ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Смысл данной работы можно выразить всего несколькими словами, повторив великолепную фразу: «История свободы – это история процессуальных гарантий». Может быть, Монтескье несколько и увлекся, когда заявил, что правила уголовного судопроизводства интересуют род людской больше всего на свете, но нельзя отрицать очевидного: после войн и революций именно уголовный процесс занимает «почетное третье место» среди самых острых орудий политической борьбы, и даже величайшая в мире история, рассказанная в Новом Завете, – это с внешней, земной стороны лишь репортаж о необычном судебном деле. Тем существенней эволюция, которой на протяжении многих веков подверглась процедура уголовного разбирательства, постепенно превратившаяся из судебного варварства в публичный дискурс и меру индивидуальной справедливости.

Вероятно, юстиции уготована в будущем информационном обществе выдающаяся роль. Грядущая цивилизация в политическом отношении будет означать становление новой, информационно-консенсусной демократии, которая покончит с противоречием между мажоритарной системой навязывания меньшинству воли большинства и гуманистическим принципом индивидуальной справедливости. Это, по словам Э. Тоффлера, будет «мозаичная демократия», ориентированная на отдельного индивида. Однако конкретная технология реализации принципа меньшинства не получила у Э. Тоффлера, как до него у Ю. Фрёбеля, достаточного объяснения. Ведь принятый демократическим большинством закон, общий для всех шаблон, может оказаться для индивидума Прокрустовым ложем. К счастью, лекарство против этого, если еще не до конца востребовано, то давно приготовлено — это Правосудие, юстиция. Крайности, как известно, сходятся, и то, что было когда-то первым ростком государственности, возможно, явит нам ее поздние и мудрые плоды, ведь «сова Минервы, — как утверждал Гегель, — только в сумерки начинает свой полет».

Применение к Правосудию принципов информационного общества — разнообразия, меньшинства и индивидуальности заставляет иначе взглянуть на возможные в будущем роль и задачи суда в подлинно правовом государстве. Не исключено, что в случае, если законодательный шаблон вступает в противоречие с индивидуальной справедливостью в отношении личности, суд будет принимать решение, основанное в материальном или в процессуальном смысле не на позитивном законе, а на индивидуальной справедливости, институированной в международно-правовом и конституционном масштабе как объективное право – неотъемлемые права человека. Закон – не клетка для судей, а дверь, которую надо открыть. Это, конечно, не означает, что решение будет неправовым, напротив, “право на индивидуальность представляет собой новую, современную, может, наиболее возвышенную ступень самой сути неотъемлемых прав человека.” Подобное развитие событий не юридическая химера, а во многом уже реальность – достаточно сослаться на практику Европейского суда по правам человека. Ст. 41 Протокола 11 (1994 г.) к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, где речь идет о справедливой компенсации лицам, чьи неотъемлемые права, в том числе на справедливую судебную процедуру, были нарушены, гласит: “Если Суд объявляет, что имело место нарушение положений Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного возмещения, Суд, в случае необходимости, присуждает выплату справедливой компенсации потерпевшей стороне.” К 1998 г. компенсация в размере от 40 тыс. до 160 тыс. долларов была присуждена в 85 случаях. Таким образом международный суд как бы сбрасывает с дела “тесную скорлупу национального законодательства” и руководствуется правилами, основанными на представлениях о справедливости, зафиксированными Конвенцией. Близка к этому и практика конституционных судов ряда государств, в том числе российского Конституционного Суда, который вместо не отвечающих представлениям о справедливой судебной процедуре правил внутреннего законодательства часто предписывает применять конституционные нормы, широко истолкованные в духе общих международных принципов, касающихся неотъемлемых прав человека.

Дальнейшим развитием этой тенденции может явиться воссоздание в новых исторических условиях на еще более глубоком, внутригосударственном уровне права справедливости, прообраз которого давно был известен в Англии под тем же именем — Law of equity (наверное, потому, что в этой стране всегда относились с определенным подозрением к писаному закону как источнику права), и даже в некоторых мусульманских странах – как реакция на ригоризм шариата (юрисдикция справедливости халифа или его представителей). Впрочем, право справедливости никогда не было предметом лишь английских или, тем более, исламских симпатий. Европейский континент также проявлял к нему определенный интерес, хотя здесь оно всегда имело чисто концептуальный характер, будучи почти синонимом естественного права. «Гораздо лучше, – пишет Р. Давид, – откровенно признать, что предписания закона, подобно статьям договора, привязаны к определенным условиям, и если сложилась совершенно новая ситуация, непредвидимая в момент издания закона, судья может, исходя из требований справедливости, отказаться от его применения».

Однако старый исковой (частный и публичный) порядок судопроизводства в силу своего комбатантного характера непригоден для права справедливости. Акционарный индивидуализм не равен индивидуальности. Естественной формой для права справедливости может быть только дискурсивно-состязательный нонкомбатантный процесс, который, сам будучи производен от «свободной субъективности», превыше всего будет ценить истину, неотъемлемые права человека и индивидуальную справедливость. Грядущему веку нужно новое Правосудие, ибо “если... знаю все тайны... а не имею любви, – то я ничто” (1 Коринф. 13:2).