§ 1.

Выше мы пытались показать, что т. наз. ограниченные вещные пpaвa (jura in re aliena) являются, в действительности, правами относительными (а не абсолютными), правоотношениями между двумя лицами. Но этим их характеристика еще не исчерпывается. Уже выше было отмечено, а теперь следует особо подчеркнуть, что отосительное правоотношение (именно потому, что оно — правоотношение, т. е. прежде всего социальное отношение) не замыкается в своем действии исключительно рамками взаимоотношении между его непосредственными участниками (субъектами данного правоотношения), но имеет значительно более широкую «сферу влияния», действует, в той или иной мере, и по адресу всех «третьих», «прочих» лиц.

Но — в отличие от прав абсолютных — это действие относительных прав на «третьих» лиц является не прямым, непосредственным, а косвенным, посредственным, «отраженным». Такое действие относительного права является, собственно говоря, оборотной стороной его относительности, логически необходимым к ней дополнением. Ибо, если в относительном праве непосредственная правовая связь существует у управомоченного не со «всеми», а лишь с «одним» лицом, то (поскольку всякое право является социальным, а, следовательно, общезначимым отношением, связующим управомоченного со всем обществом) этим самым уже a priori устанавливается, что с «прочими» лицами у управомоченного должна быть какая-то посредственная, косвенная правовая связь, являющаяся результатом и отражением вышеуказанной прямой и непосредственной его связи с другим субъектом данного правоотношения.

Степень и сила этого «отраженного» действия относительных прав весьма разнообразна и имеет самый широкий диапазон. Она максимальна — в таких относительных правах, как, напр., право трудового землепользования, самое широкое, после права собственности, право сельскохозяйственного пользования землею. Она менее значительна — в таких относительных правах, как, напр., право застройки, концессионное, горное; еще менее, затем, в залоговом праве, в праве аренды и т.д. Она все же довольно велика и в привилегированных требованиях обязательственного характера (французские privilèges; германские Vorrechte; в советском праве — см. ст. 101 ГК и ст. 266 ГПК): здесь даже т. наз. вещные (залоговые) права зачастую сжимаются и тускнеют (ст. 101 ГК), когда на них падает «отраженный» свет указанных обязательственных правоотношений. Она, наконец, минимальна — для самых обыкновенных обязательственно-правовых требований (в советском праве — требования последней очереди по ст. 266 ГПК). Но все же и здесь сохраняется, в известной мере, отраженное действие относительных прав по адресу третьих лиц.

Наша мысль о действии обязательственных прав на «внешний мир», за пределы отношений между их непосредственными участниками, совпадает с существующим в германской литературе течением, высказывающимся — хотя и на почве иных представлений — в пользу не только «внутреннего» («nach innen»), но и «внешнего» («nach aussen») действия обязательственных прав.

Однако, из этого совершенно правильного тезиса сторонниками указанного течения делается, на наш взгляд, совершенно неправильный вывод. Констатируя, что всякое право (в том числе и обязательственное) имеет внешнее действие, они (в частности Neuner, Staub, Maschke) отрицают на этом основании правильность самого различия между абсолютными и относительными правами. Затем, в связи с этим, они допускают и дальнейшую ошибку, возвращаясь, в вопросе о юридической природе вещных прав, к теории «непосредственного господства» или вообще «непосредственного отношения» субъекта права к вещи. Иными словами, вместо того, чтобы, отправляясь от своей плодотворной мысли о «внешнем» действии обязательственных прав, сделать шаг вперед по сравнению с традиционным изложением теории абсолютных и относительных прав, произведя в ней соответствующие изменения, они делают шаг назад, совершенно отказываясь от того нового, что эта теория внесла в прежнее понимание права, в пользу теории, старейшей по времени и устаревшей по существу, не отвечающей основным элементам представления о правоотношении, как о социальном отношении, а тем самым — отношении к людям, а не вещам.

В несколько более мягкой форме высказывается против деления прав на абсолютные и относительные и Oertmann, заявляя, что оно не исчерпывает существа дела, но само имеет относительное значение, показывающее лишь, что в одних правах на первом плане стоит «внутреннее», а в других — «внешнее» действие.

Но и Neuner со своими последователями, и Oertmann игнорируют то обстоятельство, что понятие абсолютности в том смысле, в каком оно употребляется теорией абсолютных и относительных прав, не совпадает с моментом «внешнего» действия («Aussenwirkung») права.. Понятие «абсолютности» в указанном смысле означает, на первом плане, не функциональный, а структурный признак права, не «физиологию», а «анатомию» правоотношения. Всякое правоотношение имеет, в той или иной мере, «внешнее» действие, но это еще не значит, что всякое правоотношение, в той или иной мере, «абсолютно». Только то правоотношение является абсолютным, в коем определенному управомоченному лицу противостоит на правообязанной стороне универсально-безличная масса всех «прочих» лиц. Правоотношение же, существующее между определенными лицами, несмотря на присущее также и ему, в известной мере, «внешнее» действие, — является по своей структуре относительным. С этой точки зрения, с т. зр. различия в самой структуре правоотношений, между абсолютными и относительными правами существует неизгладимая грань.

Но это еще не все. Указанное различие в структуре, в «анатомическом» устройстве абсолютных и относительных правоотношений влечет за собой известное различие и в функциональном их признаке, в «физиологии» их, в самом характере того «внешнего» действия, которое им всем присуще. Neuner и др., а также Oertmann видят всюду, во всех правоотношениях, принципиально-однородное, лишь количественно различное, «внешнее» действие. В действительности, во внешнем действии абсолютных и относительных прав имеется гораздо более глубокая, качественная разница. Она заключается в том, что «внешнее» действие абсолютных прав имеет прямой и непосредственный характер, обусловленный самою структурою этих прав: здесь имеется только «первое» лицо (сам управомоченный) и «третьи» лица, по адресу коих право действует прямо и непосредственно; никакого «второго» лица, по отношению к коему сказывалось бы еще какое-либо иное («внутреннее») действие права, здесь вовсе не имеется. Совсем иное имеет место в области прав относительных. Здесь налицо уже и «внутреннее» действие права (между «первым» и «вторым» лицом, между управомоченным и непосредственно обязанным), и «внешнее» действие (против «третьих» лиц), причем эта последняя функция права вытекает из первой, обусловлена ею, является ее «отражением» и результатом.

Таким образом, Neuner и его последователи, — сосредоточив свое внимание на том обстоятельстве, что всякое право имеет «внешнее действие», — не учли при этом двух существенных моментов:

1) что этот общий функциональный признак всех прав не исключает деления их, по структурному признаку, на права абсолютные и относительные;

2) что и упомянутый функциональный признак («внешнее действие» права) имеет качественно различный характер в разного рода правах: а) прямой и непосредственный — в абсолютных, б) косвенный и «отраженный» — в относительных правах.

Вместе с тем, самая мысль о «внешнем действии» всех прав, в том числе и обязательственных, основана у Neuner'a и его последователей не на общетеоретическом понимании права, как общезначимого социального правоотношения, а исключительно на практических данных, на конкретном правовом материале.