ЖИЗНЬ

Человек остро ощущает и сознает ценность жизни из-за того, что она конечна и неразрывно связана с неизбежностью смерти. Органические изменения, происходящие с индивидом на протяжении всего его физического существования и составляющие естественное содержание его жизни, с необходимостью ведут к такой итоговой метаморфозе, в результате которой утрачивается способность чувствовать, мыслить, действовать. Угроза перестать существовать как организм, социальный субъект и духовное существо заставляет человека ценить время своего земного существования, дорожить им.

Смерть — такая же объективная онтологическая реалия, как и жизнь. Однонаправленность и необратимость естественных изменений подводят в конечном счете живое существо к самоотрицанию и небытию. Всему, что носит витально-органический характер, свойственно стремление к снятию внутренней напряженности жизненных противоречий и возврату в неорганическое со-

стояние. Это бессознательное «влечение к смерти» всего живого напоминает ток реки, стремящейся в своем движении по руслу к устью, где она, влившись в море или океан, исчезает, перестает существовать в своем особенном качестве реки.

Отношение личности к противоречию между жизнью и смертью по-разному проявляется на рациональном и эмоционально-чувственном уровнях. С одной стороны, здесь имеет место почерпнутое из сферы социального опыта трезвое понимание человеком временности земной жизни и неизбежности собственного физического исчезновения. Достаточно ему вспомнить известный со времен Аристотеля силлогизм «Все люди смертны. Сократ — человек. Следовательно, Сократ смертен» и поставить вместо имени Сократа свое собственное имя, чтобы убедиться в логической непреложности этого горького умозаключения, доказывающего всеобщий характер естественной необходимости, не признающей исключений из правил.

В отличие от природы, чья жизнь лишена трагизма, поскольку ни одна из ее конкретных форм не сознает, что ей грозит небытие, человек отчетливо понимает, что ждет в будущем его витальное и социальное «Я». Но его отношение к финалистическому характеру жизни не ограничивается одним лишь пониманием неустранимости факта будущей смерти. Если разум, согласный с фактической данностью линейности и необратимости времени, признает неизбежность «полной гибели всерьез», то человеческие чувства не желают мириться с этим, порождая острейшие коллизии внутренней жизни индивидуального «Я». Страх перед страданиями, болью, небытием, жалость к себе и оставляемым близким, множество других сопутствующих переживаний врываются в строй логических доводов и грозят опрокинуть их. Так рождается одна из наиболее драматических экзистенциальных антиномий, связанных с отношением к жизни как ценности:

Т е з и с: «Я приемлю смерть и мирюсь с ее неизбежностью».

А н т и т е з и с: «Я не приемлю смерти и всем своим существом протестую против нее».

Считая себя бренной, смертной частицей бессмертного органического мира, человек разумом принимает смерть и потому формулирует «тезис». Но его чувства, невзирая на рациональные доводы, противятся логическим аргументам, заставляют трепетать перед смертью и воспринимать ее как зло и упорно противопоставлять «тезису» «антитезис».

Наиболее активно ратует за признание ценности жизни, за оценку ее как абсолютного блага детское сознание. Оно же, с характерным для него приоритетом эмоциональности над рацио-

нальностью, наиболее энергично протестует против факта непреложности смерти. Для детского сознания на ранних стадиях социализации вопрос о смерти вообще не встает в виде некой, требующей обдумывания проблемы. Но с развитием личности ребенка, с накоплением социокультурного опыта происходит знакомство с многими реалиями, имеющими прямое отношение к онтологеме смерти. В сказках, мифах, рассказах, с которыми его знакомят взрослые, нередко гибнут или умирают герои. Порой горе приходит в семью ребенка, когда уходят из жизни близкие люди. До поры до времени внутренние механизмы эмоционально-психологической самозащиты заставляют ребенка изыскивать доказательства невсеобщности смерти. При этом он с готовностью склонен удовлетворяться самыми фантастическими гипотезами человеческого бессмертия.

Вместе с процессом социализации, с развитием рациональных структур сознания неизбежно наступает такой период духовного развития, когда мифические измышления уже не в состоянии удовлетворить взрослеющий разум, который начинает требовать и искать реалистические причинные объяснения. В ситуации, когда прежние мифы утрачивают свою объяснительно-охранительную функцию, а психика, сознание еще не успели адаптироваться к идее непреложности и всеобщности смерти, ребенок может на какое-то время оказаться беззащитным перед настигшим его экзистенциальным кризисом. Выдающийся украинский педагог В. Сухо-млинский рассказывал о сильнейшем духовном потрясении, пережитом его учеником-шестиклассником, который впервые всерьез задумался о том, что все люди, в том числе и он, смертны '.

Смерть как особая, экзистенциальная детерминанта, порождает множество сложных философских, религиозных и этических проблем. Значительная часть из них восходит к представлениям о времени как могущественной всеотрицающей силе, в отношениях с которой человек обречен выступать в роли зависимой, подчиненной, страдательной стороны. Вместе с тем история культуры знает и противоположный взгляд: это позиция разума, утверждающего идею приоритета духовного «Я» над временем, идею его права распоряжаться стихией Хроноса по своему усмотрению. Эти две противоположные позиции, сведенные воедино, обретают вид еще одной экзистенциальной антиномии:

Тезис: «Человек не властен над временем и является его рабом».

Антитезис: «Человек властен распоряжаться временем по своему усмотрению и является его господином».

1 Сухомлипский В А  Рождение гражданина. М., 1974. с. 69.

Данная антиномия предполагает, что человек, находясь, подобно всему живому, во власти объективного, физического и биологического времени, является вместе с тем духовным существом, способным прожить отмеренный ему природой срок с разной степенью содержательной наполненности. Он волен распоряжаться отпущенным временем как ему угодно: сжимать и растягивать его, а порой, при суицидных попытках, и уничтожать его как субъективное, личностное время.

Для индивида каждый отрезок его жизни может отличаться своей, особой содержательной наполненностью — от ценностной опустошенности до предельной социокультурной, событийно-творческой наполненности. То есть время жизни отличается прерывистым, «синкопированным» социокультурным ритмом.

Когда человек воспринимает собственное бытие прежде всего как физическое существование, он не может отделаться от ощущения течения жизни как ускользающей из-под его власти стихии, как тающей на глазах ценности, подобной бальзаковской «шагреневой коже». Себя же он при этом воспринимает как заложника, пленника времени. И напротив, личность, для которой ее жизнь неотрывна от высших форм духовной деятельности и социокультурного творчества, открывает для себя возможность приобщения к беспредельности социального бессмертия, когда время над ней уже не властно.

На фоне неизбежности физической смерти, а также возможности преждевременной гибели из-за какой-то случайности, жизнь обретает для человека совершенно особую значимость. К бессознательно-инстинктивному ощущению ее ценности прибавляется глубокое понимание этого. Но чем цивилизованнее и культурнее человек, тем отчетливее он понимает, что действительной ценностью является не просто жизнь в виде биологического процесса, а жизнь, наполненная социально значимым содержанием и смыслом.

Большинству людей не свойственно бездумно-растительное существование. Человек, как правило, стремится отыскивать смыслы в явлениях и процессах, происходящих вокруг него и в нем самом. Можно утверждать, что ему присуща потребность в осмысленном существовании.

В основании потребности в смысле жизни находятся две фундаментальные социальные потребности — потребность в самореализации и ориентационная потребность.

Потребность в самореализации представляет собой стремление человека к изысканию различных возможностей для практического приложения своих сил и способностей, для их продук-

тивного использования и дальнейшего развития. Содержание этой потребности изменчиво и зависит от многих обстоятельств и факторов.

Разнообразие имеющихся в распоряжении цивилизованного общества форм, способов и возможностей самореализации не только позволяет человеку удовлетворять многообразные интересы и наклонности, но и требует от него умения должным образом ориентироваться среди социальных обстоятельств. То есть человека характеризует, с одной стороны, стремление реализовать себя в мире, а с другой — избирательное отношение к тому, что его окружает. Благодаря ориентационной деятельности потребность в самореализации обретает конкретную социальную направленность.

Содержание ориентационной потребности и потребности в самореализации заметно изменяется в процессе социализации индивида. Особым этапом в этом изменении является период, когда обе потребности переходят в качественно новую форму своего диалектически взаимосвязанного существования, трансформируясь в экзистенциальную потребность в смысле жизни.

Когда «вечные» вопросы бытия предстают перед человеком в виде острых, волнующих, имеющих конкретную личностную значимость противоречий между идеалами и реальностью, свободой и ответственностью, знанием о неизбежности смерти и стремлением к социальному и духовному бессмертию, то для их решения становится необходима концептуально стройная, ценностно привлекательная, по возможности универсальная и вместе с тем достаточно гибкая мировоззренческая, нормативно-смысловая модель. Нужда в ней и обнаруживает себя как экзистенциальная потребность в смысле человеческого существования.

Человек, ищущий смысл своей жизни, должен вскрыть рациональное содержание тех объективных связей, что существуют между ним и бытием природного, социального и культурного миров, к которым он принадлежит. Будучи онтологически укоренен в них, человек определяет не только свое место в динамике каждого из них, но и свою ответственность перед этими породившими его сверхличными началами. Это в итоге и превращает жизнь в его глазах в наивысшую из всех имеющихся в его распоряжении ценностей.