§ XXXIX ОБ ОСОБОМ РОДЕ ПРЕСТУПЛЕНИЙ   

Читающий это сочинение заметит, что я не коснулся одного рода преступлений. Из-за него Европа была залита человеческой кровью и были воздвигнуты костры, где пищей для пламени служили живые человеческие тела. Эти костры являлись веселым зрелищем, они услаждали слух слепой толпы, когда до нее сквозь клубы черного дыма — дыма от человеческого тела — среди треска обуглившихся костей и шипения еще трепещущих внутренностей доносились глухие, невнятные стоны несчастных. Но рассудительные люди поймут, что ни место, ни время, ни предмет не позволяют мне исследовать природу этого преступления. Выходило бы за пределы моего труда и было бы слишком долго доказывать, что в государстве необходимо совершенное единообразие мыслей, несмотря на пример многих наций; что мнения, отличающиеся между собой только тончайшими, неясными, слишком далекими для человеческого понимания чертами, могут тем не менее потрясти общественное благополучие, если одному из них не будет отдано предпочтения перед другими; что раз природа мнений такова, что одни благодаря брожению и взаимной борьбе проясняются: истинные побеждают, а ложные тонут в забвении—то другие, не имеющие опоры, если будут предоставлены самим себе, должны быть облечены авторитетом и силой. Слишком долго было бы доказывать, что господство силы над умами людей нужно и необходимо, хотя оно и представляется ненавистным, порождающим одно лицемерие, а отсюда и низость, противоречащим духу кротости и братства, предписанному разумом и авторитетом, более всего нами почитаемым. Все это следует считать до очевидности доказанным и согласным с истинными интересами людей, раз это господство осуществляется имеющими признанный авторитет. Я говорю только о преступлениях, вытекающих из человеческой природы и общественного договора, а не о грехах, наказания за которые, даже временные, должны быть основаны на иных началах, чем начала ограниченной философии.

148