Метафизическая реализация

Перечисляя самые важные признаки метафизики, мы уже говорили, что она, между прочим, представляет собой разновидность интуитивного или, иными ловами, непосредственного знания, в противоположность знанию дискурсивному и опосредованному, которое принадлежит рациональному уровню познания. Интеллектуальная интуиция является даже более непосредственным знанием, чем интуиция чувственная, поскольку первая оказывается за пределами различия между субъектом и объектом, в то время как последняя только и может существовать благодаря ему; интеллектуальная интуиция представляет собой в одно и то же время и средство познания, и само знание, в котором субъект и объект познания тождественны друг другу. На самом деле никакое знание не заслуживает того, чтобы называться знанием, если благодаря ему не достигается такое отождествление, хотя, за исключением случая с интеллектуальной интуицией, это отождествление и остается неполным и незавершенным; другими словами, не существует истинного знания кроме того, которое в той или иной степени не причастно природе истинного интеллектуального познания, то есть высшего вида познания. Всякое иное знание, являясь так или иначе опосредованным, имеет в лучшем случае только символическое или репрезентативное значение; единственным подлинно эффективным познанием является тот его вид, который позволяет нам проникать в самую сущность вещей, и это проникновение может быть достигнуто на более низких ступенях познания только в том случае, если в познании метафизическом оно было полностью реализовано.

Из этого самым прямым образом следует, что бытие и знание о бытии есть в принципе одно и то же; это два, если можно так сказать, неотделимых друг от друга аспекта одной-единственной реальности, которые уже нельзя различить на уровне «не-двойственности». Самого по себе этого достаточно, чтобы показать, насколько бесполезны все разнообразные, в том числе и с определенными метафизическими претензиями, «теории познания», занимающие столь значительное место в современной западной философии, а иногда даже, как, например, у Канта, поглощающие в себя все остальные разделы философии или по меньшей мере доминирующие над ними.[58] Единственная причина существования таких теорий находятся в особой установке сознания, порожденной картезианским дуализмом и затем принимаемой почти всеми философами современности; эта установка, в частности, выражается в искусственном противопоставлении знания и бытия, противопоставлении, которое приводит к отрицанию всякой подлинной метафизики. Так, современная философия отказывается от всякого стремления получить вместо теорий познания само знание как таковое, и этот отказ означает открытое признание в своей беспомощности; нет ничего более характерного в этом отношении, чем следующее заявление Канта: «Главная и, возможно, единственная польза философии чистого разума является исключительно негативной, поскольку она оказывается не инструментом для расширения знаний, а дисциплиной, их ограничивающей».[59] Не означают ли эти слова простого и ясного стремления философов навязать всем вещам узкие границы своего собственного понимания? Здесь мы опять видим неявные последствия систематического взгляда на вещи, который, позволим себе еще раз повторить, является в наивысшей степени антиметафизическим.

Метафизика утверждает фундаментальное тождество бытия и познания, которое может быть поставлено под сомнение только теми, кто вообще ничего не знает о самых элементарных метафизических принципах; и поскольку это тождество предполагается, в сущности, самой природой интеллектуальной интуиции, то метафизика не только утверждает, но и реализует его в полной мере. Это верно по крайней мере для интегральной метафизики; однако здесь следует добавить, что та метафизика, которую можно обнаружить на Западе, всегда оставалась незавершенной именно в этом отношении. Тем не менее Аристотель ясно излагает принцип тождества, когда заявляет, что «душа есть все то, что она знает». Но ни он сам, ни его последователи, кажется, либо не понимали полностью смысл этого утверждения, либо делали из него такие выводы и таким образом, что оно для них оставалось утверждением чисто теоретическим. Конечно же, это лучше, чем ничего, но это все-таки еще далеко от истины, и поэтому западная метафизика остается незавершенной вдвойне: с одной стороны, она не выходит, как мы уже сказали, за пределы бытия, а с другой стороны, она рассматривает все вещи только в теоретическом свете. Теория рассматривается здесь так, как если бы она была самодостаточной и завершенной в себе самой, в то время как при нормальном положении вещей на теорию смотрят только как на определенную подготовку, причем совершенно необходимую, к соответствующей ступени реализации.

Здесь необходимо немного сказать о том, каким образом мы используем слово «теория»: его исходное этимологическое значение — «созерцание» и если на этом и остановиться, то можно сказать что метафизика в целом, включая реализацию, которая здесь, безусловно, предполагается, как раз и является теорией в самом чистом виде; но в ходе своего употребления это слово постепенно приобрело другое и, кроме того, более узкое значение. В первую очередь оно стало использоваться для противопоставления теории и практики, и это противопоставление в его изначальном значении, когда созерцание просто противопоставляется действию, еще могло быть вполне закономерным, поскольку сама метафизика, в сущности, находится за пределами сферы действия, сферы, ограниченной всем тем, чем ограничено индивидуальное существование вообще; но, обладая развернутой почти полностью в сторону действия ментальностью, западный человек оказывается неспособным к какой-либо реализации за пределами этой сферы, и это приводит к противопоставлению теории и практики уже в самом широком смысле. Именно это последнее противопоставление мы и будем иметь в виду не только для того, чтобы не отходить от общепринятого смысла слов «теория» и «практика», но и с целью избежать любой путаницы, которая может появиться при попытке отделить эти понятия от обычно приписываемых им значений; но мы тем не менее все же не станем квалифицировать метафизическую реализацию как «практическую», поскольку в обыденной речи это слово остается неразрывно связанным с идеей действия, которая здесь совершенно неуместна.

Во всех метафизических доктринах, которые, как на Востоке, являются полностью завершенными, теория всегда дополняется или сопровождается эффективной реализацией, для которой она просто предоставляет необходимое основание; ни к какой реализации нельзя приступить без определенной теоретической подготовки, но теория всегда целиком предназначена только для такой реализации, и это всегда предполагается или скрыто подразумевается даже в том, то касается внешнего выражения доктрины. С другой стороны, вдобавок к теоретической подготовке или даже как ее следствие, может вступить в игру и совершенно иное средство реализации; однако оно так же предназначено только для того, чтобы обеспечить опору для реализации или стать ее отправным моментом, и поэтому это средство, каким бы важным оно ни было на практике, играет при этом лишь вспомогательную роль: в этом и состоит причина существования ритуалов, обладающих подлинно метафизическим характером и значением. Тем не менее эти ритуалы, в отличие от теоретической подготовки, не рассматриваются в качестве необходимого средства реализации, поскольку они второстепенны и не столь важны, и в традиции индуизма, где они все же занимают заметное место, мы обнаруживаем полную определенность по данному вопросу; однако эти ритуалы, в силу собственной действенности, могут значительным образом способствовать метафизической реализации, способствовать превращению того виртуального знания, которое предоставляет теория, в знание эффективное.

Эти рассуждения скорее всего могут показаться странными тем европейцам, которые никогда не представляли себе, что подобные вещи могут существовать; и все же, если уж быть точными, некоторую частичную, хотя и весьма отдаленную аналогию метафизической реализации можно найти на Западе в том, что можно назвать мистической реализацией. В том, что мы подразумеваем под мистическими с стояниями, употребляя слово «мистический» в его самом обычном смысле, определенно присутствует некоторый эффективный элемент, превращающий их в нечто большее, чем чисто теоретическое познание, хотя реализация такого рода и остается всегда неизбежно ограниченной. Сам факт, что данная реализация обладает чисто религиозным характером, свидетельствует о том, что она ограничена областью существования человеческих индивидов; мистические состояния никоим образом не являются сверхиндивидуальными, поскольку они подразумевают лишь то или иное расширение чисто индивидуальных способностей; тем не менее и эти способности содержат в себе гораздо больше, чем обычно полагают, и превосходят все, что только могут представить себе психологи, включая и то, что они вкладывают в свою любимую идею «бессознательного».[60] Реализация такого рода не может иметь метафизического или универсального значения, и она всегда оставляет от крытой возможность воздействия со стороны области индивидуального существования, прежде всего со стороны чувственности; она на самом деле обладает всеми важнейшими признаками религиозной точки зрения, которая здесь подчеркнута даже сильнее, чем где бы то ни было, и поэтому следует обратить внимание на то, что смещение интеллектуального и чувственного уровней, и в этом, и в других случаях является источником регулярно повторяющихся иллюзий и заблуждений. Наконец, необходимо заметить, что эта реализация, всегда фрагментарная и едва ли поддающаяся контролю, не предполагает никакой теоретической подготовки: религиозные ритуалы играют здесь ту же самую роль «опоры», что и ритуалы метафизические, однако от религиозной теории, то есть от теологии, эта реализация совершенно независима; тем не менее все же можно сказать, что мистики, обладающие определенными теологическими знаниями, в состоянии избежать многих ошибок, которые совершаются другими людьми, а также в состоянии в некоторой степени контролировать свое воображение и свою чувственность. Как бы то ни было, и мистическая реализация, и религиозная являются только модусами реализации метафизической, о которой в следующих очерках мы будем говорить более подробно.

Перечисляя самые важные признаки метафизики, мы уже говорили, что она, между прочим, представляет собой разновидность интуитивного или, иными ловами, непосредственного знания, в противоположность знанию дискурсивному и опосредованному, которое принадлежит рациональному уровню познания. Интеллектуальная интуиция является даже более непосредственным знанием, чем интуиция чувственная, поскольку первая оказывается за пределами различия между субъектом и объектом, в то время как последняя только и может существовать благодаря ему; интеллектуальная интуиция представляет собой в одно и то же время и средство познания, и само знание, в котором субъект и объект познания тождественны друг другу. На самом деле никакое знание не заслуживает того, чтобы называться знанием, если благодаря ему не достигается такое отождествление, хотя, за исключением случая с интеллектуальной интуицией, это отождествление и остается неполным и незавершенным; другими словами, не существует истинного знания кроме того, которое в той или иной степени не причастно природе истинного интеллектуального познания, то есть высшего вида познания. Всякое иное знание, являясь так или иначе опосредованным, имеет в лучшем случае только символическое или репрезентативное значение; единственным подлинно эффективным познанием является тот его вид, который позволяет нам проникать в самую сущность вещей, и это проникновение может быть достигнуто на более низких ступенях познания только в том случае, если в познании метафизическом оно было полностью реализовано.

Из этого самым прямым образом следует, что бытие и знание о бытии есть в принципе одно и то же; это два, если можно так сказать, неотделимых друг от друга аспекта одной-единственной реальности, которые уже нельзя различить на уровне «не-двойственности». Самого по себе этого достаточно, чтобы показать, насколько бесполезны все разнообразные, в том числе и с определенными метафизическими претензиями, «теории познания», занимающие столь значительное место в современной западной философии, а иногда даже, как, например, у Канта, поглощающие в себя все остальные разделы философии или по меньшей мере доминирующие над ними.[58] Единственная причина существования таких теорий находятся в особой установке сознания, порожденной картезианским дуализмом и затем принимаемой почти всеми философами современности; эта установка, в частности, выражается в искусственном противопоставлении знания и бытия, противопоставлении, которое приводит к отрицанию всякой подлинной метафизики. Так, современная философия отказывается от всякого стремления получить вместо теорий познания само знание как таковое, и этот отказ означает открытое признание в своей беспомощности; нет ничего более характерного в этом отношении, чем следующее заявление Канта: «Главная и, возможно, единственная польза философии чистого разума является исключительно негативной, поскольку она оказывается не инструментом для расширения знаний, а дисциплиной, их ограничивающей».[59] Не означают ли эти слова простого и ясного стремления философов навязать всем вещам узкие границы своего собственного понимания? Здесь мы опять видим неявные последствия систематического взгляда на вещи, который, позволим себе еще раз повторить, является в наивысшей степени антиметафизическим.

Метафизика утверждает фундаментальное тождество бытия и познания, которое может быть поставлено под сомнение только теми, кто вообще ничего не знает о самых элементарных метафизических принципах; и поскольку это тождество предполагается, в сущности, самой природой интеллектуальной интуиции, то метафизика не только утверждает, но и реализует его в полной мере. Это верно по крайней мере для интегральной метафизики; однако здесь следует добавить, что та метафизика, которую можно обнаружить на Западе, всегда оставалась незавершенной именно в этом отношении. Тем не менее Аристотель ясно излагает принцип тождества, когда заявляет, что «душа есть все то, что она знает». Но ни он сам, ни его последователи, кажется, либо не понимали полностью смысл этого утверждения, либо делали из него такие выводы и таким образом, что оно для них оставалось утверждением чисто теоретическим. Конечно же, это лучше, чем ничего, но это все-таки еще далеко от истины, и поэтому западная метафизика остается незавершенной вдвойне: с одной стороны, она не выходит, как мы уже сказали, за пределы бытия, а с другой стороны, она рассматривает все вещи только в теоретическом свете. Теория рассматривается здесь так, как если бы она была самодостаточной и завершенной в себе самой, в то время как при нормальном положении вещей на теорию смотрят только как на определенную подготовку, причем совершенно необходимую, к соответствующей ступени реализации.

Здесь необходимо немного сказать о том, каким образом мы используем слово «теория»: его исходное этимологическое значение — «созерцание» и если на этом и остановиться, то можно сказать что метафизика в целом, включая реализацию, которая здесь, безусловно, предполагается, как раз и является теорией в самом чистом виде; но в ходе своего употребления это слово постепенно приобрело другое и, кроме того, более узкое значение. В первую очередь оно стало использоваться для противопоставления теории и практики, и это противопоставление в его изначальном значении, когда созерцание просто противопоставляется действию, еще могло быть вполне закономерным, поскольку сама метафизика, в сущности, находится за пределами сферы действия, сферы, ограниченной всем тем, чем ограничено индивидуальное существование вообще; но, обладая развернутой почти полностью в сторону действия ментальностью, западный человек оказывается неспособным к какой-либо реализации за пределами этой сферы, и это приводит к противопоставлению теории и практики уже в самом широком смысле. Именно это последнее противопоставление мы и будем иметь в виду не только для того, чтобы не отходить от общепринятого смысла слов «теория» и «практика», но и с целью избежать любой путаницы, которая может появиться при попытке отделить эти понятия от обычно приписываемых им значений; но мы тем не менее все же не станем квалифицировать метафизическую реализацию как «практическую», поскольку в обыденной речи это слово остается неразрывно связанным с идеей действия, которая здесь совершенно неуместна.

Во всех метафизических доктринах, которые, как на Востоке, являются полностью завершенными, теория всегда дополняется или сопровождается эффективной реализацией, для которой она просто предоставляет необходимое основание; ни к какой реализации нельзя приступить без определенной теоретической подготовки, но теория всегда целиком предназначена только для такой реализации, и это всегда предполагается или скрыто подразумевается даже в том, то касается внешнего выражения доктрины. С другой стороны, вдобавок к теоретической подготовке или даже как ее следствие, может вступить в игру и совершенно иное средство реализации; однако оно так же предназначено только для того, чтобы обеспечить опору для реализации или стать ее отправным моментом, и поэтому это средство, каким бы важным оно ни было на практике, играет при этом лишь вспомогательную роль: в этом и состоит причина существования ритуалов, обладающих подлинно метафизическим характером и значением. Тем не менее эти ритуалы, в отличие от теоретической подготовки, не рассматриваются в качестве необходимого средства реализации, поскольку они второстепенны и не столь важны, и в традиции индуизма, где они все же занимают заметное место, мы обнаруживаем полную определенность по данному вопросу; однако эти ритуалы, в силу собственной действенности, могут значительным образом способствовать метафизической реализации, способствовать превращению того виртуального знания, которое предоставляет теория, в знание эффективное.

Эти рассуждения скорее всего могут показаться странными тем европейцам, которые никогда не представляли себе, что подобные вещи могут существовать; и все же, если уж быть точными, некоторую частичную, хотя и весьма отдаленную аналогию метафизической реализации можно найти на Западе в том, что можно назвать мистической реализацией. В том, что мы подразумеваем под мистическими с стояниями, употребляя слово «мистический» в его самом обычном смысле, определенно присутствует некоторый эффективный элемент, превращающий их в нечто большее, чем чисто теоретическое познание, хотя реализация такого рода и остается всегда неизбежно ограниченной. Сам факт, что данная реализация обладает чисто религиозным характером, свидетельствует о том, что она ограничена областью существования человеческих индивидов; мистические состояния никоим образом не являются сверхиндивидуальными, поскольку они подразумевают лишь то или иное расширение чисто индивидуальных способностей; тем не менее и эти способности содержат в себе гораздо больше, чем обычно полагают, и превосходят все, что только могут представить себе психологи, включая и то, что они вкладывают в свою любимую идею «бессознательного».[60] Реализация такого рода не может иметь метафизического или универсального значения, и она всегда оставляет от крытой возможность воздействия со стороны области индивидуального существования, прежде всего со стороны чувственности; она на самом деле обладает всеми важнейшими признаками религиозной точки зрения, которая здесь подчеркнута даже сильнее, чем где бы то ни было, и поэтому следует обратить внимание на то, что смещение интеллектуального и чувственного уровней, и в этом, и в других случаях является источником регулярно повторяющихся иллюзий и заблуждений. Наконец, необходимо заметить, что эта реализация, всегда фрагментарная и едва ли поддающаяся контролю, не предполагает никакой теоретической подготовки: религиозные ритуалы играют здесь ту же самую роль «опоры», что и ритуалы метафизические, однако от религиозной теории, то есть от теологии, эта реализация совершенно независима; тем не менее все же можно сказать, что мистики, обладающие определенными теологическими знаниями, в состоянии избежать многих ошибок, которые совершаются другими людьми, а также в состоянии в некоторой степени контролировать свое воображение и свою чувственность. Как бы то ни было, и мистическая реализация, и религиозная являются только модусами реализации метафизической, о которой в следующих очерках мы будем говорить более подробно.