XXXV

К оглавлению1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 
17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 
34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 
51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 
68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 
85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 
102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 
119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 
136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 
153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 
170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 
187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 
204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 
221 222 223 224 225 226 227 228  230 231 232 233 234 235 236 237 
238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 
255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 
272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 
289 290 291 

   На тринадцатое место среди преимущественных примеров мы поставим примеры союза, или соединения. Это примеры, смешивающие и соединяющие те природы, которые считаются разнородными, отмечаются в качестве таковых и обозначаются посредством принятых разделений.

   Так, примеры союза показывают, что действия и результаты, которые считаются свойственными только какой-либо одной из этих разнородностей, принадлежат также и другой. И это обнаруживает, что разнородность, которую рассматривали, не есть подлинная и существенная, а только видоизменение общей природы. Поэтому примеры союза отлично пригодны для возвышения и возведения разума от видов к родам и для устранения масок и призраков вещей, поскольку они встречаются и выступают замаскированными в конкретных субстанциях.

   Например, пусть исследуется природа теплоты. Представляется вполне заслуживающим доверия деление, устанавливающее три рода тепла: тепло небесных тел, тепло животных и тепло огня, причем эти три рода (особенно один из них в сравнении с остальными двумя) различны и совершенно разнородны по самой сущности и специфической природе, так как тепло небесных тел и животных рождает и согревает, а тепло огня, наоборот, губит и разрушает. Поэтому примером союза является известный опыт, когда виноградную ветвь заключают в помещение, где поддерживается постоянный огонь; от этого кисти созревают даже на целый месяц раньше, чем под открытым небом. Так что созревание висящего на дереве плода может совершаться посредством огня, хотя это и представляется собственной работой солнца. От этого начала разум, отбросив разнородность в существенном, легко поднимается к исследованию, каковы на самом деле различия между теплом солнца и огня, благодаря которым действия солнца и огня становятся столь несхожими, хотя они сами причастны к одной общей природе.

   Этих различий окажется четыре. Первое состоит в том, что тепло солнца по своей степени намного легче и мягче, чем тепло огня, второе -- в том, что по качеству оно намного влажнее (тем более что проникает к нам через воздух), третье (и это самое важное) --в том, что оно в высшей степени неравномерно, то прибывая и увеличиваясь, то отступая и уменьшаясь, а это в наибольшей степени способствует рождению тел. Ибо правильно утверждал Аристотель, что главная причина тех рождений и разрушений, которые происходят здесь у нас на поверхности Земли, есть блуждающий путь Солнца по зодиаку. Отсюда и тепло Солнца -- отчасти вследствие чередования дня и ночи, отчасти вследствие смены лета и зимы -- становится удивительно неравномерным. Однако названный философ не преминул тотчас испортить и извратить то, что он правильно открыл. Ибо он, как судья природы (что у него в обычае), весьма властно приписывает причину рождения приближению солнца, а причину разрушения -- его удалению, тогда как то и другое (т. е. приближение и удаление) не соответственно, а как бы безразлично дает причину как для рождения, так и для разрушения, так как неравномерность тепла помогает рождению и разрушению вещей, а равномерность -- только их сохранению. Есть и четвертое различие между теплом солнца и огня, и оно имеет важное значение. А именно: солнце производит свои действия через большие промежутки времени, тогда как действия огня (подталкиваемого нетерпением людей) приходят к завершению через короткие промежутки. Ибо если кто-то усердно возьмется за то, чтобы смягчить тепло огня и низвести его до более умеренной и мягкой степени (а это легко сделать многими способами), и затем еще прибавит к нему некоторую влажность, особенно же если он будет подражать теплу солнца в его неравномерности, и, наконец, если он терпеливо выждет время (разумеется, не такое, которое было бы соразмерно действию солнца, но все же более длительное, чем обычно дают люди действию огня), то он легко отрешится от этой разнородности тепла и либо замыслит, либо совершит, либо в ином превзойдет действие солнца посредством тепла огня. Подобный пример союза представляет собой воскрешение малым теплом огня бабочек, окоченевших и как бы замерзших от холода. Отсюда легко заметить, что огонь так же не лишен способности оживлять одушевленное, как и делать зрелым растительное. Так же и знаменитое открытие Фракастория[109]: горячо нагретая сковорода, которую врачи надевают на головы безнадежных апоплектиков, явно распространяет животный дух, сжатый и почти подавленный соками и преградами мозга, и снова побуждает его к движению -- не иначе, чем огонь воздействует на воду или на воздух и вследствие этого их оживляет. Так же и птенцы из яиц иногда выводятся посредством тепла огня, который вполне уподобляется животному теплу. Есть и многое другое этого же рода, так что никто не может сомневаться, что во многих предметах тепло огня может быть видоизменено до подобия теплу небесных тел и животных[110].

   Подобным же образом пусть исследуются природы движения и покоя. Представляется основательным и происходящим из глубин философии разделение, согласно которому тела природы или вращаются, или двигаются прямолинейно, или стоят, т. е. пребывают в покое, ибо есть или движение без предела, или стояние у предела, или стремление к пределу. И вечное вращательное движение, по-видимому, свойственно небесным телам; стояние, или покой, по-видимому, принадлежит самому земному шару; остальные же тела (как их называют, тяжелые и легкие, т. е. помещенные вне места своего естественного расположения) движутся прямолинейно к массам или соединениям подобных же тел: легкие тела -- вверх по направлению к окружности неба, а тяжелые -- вниз к земле. Все это красиво сказано.

   Но примером союза является любая более низкая комета. Ибо, хотя она находится много ниже неба, все же она вращается. И выдумка Аристотеля о связи или о следовании кометы за какой-нибудь звездой уже давно лопнула -- не только потому, что лишена правдоподобного основания, но и потому, что опыт явно показывает неправильное движение комет через различные места неба.

   Другой пример союза в отношении этого же самого предмета есть движение воздуха, который в тропиках (где большие круги движения), по-видимому, и сам вращается с востока на запад[111].

   Еще один пример этого рода был бы в приливе и отливе моря, если бы только обнаружилось, что сама вода находится во вращательном движении (хотя бы медленном и слабом) с востока на запад, но при этом дважды в день отбрасывается назад. Если это обстоит так, то очевидно, что вращательное движение не заканчивается в небесных телах, но сообщается воздуху и воде.

   Так же и свойство легкого устремляться вверх довольно неустойчиво. Здесь за пример союза может быть взят водяной пузырь. Ибо если воздух находится под водой, то он быстро поднимается к поверхности воды вследствие того движения вытеснения (как зовет его Демокрит), с которым падающая вода толкает воздух и уносит его вверх, а не вследствие напряжения и усилия самого воздуха. Но когда воздух приходит к самой поверхности воды, то он удерживается от дальнейшего подъема легким сопротивлением, оказываемым водой, не сразу допускающей утрату непрерывности. Так что стремление воздуха вверх довольно слабо.

   Пусть также исследуется природа тяжести. Общепринято разделение, согласно которому плотные и твердые тела устремляются к центру земли, а разреженные и тонкие -- к окружности неба, как бы к свойственным им местам. Но что касается мест, то это совершенно пустое и ребяческое мнение (хотя в школах вещи этого рода имеют вес!![Author ID1: at Thu Dec 30 17:23:00 1999 ]), будто место имеет какую-то силу. Поэтому философы пустословят, говоря, что если бы Земля была пробуравлена, то тяжелые тела остановились бы у центра Земли. Ведь тогда оказалось бы, что имеет некую силу и действенность род небытия или математической точки, которая или действовала бы на другие тела, или была бы целью устремления других тел; тогда как тело подвержено действию только тела. В действительности же это стремление к восхождению и нисхождению заключается или в строении движущегося тела, или в симпатии, т. е. согласии с другим телом. Так что если будет найдено какое-нибудь плотное и твердое тело, которое, однако, не устремляется к Земле, то разделение этого рода будет опровергнуто. И если принять мнение Гильберта о том, что магнетическая сила Земли в притяжении тяжелых тел не выходит из предела своей способности, действуя всегда на известное расстояние и не далее, и это мнение подтвердится каким-нибудь примером, то таковой и будет примером союза в данном предмете. Но в настоящее время для этого нет какого-либо верного и очевидного примера. Ближе всего сюда подходят смерчи, которые часто наблюдаются при плавании через Атлантический океан в направлении к обеим Индиям. Ибо такая сила и масса воды внезапно обрушивается этими смерчами, что, по-видимому, скопление воды собирается раньше и удерживается в этих местах, а затем скорее сбрасывается какой-либо бурной силой, чем падает от естественного движения тяготения; так что можно предположить, что плотная телесная масса может висеть на большом расстоянии от Земли, как сама Земля, и не свалиться, если не будет сброшена. Однако об этом мы не утверждаем ничего достоверного. В этом и во многом другом легко обнаруживается, сколь беспомощны мы в естественной истории, если иногда мы принуждены давать предположения вместо верных примеров.

   Пусть также исследуется природа движения ума. Разделение человеческого ума и умелости животных кажется вполне истинным. Однако есть примеры действий, исходящих от животных, показывающие, что и животные также как бы рассуждают. Так, передают рассказ о вороне, который во время большой засухи, полумертвый от жажды, заметил воду в дупле дерева и, так как ему не удавалось проникнуть в узкое дупло, стал бросать камешки, от которых вода поднялась и достигла такой высоты что он мог ее пить. Впоследствии это перешло даже в поговорку.

   Пусть также исследуется природа видимости. Вполне правильным и истинным кажется разделение света, который есть первичная видимость и дает первую возможность видения, и цвета, который есть вторичная видимость и не различается без света, так что он является не чем иным, как образом или видоизменением света[112]. И все же и в том и в другом видны примеры союза, как, например, блеск и пламя в большом количестве серы. В одном из них мы наблюдаем цвет, начинающий издавать свет, в другом -- свет, склоняющийся к цвету.

   На тринадцатое место среди преимущественных примеров мы поставим примеры союза, или соединения. Это примеры, смешивающие и соединяющие те природы, которые считаются разнородными, отмечаются в качестве таковых и обозначаются посредством принятых разделений.

   Так, примеры союза показывают, что действия и результаты, которые считаются свойственными только какой-либо одной из этих разнородностей, принадлежат также и другой. И это обнаруживает, что разнородность, которую рассматривали, не есть подлинная и существенная, а только видоизменение общей природы. Поэтому примеры союза отлично пригодны для возвышения и возведения разума от видов к родам и для устранения масок и призраков вещей, поскольку они встречаются и выступают замаскированными в конкретных субстанциях.

   Например, пусть исследуется природа теплоты. Представляется вполне заслуживающим доверия деление, устанавливающее три рода тепла: тепло небесных тел, тепло животных и тепло огня, причем эти три рода (особенно один из них в сравнении с остальными двумя) различны и совершенно разнородны по самой сущности и специфической природе, так как тепло небесных тел и животных рождает и согревает, а тепло огня, наоборот, губит и разрушает. Поэтому примером союза является известный опыт, когда виноградную ветвь заключают в помещение, где поддерживается постоянный огонь; от этого кисти созревают даже на целый месяц раньше, чем под открытым небом. Так что созревание висящего на дереве плода может совершаться посредством огня, хотя это и представляется собственной работой солнца. От этого начала разум, отбросив разнородность в существенном, легко поднимается к исследованию, каковы на самом деле различия между теплом солнца и огня, благодаря которым действия солнца и огня становятся столь несхожими, хотя они сами причастны к одной общей природе.

   Этих различий окажется четыре. Первое состоит в том, что тепло солнца по своей степени намного легче и мягче, чем тепло огня, второе -- в том, что по качеству оно намного влажнее (тем более что проникает к нам через воздух), третье (и это самое важное) --в том, что оно в высшей степени неравномерно, то прибывая и увеличиваясь, то отступая и уменьшаясь, а это в наибольшей степени способствует рождению тел. Ибо правильно утверждал Аристотель, что главная причина тех рождений и разрушений, которые происходят здесь у нас на поверхности Земли, есть блуждающий путь Солнца по зодиаку. Отсюда и тепло Солнца -- отчасти вследствие чередования дня и ночи, отчасти вследствие смены лета и зимы -- становится удивительно неравномерным. Однако названный философ не преминул тотчас испортить и извратить то, что он правильно открыл. Ибо он, как судья природы (что у него в обычае), весьма властно приписывает причину рождения приближению солнца, а причину разрушения -- его удалению, тогда как то и другое (т. е. приближение и удаление) не соответственно, а как бы безразлично дает причину как для рождения, так и для разрушения, так как неравномерность тепла помогает рождению и разрушению вещей, а равномерность -- только их сохранению. Есть и четвертое различие между теплом солнца и огня, и оно имеет важное значение. А именно: солнце производит свои действия через большие промежутки времени, тогда как действия огня (подталкиваемого нетерпением людей) приходят к завершению через короткие промежутки. Ибо если кто-то усердно возьмется за то, чтобы смягчить тепло огня и низвести его до более умеренной и мягкой степени (а это легко сделать многими способами), и затем еще прибавит к нему некоторую влажность, особенно же если он будет подражать теплу солнца в его неравномерности, и, наконец, если он терпеливо выждет время (разумеется, не такое, которое было бы соразмерно действию солнца, но все же более длительное, чем обычно дают люди действию огня), то он легко отрешится от этой разнородности тепла и либо замыслит, либо совершит, либо в ином превзойдет действие солнца посредством тепла огня. Подобный пример союза представляет собой воскрешение малым теплом огня бабочек, окоченевших и как бы замерзших от холода. Отсюда легко заметить, что огонь так же не лишен способности оживлять одушевленное, как и делать зрелым растительное. Так же и знаменитое открытие Фракастория[109]: горячо нагретая сковорода, которую врачи надевают на головы безнадежных апоплектиков, явно распространяет животный дух, сжатый и почти подавленный соками и преградами мозга, и снова побуждает его к движению -- не иначе, чем огонь воздействует на воду или на воздух и вследствие этого их оживляет. Так же и птенцы из яиц иногда выводятся посредством тепла огня, который вполне уподобляется животному теплу. Есть и многое другое этого же рода, так что никто не может сомневаться, что во многих предметах тепло огня может быть видоизменено до подобия теплу небесных тел и животных[110].

   Подобным же образом пусть исследуются природы движения и покоя. Представляется основательным и происходящим из глубин философии разделение, согласно которому тела природы или вращаются, или двигаются прямолинейно, или стоят, т. е. пребывают в покое, ибо есть или движение без предела, или стояние у предела, или стремление к пределу. И вечное вращательное движение, по-видимому, свойственно небесным телам; стояние, или покой, по-видимому, принадлежит самому земному шару; остальные же тела (как их называют, тяжелые и легкие, т. е. помещенные вне места своего естественного расположения) движутся прямолинейно к массам или соединениям подобных же тел: легкие тела -- вверх по направлению к окружности неба, а тяжелые -- вниз к земле. Все это красиво сказано.

   Но примером союза является любая более низкая комета. Ибо, хотя она находится много ниже неба, все же она вращается. И выдумка Аристотеля о связи или о следовании кометы за какой-нибудь звездой уже давно лопнула -- не только потому, что лишена правдоподобного основания, но и потому, что опыт явно показывает неправильное движение комет через различные места неба.

   Другой пример союза в отношении этого же самого предмета есть движение воздуха, который в тропиках (где большие круги движения), по-видимому, и сам вращается с востока на запад[111].

   Еще один пример этого рода был бы в приливе и отливе моря, если бы только обнаружилось, что сама вода находится во вращательном движении (хотя бы медленном и слабом) с востока на запад, но при этом дважды в день отбрасывается назад. Если это обстоит так, то очевидно, что вращательное движение не заканчивается в небесных телах, но сообщается воздуху и воде.

   Так же и свойство легкого устремляться вверх довольно неустойчиво. Здесь за пример союза может быть взят водяной пузырь. Ибо если воздух находится под водой, то он быстро поднимается к поверхности воды вследствие того движения вытеснения (как зовет его Демокрит), с которым падающая вода толкает воздух и уносит его вверх, а не вследствие напряжения и усилия самого воздуха. Но когда воздух приходит к самой поверхности воды, то он удерживается от дальнейшего подъема легким сопротивлением, оказываемым водой, не сразу допускающей утрату непрерывности. Так что стремление воздуха вверх довольно слабо.

   Пусть также исследуется природа тяжести. Общепринято разделение, согласно которому плотные и твердые тела устремляются к центру земли, а разреженные и тонкие -- к окружности неба, как бы к свойственным им местам. Но что касается мест, то это совершенно пустое и ребяческое мнение (хотя в школах вещи этого рода имеют вес!![Author ID1: at Thu Dec 30 17:23:00 1999 ]), будто место имеет какую-то силу. Поэтому философы пустословят, говоря, что если бы Земля была пробуравлена, то тяжелые тела остановились бы у центра Земли. Ведь тогда оказалось бы, что имеет некую силу и действенность род небытия или математической точки, которая или действовала бы на другие тела, или была бы целью устремления других тел; тогда как тело подвержено действию только тела. В действительности же это стремление к восхождению и нисхождению заключается или в строении движущегося тела, или в симпатии, т. е. согласии с другим телом. Так что если будет найдено какое-нибудь плотное и твердое тело, которое, однако, не устремляется к Земле, то разделение этого рода будет опровергнуто. И если принять мнение Гильберта о том, что магнетическая сила Земли в притяжении тяжелых тел не выходит из предела своей способности, действуя всегда на известное расстояние и не далее, и это мнение подтвердится каким-нибудь примером, то таковой и будет примером союза в данном предмете. Но в настоящее время для этого нет какого-либо верного и очевидного примера. Ближе всего сюда подходят смерчи, которые часто наблюдаются при плавании через Атлантический океан в направлении к обеим Индиям. Ибо такая сила и масса воды внезапно обрушивается этими смерчами, что, по-видимому, скопление воды собирается раньше и удерживается в этих местах, а затем скорее сбрасывается какой-либо бурной силой, чем падает от естественного движения тяготения; так что можно предположить, что плотная телесная масса может висеть на большом расстоянии от Земли, как сама Земля, и не свалиться, если не будет сброшена. Однако об этом мы не утверждаем ничего достоверного. В этом и во многом другом легко обнаруживается, сколь беспомощны мы в естественной истории, если иногда мы принуждены давать предположения вместо верных примеров.

   Пусть также исследуется природа движения ума. Разделение человеческого ума и умелости животных кажется вполне истинным. Однако есть примеры действий, исходящих от животных, показывающие, что и животные также как бы рассуждают. Так, передают рассказ о вороне, который во время большой засухи, полумертвый от жажды, заметил воду в дупле дерева и, так как ему не удавалось проникнуть в узкое дупло, стал бросать камешки, от которых вода поднялась и достигла такой высоты что он мог ее пить. Впоследствии это перешло даже в поговорку.

   Пусть также исследуется природа видимости. Вполне правильным и истинным кажется разделение света, который есть первичная видимость и дает первую возможность видения, и цвета, который есть вторичная видимость и не различается без света, так что он является не чем иным, как образом или видоизменением света[112]. И все же и в том и в другом видны примеры союза, как, например, блеск и пламя в большом количестве серы. В одном из них мы наблюдаем цвет, начинающий издавать свет, в другом -- свет, склоняющийся к цвету.