Заключение

Обобщим результаты исследования, в ходе которого была рассмотрена правовая идеология русского консерватизма - квинтэссенция определенного типа правопонимания и интеллектуальная традиция, одна из составляющих российской правовой мысли (с учетом того, что она является той интеллектуальной традицией, существование которой далеко не всегда осознается самими ее создателями и которая в полной мере может быть воспринята лишь на познавательном уровне - посредством генерализации).

В настоящей работе было показано, как создатели ПИРК, бичуя 'доктринерство' (под которым они, правда, разумели не столько отвлеченное системосозидание на политико-правовой почве как таковое, сколько теоретико-правовые модели с аксиологическим рядом альтернативным консервативной аксиологии), одновременно культивировали собственную метафизику права. Даже тем из них, кто субъективно апологетизировал существующее государственно-правовое и социально-экономическое устройство, не удалось обойти вопрос о сущном (т.е. об идеале, противопоставляемом существующему порядку).

Сталкиваясь с политико-правовой проблематикой, даже с самой животрепещущей, консервативный идеолог не мог в своих суждениях избежать элементов философского анализа и теоретизирования. Рефлексия же, имеющая своим предметом правовую тематику (высшей ступенью которой является философия права) - по самой природе своей не может протекать в иной плоскости, кроме как 'есть"должно'.

Однако, если академические философы права обычно заняты поиском общей теории и адекватного ей метода, то напрасно было бы искать у представителей ПИРК эти основополагающие черты теоретизирования в области правового познания. Мы имеем дело здесь не с правовой теорией в привычном значении этого слова, а скорее с парадигмой правопонимания. Однако отсутствие у русского консерватизма артикулированной теории права не снимает с повестки дня задачу всестороннего исследования ПИРК. Отказ консервативных авторов от философской (специальной) терминологии при рассмотрении вопросов, носящих по самому своему существу философский характер, не должен вводить в заблуждение насчет отсутствия у них самостоятельной точки зрения по ключевым пунктам теоретико-правовой проблематики. То, что предлагаемые здесь подходы к тем или иным проблемам, существенным для философии права (правовым ситуациям), не часто выводились из жестко резюмированных и текстуально закрепленных принципов - не может освободить исследователя от выявления мотивов выдвижения таких подходов. Поскольку любое правопонимание представляет собой прежде всего способ мышления, а только потом уже систему выводов, постольку нельзя было остановиться на одних 'ответах', которые ПИРК дает на узловые философско-правовые вопросы, не показав, как она приходит к этим 'ответам'. Соответственно, главной задачей настоящей работы было обнаружение 'матриц' консервативного правопонимания и выявление того, как они передавались (и эволюционировали) в рамках ПИРК.

ПИРК вмещала в себя несколько течений, чью позицию порой не просто подвести под общий знаменатель. В частности, хотя сочинения большинства идеологов пореформенного консерватизма полны комплиментарных отзывов о классиках славянофильства, этим не должно затушевываться то обстоятельство, что на деле 'продолжатели' подчас проповедовали нечто, идущее вразрез с точкой зрения 'учителей'. Поэтому другой задачей, которую ставил перед собой автор, было установление типологии ПИРК. Вместе с тем он отдает отчет в определенной условности предпринятого подразделения ПИРК на ультраконсервативное, узко-охранительное и умеренно-консервативное течения (нередко случается, что в мировоззрении одного и того же мыслителя можно различить следы всех трех ориентаций).

Не выдвинув блещущих теоретическим совершенством концепций (и вытекающих из последних программ политического и правового действия), консерваторы - идеологи и государственные деятели - тем не менее, оказали ощутимое влияние на общественно-политическую атмосферу своей эпохи. Фигурами, чье творчество - в свете целей, преследуемых проведенным исследованием, - представляло наибольший интерес, являлись, по нашему мнению, Л.А. Тихомиров и И.А. Ильин. Несостоятельность немалой части из утверждаемого дореволюционным консерватизмом в области права была вызвана слепой привязанностью большинства его представителей отжившим элементам конкретной политической системы. Преданность порядку управления нередко оттеняла на второй план заботу о социально-культурных устоях.Этот изъян был осознан творцом общего учения о монархической государственности - Л.А. Тихомировым, который не был порабощен прежними охранительными догмами и, по мере возможности, старался преодолеть их однобокость. Его вклад не исчерпывался простой консолидацией уже сложившихся к тому времени элементов ПИРК. Расходясь в некоторых довольно существенных пунктах с воззрениями своих предшественников, Тихомиров преодолевает ряд характернейших черт 'староконсервативного' правопонимания. В его трудах была заявлена тема во всех отношениях новая для ПИРК. Это - тема оправдания права не в качестве служебного инструмента управления (прагматическое обоснование) или же слабого отблеска божественных заповедей (спиритуальное обоснование), но в качестве способа гармоничной организации человеческих сообществ. Вследствии чего право с необходимостью должно опосредовать не только отношения между государственными органами или отношения между государством и личностью (область публичного права), но и немалую часть взаимоотношений людей друг с другом (область частного права). Воздействие права благотворно сказывается на большинстве сфер социального общежития. Поэтому в настоящей работе много места было отведено анализу тех работ Л.А. Тихомирова, благодаря которым ПИРК обрела небывалую доселе теоретическую глубину (насколько то позволяли сделать исходные посылки этого типа идеологии) и которые стали связующим звеном между ПИРК дореволюционного и послереволюционного этапов.

В послереволюционный период мощный импульс обновлению ПИРК сообщило творчество И.А. Ильина. Наряду с привычными ценностями, воодушевлявшими консерваторов ('государственное благо', 'правда', 'сильная власть', 'национальное чувство'), у него появляются такие необычные - с точки зрения ортодоксального охранительства - понятия как 'движение', 'развитие права', 'вред государственного произвола' и т.д. Обновление ПИРК в работах Ильина происходит не только за счет обогащения ее свежими идеями, но и за счет дополнения ее целыми 'рубриками' (например, концепция правосознания). Считанные единицы из консервативных идеологов дореволюционной формации смогли бы, не колеблясь, подписаться под его словами о праве как 'форме объективного смысла, вносящей в общественную жизнь начала разумного, мирного и справедливого порядка'1. В трудах И.А. Ильина ПИРК претерпевает качественное видоизменение. Такие, некогда подвергавшиеся остракизму, понятия, как 'прогресс', 'политическая свобода', 'права человека', начинают теперь употребляться в положительном контексте. Правовые идеи Ильина питает гораздо большее количество теоретических источников, их отличает более тесное взаимодействие с общей динамикой развития правовой мысли ХХ в. В противоположность некоторым из своих идейных предтеч его не обуревает жажда упрочить 'старый порядок' целиком, в его мельчайших деталях. Отсюда - раскованность в выборе и обсуждении философско-правовых тем; отсюда и большая свобода в предлагаемых решениях значимых государственно-правовых проблем.

Однако, несмотря на то, что находившийся в эмигрантском изгнании И.А. Ильин подверг корректировке - порой весьма нелицеприятной - те моменты ПИРК, которые не выдержали испытания временем, он все же был занят именно развитием ПИРК, продолжая заложенную ранее традицию. При том, что он совсем не склонен присягать всем без исключения социально-политическим идеалам дореволюционных 'правых', во многом в его творчестве воспроизводятся аксиологические и гносеологические контуры ПИРК, очерченные задолго до него.

Таким образом, преодолевая известную зашоренность своих предшественников, занятых по большей части оправданием конкретной политической и правовой системы, погружаясь в размышления относительно сущности понятий, составляющих базис любого учения о праве ('общество', 'государство', 'человек', 'справедливость' и т.д.), Л.А. Тихомиров и И.А. Ильин интегрировали ПИРК в достаточно теоретико-методологически цельный концептуальный массив. Вместе с тем, невзирая на произошедшую в течении ХХ века существенную модификацию и социальной функции, и концептуального наполнения ПИРК, ее аксиологические и гносеологические основания сохранили идентичность.

Оценка ПИРК должна быть строго историчной, т.е. адекватной месту и времени. ПИРК страдает тем, в чем можно упрекнуть и всю идеологию консерватизма - негативно-критический компонент превалирует в ней над компонентом конструктивным. Пренебрежение правом как таковым, выражавшееся в противопоставлении требованиям юридических норм и предпочтении им соображений морального и/или политического характера - вот то свойство, которое, сообщив ПИРК определенную маргинальность, если не вообще свело к нулю влияние ПИРК на теорию права, то, во всяком случае, сделало его несоизмеримым влиянию, оказывавшемуся либеральной правовой идеологией. Этот, коренной дефект ПИРК в полной мере раскрывает замечание В.С. Нерсесянца о том, что 'отрицание правового характера и смысла справедливости неизбежно ведет к тому, что за справедливость начинают выдавать какое-либо неправовое начало <...> те или иные моральные, нравственные, религиозные, политические, социальные представления, интересы, требования, тем самым правовое (т.е. всеобщее и равное для всех) значение справедливости подменяется неким отдельным, частичным интересом и произвольным содержанием, партикулярными притязаниями'2. От указанного качества ПИРК так никогда до конца не освободилась (хотя и поступательно изживала его в процессе своей эволюции).

Восполняются ли недостатки ПИРК ее достоинствами? Не отвечая однозначно, отметим все же, что ряд соображений, высказанных консерваторами, может быть выделен из общего контекста антилиберализма, антидемократизма (и, отчасти, правового нигилизма) и пополнить собой то лучшее, что накоплено русской правовой мыслью. К таким позитивным моментам стоит отнести сфокусированное ПИРК внимание, во-первых, на соотношении права и ценностей морального и политического плана, которые никогда не перестанут быть руководящими для человека; во-вторых, на определении реальных возможностей метода правового регулирования; в-третьих, на выявлении роли традиции в функционировании правовой системы; наконец, в-четвертых, на опасности одномерно-индивидуалистического решения проблемы личных прав и свобод.

Автор сознает, что за скобками остался вопрос, иногда получающий освещение при монографическом исследовании того или иного правового учения. Это проблема укорененности выражаемой ПИРК парадигмы правопонимания (в целом или в отдельных своих элементах) в правовой культуре России наших дней. Не прибегая к специальному сопоставлению, скажем лишь, что в идеологиях ряда современных политических движений, присутствуют многие черты ПИРК; нарастает также интерес к идеям наиболее видных представителей ПИРК. Компоненты ПИРК не только и поныне пребывают в коллективном правосознании нашего общества (разумеется, при неизбежной и не меняющей сути этой правовой идеологии мимикрии), но даже характеризуются тенденцией к оживлению, что заставляет признать справедливость вывода В.А. Туманова о до сих пор непреодоленной 'раздвоенности русской общественной мысли на западников и антизападников, предлагавших стране особые, 'самобытные' пути развития, на которых право всегда оказывалось чем-то второстепенным'3.

* * *

Оттого не может не быть своевременным обращение к истории отечественной правовой мысли и, в том числе, к тем ее страницам, которые связаны с правовой идеологией русского консерватизма.