Введение

В решениях XXVI съезда КПСС уделено большое внимание вопросам совершенствования социалистиче­ского правопорядка, являющегося составной частью советского образа жизни. «В укреплении социалистиче­ской законности и правопорядка,— говорил Л. И. Бреж­нев в Отчетном докладе ЦК КПСС XXVI съезду пар­тии,— высока ответственность органов юстиции, суда, прокуратуры, советской милиции... Советский народ вправе требовать, чтобы их работа была максимально эффективной, чтобы каждое преступление должным об­разом расследовалось и виновные несли заслуженное наказание» (29, с. 65). Неукоснительное исполнение правовых норм в первую очередь предполагает необхо­димость учета социально-экономических факторов в их формировании. Не исключены случаи, когда правоохра­нительные органы действуют безупречно, но на право­творческом уровне не в полной мере учитываются те социальные процессы, которые происходят в реальной общественной жизни и делают правовые нормы мало­эффективными. М. Д. Шаргородский называл в исто­рии советского уголовного законодательства целый ряд субъективных ошибок правотворческого плана, обре­ченных на неудачу. К их числу он относил Указ Прези­диума Верховного Совета СССР от 10 февраля 1941 го­да «О запрещении продажи, обмена и отпуска на сто­рону оборудования и материалов и об ответственности по суду за эти незаконные действия», который приводил к омертвлению значительных материальных ценностей и систематически нарушался; нормативные акты, уста­навливающие уголовную ответственность за невыпол­нение минимума трудодней, за прогул, за аборт и т. д. (31, с. 104—105). Недостаточный учет социально-эконо­мических факторов в формировании уголовно-правовых норм сказывается и на стабильности современного уго­ловного законодательства и практике его применения. Подсчитано, например, что за два последних десятиле­тия в УК РСФСР изменено или дополнено 76 норм, что составляет почти третью часть кодекса (28 %). При этом

изменение норм Особенной части проходило преимуще­ственно в плане расширения круга деяний, отнесенных к числу преступных, и усиления ответственности, в то время как изменение и дополнение норм Общей части осуществлялись главным образом применительно к рас­ширению видов освобождения от уголовной ответствен­ности и наказания. В юридической литературе справед­ливо отмечалось, что репрессивный элемент отдельных видов освобождения от уголовной ответственности столь значителен, что их следовало бы признавать самостоя­тельными видами уголовного наказания (32, с. 90). Несоответствие законодательной терминологии сущно­сти освобождения от уголовной ответственности или наказания стало особенно заметно в связи с введением института условного освобождения из мест лишения свободы с обязательным привлечением к труду (33, ст. 119). Как отмечалось в обзоре судебной практики, подготовленном Верховным Судом СССР, «некоторые из осужденных не выражают желания быть условна освобожденными с обязательным привлечением к тру­ду. В судебном заседании они заявляют о том, что рабо­тать на предприятиях и стройках народного хозяйства не будут» (34, с. 30).

Пагубное влияние частого изменения уголовного за­конодательства и его противоречивого развития на боль­шом фактическом материале убедительно показано И. И. Карпецом (35, с. 145—160), В. Н. Кудрявцевым (36, с. 13—18), Н. Ф. Кузнецовой (37, с. 3—16), А. М. Яковлевым (38, с. 100—102), Г. А. Злобиным (39, с. 70—76), И. Л. Петрухиным, Г. П. Батуровым, Т. Г. Морщаковой (40, с. 89—91) и многими другими авторами. Не случайно также в последние годы так остро встал вопрос о юридической природе так называе­мых «уголовных проступков», которые, по мнению ряда авторов, вообще следовало бы исключить из уголовного кодекса. «Криминализация малозначительных деяний,— пишет, например, В. М. Коган,— создает предпосылки для ряда нежелательных явлений: а) снижения «образа преступника» до мелкого правонарушителя, которого окружающие осуждают, но еще сильнее — жалеют; б) искажения представлений о действительной опасно­сти преступности в связи с большим удельным весом в ней малозначительных преступлений; в) перегрузки системы уголовной юстиции со всеми естественными

последствиями перехода увеличения количества работы в ухудшение ее качества» (41, с. 126).

Известно, какое значение придавал К. Маркс точ­ному установлению круга уголовно-наказуемых дея­ний. В «Дебатах по поводу закона о краже леса» К. Маркс писал: «...безусловный долг законодателя — не превращать в преступление то, что имеет характер проступка, и то лишь в силу обстоятельств... В против­ном случае он поведет борьбу против социальных по­буждений, полагая, что борется против их антисоциаль­ной формы» (1, с. 131). Возражая признанию сбора валежника кражей леса, К- Маркс обращается к депу­татам ландтага: «Вы стерли границы, но вы ошибаетесь, если думаете, что это приносит вам одну только пользу. Народ видит наказание, но не видит преступления, и именно потому, что он видит наказание там, где нет преступления, он перестает видеть преступление там, где есть наказание. Применяя категорию кражи там, где ее не следует применять, вы тем самым прикраши­ваете кражу в тех случаях, где эта категория должна быть применена» (1, с. 122—123). Спустя 17 лет в ра­боте «Население, преступность и пауперизм» К- Маркс снова обращает внимание на важность этого положе­ния, снова подчеркивает, что «от официального обще­ства до некоторой степени зависит квалификация неко­торых нарушений установленных им законов как пре­ступлений или только как проступков. Это различие терминологии является далеко не безразличным, ибо оно решает тысячи человеческих судеб и определяет нравственную физиономию общества» (5, с. 516).

Правотворческая деятельность государства в связи с этим не может быть изолирована от тех социальных процессов, которые происходят в общественной жизни и так или иначе влияют на формирование правовых норм, а также практику их применения. Создавая нормы пра­ва, государственные органы должны опираться на до­стигнутый уровень экономического и культурного раз­вития. «Право,— писал К. Маркс,— никогда не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества» (6, с. 19). Просле­живая в «Немецкой идеологии» развитие частного пра­ва, К. Маркс и Ф. Энгельс констатируют, что «право точно также не имеет своей собственной истории, как и религия» (3, с. 64).

Внимание советских криминалистов между тем из­лишне долго было сосредоточено на комплексе проблем, связанных с применением уголовно-правовых норм, с разработкой гарантий строжайшего соблюдения социа­листической законности в деятельности государствен­ных органов и должностных лиц, ведущих борьбу с пре­ступностью. Видимо, по этой причине вопрос о харак­тере и видах уголовно-правовых норм, их социальном -назначении остается малоизученным. Особенность норм советского уголовного права — материальной отрасли советского права — усматривают обычно лишь в том, тчто они регламентируют общественные отношения, воз­никающие вследствие совершения преступления. Поня­тийный аппарат уголовно-правовой теории оказался в силу этого крайне бедным и слабо разработанным. Составу преступления как единственному основанию уголовной ответственности стали придавать едва ли не всеобъемлющее значение. Даже необходимость соответ­ствия уголовно-правового запрета объективным законо­мерностям общественного развития зачастую рассмат­ривается в юридической литературе в качестве только одного из многих условий, обеспечивающих эффектив­ность уголовного наказания (42, с. 164; 43, с. 70). И только в самое последнее время опубликованы статьи Н. Ф. Кузнецовой, Г. А. Злобина, С. Г. Келиной, А. М. Яковлева, В. Н. Кудрявцева, специально посвя­щенные вопросам социальной обусловленности уголов­ного закона и криминализации деяний (38, с. 95—101; 39, с. 70—76; 44, с. 3—22).

Не потому ли анализ действующего уголовного за­конодательства позволяет заключить, что круг деяний, отнесенных ныне к числу уголовно наказуемых, неоправ­данно расширен. Одновременно с этим санкции ряда преступлений, признаваемых действующим уголовным законодательством малозначительными, явно занижены и не соответствуют характеру и степени общественной опасности этих преступлений. И даже категория тяж­ких преступлений, перечень которых дан в ч. 2 ст. 7' Основ уголовного законодательства, не нашла четкого законодательного выражения в размерах санкции. Здесь не учитывается в полной мере ни ценностная характе­ристика объектов уголовно-правовой охраны, данная с классовых позиций рабочего класса, ни причины, обус­ловливающие распространенность тех или иных деяний.

Качественное своеобразие правонарушений недоста­точно выявлено и Общей теорией государства и права. Во всей обширной юридической литературе по этой теме-имеется лишь одно монографическое исследование, опуб­ликованное еще в 1963 году (45). Во всех других рабо­тах правонарушение рассматривается лишь в плане основания юридической ответственности как разновид­ность юридических фактов.

XXVI съезд КПСС, четко сформулировав очередные и долговременные задачи коммунистического строи­тельства, ориентирует общественные науки, в том числе и науку юридическую, на то, чтобы решительно бороть­ся со схоластическим теоретизированием, глубже и смелее анализировать явления жизни общества (29, с. 78). Понимание социальной обусловленности права,доведен­ное до необходимой степени конкретности, как раз и про­тивостоит тем преувеличениям, которые вытекают из субъ­ективистского подхода к праву как возможному средст­ву решения любых общественных проблем.

В самой краткой характеристике проблема социаль­ной обусловленности уголовно-правовых норм заклю­чается в раскрытии экономических, политических, психо­логических, нравственных и иных факторов, вызываю­щих необходимость существования норм советского уго­ловного права, и прогнозировании их развития. В ка­честве исходных здесь должны выступать социальные факторы, поскольку, по выражению В. И. Ленина, «достигнутым надо считать только то, что вошло в куль­туру, в быт, в привычки» (27, с. 390). В современной социологии дается достаточно четкое разграничение понятий социального в широком и узком смысле. Поня­тие социального в широком смысле употребляется тогда, когда общество сопоставляется с природой, социальная форма движения материи — с биологической. Социаль­ное в узком смысле означает взаимодействие индивидов, социальных групп, классов. При этом социальные отно­шения нельзя рассматривать как «стоящие рядом» с эко­номикой, политикой, культурой и т. д. Социальные отно­шения — «суть важный аспект, сторона экономических,, политических, культурных отношений, характеризую­щих взаимодействие личности через социальные группы с обществом» (46, с. 86—87).

Интенсивное развитие философской, социологиче­ской и правовой мысли последних лет, новые данные

советской криминологии о преступности как социальном явлении и ее причинах — все это открывает большие возможности в исследовании поставленной проблемы. В силу объемного характера темы автор ставит задачу •определить социальное назначение уголовно-правовых норм и пределы их регулирующего воздействия с уче­том социального характера причин преступности, наме­тить качественное своеобразие и критерии сферы пре­ступного в свете новой Конституции СССР, Основ зако­нодательства Союза ССР об административных право­нарушениях и предстоящего принятия Кодекса РСФСР об административных правонарушениях, а также пред­ложить законодательно оформить в размерах санкций классификацию преступлений.

Решение поставленной проблемы требует не только определенного уровня развития данной области знания, но и соответствующей методологии. В русской дорево­люционной литературе, например, господствовало мне­ние о «неделимости прав», а следовательно, и «единстве неправды». «...Всякая попытка,— писал Г. Е. Колоко­лов,— принципиального разграничения между преступ­лением и проступком должна быть признана совершен­но несостоятельной» (47, с. 131). Диалектико-материа-листический подход к изучению общественных явлений предполагает необходимость различать их качествен­ную, количественную и мерную определенность. «В прин­ципе,— пишет В. П. Кузьмин,— люди могут руководст­воваться в своей деятельности произвольно выбранны­ми мерками, но реальный успех деятельности будет прямо пропорционален тому, насколько близки эти мер­ки к общественной мере явлений...» (48, с. 148). «...Без понимания особой качественной определенности соци­альных вещей,— пишет далее автор,— их анализ оста­ется, по существу, слепым» (48, с. 165).

Качественное своеобразие преступной сферы должно быть не только отмечено, но и выражено в соответствую­щем категориальном аппарате. Специфика правовой теории, несомненно, состоит в заданности понятийного фонда законодательством. Тем не менее, как верно от­мечает А. М. Васильев, следует различать «категории права» как компоненты нормативной структуры и «пра­вовые категории» как принадлежность правовой науки. «Знания о правовой сфере общественной жизни,— под­черкивает автор,— объективируясь в категориях права,

как бы застывают, поскольку категории права высту­пают как образец, государственный масштаб поведения людей и оценки их поступков. Правовые же категории как научные понятия служат источником получения но­вых знаний. Поэтому они постоянно развиваются, углуб­ляются, включают в себя все новые и новые представ­ления о праве» (49, с. 92—93).