ЕСТЕСТВЕННО-ПРАВОВАЯ ФИЛОСОФИЯ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА: КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ И МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ

Древние греки делили историю на золотой, серебряный и железный века. В последующие времена потомки неоднократно возвращались к этой исторической типологии. Так, наиболее продуктивный период в истории восточнославянской культуры, начавшийся с реформ 1860-х гг. и оборвавшийся с приходом к власти большевиков, был назван Серебряным веком.

Приложение архаической мифологемы к этому периоду игра,; ет скорее метафорическую роль и не решает проблемы стилист^, ческой атрибуции философии и всей культуры данного времени. Ситуация усложняется еще и тем, что у метафоры Серебряного

века не вырисовываются отношения с предыдущим, Золотым, веком: то ли его вообще не было и Россия его каким-то образом проспала, то ли он, как считают некоторые, исчерпался творческой судьбой одного пушкинского гения. Если же говорить об эпохе, пришедшей на смену Серебряному веку, то здесь все сложилось логичнее: за ним пришел воистину Железный век, который славяне и другие сопредельные народы пережили и выстрадали в полной мере.

Есть немалые основания для того, чтобы именовать Серебряный век «осевым временем» восточнославянской цивилизации, к которому она шла на протяжении десяти предыдущих веков и которое дало в итоге столь замечательные плоды, что все свершившееся в ней за полстолетия оказалось похоже на феномен «греческого чуда» V в. до Р. X. «Осевым временем» в истории локальной цивилизации можно считать ту эпоху, которой удается перешагнуть через свою первоначальную национальную ограниченность и возвыситься до духа всемирности. Это может происходить путем постижения культурным сознанием идеи приоритета метафизической реальности над реальностью материальной, физической, непосредственно-социальной, путем его устремленности и нацеленности на преимущественно интуитивное, а не рассудочное постижение высших истин.

Наряду с указанными, существует еще одна возможность культурно-исторической типологизации интересующей нас эпохи. Русский философ-эмигрант Г. Федотов как-то заметил, что через принятие Киевской Русью христианства дикий черенок восточнославянской культуры был привит к древу европейской, греко-рим-ско-византийской цивилизации. С тех пор восточнославянская цивилизация развивалась, постоянно испытывая на себе воздействие западной культуры и в чем-то напоминая и повторяя ее путь. Стили, характеризовавшие эволюцию постфеодальной европейской культуры, то есть Ренессанс, Барокко, Классицизм, Романтизм и др., в тех или иных формах присутствовали и в культуре России.

Серебряный век, давший миру мыслителей и художников первой величины, неоднократно пытался в лице многих из них осознать свою истинную культурно-историческую природу. Наи-^олее заметной среди попыток культурологического самоопреде-~'ёния стала трактовка его как Ренессанса. Этот взгляд опирался на два основных аргумента. Первый заключался в констатации присущего русской культуре конца XIX — начала XX вв. сильно-

го и яркого всплеска духовной активности, превратившего это время в эпоху, необыкновенную по своей творческой отдаче. Второй аргумент констатировал присутствие антропоцентрических воззрений в творчестве определенной части мыслителей, энергично защищавших естественные права, свободы и достоинство человека.

То, что в Европе началось несколько веков тому назад, в России заявило о себе лишь к концу XIX столетия. Европейская культура успела к этому времени пройти через антроподицеи, теодицеи и даже откровенные демонодицеи. Но то, что на Западе растянулось на века, в России, в силу особых социально-исторических обстоятельств, оказалось сжато в пределах сравнительно короткого временного отрезка, названного Серебряным веком.

В то время, когда для Европы Бог уже «умер», русских мыслителей конца XIX в. стала одолевать метафизическая тоска по высшим началам. Дух теодицеи, страстные порывы ввысь, пронизывавшие творчество Ф. Достоевского, Л. Толстого, Вл. Соловьева и многих других мыслителей, сообщили русской культуре Серебряного века черты, сближавшие ее с культурой европейского Барокко XVII в. Так неожиданно стиль Барокко с его страстными, судорожно-экстатическими порывами к Богу, уже основательно забытый Европой, воскрес на ее евразийской периферии.

Пафос теодицеи, тяга к сверхличному, синергийная вертикальность нравственных устремлений, поиск высших первоначал, метафизический космологизм сообщили философии Серебряного века черты барочности. Взыскующая «мира горнего», русская теодицея разворачивалась в противоборстве с новыми силами, каких не знал XVII век,— с нигилистическими рефлексами естественно-научных открытий, с влияниями идей позитивизма и социализма, с деструктивными умонастроениями проникшей с Запада ницшеанской демонодицеи. Все это сообщало ей необычайную экспрессивность, напряженность, порывистость и даже взрывчатость. Тот необыкновенно мощный творческий подъем, который переживала культура Серебряного века, объяснялся в значительной степени ее барочным характером. К этому следует добавить, что, хотя жизнь восточнославянского духа и вписывалась в нормативно-ценностные координаты барочной парадигмы, это было, конечно же, восточнославянское Барокко, явившее признаки большого культурного стиля в характерной этнической редакции.

Культурологическую и метафизическую суть восточнославян-гкого Капокко точно передал Достоевский, вложивший в уста

Версилова из романа «Подросток» собственное понимание этого феномена. Версилов, ощутивший на фоне распространения либерализма и буржуазных реформ внезапную метафизическую тоску, поехал в Европу. Но вскоре он убедился, что Европа бессильна духовно воскресить его, поскольку сама она уже успела духовно умереть вместе с умершим для нее Богом. Все кругом разъединялось и отчуждалось, находилось во власти расчетов, корысти, общей брани, войн и революций. И только он, Версилов, один во всей тогдашней Европе тосковавший о Боге, мог сказать европейцам, что их революции, коммуна и сожженный дворец Тюильри — это ошибки и преступления. Но, будучи носителем высшей идеи о всеобщем примирении на основе веры в Бога, он вынужден был скитаться в тоске и молчании. «...Я плакал,— вспоминал Версилов,— за них плакал, плакал по старой идее... Я не мог представлять себе временами, как будет жить человек без Бога и возможно ли это когда-нибудь. Сердце мое решало всегда, что невозможно; но некоторый период, пожалуй, возможен...» '

Вопросы существования Бога и бессмертия души Достоевский считал важнейшими и хотел посвятить им свой главный роман «Атеизм», который должен был стать грандиозной теодицеей.

Историческая запоздалость русского Барокко усложнила его историческую судьбу. Мыслителям Серебряного века было гораздо труднее стоять на позициях теодицеи, чем европейским философам XVII в. На их мышление уже легла печать влияний европейского рационализма и позитивизма. Поэтому от них требовалось более энергичное духовное сопротивление, чтобы противостоять напору господствующих в Европе и во многих отечественных умах рационалистических стереотипов. Многие из них видели свою задачу в том, чтобы актуализировать колоссальный духовный опыт христианства. Надобность в этом становилась особенно ощутима в условиях ускорившихся социально-исторических метаморфоз, что начали происходить с восточнославянской цивилизацией. Потенциал этого уникального достояния был способен придать устойчивость социальному телу России, воспрепятствовать его превращению в игрушку разбуженных стихий «прогресса», приближающего мировые катастрофы.