СИМВОЛИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ АБСОЛЮТНОЙ ВЛАСТИ

(«ЛЕГЕНДА О ВЕЛИКОМ ИНКВИЗИТОРЕ»)

«Легенда о Великом инквизиторе» Ф. М. Достоевского, выступающая как проблемный эпицентр романа «Братья Карамазовы», являет собой грандиозную панораму культурно-исторических символов власти, уводящих из XIX в. в ретроспективу XVI в. и в перспективу XX в. В центре ее три символические фигуры — Иисус Христос, испанский кардинал и Дух зла. Одна из главных ее тем — тема власти, поворачивающаяся на протяжении «Легенды» различными гранями и принимающая вид проблем права на власть, искушения властью, соблазна абсолютной, деспотической властью, цены за власть, которую платят господствующие и подчиняющиеся. Символы, в которые облачены все эти проблемы, представляют собой «сгустки» культурно-исторических, морально-религиозных и философско-правовых смыслов, позволяющих каждой новой эпохе находить и узнавать в них свои реалии.

Каждая из трех главных фигур «Легенды» символизирует определенную грань проблемы абсолютной власти. Так, дьявол — метафизический символ соблазна, искушения абсолютной властью. Великий инквизитор — символ воплощенной, персонифицированной абсолютной власти. Христос — символ высших метафизических, религиозных, этических начал, противодействующих укоренению земных форм абсолютной власти. Предметом их столкновения выступает кратическая антиномия, в которой тезис гласит: «Абсолютная власть над людьми допустима», а ан-

титезис утверждает: «Абсолютная власть над людьми недопустима». Обе идеи сталкиваются между собой в сознании тех, кто властвует, и тех, кто вынужден подчиняться.

Согласно Ф. М. Достоевскому, за тех и других борются две метафизические силы — Бог и дьявол. Даже Великий инквизитор был ареной их борьбы. Начинавший свой путь как истово верующий в дело Христа, он был искушаем Духом зла и, не устояв, соскользнул на стезю властолюбия. В нем метафизическое зло трансформировалось в зло социальное, обнаружив прямую причинную зависимость между ними.

Абсолютная власть, персонифицированная в личности кардинала, обнаруживает несколько важных особенностей.

Во-первых, это власть, не знающая ни религиозных, ни нравственных, ни правовых ограничений. Ее обладатели, узурпировавшие право на произвол, уверены, что им все позволено. Им представляется, что если пожелать, то можно даже повторно казнить воскресшего Христа и заставить людей, которые вчера еще падали перед ним ниц, подгребать угли к его костру.

Во-вторых, это власть, постоянно совершающая коварные подмены. Она сама является злом в маске добра, врагом, надевшим личину радетеля. В Великом инквизиторе оживает евангельский «человек беззакония», который здесь выступает в маске блюстителя закона. Другая подмена — это стремление изображать свободу как бремя, непосильное для масс. Подобная позиция позволяет обладателям деспотической власти считать людей слабыми и порочными существами, которых можно только силою и устрашением вести по пути законопослушания.

Третья особенность заключается в том, что абсолютная власть носит сугубо отрицательный, демонический характер: она более разрушает, чем созидает. При этом наибольшие разрушения она производит в сфере человеческого духа, в его ментальных, этических и экзистенциальных структурах.

Ф. М. Достоевский показывает, что соблазны абсолютной властью исходят из области индивидуального «подполья», то есть тех глубинных уровней человеческой психики, которые сообщаются с темной метафизической реальностью, обиталищем «бесов» зла и насилия. Именно эти «бесы» сообщают кратическим мотивам демонический, богоборческий характер. Они заставляют человека посягать на авторитет Бога и пытаться присвоить себе его властные функции.

Для Ф. М. Достоевского стремление к абсолютной власти — это форма проявления человеческой гордыни, осмелившейся вообразить, что мир пуст и погружен в безначалие. Но подобное стремление всего лишь проявление ограниченности человеческого рассудка, наивно пытающегося присвоить себе не принадлежащие ему права.

Даже Христа дьявол пытался искусить соблазном абсолютной власти, предлагая тому обратить камни в хлебы, чтобы благодарное человечество двинулось за чудотворцем. Для Духа зла основными средствами, ведущими к вершине абсолютной власти, выступали чудо, тайна и авторитет. Они же являлись ее символами, из которых складывается харизма абсолютного властелина. Но Христос отверг путь чуда, ответив, что не хлебом единым жив человек. Смысл его ответа заключался в том, что каждому надлежит свободно принимать решение о том, следовать ли за ним или нет, а не руководствоваться страхом, будто может оскудеть рука дающего.

Но если Христос отказался от абсолютной власти, то человеку устоять перед ее соблазнами почти невозможно. Далеко не всякому доступно понимание ее иллюзорности. Взятая сама по себе, кратическая мотивация не содержит ничего дурного и способна в известных пределах способствовать социальному самоутверждению личности, препятствовать ее превращению в некое подобие социальной медузы. Шекспировский Гамлет говорил: «Поместите меня в скорлупу ореха, и я буду чувствовать себя покорителем Вселенной». Но так рассуждать мог только человек, не обладающий сильной кратической мотивацией. Великий же инквизитор в «Легенде» Ф. М. Достоевского ею обладал. Ему была также присуща еще одна черта, под влиянием которой кратическая мотивация способна обретать злокачественный характер. Это коренное свойство человеческой природы — склонность к забвению меры. Она способна проявляться повсеместно — в удовольствиях и пороках, в страстях и притязаниях и во многом другом. Пренебрежение мерой в кратических притязаниях определяет путь, которым движется Великий инквизитор, готовый во имя абсолютной власти над людьми уничтожить любое препятствие, возникшее перед ним, даже если это сам воскресший Христос.

В «Легенде» Христос выступает в роли правозащитника, стоящего на стороне тех, кто отдал свою свободу и вынужден жить в страхе перед карающей десницей земного бога. На противоположном полюсе абсолютной власти оказалось абсолютное бесправие, нуждающееся в защите. Но Христос — своеобразный правозащитник: он не произносит ни единого слова и на все выпады Великого инквизитора отвечает молчанием. И его молчание символично: это символ «умершего» для Европы Бога. И поскольку Бог «мертв» для кардинала, то и Христос для него безгласен.

Эта «фигура умолчания» семантически амбивалентна. Для Великого инквизитора это символ недейственности абсолютных запретов, символ того, что власть свободна от них, что для нее не существует никаких препятствий. Иной смысл этого символа в том, что трансцендентный мир, из которого явился Христос, не спешит

выговориться. За выжидающим молчанием Сына Божьего — уверенность, что последнее слово все же останется за ним.

Сквозь кратическую проблематику «Легенды» просвечивает мысль о том, что над земными государствами властвуют не люди, даже если они единоличные правители, наделенные неограниченной властью, а высшая трансцендентная сила. Только ее власть действительно абсолютна. Попытки же любого из смертных присвоить себе абсолютную власть обречены. И в этом «Легенда» перекликается с ветхозаветной книгой пророка Даниила.

Облачение Ф. М. Достоевским темы власти в религиозно-историческую символику предполагает, что власть метафизична и апофатична, то есть что в ней присутствует некая высшая тайна, до конца не раскрываемая. Обнаруживаются два возможных подхода к ней. Первый, рассудочно-позитивистский, состоит в том, что для него любая тайна — это только приманка. Дотянувшись до того, что ему доступно, рассекретив какую-то малую часть интересующей его реалии, рассудок отмахивается от всего, что пребывает в тени. Метафизический разум и метафизическая интуиция, которыми в высшей степени наделен автор «Легенды о Великом инквизиторе», видят в тайне обязательный, безусловный компонент любой из форм бытия. Так, прикасаясь к тайне власти, они не требуют ее полной дешифровки. Им чужды неоправданные познавательные амбиции рассудочного позитивизма. Не случайно в итоге, когда позитивное знание оказывается в очередном когнитивном тупике, выручает его именно метафизика. На ее философских просторах научная мысль восстанавливает истощившийся потенциал своей эвристики. Метафизика возвращает ее к абсолютным основаниям сущего и должного, откуда она может опять начать свой исследовательский путь уже в новом направлении.

Восстание Ф. М. Достоевского против идеи абсолютной власти человека над человеком—это одновременно мощная апологетика метафизической идеи естественного права. Мыслитель убежден, что право человека на обеспеченное существование и пользование благами цивилизации является прирожденным и неотчуждаемым, не требующим ради его сохранения отказа от свободы. Право на свободное самоопределение является также прирожденным и неотчуждаемым, и одно естественное право не должно обретаться за счет другого.