V. (Понятие необходимой обороны, ее социальная функция)

Нападение, составляя свойство хищных животных и первобытных народов, живущих в постоянной войне, не соответствует характеру того общественного строя, в котором главную роль играет труд, а потому оно представляется элементом антисоциальным, нарушающим общественный порядок. Одним из условий последнего представляется благо личности, исполняющей социальное назначение, заключающееся в том, чтобы трудиться и жить для семьи, родины и человечества, постоянно себя совершенствуя [1].

Усовершенствование личности заключается, между прочим, в развитии симпатических (социальных) инстинктов и в обуздании эгоистических, в особенности √ разрушительных (злобных, желудочных и половых), господство которых ведет к нравственному падению личности, деморализации и наконец к преступлению. Типом личности, исполняющей социальное назначение может служить каждый честный гражданин, работающий в великой социальной мастерской на пользу коллективного целого, гражданин, в противоположность деятельности которого представляется антисоциальная деятельность паразита √ преступника, добывающего, подобно хищному животному, средства к жизни насилием или хитростью, преступника, само существование которого составляет одно только непроизводительное потребление общественного достояния. Типом его деятельности представляется нападение.

Так как нападение несовместно с трудовым началом, то последствием этого является борьба между трудом и преступлением, между элементом социальным и антисоциальным, против которого общество образует охрану, гарантируя гражданину жизнь, имущество и личную неприкосновенность.

Отсутствие защиты со стороны общественной власти в момент нападения приводит личность в положение частной войны, в которой сама необходимость, инстинкт самосохранения, свойственный всем животным, заставляет употреблять чрезвычайные меры насилия, для устранения преступного посягательства и для охранения права. Такие же меры насилия для защиты от угрожающей опасности одного лица может принять другое, движимое социальным инстинктом, и существенный характер частной войны от этого не изменится. Хотя со стороны этого последнего лица может быть произойдет нападение на нападающего, но оно все-таки по существу будет обороной, вызванной первоначальным преступным нападением.

В этом положении оборона, согласуясь с законом природы, является необходимой. Но она не только согласуется с законами природы, она согласуется с интересами коллективности, служить той же цели, к которой стремится уголовное правосудие, устраняющее преступление и охраняющее целое. Таким образом необходимая оборона является одной из форм борьбы с преступлением, представляя акт энергической частной репрессии, не отличающейся по своему социальному значению от уголовного наказания. Страх, внушаемый грозными мерами обороны, останавливает преступное нападение.

Отразив нападение, оборона устраняет опасность, устраняет преступление.

╚Все, что стремится, - говорит Fioretti, - устранить опасность, все, что стремится устранить преступную волю посягателя, имеет общественное значение, а потому тот, кто отражает несправедливое посягательство, совершает акт общественной справедливости. Действия его составляют осуществление права, имея такое же значение, как и наказание, которое определяется общественной властью. Хорошее уголовное законодательство должно покровительствовать благородной смелости тех, которые при защите своего права защищают интересы общества╩. [2]

Таким образом необходимая оборона, как применение чрезвычайных мер насилия против угрожающей опасности, есть социальная функция, охраняющая права личности и устраняющая преступную деятельность, проявляющуюся в нападении. В виду такого характера необходимой обороны она не может быть одним только извиняющим обстоятельством, уничтожающим вменение, она должны быть признана правом гражданина.

Анализируя обстоятельства, при которых происходит необходимая оборона, мы видим, что она заключает следующие два условия, или признака: 1) несправедливость нападения и 2) неизбежность опасности.

Эти условия, выработанные, как мы видели, еще римскими юристами, вполне достаточны для определения необходимой обороны, которая постоянно вызывается несправедливостью посягательства и неизбежностью опасности, обусловленной отсутствием защиты со стороны законной власти.

Значение опасности и чувствительности индивидуума, подвергающегося несправедливому нападению, зависят от его социального положения, которое кладет отпечаток на характер деятельности, определяет физические и моральные условия существования личности, на что впервые обратил внимание Рудольф Иеринг, превосходно выяснив эту сторону вопроса. Говоря о различного рода правонарушениях и вызывающей со стороны индивидуума соответствующей реакции, знаменитый ученый поясняет:

╚Офицер, спокойно перенесший обиду, становится невозможным человеком, так как его честь неразрывно связана с его существованием. Поэтому тот общественный класс, который составляет по своей природе воплощение общественной доблести, не может переносить трусости своих членов, не компрометируя своего существования. Переходя от офицера к крестьянину, мы находим в нем необыкновенное упорство при защите собственности и полное равнодушие к защите чести, что обусловлено сознанием значения собственности, как условия его личного существования. Его профессия требует не храбрости, а труда, и собственность его составляет воплощение последнего, видимый его образ. Ленивый крестьянин, не поддерживающий в добром порядке свою землю и легкомысленно расточающий свое благосостояние, также презирается своими соседями, как и офицер, не защищающий своей чести, презирается своими товарищами; в тоже время ни один крестьянин не станет осуждать другого за то, что тот не дрался или не возбудил дела за обиду, точно также ни один офицер не будет строго осуждать другого за дурное ведение хозяйства. Для крестьянина земля, которую он обрабатывает, и скот, который он содержит, составляют основание его собственного существования, а потому в упорном процессе, который он ведет против соседа, захватившего клочок земли, или против купца, не заплатившего за вола, проявляется та же борьба за право, какую офицер ведет вооруженный шпагой. Оба ведут борьбу с громадным самоотвержением, нисколько не думая о последствиях. Но они не должны так действовать, повинуясь особенным законам своего нравственного самосохранения. К этим двум примерам можно привести третий √ положение купца. Как для офицера честь и для крестьянина земля, так для купца √ кредит. Сохранение его составляет жизненный вопрос для купца и обвинение в неаккуратности при исполнении обязательств задевает его гораздо сильнее всякой обиды и воровства, между тем, как офицер вероятно засмеется на подобное обвинение, а крестьянин и не поймет, в чем тут может быть оскорбление┘

Цель означенных рассуждений состояла не только в том, чтобы констатировать, что правовое чувство обнаруживает различную чувствительность, смотря по социальному положению и профессии лица, причем конечно степень чувствительность измеряется интересами известного общественного класса, но главным образом, в том, чтобы доказать истину, имеющую несравненно большее значение. Эта истина состоит в том, что каждая личность, защищающая права свои, защищает вместе с тем этические условия своего существования╩. [3]

Очевидно, что этические условия своего существования может защищать только личность, исполняющая социальное назначение, но не преступный элемент, ведущий непрерывную борьбу с обществом. Само юридическое значение необходимой обороны заключается в охране прав честного гражданина, поэтому антисоциальные элементы не имеют прав обороны.

Таким образом социальное положение лица, подвергшегося нападению, играет важную роль при необходимой обороне, освещая характер последующей за нападением реакции. Поэтому прежде чем решить вопрос о необходимой обороне, следует в каждом конкретном случае иметь в виду означенное социальное положение, чтобы установить надлежащее соотношение между угрожающей опасностью и вызванной ей реакцией в форме акта насилия. Поясним это следующими примерами.

Так, проститутка, преданная суду по обвинению в покушении на убийство, защищается необходимой обороной против насилия, которое будто угрожало ее чести со стороны некоторого лица, являющегося в данном деле потерпевшим. Подобное объяснение со стороны означенной женщины представляется невероятным, между тем как такое же объяснение со стороны невинной девушки заслуживает полного доверия и принимается во внимание. У проститутки не может быть права обороны чести, которая несовместна в этическими условиями ее существования, ее социальным положением. Затем, важный преступник, разбойник или конокрад, держащий в постоянном ужасе местное население, предан суду за убийство, совершенное им при защите от нападения жителей, которые решились схватить его, чтобы доставить власти или даже убить его. На суде он защищается необходимой обороной, которая однако не применима к нему, потому что право обороны принадлежит гражданину, т.е. личности, исполняющей социальное назначение, а не преступнику, воплощающему в себе постоянное нападение. Он не может защищать этических условий своего существования, которых у него не существует.

Офицер, убивший человека, который напал на него с целью нанести оскорбление действием, должен быть признан в положении необходимой обороны, между тем как лица другого класса, при подобных же обстоятельствах, в положении означенной обороны могут быть не признаны.

Так как необходимая оборона представляет состояние частной войны, то не может быть вопроса о пределах обороны в момент малой борьбы, главная цель которой со стороны защищающегося заключается в устранении опасности, - цель, оправдывающая все средства защиты. A la guerre comme à la guerre. Энергия обороны всегда согласуется, как мы установили, с энергией нападения. Отражая силою преступное посягательство, подвергающееся нападению лицо действует согласно праву, которое заключается в интересе коллективности и которого не имеет нападающий. Право, нормируя деятельность индивидуума, имеет в виду охранение всех благ личности, исполняющей социальное назначение. Для общества настолько важна жизнь каждого гражданина, насколько он в своей трудовой деятельности исполняет это назначение, а потому общество, как говорит Fioretti, не имеет интереса, чтобы преступник, посягающий на право гражданина, сохранил свою жизнь. Вне сферы социальных отношений нет никаких прав, нет права и на жизнь: ╚es giebt weder ein Recht an dem Leben, noch ein Recht-auf das Leben╩.[4]

Преступник, являясь разнородным, неприспособляющимся к условиям социальной жизни элементом, ведет постоянную борьбу с обществом не за идеал, не за право, а за биологические условия существования, подрывая благосостояние социальных элементов и даже уничтожая их. Честный гражданин, энергически защищающий права свои ценой жизни посягателя, ни с социальной, ни с моральной точек зрения не проявляет в своих действиях того характера разнородности, который представляется несовместным с общественным порядком, а потому, будучи в своей среде вполне однородным элементом, он даже в крайнем проявлении защиты своего права не должен подлежать ответственности.

Некоторые криминалисты определяют пределы обороны следующими признаками: она должна быть действительна, непредвидима и абсолютна. [5]

Признаки эти не составляют однако вывода из наблюдения социальных явлений, а представляются произвольными построениями, несколько метафизического характера; ограничивая права обороны, они имеют в виду охранение прав нападающего, что несогласно, как покажем ниже, с интересами коллективности. Требование, например, непредвидимости нападения отдает, по словам Fioretti индивидуальную свободу на жертву возмутительного насилия. Поэтому в попытке ученых ограничить право обороны искусственными пределами Иеринг видит извращение самого права обороны.

╚Хотя в принципе, - говорит он, - ученые признают это право, но движимые чувством симпатии к преступнику, как цивилисты к должнику, они постарались обусловить ее такими ограничениями, что в большинстве случаев преступник пользуется защитой, а тот, на которого нападают, остается в беспомощном положении, лишенный всякой гарантии права┘

╚Человек, которому угрожает опасность или оскорбление чести, должен отступить или убежать, т.е. право должно уступить место неправде. В особенности поучителен способ устранения права обороны собственности. Собственность, полагают одни, так же, как и честь, есть благо заменимое, ее можно заменить через reivendicatio, а честь через actio injuriam┘Другие допускают оборону в том только случае, когда дело идет об очень значительной ценности, что и тот, на которого нападение сделано, должен рассчитать, сколько нужно силы, чтобы отразить нападение, ибо оно отвечает, если разобьет нападающему бесполезно череп. Напротив того, при незначительной ценности предметов, напр. золотые часы или кошелек с несколькими гульденами, он не должен наносить противнику телесного повреждения┘ Какое негодование является у нас, когда мы видим, что наука не усвоила той простой истины, что в каждом праве, если бы предметом его были только часы, само лицо подвергается нападению и оскорблению, что наука возвела на степень юридической обязанности оставление своего права и позорное бегство перед неправдой!╩ [6]

Вопрос об обороне имущества вполне разрешается на основании изложенных нами принципов в утвердительном смысле и без всякого ограничения искусственными рамками.

Означенная оборона представляется необходимой, потому что она согласуется с интересами коллектива.

Так как собственность составляет одно из главных условий сохранения личности, то чувство собственности является, по выражению Garofalo [7], вторичной формой самосохранения, что ведет к такой же энергетической реакции при нападении на собственность, как и при нападении на жизнь.

Мнение, отвергающее право обороны имущества, приводит к выводу, что собственник должен уступить насилию, позорно бежать перед неправдой, как говорит Иеринг.

Подобное требование имеет антисоциальный характер, потому что оно поощряет дерзость хищность и парализует смелость гражданина. Всякое действие, прошедшее без последствий, влечет повторение, а потому всякое, даже мелкое хищническое, прошедшее без отпора, может вызвать массовое повторение, которое, сосредотачиваясь на одном месте, грозит владельцу имущества значительным ущербом.

╚Поэтому, - говорит Fiorette √ нельзя собственника отрицать права прибегать к насилию против того, которое готовиться нанести ущерб имуществу. Практика показывает, насколько бесполезны запрещения законом стрелять в тех, которые во время уборки хлеба и сбора плодов осаждают поля и сады с целью похищения. Деревенская собственность более, чем городская, подвергается нападению хищников, а поэтому необходимо владельцу предоставить значительные права для защиты своих благ. Не следует забывать всего того, что сказал Иеринг о тех средствах, к которым прибегает крестьянин для защиты своей собственности от нападения.

╚Владелец имения, стреляющий в того, кто несмотря на предупреждение, что будут стрелять, упорно стремится проникнуть в чужое владение, не представляет в своем личном характере тех качеств, которые давали бы право признавать в нем преступника. Подобное положение владельца соответствует положению часового и потому нет никаких оснований отрицать право частного лица прибегать к единственному средству ограждения полей от хищничества во время жатвы╩[8].

На основании всего изложенного мы можем определить необходимую оборону таким образом: Необходимая оборона есть право гражданина употреблять чрезвычайные меры насилия против всякого несправедливого нападения с целью устранения угрожающей ему или другим гражданам опасности и с целью охранения права.

Так как оборона √ право, то не должно быть никаких пределов, которых обязано держаться лицо, подвергающееся нападению, при отражении последнего.

В самом деле.

Пределы обороны, ограничивая права последнего, тем самым служит к охранению прав антисоциального элемента, к облегчению его преступной деятельности; ограничивая право обороны, пределы ограничивают энергию индивидуальной репрессии, имеющую такое же социальное значение, как и уголовное наказание; последствием ограничения репрессии является увеличение преступного элемента, усиление его дерзости. Поэтому становление каких бы то ни было пределов обороны несовместно с интересами коллективности, с идеей правомерности. Ограничение прав обороны и определение пределов его составляют продукт гуманности законодательства, характеризующий прогрессивное состояние современной эпохи. Однако этот великий принцип не может иметь безусловного применения, которое должно быть ограничено социальными интересами. Применение его в форме ограничения прав обороны, будучи выгодным и полезным для антисоциальных элементов, оказывается жестоким для честных людей, чувствующих себя связанными путами закона в момент крайней опасности, и несправедливостью для общества, теряющего в проявлении частной энергии могучие средства борьбы с преступлениями, борьбы за право. Расширение права обороны ведет к увеличению личной инициативы, личной энергии в деле охранения интересов общества. Поэтому не ниспровержение юридического порядка, не торжество анархии усматривается в расширении прав обороны прав, а как прекрасно выразился проф. Сергеевский, - ╚признаки развития и процветания гражданских сил в обществе╩.

Борьба за право, борьба с преступлением, не на легальной арене формальных отношений, а при посредстве насилия, не ограничиваются индивидуальным характером, но совершаются иногда при содействии коллективных сил, при деятельном участии народной массы, выражающемся в примитивной форме самосуда. Приводимые ранее грозные сентябрьские убийства, суды по закону Линча и энергетическая расправа казаков некрасовцев с представителем турецкого произвола принадлежат, несмотря на разницу исторических и географических условий, к одному и тому же классу социологических явлений, обусловленных отсутствием надлежащей социальной защиты заставляющих экстралегальную форму борьбы за право. Подобная форма, не оправдываемая при нормальных условиях государственной жизни составляет необходимое и единственное средство устранения опасных, антисоциальных элементов в моменты бессилия общественной власти и недостатка законов, ограждающих безопасность и спокойствие общества. Ввиду означенных условий, самосуд, согласуясь с интересами коллективности, представляется актом правомерным, помогающим государству в борьбе за преступление, чему красноречивым доказательством служит, между прочим, упомянутое выше применение суда Линча в Нью Орлеане. К членам преступного общества mafia, с которым в течение десяти лет напрасно боролись полиция и суд, не достигнув никаких результатов.

Таким образом экстралегальная форма коллективной борьбы за право, самосуд, ввиду угрожающей опасности от антисоциальных, преступных элементов, и при отсутствии защиты со стороны общественной власти, составляет акт необходимой обороны. Поэтому все, что было сказано о социальном значении этого института в качестве энергической репрессивной меры, вполне применимо к самосуду, хотя полезное действие его, несмотря на свидетельство истории, весьма многими отрицается.

Но, как бы ни относиться к нему в этом отношении, наука не должна игнорировать его, признавая необходимым социологическим фактом, подчиненным известным законам, стараться всесторонне и беспристрастно изучить его, имея в виду, согласовав законы естественные законами юридические, тем самым предупредить в будущем повторение явлений, которые, нарушая обыкновенный ход жизни, угрожают общественному порядку и спокойствию граждан.

[1] P. Laffitte √ De la stabilitè humaine, R. O. 1885, 3.

[2] Fioretti √ Su la legitima difesa.

[3] Ihering Der Kampf nm▓s Recht.

[4] Lanka √ Der Strafrechtliche Notstland.

[5] R. Garraud √ Traitè theoretique et pratique du code penal français.

[6] Ihering √ ib.

[7] Garofalo √ Criminologia.

[8] Fiorette √ ib.