Перспективы реализации принципов уголовного права

Как уже отмечалось, применение принципов требует более высокой квалификации соответствующего должностного лица и понимания актуальных проблем уголовно-правового регулирования, причем под должностными лицами в данном случае следует понимать как законодателя, так и правоприменителя.

Закрепление принципиальных положений в новом УК Украины стало закономерным результатом продолжительной дискуссии в научных кругах  о необходимости, возможности и целесообразности такого шага.

Украинский законодатель поступил несколько нетрадиционно (если здесь вообще можно говорить о каких-либо традициях), текстуально закрепив обсуждаемые положения в различных статьях Общей части УК (ст. 2, ч.ч. 3, 4 ст. 3, ст. 65 УК и т.д.), прямо не указывая на них как на принципы. Кстати, подобная схема использована и в новом УК Республики Казахстан.

Бесспорно, сам  факт законодательного закрепления принципов уголовного права – это шаг вперед по сравнению с УК Украины 1960 года, в котором принципы были закреплены лишь контекстуально, что давало возможность неоднозначно толковать их содержание. Еще в 70-х годах ученые отмечали, что степень и характер законодательного регулирования уголовного судопроизводства отражается, в частности, на пределах, в которых возможно воплощение тех или иных идей в правоприменительной деятельности следственных и судебных органов. В связи с этим следует поставить вопрос о том, насколько научно обоснованной является форма закрепления принципов уголовного права, примененная в УК Украины 2001 года. Ответить на него, видимо, можно будет лишь через некоторое время, имея эмпирические результаты реализации рассматриваемой законодательной новеллы.

Вспомним, однако, что даже в ситуации, когда принципы уголовного права, по сути, не были законодательно закреплены, Пленум Верховного Суда Украины в своих постановлениях неоднократно обращался к "принципу неотвратимости ответственности", "принципу индивидуализации наказаний", "требованиям закона об индивидуальном подходе к избранию вида и размера наказания на основании учета характера и степени общественной опасности совершенного преступления, личности виновного и обстоятельств дела, смягчающих и отягчающих ответственность" (иначе говоря, принципу справедливости уголовной ответственности). Наука уголовного права также исследовала эти принципы, хотя, естественно, время выхода в свет этих работ (период советского права) наложило свой отпечаток на определение перечня принципов и их содержания.

После закрепления рассматриваемых положений в тексте закона их обязаны принимать во внимание все субъекты уголовных правоотношений, тогда как практические органы не имеют никакого опыта применения данных принципов, в результате чего складывается скептическое и даже пренебрежительное отношение к ним. Все это можно объяснить загруженностью следователей и судей, другими проблемами правоохранительных органов, в первую очередь районного звена, расследующих подавляющее большинство уголовных дел. Но справедливо и то, что "эффективность, действенность регулятивного влияния принципов зависит от профессионализма лиц, которые их реализуют", и указанные трудности не должны стать причиной перехода положений, относящихся к принципам уголовного права, в категорию "мертвых статей", ибо, как правильно указывалось, " реализация принципов является наиболее важной для выполнения задач уголовного законодательства".

О правоприменительном потенциале принципов уголовного права свидетельствует, в частности, Устав Международного уголовного суда, но в то же время и сам факт его существования говорит о необходимости пересмотра содержания принципа законности, поскольку физическое лицо за совершение деяния, подпадающего под признаки состава преступления, установленного национальным уголовным законодательством, может быть привлечено к уголовной ответственности Международным уголовным судом, который на основании своего Устава "дополняет национальные органы уголовной юстиции".

Например, в ст. 20 Устава "Non bis in idem" подробно раскрыто содержание принципа невозможности двойного привлечения к ответственности за одно и то же деяние, а в ч. 3 ст. 21 "Применимое право" – принципа равенства граждан перед законом.

В ст. 21, кроме самого Устава, в качестве допустимых источников названы "применимые международные договоры, принципы и нормы международного права, включая общепризнанные принципы международного права вооруженных конфликтов". Более того, "если это невозможно, Суд применяет общие принципы права, взятые им из национальных законов правовых систем мира, включая, соответственно, национальные законы государств, которые при обычных обстоятельствах осуществляли бы юрисдикцию в отношении данного преступления, при условии, что эти принципы не являются несовместимыми с настоящим Уставом и с международным правом и международно признанными нормами и стандартами".

Далее Устав (ч. 2 ст. 21) прямо указывает на необходимость использования Судом своих предыдущих решений (то есть прецедента), хотя Суд и является детищем государств с правовыми системами континентального права.

Целая глава Устава посвящена "общим принципам уголовного права", таким как "Nullum crimen sine lege", "nullum poena sine lege", отрицание обратной силы закона, индивидуализация уголовной ответственности и др., в дополнение к которым Суд может позаимствовать принципы из национальных законов.

Из всего вышесказанного можно сделать выводы, что, во-первых, применение принципов уголовного права является, по меньшей мере, допустимым, если не необходимым, в процессе расследования и рассмотрения уголовных дел, а во-вторых, на международном уровне объем применения принципов уголовного права значительно шире, нежели в национальной правовой системе Украины.

Для любой нормы главными являются два качества: ее социальная обоснованность и социальная эффективность. Если первое официально подтверждено самим фактом законодательного закрепления принципов уголовного права,  то по поводу второго возникает вопрос: каким образом может проявляться эффективность социального действия принципов уголовного права как инструмента осуществления уголовной политики Украины?

Некоторые авторы приводят данные социологических исследований, результаты которых свидетельствуют "об относительно слабом знании правовых норм и довольно прочном знании общих принципов права. Граждане обычно знакомы и хорошо усваивают общие требования права, вошедшие в правовое сознание как социальные ценности, как социальные требования, как генеральная идея и вместе с тем частные его предписания далеко не всегда им известны".

В то же время принципы уголовного права имеют интересную особенность: они, как и другие правовые принципы, отражаясь в законе, обращены не ко всем субъектам правоотношений, а только к правоприменителям. Так, нарушая норму гражданского либо трудового права, лицо нарушает и соответствующий принцип (аналогично и в уголовном процессе). В свою очередь, преступая уголовный закон, лицо никаких принципов уголовного права не нарушает. Их могут нарушить соответствующие органы государства, неправильно применяя ту или иную норму уголовного закона. В этой связи интерес вызывает вопрос о том, в какой форме реализуются принципы в работе адвокатов. Видимо, они используют их в своей профессиональной деятельности, однако не могут быть уличены в их нарушении, так как не имеют в этой сфере соответствующих обязанностей. Кроме того, если адвокаты реализуют уголовный закон в форме использования, то, следовательно, к ним не относится запрет аналогии уголовного закона, поскольку в ч. 4 ст. 3 УК говорится только о такой форме реализации закона, как применение.

Таким образом, представляется целесообразным исследовать характер влияния принципов уголовного права на должностных лиц органов следствия и суда.

Составляя главное содержание права, принципы обладают всеми его свойствами. Наиболее значимым и спорным из них является регулятивность, с помощью которой мы и рассмотрим проблему реализации принципов.

Несмотря на теоретическое признание за принципами способности регулировать общественные отношения, отечественный правоприменитель в процессе привлечения лица к уголовной ответственности традиционно ориентируется на шаблон в виде состава преступления, сопоставляя его признаки с признаками события объективной действительности (преступления). Дело в том, что среднестатистического следователя значительно проще научить фиксировать в процессуальных документах необходимые признаки состава преступления, чем объяснить, каким образом в каждом случае принятия им решения на основе норм Уголовного кодекса реализуются принципы уголовного права и тем самым выполняются его задачи. 

Итак, посредством реализации принципов достигается взаимосвязанность любого акта правоприменения с целями и задачами уголовного права, но этого нельзя добиться в ситуации, когда следователь или судья ищет вину лица в совершении преступления лишь потому, что этого требуют нормы УПК, угрожая возвращением дела на дополнительное расследование. Видимо, оперирование принципами должно осуществляться осознанно и в соответствии с их интерпретацией в уголовном законе (чего не было в УК 1960 года), а не в силу их опосредованного обеспечения нормами УПК. В первую очередь это оперирование имеет место, когда применяются нормы закона, построенные на основе принципов уголовного права, когда каждая норма – это конкретизация того или иного принципиального положения. Однако принципы уголовного права отличает и самостоятельный регулятивный потенциал.

Проанализируем некоторые вопросы, связанные с привлечением лица к уголовной ответственности, с целью выявления возможностей реализации регулятивного потенциала принципов уголовного права.

Идеальной, на наш взгляд, была бы следующая схема: в случае совершения преступления орган уголовной юстиции, находящийся вне круга потенциальных субъектов преступлений, беспристрастно расследует и разрешает уголовные дела, применяя меры уголовно-правового реагирования, после достижения которого возвращает в социум полноценного индивида (см. схему 1).

Схема 1

В реальности система уголовной юстиции включена в общество, находясь под воздействием разного рода факторов, в результате чего наша концептуальная схема несколько видоизменяется (см. схему 2).

Схема 2

В первую очередь на решение органа юстиции нижнего звена влияет мнение вышестоящего. Яркий пример – известная  "перестраховка" следственных органов в виде квалификации деяния по более тяжкому варианту с целью предотвращения возвращения дела на дополнительное расследование. Как выяснилось в ходе проведенного нами социологического исследования (методом экспертного опроса), так действуют не только следователи, но и суды первой инстанции. Причем ответы на вопрос "Как Вы относитесь к подобной практике?" распределились следующим образом:

а) считаю это необходимым;

б) считаю это допустимым;

в) считаю это неправильным;

г) для меня это не имеет значения;

д) затрудняюсь ответить (см. диаграмму 1).

Диаграмма 1

Судьи

Адвокаты

Следователи

Преподаватели

Всего

Эта ситуация становится возможной в силу того, что правоприменительная деятельность тесно связана с таким явлением, как усмотрение. Например, проведенный в России эксперимент показал, что по предложенному для разрешения материалу предварительной проверки информации о преступлении испытуемыми (в качестве которых выступали практические работники и слушатели старших курсов юридического института) были приняты решения: об отказе в возбуждении уголовного дела (52,5%), о возбуждении уголовного дела по признакам преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 158 УК РФ (46,7%), о возбуждении уголовного дела по признакам преступления, предусмотренного п. "г" ч. 2 ст. 158 УК РФ (0,8%). При этом в основу каждого из принятых решений были положены достаточно веские, с позиции респондентов, аргументы. И хотя эти виды решений соотносятся не в равных частях, они имели место. Получение таких сведений в искусственно созданных (лабораторных) условиях отнюдь не говорит о невозможности их повторения в правоприменительной практике, пусть даже в иных пропорциях.

Как видно из этих данных, существует возможность принятия различными субъектами неидентичных решений даже в вопросе квалификации. При назначении мер ответственности такая возможность возрастает. Яркий пример этого – страницы Вестника Верховного Суда Украины, где нередко публикуются его решения, отменяющие приговоры нижестоящих судов.

Что же руководит, скажем, следователем в процессе осуществления им своей деятельности? Отчего субъективный фактор позволяет в одной и той же ситуации либо отказаться от уголовного преследования (как в приведенном нами ранее примере), либо привлечь лицо к ответственности за совершение тяжкого преступления? Ответы на эти вопросы далеко не просты, и чтобы их найти, необходимо рассмотреть факторы, влияющие на следователя и формирующие его усмотрение. Характер же их неоднороден, а число значительно. В самом обобщенном виде к ним можно отнести: социально-политические условия, в которых действует данная система судоустройства и судопроизводства; задачи, которые поставлены перед ней; уровень правового регулирования принятия решений; особенности правил принятия решений; гносеологические принципы, лежащие в основе познания фактических оснований решений; идеологическое обеспечение правоприменения (правосознание, правовая культура); социально-психологическую детерминацию решений, психологический механизм действия правовых и моральных норм, мотивацию решений; ценностную детерминацию в профессиональной ориентации правоприменителя; личностные свойства лица, принимающего решения (образование, возраст, стаж работы, профессиональные знания, умения, навыки); и, наконец, условия труда, загруженность, техническое и научное оснащение, научную организацию труда и др.

К похожим выводам может привести концепция социологического толкования Ж. Карбонье, который утверждает, что оно имеет не только свою историю, но и право на существование в условиях современного судопроизводства.

Принимая во внимание анализ понятия "усмотрение", осуществленный некоторыми авторами, его (усмотрение) можно понимать как целесообразность в сфере применения закона, а поскольку "связь между преступлением и наказанием опосредуется через уголовный закон и целенаправленную деятельность органов государства по раскрытию преступлений, изобличению и наказанию виновных", то это характерно и для уголовного права. В литературе усмотрение трактуется и как определенная рамками законодательства известная степень свободы органа в правовом разрешении индивидуального конкретного дела, предоставляемой в целях принятия оптимального решения по делу.

А.Э. Жалинский совершенно прав, считая, что в действии права проявляется определенный разрыв между целями законодателя, его волей и их выражением языковыми средствами в форме закона. Это сказывается на методике и правилах толкования, хотя подобное нельзя рассматривать как случайность, как показатель недостаточной работы над текстом закона, ибо модель (а таковой является всякая норма) принципиально не может исчерпать всех свойств отражаемого объекта, причем данное несоответствие особенно ощутимо на уровне перевода замысла, целей, стремления в определенную застывшую форму (текст). По мнению автора, неизбежность существования оценочных признаков уголовно-правовой нормы неизбежно приводит к возможности нескольких вариантов ее толкования. Если бы можно было добиться единодушия в решениях правоприменителей, т.е. однозначной практики, то следовало бы формализовать оценочный критерий. Далее А.Э. Жалинский делает вывод о необходимости осознания правомерности усмотрения правоприменителя и введения его в строго определенные рамки (ситуации, в которых такое усмотрение возможно, пределы усмотрения, юридические правила, которым оно должно подчиняться).

Упомянутый автор в некотором смысле  солидарен с В.М. Коганом, рассматривающим процесс квалификации преступления как вероятностный. Это положение не ново. Еще М.С. Строгович полагал, что правовая оценка фактов на основании уголовного закона, т.е. то, что называется квалификацией преступлений, не может рассматриваться как истина, поскольку она зависит от отношения судей к рассматриваемому деянию. Правда, существует и иная позиция. Так, В.Н. Кудрявцев несколько эмоционально утверждает, что если бы понятие объективной истины не распространялось на квалификацию, то каждый судья смог бы "мерить на свой аршин", и его выводы нельзя было бы ни проверить, ни исправить.

Еще более определенно свою точку зрения на проблему усмотрения выражает П.Е. Кондратьев. По его мнению, ввиду сложности реальных жизненных ситуаций, вынужденной лаконичности формулировок, многообразия смысловых оттенков используемых терминов практически невозможно дать в законе такое описание состава преступления, которое не допускало бы известного разночтения. Более того, закон в силу особенностей его воздействия на поведение людей должен быть относительно стабилен, тем временем регулируемые отношения и их оценка со стороны государства и отдельных граждан подвижны, изменчивы. Предельно же формализованные предписания в этих условиях могут приводить либо к нарушению принципа справедливости при определении ответственности, либо к изменению соответствующего нормативного акта. Следовательно, как резюмирует П.Е. Кондратьев, усмотрение правоприменителя при принятии уголовно-правовых решений нужно рассматривать не как отступление от принципа законности, а как необходимый и социально оправданный элемент правоприменительной деятельности, поэтому требуется не отказ от него, а ввод регуляторов, препятствующих перерастанию допустимого усмотрения в произвол. Решение этой задачи должно охватывать ряд направлений с учетом того, что проявление усмотрения связано не только с использованием оценочных категорий уголовного закона, но и с установлением и оценкой доказательств, применением норм права к конкретным фактам и т.д.

Действительно, принцип законности, строгая регламентация правового поведения должностных лиц не исключают усмотрения, выражающего целесообразность того или иного решения, принимаемого на основе закона и в рамках компетенции должностного лица. Возможность действовать по усмотрению необходима потому, что в сфере уголовного судопроизводства складывается большое количество различных непредсказуемых ситуаций.

На наш взгляд, вполне справедливо образное высказывание С.С. Алексеева о том, что "право напоминает ... не матрицу, на которой запрограммированы все возможные варианты человеческих поступков, по которым "печатается" поведение людей, а скорее обширную "раму", состоящую из такого рода программ и ячеек, различных объемов и форм, всегда четко очерченных, но всегда оставляющих пространство для собственного поведения участников общественных отношений". Действительно, рассмотрение заявлений и сообщений о преступлениях, расследование уголовных дел, осуществление по ним правосудия были бы немыслимы без предоставления правоприменителю на законодательном уровне возможности выбора вариантов поведения, решений.

Так, диспозитивность материальных отраслей права (в частности, уголовного права) значительно уступает по своему объему диспозитивности, присущей процессуальным отраслям права (например, уголовно-процессуальному праву),  но она все же существует и требует формирования и применения соответствующих правовых институтов.

В.Н. Кудрявцев и В.П. Казимирчик акцентируют внимание на том, что "исходным элементом правореализации служат два феномена: юридическая норма и социальная ситуация, к которой она непосредственно относится...". Действительно, эти два аспекта в правоприменении ученые разделяют не зря. Это два самостоятельных, но в то же время взаимообусловленных и взаимодополняющих элемента. Специфика такого деления и предполагает как наличие различных социальных ситуаций, к которым применяется юридическая норма, так и существование в праве относительно определенных предписаний, позволяющих решать те или иные вопросы, возникающие в данной ситуации.

Зачастую уголовно-процессуальное решение следователя зависит от ряда причин, среди которых можно выделить, во-первых, конкретную следственную ситуацию, во-вторых, требование закона и, в-третьих, сложившуюся правоприменительную практику, когда суд или прокурор могут возвратить уголовное дело по каким-либо основаниям. Эти же причины существенно влияют на принятие уголовно-правовых решений. Так, в ходе уже упомянутого нами социологического исследования на вопрос: "Как Вы считаете, ориентируются ли судьи при рассмотрении уголовных дел на решения вышестоящих инстанций по аналогичным ситуациям?" были получены следующие ответы:

а) да;

б) скорее да, чем нет;

в) скорее нет, чем да;

г) нет;

д) затрудняюсь ответить (см. диаграмму 2).

Диаграмма 2

Судьи

Адвокаты

Следователи

Преподаватели

Всего

Таким образом, мы приходим к выводу, что в момент квалификации деяния либо назначения мер ответственности за него соответствующий субъект правоприменения поставлен в определенные, пусть даже достаточно узкие, рамки, но           все-таки имеет возможность выбора. Нужно отметить, что не всегда этот выбор верен. Так, в Российской Федерации,  где уже четыре года действует новый Уголовный кодекс, все еще "наибольшие трудности в реализации принципа справедливости на практике, пожалуй, наблюдаются при разграничении преступного и непреступного поведения, определении малозначительного деяния, освобождении от уголовной ответственности и наказания, назначении наказания, квалификации преступлений с так называемыми оценочными признаками".

Выше мы показали, насколько широк спектр факторов, влияющих на правосознание следователя или суда. На наш взгляд, немаловажную роль здесь должны играть принципы уголовного права, которыми бы руководствовался субъект правоприменения при принятии соответствующего решения, достигая таким образом цели и решая задачи уголовного права. На это же обращал внимание В.А. Навроцкий, говоря о регулирующей функции принципов уголовно-правовой квалификации, являющихся конкретизацией принципов уголовного права.

Однако, видимо, не стоит абсолютизировать роль принципов уголовного права. По своей сути они не могут быть использованы напрямую как руководство к действию в каждом конкретном случае применения нормы уголовного закона ввиду высокой степени их абстрагированности. Рассмотрев возможные способы применения данных обобщенных положений к событиям реальности, мы сделали вывод о наличии опосредованного (через правосознание) регулирующего влияния принципов на субъектов правоприменения. Формируя правосознание следователя, принципы впоследствии моделируют его поведение. Не случайно принципы понимаются как внутреннее убеждение, взгляд на вещи, определяющий норму поведения.

"Принципы права – критерий законности и правомерности действий граждан и должностных лиц органов юстиции", – считает А.Н. Колодий. С данным утверждением следует согласиться. Однако автор не идет дальше, не конкретизирует, каким образом применять этот критерий, и, видимо, правильно, поскольку это уже является задачей отраслевых юридических наук.

Именно свободное оперирование принципами и означает знание "духа закона", что очень важно, так как знать "каждую букву" закона невозможно и нецелесообразно. Так, Ж. Карбонье полагает, что буквальное толкование характерно для архаичных правовых систем. Следовательно, чем более развита система, тем более распространено толкование "по духу", то есть в соответствии с принципами. Кроме того, в Законах XII таблиц, например, принципов как таковых нет, а нормы там казуистичны. Таким образом, толкование "по духу" – признак развитой правовой системы.

Немалый интерес в свете рассматриваемой проблемы представляет теория Н. Лумана. Применительно к праву лумановскую теорию систем чаще называют теорией аутопоэсиса в праве. По Н. Луману, существует три вида систем: биологические (живые организмы), психические (сознание индивидов) и социальные. К социальным системам относятся подсистемы, которые в результате функциональной дифферен­циации общества выделились в закрытые системы; каждая из них обра­батывает информацию с помощью особого специфического кода, своих программ и ценностей. Такими системами являются политика, право, наука, экономика, религия, искусство, образование, здравоохранение, семья.

Луман фокусирует внимание на отношении между системой и ее окру­жением. Он полагает, что проблемы самой системы в конечном счете сводятся к этому отношению. Суть его выражается в уменьшении сложности реальности, что происходит за счет отбора информации об окружающей среде: на какие-то воздействия среды система не реагирует вообще, они остаются шумом; на какие-то реа­гирует, резонирует, и тогда они становятся информацией, то есть событием в окружающей среде, которое меняет состояние системы, оставляет в ней след. Для характеристики закрытой системы Луман использует понятие "аутопоэсис", что на русский язык переводится примерно как "самопродуцирование". Аутопоэтическая система воспроизводит все элементы, из которых она состоит, посредством самих этих элементов, организованных определенным образом, и таким образом выделяет себя из окружающей среды, становится закрытой для нее. Эта модель получила еще одно название – самореференция.

Отбирая информацию с помощью специфического кода и программ, каждая функциональная система создает свой образ реальности (поли­тическую, правовую или экономическую реальность и т.п.). Из-за аутопоэтической закрытости системы не могут воздействовать друг на друга прямо. Самореферентные закрытые системы взаимодействуют только внутренне, с собственными элементами. Однако они компенсируют эту взаимную недоступность путем конструирования внутренних моделей внешнего мира, с которыми они могут взаимодействовать внутренне. То, что система на уровне своих операций рассматривает как реальность, яв­ляется конструктом самой системы. Предположения о реальности явля­ются структурами использующей их системы. Например, если правовая система организована аутопоэтически, то она не может непо­средственно регулировать социальное поведение. Скорее, она формулирует правила и решения относительно внутренней правовой репрезентации со­циальной реальности.

Невозможно точно предсказать, какова будет реакция одной системы на изменения другой, поскольку здесь вступает в свои права случайность.

Проблема регулирования возникает на двух границах права: с политикой и с регулируемой социальной сферой.

Политика не может прямо влиять на право, она способна привести в дейст­вие процесс саморегуляции права. Когда политическое решение принимает правовую форму, оно должно адаптироваться к существующей системе норм, что нередко ведет к искаже­нию исходного замысла. Правовые нормы могут столкнуться с сопротивлением саморегулируемой социальной системы, по­скольку для системы регулируемой воздействия правовой системы – это шум, из которого она строит собственный порядок в соответствии со своим кодом и программами. Итак, с точки зрения теории аутопоэсиса провалы в регулировании объясняются сложностью взаимодействия трех автономных саморегули­руемых социальных систем – политической, правовой и регулируемой.

Действие регулирующего права следует описывать не как прямое управление по схеме "команда – контроль за выполнением", а как инициирование, стимулирование процессов саморегуляции социаль­ных институтов. В каком направлении пойдут эти процессы и каков будет результат, вряд ли можно предсказать. Правовое регулирование не изме­няет напрямую социальные институты, оно только является новым вызо­вом для их аутопоэтической адаптации. Внешнее влияние на сферы жизни общества возможно, если только следовать путем их самовоспроизводст­ва и не выходить за эти пределы. Для описания этой ситуации Гюнтер Тойбнер использует удачную метафору "черных ящиков", заимствованную из кибер­нетики: "Самореферентные системы – такие социальные системы, как пра­во, политика и регулируемые подсистемы, – являются "черными ящиками" в смысле взаимной недоступности. Каждая знает, что находится на "входе" и "выходе" другой системы, но внутренние процессы преобразования остают­ся скрытыми".

Регулирование уголовно-правовых отношений осуществляется путем криминализации и декриминализации соответствующих деяний. Принципы могут стать тем средством, которое прояснит законодателю все то, что происходит внутри "черного ящика" уголовного права. Зная и соблюдая принципы (общую схему привлечения лица к уголовной ответственности), законодатель будет учитывать их при принятии, отмене и изменении правовых норм. В этом также состоит одно из проявлений регулятивных возможностей принципов уголовного права. "Провозглашая указанные идеи-принципы, законодатель тем самым возлагает на себя обязанности воплотить их в уголовно-правовых нормах… Поэтому сфера действия этих принципов охватывает не только правоприменительный, но и законотворческий процесс".

Для эффективного решения стоящих перед уголовным правом задач оно должно обладать свойством стабильности и в то же время быть в состоянии оперативно реагировать на изменения в структуре объекта общественно опасных посягательств.

Это обусловливает необходимость научной разработки системы основных положений, отражающих уже сложившиеся традиции и приемы реагирования на совершение преступлений и одновременно позволяющих на своей основе создавать новые нормы.

Указанные положения, то есть принципы уголовного права, лишь тогда будут отвечать предъявляемым к ним требованиям, когда будут включены в законодательную схему структуры уголовного права как отрасли, где на самой вершине пирамиды находится цель (назначение) уголовного права – охрана общественных отношений. Хотя в литературе были высказаны и противоположные мнения, что "рассматриваемый принцип определяет задачи советского уголовного законодательства". Также не совсем последователен Н. Коржанский, который, говоря сначала о важности реализации принципов для исполнения задач уголовного законодательства, затем указывает, что принципы определяют основные задачи уголовного законодательства.

На наш взгляд, такой подход не совсем правильно отражает характер взаимодействия различных элементов системы уголовного права. Цель уголовного права конкретизируется в его задачах, общий механизм выполнения которых и проявляется в следующих за ними принципах, представляющих собой предельно лаконичное содержание всего УК. Как пишет А.Н. Колодий, "принципы права – способ взаимосогласования элементов механизма правового регулирования и всей правовой системы".

По мнению В.В. Мальцева, закрепление в ст. 2 УК РФ задач Уголовного кодекса не только помогает правоприменителям и гражданам четче уяснить социальный смысл и предназначение уголовного закона, но и позволяет им эффективнее его применять, точнее сообразовывать свои поступки с его требованиями. Думается, что принципы в этом плане обладают большим по сравнению с задачами регулятивным ресурсом, являясь следующей ступенью на пути к  конкретному составу преступления.  

Далее система принципов воплощается и материализуется в институтах и нормах уголовного закона. Обобщая же нормы УК, мы в конечном итоге возвратимся к принципам уголовного права. Анализируя нормы уголовного закона, можно прийти к выводу о том, что каждый институт Общей части является конкретизацией какого-либо из принципов, а в нормах Особенной части, которые идентичны по структуре, принципы проявляются по единой схеме. Таким образом, принципы выступают в качестве способа согласования элементов механизма уголовно-правового регулирования и всей системы уголовного права.

Как было правильно замечено, принципы права вносят единообразие во всю систему юридических норм и обеспечивают единство правового регулирования общественных отношений, цементируют все компоненты юридической надстройки. Принципы как юридические явления обладают особой регулятивностью, то есть "регулируют общественные отношения с более высоких позиций". Регулятивность принципов можно дифференцировать на несколько уровней.

Первый – уровень уголовной политики. Видимо, при наличии определенной системы принципов уголовного права возможно осуществление лишь определенной уголовной политики. Так, существование принципа аналогии открыло законную дорогу для репрессий и соответствующего характера уголовной политики. В то же время современное содержание принципа законности такой возможности не дает.

Второй – уровень формирования уголовного закона. Как мы показали выше, законодатель обязан принимать во внимание принципы уголовного права и в соответствии с ними строить УК.

Третий – уровень реализации уголовного закона. На этом уровне принципы влияют на правосознание должностных лиц органов следствия и суда.

Четвертый – уровень своеобразного PR’а в сфере уголовной юстиции. Это взаимодействие принципов с сознанием и поведением граждан. Именно здесь проявляется степень реализации уголовной политики государства. Игнорирование принципов на одном из уровней влечет за собой искажение всей системы регулирования уголовно-правовых отношений.

Кроме того, в отношении принципов уголовного права можно выделить два типа регулятивности: непосредственный и опосредованный. Первый характеризуется влиянием принципов на сознание лица, применяющего закон, в содействии пониманию им сущности и назначения закона. Об этом же упоминал и М.Л. Якуб.

Опосредованное регулирование можно выявить путем анализа всей системы уголовно-правовых принципов: принципов уголовной политики, законодательства, уголовно-правовой квалификации и т.д.

Поскольку все вышеуказанные принципы производны от принципов уголовного права, то регулятивность первичных принципов и проявляется в действии вторичных. "Принципы, являясь научной абстракцией более высокой степени (чем нормы. – В.Г.), оказывают не только самостоятельное воздействие на общественные отношения, составляющие предмет правового регулирования (например, когда определяют политику законотворчества и правоприменения), но и опосредованное, когда определяют условия применения конкретных норм, дополняя содержание их гипотез".

Необходимо отметить, что некоторые ученые отождествляют принципы уголовного права и принципы уголовного законодательства. Это представляется не совсем правильным, поскольку в теории уже давно решен вопрос о различии таких явлений, как право и законодательство. Наша позиция совпадает с точкой зрения профессоров В.П. Малкова и И.А. Звечаровского, высказанной ими на одной из конференций, посвященных опыту преподавания уголовно-правовых дисциплин в РФ.

Таким образом, принципы уголовного права обладают значительным регулятивным ресурсом, который может остаться невостребованным со стороны судебно-следственных органов и законодателя. Этому способствует и не совсем четко выраженная позиция в отношении их, представленная в тексте нового УК.

Наиболее логичным и целесообразным мы считаем закрепление в общих положениях УК системы принципов уголовного права – норм высшей степени обобщения. Следующим шагом будет являться закрепление в начале каждого раздела Общей части более конкретных норм принципиального характера либо органичное их включение в законодательный текст в случае небольшого объема самого раздела. Однако сегодня, видимо, решение этой проблемы сопряжено с рядом трудностей в силу как объективных, так и субъективных причин.

По нашему мнению, выход из положения может быть найден в случае принятия Пленумом Верховного Суда Украины специального постановления, которое бы разъяснило, каким образом и в каких случаях необходимо руководствоваться принципами уголовного права. Такое решение предоставит возможность испытания принципов "в действии", проверки их жизнеспособности, соответствия реалиям практики правоприменения, примером чего может служить попытка В.А. Навроцкого представить законодательный текст принципов уголовно-правовой квалификации.