Глава 2. Договор и его текст

Роль договорного текста настолько существенна, что зачастую в теории и практике их отождествляют. Между тем договор и его текст - понятия не идентичные. Достаточно вспомнить о существовании устных соглашений, не имеющих текста и тем не менее являющихся полноценными договорами. Кроме того, при толковании договора текст является главным, но не единственным свидетельством его содержания. Согласно Венской конвенции наряду с контекстом договора принимается во внимание последующая практика его применения. Предусмотрена возможность обращения и к дополнительным средствам толкования в случае неясности текста.

На различия между правовым актом и его текстом обратили внимание еще римские юристы. Специалисты в области частного права издавна придерживаются того мнения, что договор и его текст - явления связанные, но не тождественные. Между ними могут существовать значительные расхождения и противоречия*(1545).

Эта общая закономерность присуща и международному праву. Известный российский юрист-международник А.Н. Стоянов предупреждал против забвения "еще римлянами выведенного правила герменевтики, что в законе внутренний смысл важнее формы и что в договорах такое же значение имеют намерение и воли сторон сравнительно с буквой сделки...."*(1546).

Отмеченное обстоятельство не ушло от внимания и первых юристов-международников. Гуго Гроций считал, что "если не обусловлено иное, то следует полагать, что письменная форма способствует удостоверению действительности договора, но не составляет части его существа"*(1547). Отмечу, что Э. де Ваттель выступал в защиту значения текста, обосновывая это интересами обеспечения уважения договорных обязательств*(1548).

Из этого видно, что с самого начала обнаружились две основные позиции. Одна из теоретических соображений обосновывала нетождественность договора и текста. Другая руководствовалась практическими соображениями, подчеркивая значение текста.

В дальнейшем этой проблемы касались многие юристы. Особый интерес представляет ее обсуждение в Комиссии международного права ООН, поскольку в нем участвовали авторитетные юристы и дискуссия велась в плане кодификации соответствующих норм. Проблема начала обсуждаться в самом начале работы над проектом статей о праве договоров. Спецдокладчик Дж. Брайерли предложил определение договора как соглашения, зафиксированного письменно. Против этого выступил классик американской юриспруденции М.О. Хадсон. По его мнению, такое определение подразумевало бы, что соглашение существует вне документа, в котором оно воплощено. Письменный документ является воплощением соглашения, а не только его записью*(1549).

Эта точка зрения была поддержана и некоторыми другими членами Комиссии. Ж. Амадо говорил о том, что понятие "договор" всегда рассматривалось как выражение согласия сторон и в то же время как документ, воплощающий это согласие*(1550). Выступая на следующем этапе обсуждения этого вопроса, Г.И. Тункин отметил, что утверждение, будто договорный текст является лишь средством доказывания, а не образует договор, не является точным. Содержание не может быть без формы*(1551). В ходе дискуссии было высказано и мнение о том, что соглашение без текста вообще не может образовать договор*(1552). Как видим, разброс мнений относительно соотношения соглашения и текста, содержания и формы оказался значительным.

Если обратиться к международной судебной практике, то она не отождествляет соглашение с текстом, но вместе с тем исходит из того, что текст является официальной формой воплощения соглашения и потому должен приниматься во внимание в первую очередь. В Консультативном заключении Постоянной палаты международного правосудия 1925 г. относительно границы между Турцией и Ираком говорилось, что при толковании договора прежде всего следует "подвергнуть анализу сам текст в целях определения воли сторон, после можно рассмотреть возможность принятия во внимание в этом отношении и эвентуально, в какой мере факторы иные, чем текст договора"*(1553).

Анализ практики государств свидетельствует, что в целом она подчеркивает значение текста, в том числе и при толковании. Обычно как бы ставится знак равенства между договором и текстом. Выступая на заседании Президиума Верховного Совета СССР при обсуждении вопроса о ратификации Московского договора с ФРГ, А.А. Громыко говорил, что при толковании договора "исходной основой может быть только согласованный сторонами текст. Это значит - только сам договор"*(1554).

Отмеченные ранее различия во взглядах на соотношение договора и его текста не случайны; они свидетельствуют о сложности проблемы, что побуждает остановиться на ней более обстоятельно.

Будучи формой договора, текст выражает и закрепляет содержание соглашения. Текст и соглашение тесно между собой связаны и существуют в относительном единстве. Договор не может не иметь той или иной формы, в которой отражается его содержание. Содержание первично, а форма производна. Создание договора начинается с достижения соглашения. После его воплощения в той или иной форме можно говорить о договоре.

Единство формы и содержания не исключает противоречий между ними. Содержание динамично, а форма стабильна. Развитие начинается с изменений в соглашении сторон. Постепенно накапливаются противоречия между реальным содержанием соглашения и его формой. До определенных пределов содержание меняется в пределах данной формы. Если же изменения выходят за эти пределы, то появляется необходимость в изменении формы. При этом форма не является пассивным отражением содержания. Она способна открывать больший или меньший простор для изменений в содержании, содействовать его развитию или тормозить его. Чтобы быть эффективным, договор, особенно определяющий основы взаимоотношений сторон, должен быть нацелен в будущее.

Значение этих моментов подчеркивают государственные деятели. В статье, посвященной десятилетию Договора о добрососедстве, партнерстве и сотрудничестве между Россией и ФРГ 1990 г., В.В. Путин показал, насколько сторонам удалось реализовать "заложенный в договоре потенциал". Одновременно он подчеркнул: "Большой договор" нацелен в будущее. Чтобы в полной мере реализовать заложенный в нем позитивный потенциал, потребуется не один год"*(1555).

Для того чтобы регулировать современные международные отношения, содержание договора должно обеспечить оптимальный баланс динамизма и стабильности. Можно даже сказать, что динамизм - это необходимое качество, призванное обеспечить стабильность договорного регулирования в меняющихся условиях.

Многое здесь зависит от характера договора. Форма рассчитанных на длительные сроки действия политических договоров общего характера должна открывать значительные возможности для развития содержания. Форма договоров по конкретным вопросам должна быть предельно точной.

Относительно Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндией 1948 г. Президент У. Кекконен в 1981 г. подчеркнул, что "его содержание было сознательно сформулировано так, чтобы оно не зависело от хода времени"*(1556). В 1989 г. другой Президент Финляндии - М. Койвисто - говорил о том же договоре, что, когда тот был "заключен в 1948 г., и когда он был наполнен содержанием, вполне удовлетворительным для финнов, новая линия была закреплена. Заключенные между нашими странами договоры продолжают оставаться основой наших взаимоотношений... Нет необходимости изменять их формулировки, хотя прошли десятилетия, и с ними изменилась международная обстановка". Особого внимания заслуживает следующее замечание М. Койвисто: "Самым важным было взаимопонимание в отношении духа договоров, а также взаимное доверие"*(1557).

Из этого видно, что возможность плодотворного развития содержания договора зависит от совпадения интересов и взаимопонимания сторон. Чем выше соответствующие показатели, тем более благоприятны условия для развития содержания договора в соответствии с меняющимися условиями и интересами сторон.

Государства сами исполняют и контролируют выполнение заключенного договора. В процессе применения договора в конкретных условиях стороны испытывают потребность в уточнении и развитии его содержания. В многосторонних договорах со временем могут меняться состав и характер участников, что сказывается на их содержании.

Проблема формы и содержания договора, соглашения и текста не могла не привлечь к себе внимание юристов, особенно практиков. Главный юридический советник британского ведомства иностранных дел Э. Беккет утверждал, что "текст договора после подписания получает, если можно так выразиться, собственную жизнь"*(1558). Аналогичный взгляд был высказан сменившим Э. Беккета на посту советника Дж. Фицморисом, утверждавшим, что в случае возникновения новых обстоятельств, не предусмотренных договором, Международный Суд ООН должен толковать договор, исходя только из собственного понимания текста и новых условий и совершенно не принимая во внимание намерения сторон*(1559).

Однако при таком подходе Суд сможет отрывать форму от содержания и вкладывать в договор смысл, расходящийся с соглашением сторон. Подобный подход трудно совместить с суверенитетом государств. Он явно противоречит основополагающей максиме "обязательство возникает из согласия сторон" (ex consensus advenit vinculum). Особенно очевидно это положение, когда речь идет о договорах с ограниченным кругом участников. Поэтому неслучайно бывший судья Международного Суда А. Альварец выдвинул более ограниченную концепцию. По его мнению, при толковании следует отличать обыкновенные договоры, в отношении которых надлежит принимать во внимание волю сторон, от договоров-законов, которые, будучи однажды заключенными, приобретают собственную жизнь. Если возникают новые условия, то необходимо толковать договоры-законы на их основе, а не на основе выяснения намерений сторон, которые договор разрабатывали. Этот новый подход объяснялся тем, что на смену старому индивидуалистическому международному праву пришло новое, основанное на "режиме взаимной зависимости"*(1560). Таким образом, и здесь мы встречаемся с определенным отрывом формы от содержания, текста от соглашения участников.

Действительно, содержание не только "договоров-законов", но и иных договоров не остается неподвижным: оно меняется в соответствии с требованиями жизни. Не будь этого, договор отставал бы от жизни и был бы не в состоянии регулировать меняющиеся отношения. Чем более соответствует договор реальному положению вещей, тем выше его эффективность.

Изменения происходят не в тексте, который вовсе не обретает самостоятельную жизнь, а в соглашении сторон, определяющем содержание текста. Иначе говоря, развитие содержания происходит по воле сторон, а не независимо от них. Это принципиальное положение относится как к двусторонним договорам, так и к важнейшим универсальным актам, включая Устав ООН. Генеральные секретари ООН не раз отмечали произошедшие в Уставе изменения при сохранении его текста. Еще К. Вальдхайм заявил, что ООН "уже стала совершенно иной организацией по сравнению с задуманной в Сан-Франциско"*(1561).

Представляется, что в основе ошибочности приведенных ранее взглядов на самостоятельную жизнь текста лежит недооценка динамизма содержания, соглашения сторон. Ведь речь идет не о первоначальных намерениях, а о живой воле сторон. Отзвук этого явления можно обнаружить и в международной судебной практике. В решении Европейского суда по правам человека 1995 г. по делу "Лойзиду против Турции" говорилось следующее: "То положение, что Конвенция является живым актом, который должен толковаться в свете современных условий, прочно утвердилось в практике Суда". Следовательно, положения Конвенции "не могут толковаться только в соответствии с намерениями их авторов...."*(1562).

Думается, что достаточно обоснованное решение проблемы с учетом динамизма содержания и стабильности формы договора содержится в Венской конвенции о праве международных договоров. На первое место при толковании договора поставлен его контекст, т.е. подчеркивается значение стабильной формы. Одновременно оговаривается, что толкование должно осуществляться "в свете объекта и целей договора", а это уже имеет прямое отношение к динамизму содержания (ст. 31).

В требовании толковать договор в свете его объекта и целей нашел выражение один из основных принципов толкования - принцип эффективности. В соответствии с этим принципом текст договора должен толковаться и применяться не формально, следуя лишь букве, а таким образом, чтобы обеспечить достижение его целей. Вместе с тем нельзя противопоставлять цели тексту. При определении целей следует в первую очередь руководствоваться текстом*(1563). Значение принципа эффективности многократно подчеркивалось Международным Судом ООН. В решении по делу о территориальном споре между Ливией и Чадом (1994 г.) говорится об "одном из основных принципов толкования договоров, которого последовательно придерживается международное правосудие, а именно о принципе эффективности"*(1564).

Значение учета динамизма содержания договора нашло отражение и в других положениях Венской конвенции. Предусмотрено, в частности, что наряду с контекстом учитывается "последующая практика применения договора, которая устанавливает соглашение участников относительно его толкования"*(1565). Об этом же свидетельствует и место, отведенное первоначальным намерениям сторон. Они рассматриваются как дополнительные средства толкования, к которым прибегают лишь в том случае, если другие методы толкования не устранили неясностей (ст. 32).

Сказанное ранее свидетельствует о сложности и важности оптимального текста договора. Практика СССР говорит о том, что в принципе он стремился к достижению четкости формулировок в договорах*(1566). Для достижения этой цели необходимы высокий профессионализм, соответствующая правовая культура. Задача состоит в том, чтобы обеспечить точность и емкость формулировок, соблюдать требования логики и семантики, использовать все богатство правового инструментария. Формальная определенность - необходимое качество права.

От четкости и юридической определенности формулировок в значительной мере зависит эффективность как закона, так и международного договора. В связи с демократизацией государств и внешней политики особое значение приобретает понимание содержания законов и договоров широкими слоями населения. В литературе издавна подчеркивается значение ясности и четкости языка правовых актов. Правда, высказывались и иные взгляды. Например, утверждалось, что к ясной форме изложения права может вынуждать только низкий уровень развития людей*(1567). Что же касается международных актов, то порой юристы высказывали мнение, будто политические термины не должны быть слишком точными*(1568).

Разработке оптимального текста препятствуют сложность подлежащих регулированию отношений; в значительной мере трудности политического процесса подготовки текста, особенно когда речь идет о многосторонних договорах, и другие факторы.

Довольно часто на переговорах не удается достичь согласия по конкретным положениям и приходится прибегать к формулировкам общего характера, которые могут наполняться более конкретным содержанием в процессе осуществления договора. Следует также учитывать, что даже самая тщательная отработка текста не может обеспечить решения всех вопросов, и соответственно в процессе осуществления договора потребуются уточнения.

На заседании Президиума Верховного Совета СССР в мае 1988 г. обсуждался договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. В докладе МИД относительно договора по этому вопросу говорилось, что в результате советско-американских переговоров было достигнуто взаимопонимание относительно порядка реализации отдельных положений. Далее подчеркивалось: "Это не следует рассматривать как нечто, ставящее договор под сомнение. Безусловно, договор - тщательно отработанный документ. Однако очевидно, что в таком сложном и, без преувеличения, первопроходческом деле могут быть отдельные элементы, требующие уточнений"*(1569).

Эластичные формулировки общего характера позволяют сделать первые шаги в направлении согласования расходящихся позиций, содействуют утверждению общих подходов, взглядов, обсуждению соответствующих вопросов; вовлекают государства в общий процесс обсуждения и координации, что ведет к разработке более конкретных положений. Показателен в этом плане Киотский протокол о климатических изменениях. Несмотря на множество общих положений, Протокол воплотил общее согласие относительно того, что вредные последствия перемены климата могут быть предотвращены лишь совместными усилиями государств, и прежде всего наиболее развитыми.

Приходится констатировать, что тексты международных договоров и даже многосторонних конвенций по правовым вопросам, над которыми работали квалифицированные юристы, зачастую оставляют желать лучшего. Особенно наглядно это проявляется, когда возникает вопрос о применении договорных положений судами государств в конкретных делах*(1570).

Если обратиться к практике СССР, то довольно часто критике подвергалось качество подготовки текстов договоров со странами СЭВ*(1571). Что же касается России, то особенно невысок профессиональный уровень подготовки договоров со странами СНГ, что не может не сказываться негативно на их осуществлении.

Подчеркивая значение в подготовке проектов договоров специалистов, в первую очередь юристов, нельзя забывать, что договор не только правовой, но и политический акт. Поэтому в разработке договорных текстов, в определении их содержания ведущую роль должны играть дипломаты. Именно они должны обеспечить соответствие договора политическим реалиям и тем самым - его действенность. Значение этих моментов неоднократно отмечалось в международной практике*(1572).

От расхождений между текстом и содержанием, порождаемых теми или иными объективными обстоятельствами, следует отличать сознательное использование таких расхождений в политических целях. Как известно, в гражданском праве существует понятие мнимых, или фиктивных, и притворных сделок. ГК РФ определяет мнимую сделку как такую, которая совершена "лишь для вида, без намерения создать соответствующие ей правовые последствия". Притворная сделка - это сделка, "которая совершена с целью прикрыть другую сделку" (ст. 170 ГК РФ).

Дипломатической практике также известны и мнимые, и притворные договоры. Они редко являются таковыми в целом, чаще частично. Примером притворного договора может служить заключенный между Германией и Японией "Антикоминтерновский пакт", выступавший пропагандистским документом, прикрывавшим реальное секретное соглашение*(1573). Если стороны считают договор фиктивным, то, как и в гражданском праве, он не имеет юридической силы. В случае с мнимым договором стороны выполняют постановления скрывающегося за ним реального договора.

Весьма распространены близкие упомянутым договоры, которые можно обозначить как диссимулированные. Они создаются по формуле "чего нет, в том притворяюсь, что есть, то скрываю" (quae non sunt, simulo, quae sunt, ca dissimilantur). Такие договоры призваны скрыть реальные цели сторон от общественности. Кроме того, они облегчают получение одобрения со стороны парламента. Получив такое одобрение, правительства придерживаются реального соглашения, скрытого за официальным текстом. В результате образуются два параллельных соглашения: одно, одобренное парламентом, другое - межправительственное. В случае обнаружения конфликта между ними юридические расхождения должны решаться в пользу первого.

Для того чтобы более сильная сторона могла вкладывать в договор выгодное для себя содержание, текст составляется в умышленно расплывчатых формулировках общего характера. Аргентинский юрист М. Арди отмечал двусмысленность и неточность в терминологии, характерные для текстов военных пактов США. Он писал: "Эта двусмысленность, преднамеренная туманность и схематичность статей, позволяющие давать самое разнообразное толкование содержанию пактов, что является их общей характерной чертой"*(1574). Относительно Парижских соглашений 1954 г. французский профессор Б. Лавернь заявил, что они "проникнуты иезуитским духом"*(1575).

В целях облегчения произвольного толкования договора используется и такой прием, как умышленное усложнение текста. Еще Ж. Клемансо отмечал: "Когда анализируешь договор, в котором невесть сколько сотен статей, в котором обсуждены все вопросы, не следует забывать, что этот столь сложный текст будет иметь ту силу, какую вы сами ему придадите; он будет тем, чем вы его сделаете"*(1576).

Довольно распространен прием, в соответствии с которым текст договора содержит самые общие положения, а конкретное содержание им придается различного рода дополнительными соглашениями.

Особое значение имеет тот факт, что положения текста, формально отражающие полное равноправие сторон, практически могут быть использованы в своих интересах лишь более сильными участниками, располагающими для этого необходимыми возможностями. Дипломатической практике хорошо известны и случаи, когда обязательства формулируются таким образом, чтобы оставлять свободу рук более сильному партнеру. В секретной записке посла Великобритании Дирксена от 18 августа 1939 г. министру иностранных дел Германии об обязательствах в отношении Польши говорилось: "....Великобритания не связала себя на 100% данным заранее обязательством выступить на стороне Польши в случае всякого (выделено мною. - И. Л.) конфликта. Это противоречило бы психологии англичан, всегда оставляющих для себя открытой возможность уклониться от принятых обязательств"*(1577).

В современных условиях договорный процесс приобретает все большее пропагандистское значение. В результате в текст включается значительное число положений, рассчитанных на пропагандистский эффект. Однако если такие положения не соответствуют реальной политике, то их значение минимально. Особенно большое значение имели эти моменты в годы холодной войны. Советская дипломатия имеет в этой области значительные достижения, что признавалось и западными специалистами.

Вашингтонский специалист Дж. Эванс в 1958 г. писал: "Правительственные пропагандисты США: понимают, что пропаганда хороша лишь в той мере, в какой хороша пропагандируемая политика.... К сожалению, Советский Союз также основывает свою пропаганду на провозглашенной им политике. И почти по каждому вопросу, и во всех регионах мира его политику проще понять, и эта политика является гораздо более привлекательной, чем американская политика...."*(1578)

Для понимания значения текста немаловажную роль играет то обстоятельство, что договор заключается одними лицами, а одобряется органами, состоящими из иных лиц, особенно если речь идет о парламенте. Последний утверждает не скрытое соглашение, о котором ему мало известно, а представленный ему аутентичный текст с некоторыми пояснениями представителей исполнительной власти.

Договоры часто рассчитаны на действие в течение более или менее длительного срока. За это время меняется состав как законодательных, так и исполнительных органов. Для новых лиц еще более уменьшается значение соглашений, не нашедших отражения в тексте.

Таким образом, отмечая определяющее значение действительного содержания соглашения сторон, необходимо учитывать значение текста как главной формы выражения содержания. Это значение тем больше, чем глубже существующие между сторонами противоречия. В годы холодной войны особенно часто даже авторитетные юристы высказывали мнение, согласно которому текст является единственным выражением соглашения*(1579).