О ПРЕСТУПЛЕНИЯХ ПРОТИВ ГОСУДАРСТВА

Глава первая О ложных государственных преступлениях

С тех пор как те, которые держат в своих руках бразды правления, стали считать себя абсолютными властителями народов, сколько появилось мнимых государственных пре­ступлений, которые вовсе не имеют своим объектом госу­дарство!

Не удивительно, что люди, хотевшие уничтожить сво­боду, боялись всего того, что могло ее укрепить; но для того чтобы отделаться от тех, кто имел  мужество проти-

55

виться этому грязному посягательству, нужно было при­знать их виновными, и вот они сделали из чувства любви к отечеству преступление.

Уничтожив свободу, они стали бояться всего, что могло напомнить о ней, и возвели в преступление отказ повино­ваться их несправедливым приказам, требования прав че­ловека, жалобы несчастных и угнетенных.

Дойдя до отождествления себя с государством, они стали признавать преступлением все то, что наводило на них тень; тирания повсюду вырыла пропасть под ногами граждан.

Когда государь завладел верховной властью, льстецы стали щедро наделять его пышными титулами царя царей, августейшего императора, священного величества; они возвели в преступление оскорбление величества, а в госу­дарственное преступление — все то, что ему не нравилось.

Чрезмерная власть сначала льстит честолюбию, но стоит только ее захватить, как она становится тяжелым бременем.

В отчаянии от постоянного сопротивления своим жела­ниям, уставший от собственной жестокости, снедаемый беспокойством и страхом, деспот жаждет покоя, который бежит от него; наконец, он начинает понимать, что может добиться покоя лишь при помощи суеверия. * Слепое повиновение всегда предполагает крайнее не­вежество; таким образом, после того как деспот унизил сердца, он старается притупить умы. Что сделал деспот, чтобы прикрыть глаза людей повязкой заблуждения? Он стал притязать на непреложное знание, на небесное проис­хождение своей власти, на ответственность за свои дей­ствия лишь перед богами, затем он начал считать винов­ным всякого, кто осмелился усомниться в этом грубом об­мане, обращать взоры на дела правительства и проверято его образ действий.

Довольно! Слишком уже долго эти ненавистные тн-ргны опустошали землю! Их царству придет конец; светоч философии уже рассеял густые сумерки, в которые они погрузили народ. Осмелимся же приблизиться к священ­ной ограде, за которой окопалось самовластие, осмелимся разорвать мрачную завесу, которой оно прикрывает свои посягательства, осмелимся вырвать у него это ужасное оружие, всегда пагубное для невинности и добродетели!

'56

Пусть глупые рабы побледнеют от ужаса при этих словах; они нисколько не оскорбляют уха свободных людей. Счаст­ливые народы, сокрушившие тяжкое иго, под которым вы стонали, — именно этой благородной смелости вы обязаны своим счастьем.

Начнем с восстановления истинных понятий о вещах.

Нет ничего возмутительнее тех ложных идей о государ­ственных преступлениях, которые внушили наемные зако­новеды. Под государственными преступлениями они пони­мают все то, что совершается против государя, а когда они захотели повысшь значение последнего, то наименование государственных преступлений они заменили наименова­нием преступлений оскорбления величества различных степеней.

Если оставить за государем титул величества, то не­сомненно, что все преступления, совершаемые против него, явятся преступлениями оскорбления величества; но эти преступления оскорбления величестза вовсе не будут госу­дарственными преступлениями.

Если титул величества дан суверену1, которому он единственно и принадлежит, то ясно, что все преступления оскорбления величества явятся государственными престу­плениями; но преступления против государя не будут бо­лее преступлениями оскорбления величества.