§1. Уголовная расправа

Уголовная расправа — первая и элементарная разновидность розыска. Судья здесь — не только орган уголовного преследования, но и орган государственного управления. Процессуальная деятельность не отделена от административной, судебная процедура неразвита. Большую роль играет усмотрение судей, формальная система доказательств отсутствует.

Расправа применяется там, где доказывание либо вообще излишне, либо потребность в нем невелика и оно вследствие этого находится в зачаточном состоянии. Из истории можно извлечь следующие его формы.

1. Общинное дознание

Чаще всего это форма суда в небольших, относительно замкнутых общинах с традиционной организацией. Типичным примером могут служить известные из истории раннеземледельческие общества, полисы-государства, непосредственно вырастающие из родоплеменного строя. Ранее такой судебный порядок мы уже назвали общинным дознанием. Судом здесь обычно является собрание всех или некоторых членов общины (народное собрание, коллегия старейшин, жрецов и т.д.) Заседание суда происходит открыто. Преследование начинается безо всякого формального обвинения — поводом для него служит молва, донос или просто усмотрение самих судей. Обвинитель отсутствует, ибо все преступления внутри небольшого полиса практически очевидны. По той же причине, как правило, нет нужды и в доказательствах. Судопроизводство сводится к решению вопроса, какое наказание назначить виновному. Однако в спорных случаях применяются опрос подсудимого с целью получить от него признание, ордалии или показания под присягой. Характерной чертой является крайняя формальность всей процедуры, которая тесно связана с сакральными представлениями: отправлением культа и колдовством, причем соблюдению процедуры часто придается большее значение, чем самому правосудию. Формальность отличает общинное дознание от всех прочих видов уголовной расправы.

Известный пример подобного судилища — евангельский Синедрион. Этот верховный суд Иудеи состоял из священников, старейшин и книжников. Сам суд являлся обвинителем: «Первосвященники же и весь синедрион искали (курсив мой. — А.С.) свидетельства на Иисуса, чтобы предать его смерти; и не находили», — говорится в Евангелии от Марка (14, 55). И хотя суд выслушивает ряд свидетелей, их показания не были найдены им достаточными без признания самого подсудимого. И только после того, как Иисус подтверждает, что он Сын Божий, Синедрион выносит приговор: «Они же сказали: какое еще нужно нам свидетельство? ибо мы сами слышали из уст Его» (Евангелие от Луки, 22, 71). Интересно отметить, что многие из членов Синедриона прежде являлись очевидцами проповедей Христа (Евангелие от Луки, 20, 1; 22, 1 и др.), так что весь процесс являлся для них не средством выяснения фактов, а лишь инструментом осуждения. Вся процедура в Синедрионе имеет формально-сакральный характер. Так, допрос подсудимого первосвященником предваряется неким магическим ритуалом, призванным вызвать подсудимого на откровенность. «И первосвященник сказал Ему: заклинаю тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий» (Евангелие от Матфея, 26, 63). Тем не менее суд Синедриона происходит гласно, что подтверждается свободным доступом на его заседание: «Петр же следовал за Ним (то есть арестованным Иисусом. — А.С.) издали, до двора первосвященикова; и, войдя внутрь, сел со служителями, чтобы видеть конец» (Евангелие от Матфея, 26, 58).

Современный аналог общинного дознания можно обнаружить при дисциплинарном производстве о проступках внутри корпораций (вынесение администрацией вопроса о проступке на комиссию по трудовым спорам или профсоюзный комитет и т. д.).

2. Вотчинный суд

Это суд землевладельца, пользующегося правом судебного иммунитета, над лично зависимым населением. Было бы не вполне точно отождествлять его с сеньориальным судом. Суд сеньора в феодальной Европе мог быть и «судом равных», где применялись состязательные обвинительные процедуры. Вотчинный суд производился не над вассалами, а над несвободными и полусвободными лицами, подвластными землевладельцу. Обвинитель отсутствовал, а процесс начинался по доносу или усмотрению судьи. Однако вотчинный суд, несмотря на отдельные эксцессы, не всегда являлся устрашающей, пыточной процедурой, как обычно полагают. По крайней мере, в Западной Европе он был неотъемлемой частью феодальной системы, где отношения сословий имели патримониальную форму, связанную с понятиями «дара — отдара», «долга», «верности», отеческо-сыновней фразеологией. Европейский феодализм возник из отношений всеобщей зависимости, и поэтому у всех субъектов феодальных отношений, включая крепостных, были не только обязанности, но и права. Регулятором их был обычай, и нарушение его как крепостным, так и феодалом рассматривалось в качестве преступления и повода для отказа в повиновении. Вотчинный процесс также не был совершенно произвольной процедурой, а следовал обычаю. Вместе с тем не следует отождествлять вотчинный процесс только с европейским феодальным судом. Система условных земельных пожалований с предоставлением их держателю судебных прерогатив в отношении податного населения была известна и на средневековом Востоке (авалаган у раджпутов в Индии, прония в Византии, хассы и зеаметы в Османской империи и т.д.). Однако восточный «вотчинный» суд лишен налета патримониальности. Все права находились здесь у держателя лена, а обязанности лежали на зависимом податном населении. Он приближается к следующей разновидности розыскного судопроизводства — уголовно-административной расправе, производной формой от которой, по сути, является восточный «вотчинный» суд. Вместе с тем следует иметь в виду, что в мусульманских странах и Южной Азии, там, где господствовало религиозное право, судебные функции зачастую находились в руках профессиональных судей — кади и общинных органов – панчаятов. В них производство велось по состязательному обвинительному сценарию либо в форме общинного дознания.

3. Уголовно-административная расправа

В отличие от сакрального общинного дознания и патримониального вотчинного суда, уголовно-административная расправа основана, как правило, на административном методе управления, предполагающем непосредственное усмотрение правоприменителя. Осуществляется в отношении всего населения гражданской или военной администрацией либо специальным полицейским органом. Типична для централизованных деспотических государств, жестких оккупационных режимов, может использоваться также в качестве средства революционного террора. Процедура произвольна и скоротечна. Доказывание обычно ограничивается допросом подсудимого и свидетелей. Таков, например, суд наместников (praesidio) римских провинций. Наместник Иудеи Понтий Пилат вершит суд на каменном помосте, именуемом Лифостротон, чем, собственно, и исчерпывается здесь вся процедурная часть. Ничем иным, как формой уголовно-административной расправы, являлся в советской России суд Всероссийской чрезвычайная комиссии (ВЧК), «судебные тройки» и «особые совещания» 30-х годов. Несколько нетипичным примером данной разновидности розыска может служить компетенция римских народных трибунов, которые в случае неподчинения могли привлечь к ответственности любого гражданина, в том числе даже консула, подвергнув его аресту, и тут же с участием двух эдилов приговорить к наказанию, вплоть до смертной казни. Особенностью этой формы уголовно-административной расправы являлось то, что трибуны действовали на основе так называемых leges sacratae (лат.) — священных законов, — предусматривающих смертную казнь для тех, кто их нарушит, но и связывающих самих трибунов. По выражению Цицерона, трибуны были «закованы в цепи священных законов».

4. Военно-полевой суд

Это чрезвычайная судебная процедура в действующей армии, находящейся в походно-боевых условиях, когда предварительное расследование и собирание доказательств не проводятся из-за нехватки времени и опасности со стороны противника. Ее необходимо отличать от военного судопроизводства вообще, которое может иметь другие, в том числе состязательные, формы. Разбирательство в военно-полевом суде проводится судьями, часто назначаемыми ad hoc из числа офицеров, в отсутствие прокурора и защитника. Виновность подсудимого практически не доказывается. Вместо доказательств используется фактическая презумпция, связывающая виновность с некоторыми особыми обстоятельствами, такими, например, как задержание подозреваемого в тылу, отсутствие при нем оружия и даже проявление в бою малодушия другими членами того же воинского подразделения (при децимации, то есть казни одного из десяти человек проштрафившегося подразделения в римской и некоторых других армиях). Все доказывание сводится в лучшем случае к формальному допросу подсудимого, после чего следует вынесение решения и немедленное исполнение наказания, чаще всего смертной казни. Подобный вид расправы создает наибольшую угрозу правам человека, ибо суд интересует не истина, а устрашение малодушных или подавление беспорядков. Великолепной иллюстрацией этого может служить сцена военно-полевого суда времен Первой мировой войны, описанная Эрнестом Хемингуэем в романе «Прощай оружие!»

 «Четверо офицеров стояли рядом, и перед ними, между двумя карабинерами, какой-то человек. Немного дальше группа людей под охраной карабинеров ожидала допроса. Еще четыре карабинера стояли возле допрашивающих офицеров, опершись на свои карабины… Двое, которые меня привели, подтолкнули меня к группе, ожидавшей допроса. Я посмотрел на человека, которого допрашивали. Это был маленький толстый седой подполковник, взятый в колонне. Офицеры вели допрос со всей деловитостью, холодностью и самообладанием итальянцев, которые стреляют, не опасаясь ответных выстрелов.

— Какой бригады?

Он сказал.

— Какого полка?

Он сказал.

— Вам известно, что офицер всегда должен находиться при своей части?

Ему было известно.

Больше вопросов не было. Заговорил другой офицер.

— Из-за вас и подобных вам варвары вторглись в священные пределы отечества.

— Позвольте, — сказал подполковник.

— Предательство, подобное вашему, отняло у нас плоды победы.

— Вам когда-нибудь случалось отступать? — спросил подполковник.

— Итальянцы не должны отступать…

— Если вы намерены расстрелять меня, — сказал подполковник, — прошу вас, расстреляйте сразу, без дальнейшего допроса. Этот допрос нелеп. — Он перекрестился. Офицеры заговорили между собой. Один написал что-то на листке блокнота.

— Бросил свою часть, подлежит расстрелу, — сказал он.

Два карабинера повели подполковника к берегу… Я не смотрел, как его расстреливали, но я слышал залп. Они уже допрашивали следующего. Это тоже был офицер, отбившийся от своей части. Ему не разрешили дать объяснения. Он плакал, когда читали приговор, написанный на листке из блокнота, и они уже допрашивали следующего, когда его расстреливали. Они все время спешили заняться допросом следующего, пока только что допрошенного расстреливали у реки. Таким образом, было совершенно ясно, что они тут уже ничего не могут поделать… Это все были молодые люди, и они спасали родину».

Как видим, военное управление, уголовное преследование, суд соединены здесь воедино, все это замешано на страхе и брошено в кипящий котел войны. Более гремучую смесь нельзя и вообразить. Полевой суд даже не может считаться правосудием, ибо, как известно, silent leges inter arma (лат.) — законы молчат среди оружия. Он еще может быть как-то оправдан в качестве формы проявления крайней необходимости в критических военных условиях. Но абсолютно недопустимо и особенно опасно применение военно-полевого судилища в отношении гражданского населения. Так, например, в Положении о военно-полевых судах от 19 августа 1906 г., принятом в России в период первой русской революции, говорилось: «В тех случаях, когда учинение лицом гражданского ведомства преступного деяния является настолько очевидным, что нет надобности в его расследовании, предавать обвиняемого военно-полевому суду, с применением в подлежащих случаях наказания по законам военного времени». За первые же восемь месяцев действия военно-полевые суды приговорили к смертной казни 1102 человек. Хорошо известно, какие семена посеяла первая русская революция, и не в последнюю очередь благодаря пагубному увлечению правительства военно-полевыми судами, применение которых в отношении гражданского населения в дальнейшем не раз дало повод припомнить режиму «столыпинский галстук».