Социальная структура во время и после трансформации

К оглавлению 1 2 3 4 5 6

Перед тем, как характеризовать вновь формируемые в Венгрии социальные слои, необходимо вспомнить теоретико-методологическую проблему, к которой привлечено внимание во всех пост-переходных обществах. Мы считаем большим недостатком теорий стратификации то, что они не содействуют изучению меры стратификации "общества" тех, кто исключен из сферы занятости или добровольно ушел из нее [см. 30]. Если теория социальной стратификации хочет сохранить свое значение по отношению к большинству общества, она не может проходить мимо специального изучения неактивных групп [5]. Трансформационные процессы при переходе привлекают сразу же внимание к этой проблеме, поскольку переход вызывает заметный рост "общества" неактивных личностей [40]. Есть много причин этого. С одной стороны, пенсионный возраст был относительно низок даже для социалистического общества, а наемные работники уходили на пенсию довольно рано. С другой стороны, переход к рыночной экономике повлек за собой отказ от мало оплачиваемых мест в структуре занятости. Те, кто был вытолкнут с рынка труда или превращен в "неустроенных", оказались безработными не временно, а постоянно, часто получив статус некого отставника- пенсионера. Кроме того, жесткость рынка труда ведет к росту числа впервые ищущих место приложения своих сил, а работники низкой квалификации лишаются шанса вернуться на рынок. Таким образом, переход обозначил новую границу между способными действовать на рынке труда (и товаров) и исключенными из него.

Конечно, есть идеи типа концепций "среды" и "социальной позиции" [6, 17]. Их авторы уходят от классических теорий, основанных на анализе профессий, и предлагают способы классификации, основанные на стиле жизни и приложимые и к активными и неактивным лицам. Мы считаем более подходящей еще одну альтернативу. Мы думаем, что общества активных и неактивных лиц соответственно структурированы разными факторами и механизмами. Мы считаем, и эмпирические результаты однозначно это подтверждают, что во время первой фазы перехода силы рынка (труда) увеличивали разрыв между позициями занятости (и социальной позицией), который, видимо, двигает общество вперед или укрепляет модель слоя, характерную для первых фаз сегодняшних индустриальных обществ (это можно также назвать "компенсаторной" модернизацией). Мы также хотели подчеркнуть, что при этом переходе к рыночной экономике присутствуют и те тенденции (особенно тенденция деиндустриализации), которые сейчас трансформируют достаточно развитые индустриальные общества.

С другой стороны, положение неактивных лиц в значительной мере определялось, помимо дифференциации рынка труда, перераспределительными действиями государства. Перераспределение, конечно, ограничено эффективностью экономики, относительными размерами формальной и неформальной экономики, что мы испытали на себе. Это не значит, что социальная позиция неактивных лиц детерминирована только перераспределением. Учитывая все это, мы считаем, что дифференциацию обществ активных и неактивных лиц, соответственно, вызывают к жизни разные механизмы. Поэтому, на первой фазе целесообразно рассматривать эти два общества раздельно.

1. Классовая структура – отношения занятости.

Постпереходная приватизация привела к росту частного сектора, ставшего крупным классовообразующим фактором 1990-х. Частично это было вызвано тем, что в силах, структурирующих экономику и общество, вошедшие в рынок стали все больше отличаться от невошедших (в рынок), олицетворяя разные формы занятости. Модели стратификации, построенные на разделении труда, акцентируют различия в занятости и соотносят с ними социальное неравенство. Отличия в рыночной сферы от нерыночной дают теоретический срез различий в разделении труда, поскольку представители одной профессии могут трудиться в частном секторе или в общественном, где способ и условия их труда, как и заработок, весьма различны.

До начала перехода, к концу 1980-х, большинство занятых по найму работали, согласно обзору TÁRKI, в обобществленном секторе (70% в государственных компаниях и 16% в кооперативах). Шесть процентов рабочей силы составляли самозанятые, и лишь 8% были заняты в частном секторе. Согласно первому этапу Венгерской панели домохозяйств, в 1992 г. уже лишь 60% были заняты в госсекторе. К 2000 г. эта цифра упала до 36%. Соответственно, в 90-е годы все большая часть рабочей силы приходилась на занятых в частном секторе. Различие между рыночной и нерыночной сферами дало те же результаты в исследованиях (и TÁRKI и KSH в 2000 г.) стилей жизни и использования времени. Большинство венгерских интеллигентов (около 2/3) работают в общественном секторе. Другие работники нефизического труда (клерки и т.п.) также сверх представлены здесь. С другой стороны, практически три четверти квалифицированных и полуквалифицированных работников заняты в частном секторе. Распределение служащих соответствует распределению работающих по найму, поскольку две трети их трудятся в частном секторе, а остальные в государственном. То есть рынок доминирует в промышленности, торговле и услугах, а большинство занятых в образовании, здравоохранении и управлении заняты в госсекторе.

Венгерское общество 1990-х дифференцировано в основном по линии различий в занятости в двух сферах. Тот и Шивош показали явные различия динамики заработков, зависящие от труда индивидов в государственном или в частном секторах. Различия были также связаны с переходом места занятости из одного сектора в другой и от смены работником места занятости [49]. В то же время, неравенство становилось более выраженным в обоих секторах. Разрывы в частном секторе вследствие удачи/неудачи на рынке, и способности, усилия индивидов играют при этом большую роль. Различия в частной сфере растут или сокращаются в соответствии с перераспределительными решениями правительства, которые приводят к дифференциации между группами и меньше зависят от личных усилий и способностей. Такая же дифференциация наблюдается в государственном секторе, где гражданские служащие ощущают изменения в перераспределении, в то время как наемные работники этого сектора улучшений почти не чувствовали. Разрыв между этими двумя группами наемных работников вырос, а основанные на производительности различия в группах остались маргинальными (Рис.1).

С ростом частного сектора появился новый классовый статус, неизвестный социализму: родился класс хозяев [19, 32, 24]. Предприниматели с 1980-х годов считались людьми успеха. Благодаря приватизации и рыночной интеграции умножились возможности стать собственником или крупным предпринимателем. Бывшие наемные работники шли в предприниматели, владельцы малых предприятий наращивали масштаб своего бизнеса. Появилось много оказавшихся "обязанными" заниматься предпринимательством из-за потери работы. Многие исследователи изучали трудности становления группы предпринимателей, подчеркивая процесс дифференциации среди них [23,48]. Конечно, класс собственников тоже состоит из различных частей. Крупные предприниматели становятся важным сегментом новой элиты и верхнего класса. Владельцы средних и малых предприятий увеличивают ряды среднего класса, что подробно показано в разделе о среднем классе.

2. Изменения в структуре экономики и их последствия: деиндустриализация, снижение значения сельского хозяйства, развитие сферы услуг.

В Венгрии в 1990-е годы классовые отношения все меньше определялись индустриализацией и техническим прогрессом, и все больше развитием – в широком смысле – сектора услуг, охватывающего торговлю, транспорт, коммуникации и телекоммуникации, страхование, финансовые, правовые и деловые услуги, образование, здравоохранение, государственное управление и разные личные услуги. Ряд авторов в этой связи пишут о развитии информационного общества: информация становится базовой услугой и неравенство создается благодаря возможности/способности иметь к ней доступ. Г. Эспинг-Андерсен [9] считает нужным различать а) бизнес, б) социальные и в) потребительские услуги. Важный новый фактор в смене классовых отношений – гендерное распределение. Эспинг-Андерсен полагает, что прежние теории класса, основанные на собственности и власти, предназначались для описания распределения мужской рабочей силы. В постиндустриальных обществах, где услуги доминируют, женская рабочая сила стала более ценной: постиндустриальный рынок труда в большой мере стал (также) женским рынком труда.

Факт поиска женщинами места занятости, как и их профессиональная карьера, в сущности, связаны с услуги-предоставляющей природой общества. И традиционное, то есть, доминируемое мужчинами, разделение труда сильно изменилось. В Венгрии, где большое число женщин вступали на рынок труда во время послевоенной индустриализации, этот процесс шел не так, как в капиталистической рыночной экономике, где масштабная занятость женщин совпала с ростом значения сектора услуг. Историческое различие, вероятно, сохранит влияние на различия в установках по отношению к женской и мужской занятости, хотя его влияние на сегодняшние различия в гендерном участии на рынке труда снизится. Рынок труда в Венгрии сегментирован, и гендер – один из многих факторов этой сегментации, как и в других рыночных странах.

Уже по переписи 1990 г. относительное большинство наемных работников (47%) работали в секторе услуг, различие с сектором производства (38%) стало заметным. В 90-е годы крах социалистической экономики, прежде всего, ударил по сектору производства и сельскому хозяйству. По микропереписи 1996 г. треть (33%) наемных работников были заняты в промышленности и строительстве. С исчезновением кооперативов менее одной десятой (8%) наемных работников трудились в сельском хозяйстве. В то же время сектор услуг стал доминировать в занятости (59%). Согласно Обзору рабочей силы [22], эти пропорции оcтались представительными на вторую половину десятилетия.

Из-за уменьшения значения сельского хозяйства работники этого сектора стали еще одной значительной группой "проигравших" от перехода. Наряду с промышленностью сельское хозяйство стало еще одним крупным сектором, где уменьшилась занятость. (Не следует забывать, однако, что некоторые работники сельского хозяйства были заняты в промышленности или секторе услуг). Дифференциация имела место лишь в первой половине десятилетия, но следует ожидать дальнейшей поляризации. С одной стороны, много мелких семейных ферм осуществляют многие виды работ. Они самодостаточны и не имеют возможности наращивать эффективность. Но с другой стороны, есть специализирующиеся на нескольких видах продукции фермы, использующие методы массового производства. Сельские работники составили 8% занятых в 1996 г.

3. Менеджеры, интеллектуалы – еще один новый класс?

Самым верхним слоем венгерского общества в прежних исследованиях считали менеджеров и интеллектуалов. Эти две группы в разделении труда отличались по власти. Менеджеры имели право контроля и принятия решений, а интеллектуалы, несмотря на ресурс знания (человеческий капитал), находились в подчиненном положении. В современной рыночной экономике рыночность как классово образующий признак меняет отношение этих двух групп. Появляется новый классовый статус, так называемый сервис-класс, включающий и менеджеров и интеллектуалов. По Джону Голдторпу [13], сервис-класс не следует путать с сектором услуг. Это классовый статус, прежде всего менеджеров и профессионалов (термин Голдторпа) высокой квалификации, которые могут быть заняты и в производственном секторе. С точки зрения классовой системы признак "сервис" обозначает отношение занятости - особое отношение нанимателя и наемного работника. Это отношение, в сущности, основано на доверии, взаимных интересах работодателя и наемного работника. Прием на работу означает услугу, когда работодатель дает не просто рабочее место, а долгосрочное обеспечение (найм по контракту без указания целей), выплату компенсации в случае разрыва контракта и возможность продвижения. Важный фактор со стороны работника – лояльность по отношению к месту работы и руководителям. В таких условиях традиционный классовый конфликт: менеджер против персонала, капиталист против рабочего, - релятивизируется. Наемные работники, находящиеся в отношениях типа услуг, делают свою работу самостоятельно. Благодаря отношениям доверия нет проверок на каждом этапе работы. Работники получают за труд не просто зарплату, а сложное вознаграждение, включающее автомобиль от компании, возмещение определенных расходов, пакет страхования, дополнительные услуги в виде здравоохранения и др.

Важным феноменом формирования классов в Венгрии стало появление "сервис-класса" прежде всего в рыночной сфере, особенно на фирмах с иностранными владельцами. По "Монитору" 2000 г. ТÁRKI, 16% занятых получали пенсионное страхование от нанимателей, каждый десятый работник имел автомобиль от компании или получал доплату на горючее. Такие стимулы типичны для ответственных работников. В современной рыночной экономике верхний и нижний слои "сервис класса" различаются не по отношениям власти или принятия решений, а по своей рыночности. В Венгрии, вероятно, можно говорить о наличии определенных элементов сервисного типа найма только в применении к верхнему сервис-классу, высшим исполнительным работникам и высшему уровню интеллектуалов-профессионалов. Согласно обзору KSH, в начале 90-х 10% мужчин и 5% занятых женщин относились к этому классу. К 1999 г. эта доля среди мужчин выросла на 1%, женщин – на 4%. При анализе различий между полами следует учитывать, что женщины исключаются из рынка труда (даже если статистика безработицы это не отражает) и занятость становится более избирательной.

4. Середина общества: формирование и дифференциация среднего класса

В бывших социалистических странах формирование среднего класса представляет особый интерес и пользуется особым вниманием публики и СМИ. Значение среднего класса подтверждено десятью годами перехода экономически и политически. Сильный автономный средний класс может быть стабилизирующим фактором венгерского общества во время перехода. В структуре средний класс, находясь между рабочим классом и верхним классом, может сократить социальную поляризацию по основаниям собственности и власти. Общество, разрываемое по линии "верхи" и "низы", очевидно, отлично от общества, где между верхом и дном – они есть везде и всегда – не только узкий слой, но и широкая масса граждан. Средний класс более сбалансирован политически и менее вероятно может подпасть под влияние правого или левого экстремизма. Его члены предпочитают "мирные" процессы "революционным" переменам. Экономически у среднего класса серьезный потенциал, создающий столь эффективный спрос, что на нем может основываться рост экономики страны. Теоретически массовое потребление среднего класса включает не только потребительские товары, но и культурные блага, что делает этот класс культурной опорой общества. Фактически именно финансовая и культурная устойчивость обеспечивают автономию среднему классу, а экономическая независимость уменьшает политическую уязвимость. Рассмотрим формирование среднего класса в течение десяти лет перехода, концентрируясь на объективных социальных процессах.

Концептуально термин "средний класс" означает две большие группы работников. Одна – так называемый традиционный средний класс. Этот термин обозначает лиц самозанятых, работающих на своих предприятиях в одиночку или с членами семьи. В рамках классической системы классов традиционный средний класс занимает место между рабочими и капиталистами, поскольку те – в отличие от рабочих – собственники, но не имеет наемных работников. Другая группа – так называемый новый средний класс, - включает белые воротнички, интеллектуалов и менеджеров. Структурно эта группа – используя термин Эрика Райта [51], - находится в противоречивой классовой позиции, поскольку человеческий капитал и положение в структуре власти его членов дает им некоторую рыночность, которой они отличаются от рабочих, но в то же время они наемные работники, не собственники.

Если исходить из независимой занятости, мы получим рост доли предпринимателей среди работников в 1990-е годы с примерно 6 до более чем 10%. Доля управленцев превысила 5% за десять лет, а выпускники университетов оставили более 10%. Вхождение в растущий средний класс было сложным процессом селекции. По теории Ивана Зелени (Iván Szelényi) прерванного роста среднего класса [47] члены нового предпринимательского класса в бывших социалистических странах – выходцы из числа независимых до войны, даже если их "припарковали" при госсоциализме. По эмпирическим данным к 90-м годам выросло число предпринимателей, отцы которых также были самозанятыми. "Прошлый" социальный статус, однако, оказался более важным фактором, чем биография или происхождение. По данным опросов шел рост числа предпринимателей, начавших свое дело в той же сфере, секторе и даже профессии, в которых они до этого трудились. Это едва ли удивит, поскольку новое предприятие нуждается, кроме денег, в значительных профессиональном знании, информации и личных связях, которые можно как раз накопить, будучи наемным работником. Опыт предпринимательства в до-переходный период, деятельность в так называемой вторичной экономике обычно тоже повышали шансы стать предпринимателем. Третий возможный фактор отбора, выделяемый исследователями, - конвертация политического капитала в экономический после перехода. Видимо, членство в компартии не имело большого значения в сравнении с такими факторами как образование и опыт работы.

Вопрос использования политического капитала особо интересен в случае управленцев (executives). Согласно теории "большой коалиции" Элемера Ханкисса (Elemér Hankiss) [17] и "политического капитализма" Ядвиги Станицкис [45] бывшая политическая и экономическая элита вновь поднялась на поверхность после перехода. В "утонченной" версии этой посылки лишь довольно узкому кругу политических лидеров выпал шанс сохранить свои привилегированные позиции – членам более молодой и квалифицированной группе "новых технократов". Управленцы как средний класс, видимо, мало использовали свой политический капитал во время перехода. Такое развитие верхнего "сервис-класса" Колоши (Kolosi) называет "революцией заместителей руководителей департаментов". Здесь много общего с гипотезой о преемственности класса технократов. Именно этот "новый класс" позволил Зелени [48] вести речь о "посткоммунистическом менеджериализме", где власть менее связана с собственностью, чем с правом ею распоряжаться. Эмпирические данные, особенно по второй половине 1990-х, однако, показывают, что растущая часть менеджеров имела свою долю в управляемой ими компании.

Сегментацию среднего класса легче всего понять через его финансовые и культурные характеристики. В плане заработной платы традиционный (предпринимательский) средний класс находится в более выгодной позиции, чем новый (наемный) средний класс. Среди членов последнего менеджер оплачивается лучше, чем профессионал (интеллигент не управленец). Практически определение среднего класса должно очевидно использовать потребление сверх среднего материальных и культурных благ. В Венгрии в этом плане наблюдается специфическая непоследовательность, поскольку члены среднего класса должны фактически выбирать стиль жизни с предпочтениием или материального или культурного потребления. Предприниматели и менеджеры, видимо, выбирают материальные блага, а интеллектуалы предпочитают потреблять культурные блага.

5. Граница работы белых и голубых воротничков: исчезновение рабочего класса?

При социализме различие между голубыми и белыми воротничками было мотивировано политически, и первые (включая детей) имели определенные привилегии, – по меньшей мере, номинальные и, главным образом, в первые десятилетия режима. В плане социальной структуры, различия между работой голубых и белых воротничков связываются с качеством их труда, включая такие характеристики как тяжесть труда, связанные с ним риски, потенциально изматывающий характер, независимость рабочего, обеспеченность его положения. Социологи развитых капиталистических стран ведут речь об уменьшении вышеназванных различий между трудом белых и голубых воротничков благодаря, главным образом, техническом прогрессу, компьютеризации, автоматизации, "девальвирующими" работу в офисе, а определенные виды физического труда делающие "более ценными". Работники физического труда получают больший контроль за выполняемой работой, что все меньше имеет место среди белых воротничков. Последние также утрачивают преимущества гарантий занятости. Однако известные различия сохраняются. Больший спрос на высокую квалификацию сохраняется среди белых воротничков, особенно в отношении формальной квалификации, в отличие от опыта, необходимого для качества труда. У белых воротничков по-прежнему больше шансов продвижения по службе, чем у работников физического труда.

Эмпирическая проверка применимости "групп по типу труда" (М. Вебер), в свое время проведенная в Венгрии, раскрыла различия в доходах и социальной защите конторских работников и белых воротничков, показала размер дифференциации доходов и социальной защиты работников физического труда [41], связанной с квалификацией. В своем анализе мы рассмотрели средние величины и распределение двух типов дохода. Личный доход интервьюированных раскрыл потенциал дохода индивидов в определенных стратах, а эквивалентный доход показал условия социальной защищенности отдельных социальных групп. Сравнения двух типов дохода также очертили различия между потенциалом доходов и материальным благосостоянием индивидов. Мы обнаружили, что наибольшим разрыв был между неквалифицированными, полуквалифицированными и сельскохозяйственными рабочими, с одной стороны, и остальными экономически активными группами, с другой. Эти различия наличествовали независимо от сектора занятости неквалифицированных рабочих. Разница между квалифицированными и конторскими работниками была неодинакова, создавая интересную модель. Во-первых, средний личный доход в двух классах был идентичен. Разбивка по секторам данных о двух слоях показала предпочтительную позицию в плане доходов определенных групп квалифицированных работников физического труда (в торговле и услугах) по сравнению с конторскими работниками. С другой стороны, обнаружилась резкая разница между условиями социальной защиты конторских работников и отдельными группами квалифицированных рабочих, и в целом этой категории. Если по первым показатели отклонялись вверх от средних величин, то по квалифицированным работникам они чаще были ниже средних.

Суммируя, мы обнаружили явные различия между доходами и социальной защищенностью менее квалифицированных рабочих, квалифицированных голубых воротничков и обычных белых воротничков. Мы также увидели, что границы между двумя последними группами делаются неразличимыми. Группа менее квалифицированных рабочих – неквалифицированная часть рабочего класса – еще существует и может, в некоторой мере, считаться однородной. Условия социальной защиты квалифицированных рабочих и простых белых воротничков, с другой стороны, сближаются, что предполагает два массивных блока потенциального нижнего среднего класса. Эмпирические данные, таким образом, не опровергают, а частично подтверждают теоретическую посылку о размывании границы между умственным и физическим трудом. Однако не все виды физического труда и не все группы работников этого труда подвержены размыванию, - лишь квалифицированные. На этой основе мы рискнули предположить наличие значительного блока работников физического труда, который можно считать относительно однородным, но который резко отграничен от квалифицированных рабочих и простых белых воротничков. Если и есть еще рабочий класс, он "деквалифицируется".

6. Субъективная классовая идентификация

Вопрос идентификации с определенным классом, как типичное проявление классового статуса, впервые был включен в опросы в США, позднее став стандартом социологии. Исследователи вначале интересовались, чувствуют ли люди свою принадлежность к рабочему классу или среднему классу. Первая группа включала преимущественного работников физического труда, чья политическая ориентация была левой, а последние, главным образом, приверженцы правых, принадлежали к белым воротничкам. Позднее категории нижнего класса и верхнего класса также были включены в опросы. Те венгерские опросы, результаты которых мы покажем, использовали еще две категории – нижний средний класс и верхний средний класс. Включение последнего было необходимым так как исследователи почти не находили венгров, которые бы относили себя к верхнему классу. Значительная часть опрошенных, с другой стороны, затруднялась в выборе между категориями рабочего и среднего классов. В опросе надо было дать промежуточный вариант. Но можно найти теоретическое оправдание и классовому статусу, занимающему как раз широкую полосу между рабочим и средним классом. Такие замеры классовой идентификации, очевидно, имеют право на существование, несмотря на то, что в современных обществах чувство идентификации с любой социальной группой, интеграция групп и вероятность индивидуального действия, определяемого идентификацией с любой социальной группой, уменьшаются. Более того, вопрос, использованный в опросе, можно также критиковать за то, что некоторые использованные варианты ответов (рабочий класс, средний класс) получили идеологическую нагрузку в последние десятилетия, что могло влиять на ответы. Эту оговорку нужно обязательно учитывать при анализе, но вопрос, тем не менее, работал вполне убедительно, и может даже считаться неким барометром социальной атмосферы.

Данные по идентификации с общественным классом имеются с весны 1991 по конец 2000 г. В начале периода вопрос задавался реже, в среднем дважды в год, но после 1996 г. чаще и практически ежемесячно после 1999 г. Начиная сверху и со дна социальной структуры, за весь период 1-2% опрошенных идентифицировали себя с верхним средним классом, заметно больше – с нижним классом. Последняя группа начала расти в 1995 г. и росла до конца 1996 г. (до 12%), видимо из-за введения "пакета Бокроса". После фазы сокращения, ко времени всеобщих выборов 1998 г., равновеликая доля людей относила себя к нижнему классу. После чего цифра держалась ниже 10%, хотя и ниже 8% опустилась лишь раз, весной 1999 г. в атмосфере оптимизма, обычной после всеобщих выборов.

В начале 90-х каждый второй респондент идентифицировал себя с рабочим классом. За десять лет эта цифра – с некоторыми колебаниями – снизилась на 10%, а во второй половине 2000 г. опустилась ниже 40. Если этот тренд не вызывает вопросов, принадлежность к среднему классу и нижнему среднему классу связана с неопределенностями. Идентификации обеих категорий движутся вместе в разных направлениях: если растет одна, другая уменьшается. С 1997 г. выбор обеих категорий был примерно одинаков, а к концу 1998 г. 30% предпочли средний класс. Весной 1999 г. каждый третий респондент идентифицировал себя со средним классом, после чего тренд пошел на снижение. В последние 18 месяцев десятилетия 25-30% стабильно считали себя частью среднего класса, и эта цифра всегда превышала число тех, кто видел себя принадлежащим к нижнему среднему классу.

В известной мере эти данные на стороне критиков метода, говорящих, что люди все меньше могут идентифицировать себя с определенной социальной группой или классом. Замеры, особенно в начальной части периода, весьма колеблются, показывая сильное воздействие текущей политической ситуации и атмосферы в обществе. Но к 2000 г. ситуация стала стабильнее. Самым крупным классом венгерского общества является, по идентификации, рабочий класс (40%). Затем идет средний класс: с его концептом идентифицируются 28%. Нижний средний класс дает 22%. Сумма охватывает идентификации 90% венгерского общества. 8-9 % чувствуют себя дном общества, а 1-2% - верхом.