создание военного флота и завоевание колоний.

Такой путь развития на первый взгляд казался более легким. Заселение

новых земель - процесс длительный, требующий иногда целых столетий. С

нашей точки зрения в этом и заключается внутренняя сила этого пути, ибо

тут дело идет не о мимолетной вспышке, а о постепенном, но зато основа-

тельном и длительном процессе роста. В этом и заключается отличие этого

пути от пути быстрой индустриализации, которую можно раздуть в течение

немногих лет, а потом убедиться, что все это оказалось просто мыльным

пузырем. Гораздо быстрей можно построить флот, чем в тяжелой борьбе с

рядом препятствий создать крестьянское хозяйство и заселить фермерами

новые земли. Но зато флот гораздо легче разрушить, нежели сломить соз-

давшееся крепкое сельское хозяйство.

Но если уж Германия пошла по избранному ею пути, то надо было по

крайней мере ясно понимать, что и этот путь развития неизбежно в один

прекрасный день приведет к войне. Только дети могли верить в то, что

дружественными заверениями и добрыми фразами о длительном мире мы сможем

в "мирном соревновании народов" получить и удержать свою долю колоний,

не будучи поставлены перед необходимостью прибегнуть к силе оружия.

Нет, раз мы пошли по этому пути, то ясно, что в один прекрасный день

Англия должна была стать нашим врагом. Совершенно нелепо было возму-

щаться по поводу того, что злая Англия, видите ли, решилась на наши мир-

ные поползновения ответить грубостью сознана ших свою силу эгоистов.

Конечно мы, добренькие немцы, никогда не решились бы поступить, как

англичане.

Политику завоевания новых земель в Европе Германия могла вести только

в союзе с Англией против России, но и наоборот: политику завоевания ко-

лоний и усиления своей мировой торговли Германия могла вести только с

Россией против Англии. Казалось бы, что в данном случае надо было по

крайней мере сделать надлежащие выводы и прежде всего - как можно скорей

поспать к черту Австрию.

Со всех точек зрения союз с Австрией в начале XX века был уже настоя-

щей бессмыслицей.

Однако наша дипломатия не подумала ни о союзе с Россией против Анг-

лии, ни о союзе с Англией против России; как же, ведь в обоих этих слу-

чаях война становилась неизбежной. Между тем Германия становилась на

путь усиленной индустриализации и развития торговли именно для того,

чтобы "избегнуть войны". Германской дипломатии казалось, что ее формула

о "мирном экономическом проникновении" является той всеспасающей форму-

лой, которая раз и навсегда сделает излишней прежнюю политику насилия.

Однако время от времени эта уверенность испытывала некоторые колебания,

в особенности, когда со стороны Англии послышались угрозы, на первый

взгляд для нашей дипломатии совершенно непонятные. Тогда у нас пришли к

выводу, что надо построить большой флот, но опять-таки, упаси боже, не

для наступательных целей и не для того, чтобы уничтожить Англию. а иск-

лючительно для "зашиты" уже хорошо нам известного "мира всего мира" и

пресловутых наших "мирных" завоеваний на земле. А принявшись строить

флот, мы опять-таки старались проявить скромность не только в вопросе о

количестве кораблей, но и в вопросе об их тоннаже и вооружении. Как же,

ведь мы и тут должны были продемонстрировать наши совершенно "мирные"

намерения.

Вся болтовня о предстоящем нам завоевании земли исключительно мирными

экономическими средствами являлась величайшей глупостью, а между тем эта

глупость стала принципом нашей государственной политики. Глупость эта

еще возросла, когда "мы" не стыдились приводить в пример Англию в дока-

зательство того, что такое мирное проникновение вполне возможно. Вред,

который в эту пору принесли наши профессора истории, трудно поправим,

это было просто преступлением. Это легкомысленное изображение истории

годится разве только как пример того, как многие люди способны "изучать"

историю без того, чтобы что-нибудь понять в ней. История Англии годилась

как раз для того, чтобы доказать прямо противоположную теорию. Ведь

именно Англия была той страной, которая всех своих экономических дости-

жений добилась с наибольшей жестокостью. Именно она подготовляла все

свои завоевания в этой области силой оружия и впоследствии отстаивала их

той же силой. Самой характерной чертой британской государственной поли-

тики является то, что англичане превосходно умеют использовать полити-

ческую власть для экономических завоеваний и наоборот экономические за-

воевания - тотчас же превращать в политическую власть. При этом прошу

заметить: какая глупость предполагать, что англичане лично являются

слишком "трусливыми", чтобы отдавать свою кровь для защиты экономической

политики страны! То обстоятельство, что Англия в течение долгого времени

не обладала "народной армией", ни в коем случае не свидетельствует о

"трусости" англичан. Форма организации военных сил никакого решающего

значения не имеет. Решают воля и готовность до конца использовать ту

форму военной организации, которой в данный момент обладает нация. Ну, а

Англия всегда обладала тем вооружением, которое для данного момента было

ей необходимо. Англия всегда пускала в ход те орудия борьбы, которые

обещали успех. Англия воевала при помощи наемной армии, пока ею можно

было обойтись. Но Англия, когда нужно было, проливала драгоценную кровь

лучших своих сынов, раз только этого требовал успех дела. И всегда неиз-

менно Англия обнаруживала решительность, настойчивость и самое величай-

шее упорство в борьбе.

В Германии же мы создали карикатуру на англичан и на Британскую импе-

рию. При посредстве школы, прессы, юмористических журналов создавалось

это карикатурное представление, которое ничего кроме злейшего самообмана

нам не дало. Это нелепое представление об англичанах постепенно заражало

всех и вся. В результате получилась громадная недооценка Англии, которая

впоследствии отомстила за себя очень сильно. Эта фальсификация была нас-

только глубока, что почти вся Германия представляла себе англичанина как

человека, способного на всяческие мошенничества и в то же время неверо-

ятно трусливого торгаша. Нашим профессорам и ученым, распространявшим

такое представление об Англии, даже и в голову не приходил вопрос о том,

какими же средствами подобный народ мог создать великую мировую державу.

Тех, кто предупреждал против этой карикатуры, не хотели слушать, их пре-

достережения замалчивались. Я живо вспоминаю, как вытянулись лица у моих

коллег по полку, когда мы оказались на полях Фландрии лицом к лицу с

английскими Томми. Уже после нескольких дней боев все наши парни начали

отлично понимать, что эти шотландские солдаты, с которыми нам теперь

приходится сталкиваться, далеко не похожи на ту карикатуру, которую ри-

совали в наших юмористических листках да и в наших военных сводках, пе-

чатавшихся в газетах.

Уже в те дни мне пришлось хорошенько пораздумать о том, какова должна

быть форма пропаганды, чтобы она была действительно целесообразной.

Однако распространение таких фальшивых взглядов относительно англичан

до поры до времени приносило некоторую пользу господам распространите-

лям: на этом хотя и неправильном примере демонстрировалась правильность

теории мирного хозяйственного завоевания земли. Люди говорили себе: то,

что удалось англичанам, уже наверняка удастся нам, немцам, тем более что

на нашей стороне имеется преимущество немецкого прямодушия и что мы со-

вершенно не похожи на англичан с их специфическим английским "ко-

варством". Этими приписываемыми себе самим качествами у нас надеялись

завоевать благосклонность малых наций, а также доверие больших.

Что наше так называемое прямодушие для других является острым ножом,

это нам и в голову не приходило, хотя бы потому, что мы сами всерьез ве-

рили в свое превосходство. Весь же остальной мир в этом нашем поведении

видел не что иное, как выражение особенно рафинированной лживости.

Только германская революция к величайшему изумлению многих открыла им,

насколько мы, в сущности говоря, глупы. Нелепость этого "мирнохо-

зяйственного завоевания" земли показывает с полной ясностью также и то,

насколько нелеп был наш тройственный союз. При такой установке с каким

же другим государством и было вступать в союз? Военных завоеваний в сою-

зе с Австрией конечно нельзя было сделать, даже в одной только Европе. В

этом-то и заключалась слабость тройственного союза с первых же дней его

существования. Бисмарку можно было позволить себе на время прибегнуть к

этому суррогату. Но это уж совсем непозволительно было для тупиц, преем-

ников Бисмарка, в особенности в такую эпоху, когда совершенно отсутство-

вали предпосылки для этого союза, которые имелись во времена Бисмарка.

Бисмарк мог еще надеяться, что в лице Австрии он имеет дело с госу-

дарством немецким, а ведь с тех пор было введено всеобщее избирательное

право, и государство это совершенно явно превратилось в национальный ха-

ос, потеряло свой немецкий характер и к тому же стало управляться парла-

ментским способом.

Союз с Австрией был просто вреден и с точки зрения расовой политики.

Германия терпела образование новой большой славянской державы на грани-

цах своего государства, хотя было совершенно ясно, что раньше или позже

это славянское государство займет по отношению к Германии совершенно

другую позицию нежели, скажем, Россия. Союз с Австрией становился слабей

и внутренне опустошался с каждым годом еще и потому, что отдельные круп-

ные носители идеи союза все больше и больше теряли влияние в австрийской

монархии и все больше вытеснялись с их прежних руководящих постов.

На рубеже XX века союз Германии с Австрией, в сущности говоря, всту-

пил примерно в ту же стадию, что и союз Австрии с Италией.

Здесь тоже были только две возможности: либо продолжать состоять в

союзе с габсбургской монархией и тогда молчать по поводу вытеснения не-

мецкого влияния в Австрии, либо обратное. Было вполне ясно, что если

Германия начнет хоть сколько-нибудь протестовать против вытеснения не-

мецкого влияния в Австрии, то открытая борьба будет неизбежна.

Уже с психологической точки зрения ценность тройственного союза была

очень мала, ибо прочность любого союза всегда становится тем меньше, чем

более всего его цели исчерпываются только сохранением существующего по-

ложения вещей. И наоборот, любой союз становится тем сильней, чем более

отдельные контрагенты, участвующие в этом союзе, могут надеяться при его

помощи реализовать совершенно конкретные цели экспансии. И здесь, как и

в любой другой области, сила не в обороне, а в наступлении.

В разных местах это уже тогда отлично понимали. Не понимали этого

только к сожалению так называемые "призванные". В частности Людендорф,

тогда полковник большого генерального штаба, счел своим долгом указать

на эти слабости в особой докладной записке, поданной им в 1912 г.; но

разумеется, наши "государственные мужи" не обратили ни малейшего внима-

ния на этот документ. Ясное понимание таких простых вещей свойственно

только нам, обыкновенным смертным; что же касается господ "дипломатов",

то они принципиально неспособны понимать их.

Для Германии было еще счастьем, что война 1914 г. возникла из-за

конфликта, в котором Австрия была замешана непосредственно, так что

Габсбургам ничего не оставалось как принять участие в войне. Если бы со-

бытия разыгрались по-иному. Германия наверняка осталась бы одна. Габс-

бургское государство никогда не захотело бы и не смогло бы принять учас-

тие в войне, которая возникла бы непосредственно из-за Германии. То, за

что впоследствии так сурово осуждали Италию, наверняка еще раньше случи-

лось бы с Австрией. Австрия осталась бы "нейтральной" и тем попыталась

бы уберечь себя от того, чтобы революция началась уже при самом возник-

новении войны. Австрийское славянство при такой обстановке предпочло бы

уже в 1914 г. скорее сбросить монархию, нежели допустить, чтобы Австрия

воевала из-за Германии. Лишь очень немногие тогда понимали те опасности

и те лишние трудности, которые создает себе Германия благодаря политике

союза с Австрией.

Достаточно уже одного того, что у Австрии было слишком большое коли-

чество врагов, помышлявших только о том, чтобы скорей получить нас-

ледство умирающего габсбургского государства. Совершенно ясно, что с те-

чением времени против Германии должна была накопиться вражда за одно то,

что в ней видели причину замедления распада австрийской монархии - рас-

пада, которого все с нетерпением ждали именно в надежде получить кусок

наследства. В конце концов все стали приходить к тому выводу, что до

наследства Вены можно добраться, только если свести счеты с Берлином.

Это - во-первых.

Во-вторых, благодаря союзу с Австрией, Германия теряла все лучшие бо-

гатейшие перспективы заключения других союзов. Наоборот, ее отношения с

Россией и даже с Италией становились все более и более напряженными. При

этом необходимо отметить, что в Риме общее настроение по отношению к

Германии было вполне дружественным, между тем как отношение к Австрии

было враждебным. В душе любого итальянца постоянно жило враждебное

чувство к Австрии, и оно неоднократно выливалось наружу.

Раз Германия взяла курс на политику усиленной индустриализации и уси-

ленного развития торговли, то, в сущности говоря, уже не оставалось ни

малейшего повода для борьбы с Россией. Только худшие враги обеих наций

заинтересованы были в том, чтобы такая вражда возникала. И действительно

оно так и было: именно евреи и марксисты в первую очередь всеми

средствами натравливали эти два государства друг на друга.

Наконец, в-третьих, союз Германии с Австрией таил в себе бесконечные

опасности еще и потому, что многие государства легко было соблазнить

перспективой раздела Австрии и известного вознаграждения их за счет быв-

ших австрийских земель.

Против придунайской монархии легко было поднять всю восточную Европу,

в особенности же Россию и Италию. Если бы Германия не состояла в союзе с

Австрией, наследство которой представляло такой соблазн для других госу-

дарств, то мировая коалиция, которая начала образовываться с легкой руки

короля Эдуарда, никогда бы не осуществилась. Только из-за несчастного

союза с Австрией противникам Германии удалось так легко объединить в од-

ном фронте государства со столь различными устремлениями и целями. Всту-

пая в совместную борьбу против Германии, все эти государства надеялись

на то, что они смогут расширить свои границы за счет Австрии. А то обс-

тоятельство, что к Германии втихомолку примыкала еще Турция, только уси-

ливало эту опасность в необычайной степени.

А интернациональный еврейский капитал пользовался будущим австрийским

наследством, как приманкой. Еврейский капитал уже давно выработал план

уничтожения Германии, ибо в те времена Германия не хотела еще полностью

покориться хозяйственному и финансовому контролю евреев, стоящих над го-

сударствами. Только благодаря этому и удалось сколотить громадную коали-

цию; ей уже одно громадное количество собранных под знамена солдат вну-

шало уверенность в победе.

Союз с габсбургской монархией еще во время моего пребывания в Австрии

вызывал во мне отвращение. Теперь же он стал для меня причиной самых тя-

желых внутренних переживаний, которые в дальнейшем только укрепили во

мне давно составившееся мнение.

В небольших кружках, в которых я тогда вращался, я не делал ни малей-

шего секрета из своего убеждения, что этот несчастный договор с обречен-

ным на гибель государством неизбежно приведет Германию к катастрофе, ес-

ли мы только не сумеем во время порвать этот договор. Это мое убеждение

было непоколебимо. Но тут грянула мировая война, и на время люди вообще

потеряли способность разумно взвешивать положение. Пыл воодушевления

первых дней войны заставил потерять голову даже тех, кого само положение

обязывало к самому трезвому расчету. Когда я сам попал на фронт, то всю-

ду, где на эти темы шло обсуждение, я прямо и открыто высказывал мнение,

что чем скорее будет разорван договор с Австрией, тем лучше для немецкой

нации; я говорил определенно, что отказ от союза с Австрией не есть вов-

се жертва с нашей стороны, раз Германия смогла бы благодаря этому до-

биться уменьшения числа воюющих с ней держав; я не уставал доказывать,

что миллионы наших братьев надели на себя солдатские мундиры не для то-

го, чтобы спасать развращенную и погибающую австрийскую династию, а для

того, чтобы спасти немецкий народ.

Незадолго до войны иногда казалось, что по крайней мере в некоторых

кругах стало возникать некоторое сомнение в правильности союза с Австри-

ей. В лагере немецких консерваторов время от времени стали раздаваться

голоса предостережения; но, увы, эти разумные голоса оставались гласом

вопиющих в пустыне. Германия продолжала верить в то, что избранный ею

путь правилен, что на этом пути она "завоюет" мир, что успех будет огро-

мен, а жертвы ничтожны.

Нам, несчастным, "непризванным" ничего не оставалось как молча гля-

деть на то, как так называемые "призванные" идут прямиком в пропасть,

увлекая за собою весь народ.

Только благодаря известному заболеванию всей нашей политической мысли

оказалось возможным, что великий народ долгое время кормили нелепым ло-

зунгом "хозяйственного завоевания" и проповедывали ему "мир всего мира"

как конечную политическую цель.

Триумфы немецкой техники и промышленности, растущие успехи немецкой

торговли - все это заставляло забывать, что первой и основной предпосыл-

кой всего этого является прежде всего наличие сильного государства. Куда

там! В определенных кругах стали утверждать даже уже прямо противополож-

ное - что само государство обязано своим существованием расцвету техники

и промышленности; что государство представляет уже не более и не менее,

как экономический институт; что управлять государством надо в согласии

только с хозяйственными устремлениями; что и все дальнейшее существова-

ние государства зависит от хозяйства; что именно такое положение вещей

является самым естественным и самым здоровым и его необходимо отстаивать

и в будущем.

Между тем мы-то знаем, что на деле государство не имеет ничего общего

с тем или другим хозяйственным воззрением, с теми или другими формами

хозяйственного развития.

Государство отнюдь не является простым объединением экономических

контрагентов, собравшихся воедино на определенной государственной терри-

тории с целью совместного выполнения своих хозяйственных задач. Нет, го-

сударство является совокупностью физически и духовно равных человеческих

существ, совокупностью, ставящей своей задачей как можно лучше продол-

жать свой род и достигнуть целей, предназначенных ему провидением. Цель

и смысл существования государства - только в этом, а не в чем-либо дру-

гом. Хозяйство является при этом только одним из многих подчиненных

средств, необходимых для достижения указанных целей. Хозяйство никогда

не является ни первопричиной, ни целью государства, поскольку конечно

данное государство с самого начала не построено на фальшивой и противо-

естественной основе. Только так можно понять, почему государство как та-

ковое вовсе не имеет своей необходимой предпосылкой ту или другую терри-

ториальную ограниченность. Эта последняя характерна только для тех наро-

дов, которые хотят собственными силами обеспечить пропитание своих жите-

лей, т. е. готовы своим собственным трудом обеспечить свое существова-

ние. Но есть и народы-трутни, умеющие до известной степени пролезть в

другие части света и под разными предлогами заставить другие народности

работать на себя; такие народы-трутни умеют образовывать новые госу-

дарства независимо от своей собственной территории.

Еврейское государство никогда не было территориально ограничено; оно

всегда было универсально с точки зрения территории, но очень ограничено

с точки зрения собственного расового состава. Вот почему народ этот

всегда и составлял государство в государстве. Одним из гениальнейших

трюков, изобретенных евреями, является то, что они сумели контрабандно

выдать свое государство за "религию" и этим обеспечили себе терпимое от-

ношение со стороны арийцев, которым религиозная веротерпимость всегда

была особенно свойственна. На деле религия Моисея есть не что иное, как

учение о сохранении еврейской расы. Вот почему она и охватывает все не-

обходимые для этого отрасли знания, в том числе социологию, политику и

экономику.

Первопричиной к образованию всех человеческих общностей является инс-

тинкт сохранения рода. Но именно благодаря этому государство является

народным организмом, а не организмом хозяйственным. Это громадная разни-

ца, хотя и остающаяся совершенно непонятной современным так называемым

государственным "деятелям". Наши государственные мужи полагают, что они

могут построить государство исключительно на хозяйстве; в действи-

тельности же государство искони было и будет только продуктом той дея-

тельности и тех свойств, которые заложены в первую очередь в воле к сох-

ранению вида и расы.

Эти последние свойства присущи не торгашескому эгоизму, а героической

добродетели, ибо сохранение существования вида непременно предполагает

готовность к самопожертвованию со стороны индивидуума. В этом и заключа-

ется смысл сказанного поэтом: "и кто свою жизнь отдать не готов, тот

жизнью владеть недостоин". Готовность пожертвовать личным существованием

необходима, чтобы обеспечить сохранение вида. Отсюда ясно, что важнейшей

предпосылкой образования и сохранения государства является прежде всего

наличие определенного чувства общности, основанное на принадлежности к

одинаковому роду и виду, наличие готовности всеми средствами бороться за

сохранение этой общности. У народов, располагающих своей собственной

территорией, это приводит к процветанию добродетели и героизма. У наро-

дов-паразитов это приводит к процветанию лицемерия и коварной жестокости

если только эти последние малопочтенные качества не были уже первопричи-

ной того, что данное государство вообще могло возникнуть. Образование

того или другого государства всегда неизбежно (во всяком случае на пер-

вых ступенях своего развития) обусловливается именно вышеуказанными фак-

торами. При этом в борьбе народов за свое самосохранение терпят пораже-

ние, т. е. попадают под иго и тем самым раньше или позже обрекаются на

вымирание, именно те народы, которые отличаются наименьшим героизмом и

наименьшими добродетелями, равно и те народы, которые не сумели во время

разгадать лживость и коварство паразитарных государств. В этих последних

случаях дало идет не столько о недостатке ума, сколько о недостатке му-

жества и решимости, причем недостаток мужества часто пытаются спрятать

под мантией "гуманности".

Только в редчайших случаях внутренняя крепость того или другого госу-

дарства совпадает с так называемым хозяйственным расцветом. Напротив,

можно привести бесчисленное количество примеров того, когда такой расц-

вет указывает как раз на приближающийся распад государства. Уже из одно-

го этого видно, насколько устойчивость и крепость данного государства

вовсе не в такой уже мере зависит от хозяйства. Если бы образование че-

ловеческих общностей зависело в первую очередь от хозяйственных сил и

инстинктов, тогда высший экономический расцвет должен был бы непременно

в то же время означать и высшую силу государства. Между тем мы видим об-

ратное.

Вера во всеспасающую силу хозяйства, будто бы единственно способного

укреплять государство, производит особенно странное впечатление, когда

эту "истину" проповедуют в стране, действительная история которой учит

прямо противоположному. Ведь именно история Пруссии доказывает с необык-

новенной ясностью, что для образования государства требуются не матери-

альные свойства, а идеальные добродетели. Только под защитой этих пос-

ледних подымается и расцветает также хозяйство, и расцвет его продолжа-

ется только до тех пор, пока с гибелью этих чисто государственных ка-

честв не погибнет и само хозяйство. Этот именно процесс мы, увы, как раз

и наблюдаем теперь в самом печальном его виде. Материальные интересы лю-

дей всегда процветают только под покровом героических добродетелей чело-

вечества. Но стоит только материальным интересам выйти на первый план, и

они тем самым подрывают собственные предпосылки своего бытия.

Всегда в германской истории подъему государственности сопутствовал

также хозяйственный подъем; но всегда, как только экономика становилась

единственным содержанием жизни нашего народа, тотчас же удушались иде-

альные добродетели, государство шло вниз и в своем падении через некото-

рое время увлекало туда же и хозяйство.

Если мы поставим себе вопрос, какие же именно факторы являются глав-

нейшими для образования и укрепления государства, то мы должны будем,

кратко говоря, ответить: способность к самопожертвованию, воля к самопо-

жертвованию со стороны отдельного индивидуума во имя общего блага. Что

эти добродетели ничего общего не имеют с хозяйством, ясно уже из одного

того, что люди никогда не приносят себя в жертву по этим последним моти-

вам. Человек умирает за свои идеалы, но отнюдь не склонен умирать за

свои "дела". Англичане лучше всего доказали свое превосходство в понима-

нии человеческой души тем, какую мотивировку они сумели дать своей

борьбе. В то время как мы, немцы, боролись за хлеб, Англия боролась за

"свободу" и при том не за свою собственную свободу, а за свободу малых

наций. У нас смеялись по поводу такой наглости, у нас огорчались по по-

воду этой агитации англичан. Но это только доказывало, как безнадежно

глупы были руководители общественного мнения в Германии еще до начала

войны. У нас уже и тогда не имели никакого понятия о том, какие факторы

способны поднять людей на борьбу и вызвать в них готовность добровольно

пойти на смерть за общее дело.

Вот факт. Пока немецкий народ в течение всего 1914 г. считал, что он

ведет борьбу за идеалы, он был стоек; как только стало ясно, что борьбу

приходится вести лишь за кусок хлеба, он стал обнаруживать готовность

махнуть рукой на все.

Наши остроумные "государственные руководители" были искренно изумлены

такой переменой в настроении. Они так и не поняли, что пока человек ве-

дет борьбу только за те или иные хозяйственные выгоды, он будет изо всех

сил избегать смерти хотя бы по той простой причине, что иначе он не су-

меет воспользоваться этими выгодами. Посмотрите, забота о спасении свое-

го ребенка делает героиней даже самую слабую из матерей. Так и в общест-

венной жизни. Только борьба за сохранение вида, за сохранение очага и

родины, за сохранение своего государства - только такая борьба во все

времена давала людям силу идти прямо на штыки неприятеля.

Вечной истиной остается следующее:

Никогда еще в истории ни одно государство не было создано мирной хо-

зяйственной деятельностью; государства всегда создавались только благо-

даря инстинкту сохранения вида, независимо от того, определялся ли этот

инстинкт героической добродетелью или хитрым коварством; в первом случае

получались арийские государства труда и культуры, во втором случае - ев-

рейские паразитарные колонии. Как только у того или другого народа или

государства берут верх чисто хозяйственные мотивы, результат получается

только тот, что само хозяйство становится причиной подчинения и подавле-

ния этого народа.

В Германии перед войной самым широким образом была распространена ве-

ра в то, что именно через торговую и колониальную политику удастся отк-

рыть Германии путь во все страны мира или даже просто завоевать весь

мир. Само возникновение такой веры было классическим симптомом того, что

в Германии потеряно понимание значения истинных государственных доброде-

телей, потеряна волевая сила и решимость к действию. Единственной расп-

латой за это была мировая война со всеми ее результатами.

Такие настроения в немецкой нации - а они были перед войной почти

всеобщими - должны были казаться необъяснимой загадкой для тех, кто не

умел глубже вдумываться в обстановку. Ведь именно Германия представляла

собою изумительный пример государства, возникшего на базе чисто полити-

ческих факторов силы. Основное ядро Германии - Пруссия - возникло благо-

даря чудесному героизму ее сынов, а вовсе не благодаря финансовым опера-

циям или торговым сделкам. Возникновение самой германской империи яви-

лось чудесной наградой за воинское бесстрашие и крепкое политическое ру-

ководство. Спрашивается, как же могло случиться, что именно немецкий на-

род допустил до такого заболевания свои политические инстинкты, ибо

здесь дело идет не об отдельных разрозненных явлениях, а именно о чем-то

повальном. Болотные огоньки манили весь народ, болезнь принимала форму

недоброкачественных нарывов, выскакивавших то тут, то там и разъедавших

весь организм нации. Можно было подумать, что какой-то непрерывный поток

яда таинственными путями проникает в организм нации и отравляет всю ее

систему кровообращения. Только так можно было объяснить и тот факт, что

этот некогда героический организм теперь все больше подвергался парали-

чу. Народ все больше терял ясность взгляда. Слабели даже инстинкты прос-

того самосохранения.

Все эти вопросы я в течение 1912-1914 гг. непрестанно обдумывал в

связи со своим отрицательным отношением к политике союза Германии с

Австрией. Чем глубже задумывался я над всеми этими вопросами, тем больше

приходил я все к тому же выводу, что разгадка всех бед одна: марк-

систское учение и его миросозерцание со всеми вытекающими из них органи-

ческими последствиями.

Теперь я во второй раз в моей жизни вновь углубился в ознакомление с

этим разрушительным учением. На этот раз к марксистским книгам меня тол-

кали не впечатления повседневного бытия, а размышления над общими вопро-

сами политической жизни. Я опять погрузился в теоретическую литературу

этого нового мира и стал систематически сравнивать возможные результаты

марксистской проповеди с той реальной обстановкой и теми конкретными со-

бытиями, которые теперь приходилось наблюдать как результат марксизма в

области политической, культурной и хозяйственной жизни страны.

В первый раз в своей жизни я стал теперь систематически интересо-

ваться теми попытками покончить с этой мировой чумой, какие уже были в

нашей предыдущей истории.

Я стал штудировать эпоху бисмарковского исключительного закона против

социалистов, я стал подробно изучать, какие планы поставил себе Бисмарк,

как именно он вел борьбу и какие получились результаты. Постепенно я вы-

работал себе по всем этим вопросам совершенно законченный взгляд. Мне

лично в течение всей своей дальнейшей жизни не пришлось эти взгляды ме-

нять ни на ноту. В это же время я еще раз точнее уяснил себе связь, су-

ществующую между марксизмом и еврейством.

Ранее в Вене Германия казалась мне непоколебимым колосом. Теперь во

мне иногда, увы, возникали уже известные сомнения. В небольших кружках

своих друзей я бунтовал против немецкой внешней политики, а также и про-

тив того невероятного легкомыслия, с которым по моему мнению тогда отно-

сились к важнейшей проблеме - к марксизму. Я совершенно не мог понять,

как можно столь слепо идти навстречу гигантским опасностям - сам марк-

сизм не делал из них тайны. Уже тогда я в небольших кружках предостере-

гал с той же настойчивостью, как я делаю это теперь перед большой ауди-

торией, против "успокоительного лозунга дурачков и трусов, что-де "нам

бояться нечего". Этакая умственная чума уже однажды разрушила гигантское

государство. Германия не может составить исключения, она, подвластна тем

же самым законам, что и все человеческое общество.

В течение 1913-1914 гг. мне пришлось в различных кругах (многие из

этих людей и теперь остались верны национал-социалистическому движению)

впервые высказать убеждение, что главным вопросом, имеющим решающее зна-

чение для судеб всей германской нации, является вопрос об уничтожении

марксизма.

В несчастной политике тройственного союза я видел только одно из

следствий разрушительной работы марксизма. Самое ужасное было то, что яд

этот проникал совершенно незаметно и отравлял всю базу здорового хо-

зяйственного и государственного развития. Люди, подвергавшиеся действию

этого яда, зачастую сами даже не замечали, насколько их воля и их

действия являлись прямым результатом марксистской проповеди, которую все

они на словах резко осуждали.

В ту пору внутренняя деградация немецкого народа давно уже началась.

Но как это часто бывает в жизни, люди совершенно не отдавали себе отчета

в том, кто же является действительным виновником разрушения их благопо-

лучия. Время от времени ставились всевозможные диагнозы болезни, но при

этом систематически смешивали формы проявления болезни с возбудителями

ее. Поскольку люди не хотели или не умели понять действительных причин

болезни, постольку вся так называемая борьба против марксизма превраща-

лась только в знахарство и шарлатанство.