Практика Европейского суда по правам человека и ее влияние на российскую правовую систему
5 мая 1998 г. (дата вступления в силу для России Европейской Конвенции защиты прав человека и основных свобод 1950 г.)[1] - является важным моментом в истории нашей правовой системы. Россия включилась в процесс внедрения международных стандартов в области прав человека, предусмотренных Конвенцией. Но, как отмечает П. Лаптев: «Положения Конвенции существуют не сами по себе, а в том виде, в котором их понимает и применяет Европейский Суд по правам человека»[2]. Поэтому изучение его практики чрезвычайно важно для понимания тенденций развития института права частной собственности в национальном российском праве.
В результате восприятия юридических принципов и конструкций, не свойственных российской правовой системе, под угрозой исчезновения оказался институт права собственности как вещного права, а вместе с ним и весь гражданский правопорядок с его основополагающим делением прав на абсолютные и относительные, вещные и обязательственные, что, безусловно, является негативным явлением в российской науке и практике.
Причины, обусловившие данное негативное явление, носят объективный характер. Во-первых, институт права собственности регулируется международным и национальным правом. Расширительное толкование права собственности Европейским Судом вступило в противоречие с пониманием этого института во всех, без исключения, национальных системах. Во-вторых, это противоречие между частноправовым и публично-правовым регулированием права собственности, где первое призвано защитить интерес личности, а второе – общественные интересы, относящиеся к пользе государства в целом.
Актуальность настоящего исследования обусловлена необходимостью преодоления указанных противоречий, выяснения степени обязательности и пути заимствования подходов Европейского Суда к вопросу об объеме права собственности с тем, чтобы одновременно сохранить традиционное для России понимание права собственности как вещного права и обеспечить выполнение международных стандартов в области обеспечения этого права. Для этого требуется на основе анализа отдельных решений Европейского суда выяснить объем права собственности в международном праве, соотнести его с представлениями науки конституционного и гражданского права и выработать практические рекомендации по совершенствованию механизма реализации Конвенции в национальном праве.
Праву собственности посвящена Статья 1 Протокола № 1 к Конвенции (1952 г.). На первом этапе Суд весьма осторожно подходил к ее толкованию. Качественный прорыв произошел в деле «Маркс против Бельгии» от 13.06.79 г.[3], в котором Суд признал, что Статья «по своей сути, является гарантией права собственности». Именно это решение послужило начальной точкой отсчета для эволюционистского толкования положения о праве каждого на уважение своей собственности.
Революционный переворот в практике применения Статьи произвело решение по делу «Спорронг и Леннрот против Швеции» от 23.09.82 г[4]. В этом деле суд в корне изменил установившийся подход и дал начало переосмыслению и переоценке прав экономического характера. Как иногда отмечалось в доктрине, «Суд, окрыленный своими первыми успехами, без колебания «переписал статью 1 Дополнительного протокола с целью усилить защиту собственников все более разнообразного имущества»[5]. В структуре Статьи он выделил три автономные нормы. Первая устанавливает принцип уважения собственности. Вторая касается лишения имущества и определенных условий в этой связи. Третья признает за государствами право осуществлять контроль за использованием имущества в соответствии с общими интересами.
Подробно не останавливаясь на каждом из решений, в которых применялась Статья, сделаем краткий экскурс позволяющий выявить наиболее интересные позиции Европейского Суда по вопросу об объеме защищаемого Конвенцией права собственности (см. Таблицу № 1).
Таблица № 1.
№
Решение по делу
Подход к праву собственности
1
«Мюллер против Австрии» от 01.10.75 г. [6]
Под защиту этой Статьи попадают различного рода льготы и пенсии, предоставляемые органами пенсионного и социального обеспечения.
2
«Джеймс и другие против Соединенного Королевства» от 21.02.86 г. [7]
По различным причинам (в частности, социальной справедливости), компенсация за изъятую в общественных интересах собственность может быть ниже уровня реальной рыночной стоимости имущества.
3
«Ван Марле и другие против Нидерландов» от 26.06.86 г.[8],
В сферу действия Статьи попадает любое «частное право, представляющее имущественную ценность и, следовательно, «имущество».
4
«Тре Тракторер против Швеции» от 7.07.89 г.[9]
Затронутые в результате изъятия лицензии на продажу спиртных напитков в ресторане экономические интересы попадают под защиту Статьи.
5
«Папамихалопулос и другие против Греции» от 24.06.93 г. [10]
«Поскольку целью Конвенции является защита реальных, конкретных прав, необходимо установить, означала или нет ситуация экспроприацию de facto». Полная утрата возможности распоряжаться спорной землей повлекла за собой достаточно серьезные последствия для заявителей, de facto подвергшихся экспроприации способом, не совместимым с их правом бесприпятственно распоряжаться своим имуществом.
6
«Греческие нефтеперерабатывающие заводы «Стран» и Стратис Андреадис против Греции» от 9.12.94 г.[11]
Право на получение присужденных сумм составляет «имущество», подпадающее под действие Статьи.
7
«Прессорс Компания Навьера А.О» и другие против Бельгии» от 20.11.95 г.[12]
Право требования возмещения ущерба подлежит защите в соответствии со Статьей.
8
«Лоизиду против Турции» от 18.12.96 г.[13]
«… фактическая невозможность осуществления … права является таким же нарушением Конвенции, как и препятствие юридического характера».
9
«Иатридис против Греции» от 25.03.99 г.[14]
Концепция «собственности» в Статье имеет автономное содержание, которое определенно не ограничивается правом собственности на физические вещи: некоторые другие права и выгоды, образующие имущество, могут быть также рассмотрены как «права собственности», и таким образом, как «собственность» для целей указанного положения. Клиентура, созданная заявителем при ведении им своего бизнеса, может так же рассматриваться как собственность по смыслу Статьи.
10
«Иммобилиаре Саффи» против Италии» от 28.07.99 г.[15]
Должны существовать «определенные процедурные гарантии с тем, чтобы действие системы и ее влияние на права собственников не были произвольными и непредвиденными».
11
«Белле, Хуертас и Виалетт против Франции» от 27.04.99 г. и «J.S и другие против Польши» от 23.03.00 г.[16]
Уплата взносов в пенсионный фонд может при определенных обстоятельствах порождать право собственности, и способ распределения средств данного фонда оказывает воздействие на данное право.
Рассматривая право собственности как систему, элементами которой являются субъекты, объекты и содержание (как связь между ними), можно сделать вывод о том, что демаркационная линия между пониманием права собственности в международном праве и национальных правовых системах проходит через систему объектов права собственности.
Традиционно в национальных правовых системах право собственности понималось как вещное право. Анализ практики Европейского Суда по правам человека позволяет сделать вывод о том, что он вышел за вещные границы, распространив его на иные имущественные права (право требования присужденных сумм, право на возмещение материального ущерба, право на получение социальных пособий и пенсий, и другие права имеющие имущественную ценность).
Не являясь официально источником российского права, прецеденты Европейского Суда оказывают большое влияние на правоприменительную деятельность. Проводником, связующим звеном между международным правом и национальной правовой системой, стал Конституционный Суд РФ, в актах которого неоднократно была применена логика и правовые позиции Европейского Суда[17]. Свое намерение следовать международным стандартам в области защиты прав человека высказал Высший Арбитражный Суд РФ[18] и Верховный Суд РФ, неоднократно использовавшие их в своей правоприменительной деятельности[19]. Активную позицию в этом вопросе заняли и конституционные (уставные) суды субъектов. Сегодня имеется более двадцати дел, в которых они ссылались на практику Европейского Суда по правам человека[20].
Применительно к рассматриваемому вопросу важно остановить внимание на, во многом показательном, Постановлении Конституционного суда от 16.05.2000 г. № 8-П[21], в котором раскрыто понятие «имущество» в его конституционно-правовом смысле как совокупность вещных прав и прав требования, в том числе принадлежащих кредиторам. Не оспаривая такой подход к определению этого термина, вынуждена выразить сомнение в необходимости распространения режима права собственности на нематериальные элементы системы понятия «имущество».
Широкое понимание объекта права собственности, как совокупности вещных прав и прав требования, имеет две стороны. Его положительное значение заключается в том, что обязательственные права требования получают равную с вещными правами конституционно-правовую защиту. Особенно это важно для защиты вкладчиков и кредиторов кредитных организаций, чьи права и законные интересы неоднократно игнорировались государством. Подтверждением этого является: «заморожение» вкладов, сделанных в советские времена; результаты гайдаровских реформ, буквально «съевших» сбережения населения; косвенное попустительство деятельности «финансовых пирамид»; денежно-кредитная политика 1995-1998 гг., приведшая к массовым потерям сбережений в результате экономического кризиса 17 августа 1998 г.
Парадоксальной следует признать ситуацию, когда за человеком признается право собственности на наличные деньги, но в момент их превращения в безналичные при заключении договора банковского вклада, это конституционно охраняемое право превращается в обязательственное, защищаемое лишь нормами гражданского права, имеющими меньшую юридическую силу. Аналогичная ситуация возникает в отношении документарных и бездокументарных ценных бумаг, долей в хозяйственных товариществах и обществах и других формах сбережений.
С другой стороны, безоговорочное принятие концепции права собственности, присущей Европейскому Суду по правам человека, означает крушение традиционного для России представления о праве собственности как о вещном праве, а вместе с ним и всего гражданского правопорядка с его делением на вещные и обязательственные, абсолютные и относительные права, являющимися основополагающим в теории права. Утратив вещность, как свою определяющую характеристику, право собственности превращается в хаотичный конгломерат имущественных прав. В силу этого, любое право, имеющее стоимостную оценку, независимо от своей природы, претендует на конституционную защиту как объекта глобального и безграничного права собственности. С точки зрения функционального подхода такое расширительное толкование вполне оправдано в международно-правовой сфере, но, вряд ли необходимо в российской правовой системе, где обеспечение должного уровня защиты обязательственных прав возможно и другим путем. На вынужденность распространения проприетарного режима на имущественные права из-за сложившейся недостаточности в правовом регулировании важнейшей группы имущественных отношений обращали внимание Р. Саватье, Л. Новоселова, В. Лапач [22].
Чтобы обеспечить выполнение международных стандартов в области обеспечения прав человека и сохранить традиционное представление о праве собственности как о вещном праве, требуется совершенствовать правовое регулирование обязательственных прав. Такое регулирование должно осуществляться на конституционном уровне путем обеспечения равной защиты вещных прав и прав требования. Практика диктует необходимость включения в Конституцию РФ нормы следующего содержания: «Государство поощряет и гарантирует сбережения граждан». Тем более, что подобные положения уже нашли свое отражение в конституции Италии (ст. 47) [23] и Беларуси (ст. 44) [24].
«все книги «к разделу «содержание Глав: 24 Главы: < 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. >