§2. Обвинительный (аккузационный) вид процесса

Обвинительный процесс является состязательным, ибо в нем участвуют стороны — обвинитель и обвиняемый, и от того, кто из них одержит верх в споре, зависит приговор суда. Однако эта победа определяется не тем, чьи свидетели были убедительнее, документы точнее, доводы весомее, а тем, соблюдены ли сторонами определенные формальные условия состязания. Последние могут иметь сакральный характер, то есть сводиться к испытанию «воли Божьей» или «попущения Божьего». Средствами для открытия этой гипотетической воли «свыше» служат различного рода ордалии (испытания обвиняемого и обвинителя огнем, водой, ядом и т.п.), судебный поединок либо присяга и поручительство. Индивидуальная свобода сторон имеет, пользуясь терминологией Гегеля, не «духовный», а «субстанциальный» характер. Закон выступает как заповедь, нечто предписанное природой, не зависящее от людей, чему субъекты полностью подчинены (по отношению к нему ведут себя в полной подчиненности).

Для того чтобы начать такой процесс, достаточно выдвинуть обвинение (почему он может именоваться обвинительным) — остальное довершит случай или гладиатор. При более высоком уровне теологической культуры судьи в обвинительном производстве могут также обращаться к религиозным нормам, которые предписывают определенные правила оценки представленных сторонами доказательств (Закон Моисеев, шариат и т.д.). В обществах, где сакральные средства доказывания уже не имеют прежнего веса, в обвинительном процессе следует ожидать применения светских — законодательных либо обычных — правил о силе доказательств, то есть правил, предписывающих оценивать доказательства по заранее заданным юридическим критериям, известным как система формальных доказательств. Принято считать, что формальные доказательства порождены розыскным процессом. Классический розыск (инквизиционный, следственный виды процесса) действительно известен в истории приверженностью формальной доказательственной системе. Однако сама по себе розыскная процедура не предполагает в качестве обязательного условия, что доказательства оцениваются на основе формальных критериев. Эти критерии — законное детище обвинительного процесса, которое розыскной режим не породил, а только усыновил.

То, что формальные мерки доказательств внутренне присущи не розыскной, а именно обвинительной процедуре, иллюстрирует, например, знаменитая евангельская сцена суда у прокуратора Иудеи Понтия Пилата. Римский наместник обладал в провинции всей полнотой власти, мог ex officio вести уголовное преследование и немедленно, de plano выносить приговор, то есть, несомненно, являлся носителем инквизиционного начала. Казалось бы, что может быть проще — сочти показания фарисеев, запиши формальное признание обвиняемого («Итак, ты царь?» — Евангелие от Иоанна. 18, 37), допроси его под пыткой… и приговори к смерти. Именно так должен был поступить судья-прокуратор, если бы розыскная процедура и формальные доказательства действительно были «сиамскими близнецами». Но послушаем, что говорит Пилат: «Вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ, и вот я при вас исследовал и не нашел человека сего виновным ни в чем… и ничего не найдено в Нем достойного смерти». То есть, проведя расследование, инквизитор пришел к убеждению в невиновности обвиняемого! Причем вопрос о характере доказательств имеет здесь явно принципиальное значение. Когда на первом допросе у первосвященника Иисуса ударяет один из служителей, тот отвечает ему: «Если я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо — что ты бьешь меня?» (Евангелие от Иоанна. 18, 22). Яснее не скажешь — логика побеждает грубую силу, содержательное доказывание ставится превыше формального.

Однако, как мы знаем, в итоге Пилат все же вынужден был отступить от своего первоначального решения: «Но они продолжали с великим криком требовать, чтобы Он был распят; и превозмог крик их и первосвященников. И Пилат решил быть по прошению их» (Евангелие от Луки. 23). Крайне любопытно дальнейшее — «Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника сего; смотрите вы. И отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших» (Евангелие от Матфея. 27). Иначе говоря, судья-прокуратор снимает с себя ответственность за преследование — она перемещается на доносителей, которые из денунциаторов превращаются теперь в уголовных преследователей, а производство по делу становится обвинительным. Но чем сейчас руководствуется судья? Внутренним убеждением? Нет! Значение для него имеет теперь лишь предубеждение толпы («Распни его!») и политические реалии («если отпустишь Его, ты не друг кесарю» — Евангелие от Иоанна. 19, 12-15), то есть заранее предустановленные внешние критерии. Ведь цель обвинительного суда — не установить истину, а лишь предотвратить «смятение».

Символично, что даже пытка — это светское издание ордалий — ждет обвиняемого только тогда, когда вместо римского inquisitio в права вступает обвинительная традиция. «Тогда Пилат взял Иисуса и велел бить его… и били его по ланитам». По-видимому, это и последняя попытка прокуратора спасти невиновного, показав — истязаемый, как и все люди, состоит из плоти и крови. «Пилат опять вышел и сказал им: вот я вывожу его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины… Се человек» (Евангелие от Иоанна. 19, 1-5).

Как видим, не стоит связывать обвинительный процесс исключительно с «Божьим промыслом»: ордалиями, судебными поединками и т.п. Он может быть и вполне светской, хотя и всегда формальной процедурой. Формальность обвинительного процесса есть суррогат правосудия, символ недоверия к способности самого суда установить истину.

Обвинительный процесс наиболее известен прежде всего из истории раннего европейского средневековья (время «варварских Правд»), а также эпохи классического феодализма, когда в обиходе был так называемый «суд равных», а обычным средством разрешения спора — поединок. Однако следы его находят и в древнейшем прошлом Индии, Месопотамии и т.д. Римский историк Страбон сообщает, что поединок-мономахия был «старым обычаем эллинов». Одним из старожилов обвинительного типа судопроизводства (хотя и не совсем в чистом виде) в настоящее время является шариатский (мусульманский) процесс.

Имеющиеся представления относительно общих социально-политических условий соответствующих исторических периодов позволяют сделать вывод об обстановке, в которой может быть востребован обвинительный порядок. Во-первых, следует сказать, что обвинительный процесс бесконечно далек от какого-либо подобия конституционализма. Его естественная предпосылка — не разделение властей, а их раздробленность, децентрализация. Он обычно возникает там, где пылают много очагов власти и за нее идет энергичная, часто вооруженная борьба. Как сказано о подобной ситуации: «Князья Израиля, как волки, хватают добычу». Противоборствующие политические силы, не полагаясь друг на друга, отвергают идею постоянных публичных органов уголовного преследования — ведь завтра они легко могут стать орудием репрессий в руках временщиков. Обвинение считается делом отдельных личностей и признается лишь в частной форме. Если же судейское кресло занимает лично глава такого децентрализованного государства либо назначаемые им судьи, то тогда их политические оппоненты буквально кровно заинтересованы в том, чтобы судебные решения не были плодом политических амбиций, а опирались на авторитет более высокий, чем престиж «первого среди равных». Это политически питает обычай искать в обвинительном суде волю не судьи, а Провидения. Обвинительный процесс здесь — не столько средство для отыскания истины, сколько клапан для выпускания пара в перегретом социальном котле. Подобные социальные условия характерны, помимо эпохи феодальной раздробленности, для так называемого чифдома (вождества) — одной из первичных форм генезиса государственности. Ее отличительные признаки — наличие военного вождя, опирающегося на военно-иерархическую структуру (личную дружину, армию), культ силы и множественность ее источников, относительная легкость смены и узурпации власти. Исторически чифдом явился одной из форм образования государства в период разложения родоплеменного строя. Однако вряд ли было бы правильно связывать его только с архаическими этапами истории. Государства исчезают и возникают, и чифдом иногда способен пробуждаться, когда на вновь осваиваемых при переселении народов территориях или руинах прежней государственности происходит силовая самоорганизация новой власти. Обвинительное судопроизводство — первое, что применяется тогда после открытых вооруженных столкновений в качестве средства для разрешения конфликтов. Причем формы его самые разные — от дуэли до религиозного ритуала. Иллюстрацией может быть «дикий Запад» времен освоения колонистами Северной Америки, когда обычным «судьей» в спорах служил кольт. Более актуальный пример — недавняя Чечня, где нетрудно было обнаружить все названные признаки чифдома, а в шариатском суде использовалась, в сущности, обвинительная процедура, причем доказательства оценивались на основе религиозных предписаний, то есть сакрально-формальным методом. Наконец, питательной средой для существования обвинительного уголовного процесса может быть и такой тип государственности, который основан на принципе власти-собственности, когда собственность не имеет других гарантий, кроме властного (должностного) положения индивида. В таком обществе все равны в смысле равенства шанса продвинуться вверх по лестнице власти (но и также быстро с нее пасть) и одновременно все одинаково бесправны и не гарантированы перед абсолютной властью государства. Своеобразное (негативное) равенство всех и культ власти вкупе с неустойчивостью социального положения индивидов порождают необходимость в таком порядке судопроизводства, который ограничивал бы усмотрение судей жесткой, например религиозной, догмой и формальными правилами доказывания. Образцом здесь может служить традиционное исламское государство. Поэтому, как будет показано в дальнейшем, многие обвинительные признаки сохраняет шариатский процесс.

Впрочем, после политической может быть названа еще одна причина применения ордалий и других формальных средств доказывания. Это гносеологическая неэффективность обвинительного суда, обусловливаемая конкретными историческими факторами.

Так, например, в борьбе с ересями в XII в. католическая церковь поначалу применяла в церковных судах обвинительные, а не инквизиционные формы (последние были введены в практику лишь с конца XII — начала XIII в.). При этом исследователи данного вопроса отмечают, что задача по изобличению начитанных еретиков оказалась неодолимой для малограмотных монахов. «Дикое применение ордалий, к которым так часто прибегали, показывает, насколько духовенство чувствовало себя бессильным перед лицом своих новых обязанностей». Официальное введение сакрального шариатского суда в Чечне в феврале 1999 г. также было связано, помимо политических факторов — противостоянием между различными кланами и полевыми командирами и т. д., — и с невиданным обострением криминогенной ситуации, разгулом бандитизма, террора и т. д., когда светские правоохранительные органы и суды оказались не в состоянии решить ни одного серьезного вопроса. Тогда ответы на них стали искать в мудрости Ислама и заповедях шариата.

Как можно понять из сказанного, обвинительный метод судопроизводства не исчез полностью. Конечно, его появление в начале третьего тысячелетия в чистом, классическом виде — явный анахронизм и признак обскурации общества, в котором он проявился. Однако созданные историей социальные формы обычно не отбрасываются по окончании срока службы как ненужный хлам, а по-хозяйски сберегаются и используются в качестве элемента в более совершенной и сложной системе. Так случилось и с обвинительными процедурами. В современном праве они находятся на заднем плане, их историческое происхождение прочно забыто, но там, где суд объективно стеснен в возможности установить истину, законодатель вынужден прибегать именно к этому юридическому «анахронизму».

Так, в гражданском праве для установления некоторых обстоятельств закон запрещает использовать свидетельские показания и требует представления лишь определенных видов доказательств — письменных и др. (для подтверждения сделок с участием юридических лиц, а при совершении сделок на сумму не менее десяти минимальных размеров оплаты труда — и с участием граждан); для доказывания ряда сделок могут быть использованы только нотариально удостоверенные документы. Здесь, по существу, сохраняются фрагменты системы формальных доказательств при внешне частноисковом построении процесса. Однако за истца «работают» формальные доказательства, и суд связан ими, порой вопреки собственному внутреннему убеждению. Поэтому можно утверждать, что в тех своих фрагментах, где использованы элементы формальных доказательств, гражданский процесс и поныне сохраняет отдельные элементы обвинительной формы.

Итак, обвинительный процесс — это формальная состязательность. Спор сторон здесь происходит, но значение имеют лишь внешние и, по существу, посторонние для дела факторы (физические сила и выносливость соперников, случай, соблюдение обрядности, формы). Этим он отличается от такого состязательного судопроизводства, где решение по делу принимается судьями на основе свободного выбора и внутреннего убеждения.