§ 38. Становление права славянских народов

У западных и южных славян вплоть до периода Высокого средне­вековья — XII — XIII вв. — государственность сохраняла вид вар­варского королевства или раннефеодальной монархии (см. § 32). Слабой была и степень феодализации общественного уклада, иск­лючая те народы, которые были под влиянием или властью, бол ее мощных политических образований — Священной Римской или Ви­зантийской империи. Средневековое славянское право формирова­лось поэтому под влиянием империй, а нередко представляло исто­рическую переработку или прямое заимствование институтов права и даже целых правовых кодексов (например, византийский За­кон судный людем IX в. в Первом Болгарском царстве). Собственные правовые памятники у западных и южных славян поя­вились относительно поздно — с XIII в. Это происходило под более значительным, чем на западе Европы, влиянием королевского зако­нодательства, нередко и ограничивалось им.

Развитие польского права         До XII — XIII  вв.  общинная и фео­дальная юстиция в Польском королев­стве оставалась на уровне обычного права. В начале XIII в. возник-

ли церковные суды — главным образом привилегированной юрис­дикции. Единственно централизованную роль играл королевский суд; в течение XII в. появились специальные должности королев­ских судебных официалов. Возобладание королевского суда со вре­менем сказалось на том, что в традиционное славянское право были привнесены требования соблюдения «королевского мира», что отра­жало чисто политические связи короны с Германской империей.

Древнейший свод феодального польского права — Польская правда (собственное название — Эльблонская книга) — также появился в связи с проникновением германцев на польско-балтийские земли. Он был составлен в середине XIII в. неизвестным ученым немцем, по-видимому, для практических нужд. Небольшой сборник (29 ст.) был даже не законом, а описанием судебных обыча­ев в форме не казусных правил, а отстраненного изложения, в кото­ром немецкий судья обращал внимание прежде всего на отличитель­ные особенности польского суда и правоприменения.

Суд по Правде осуществлялся единолично судьей. Ни о каком участии присяжных, общинных сходок не упоминалось. Процесс на­чинался с персональной жалобы (был исковым),   но вызов от­ветчика был делом уже суда. За неявку без уважительных причин полагался штраф, а игнорирование трехкратного вызова вело просто к проигрышу дела. В суде следовало соблюдать некие нормы прили­чия (подобно тем, какие предписывались в ленном суде по «Саксон­скому Зерцалу»)  под угрозой небольшого штрафа.  Особенностью славянского судопроизводства была изначальная установка на мно­гократное откладывание дела: на вызов свидетелей ответчику дава­лось до 14 дней. В большинстве случаев это были не столько свиде­тели, сколько соприсяжники   — их роль в польском суде бы­ла значительной. От большинства обвинений можно было очистить­ся личной присягой вместе с несколькими соприсяжниками (родны­ми, друзьями, соседями): от двух до двенадцати, смотря по тяжести обвинения. При попытке поймать преступника, застигнутого с по­личным,   по  следам    (гонение    следа),    при  отыскивании своей украденной вещи у других лиц   (свод)    такие свидетели также были важными участниками досудебных действий. В отсутст­вие соприсяжников или при особых обвинениях основным средством установления судебной истины был  поединок    (дубинами или мечами — в зависимости от сословного статуса ответчика). Если от­ветчик не мог или не желал биться на поединке (что судьи, по заме­чанию Правды, допускали весьма неохотно), прибегали к орда­лиям.   Поляки использовали ордалии только железом   (прой­ти 3 шага по раскаленным брускам или пронести столько же кус же­леза) либо водой   (связанного бросали в воду): «Если он его бро­сит [т. е. кус железа ] или всплывет, то этим убежден в том, в чем его обвиняют».

В уголовном праве наказание в большинстве случаев сохраняло

398

ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА

РАЗДЕЛ III

399

характер композиции (выкупа) за преступление, присущей варварским правдам. Всего применялось семь унифицированных штрафов: от 3 до 70 марок (одна марка приравнивалась к 1,5 голо­вам скота или 1 пуду соли); случалось назначение штрафа скотом или солью. Наибольшие по размеру штрафы полагалось за тяж­кие преступления, в которых усматривалось «нарушение мира», а также за посягательства на имущество знатных. Оценка имущественных посягательств, прежде всего кражи , была свое­образной: для Правды важным было не количество, не что украде­но, но у кого украдено, т. е. сам факт кражи. В зависимости от сословного положения потерпевшего и назначался штраф: 70, 50 ма­рок — за княжеское имущество, 12 марок — за рыцарское или кре­стьянское. Сословные разграничения влияли и на ответственность в случае убийств, в том числе даже неоконченных посягательств на личность.

Нередко ответственность переносилась не на конкретного винов­ника, а на общину, которая не могла или не желала выдать пре­ступника, — ополье. Штраф в таких случаях выплачивала общи­на — ополье, либо ей требовалось оправдаться поединком. Крайне своеобразным критерием в оценке ответственности преступника бы­ло внимание к собственному поведению жертвы, которое могло под­толкнуть к преступлению. Так, весьма высоким штрафом каралось рядовое изнасилование девицы или жены, но если дело происходило в «нелучшем» месте (лесу, поле), да еще если женщина отправилась туда «без приказа», штраф становился небольшим. С другой сторо­ны, это же правило повлияло на оценку преступления, совершенно­го как бы в ответ на нападение: это только смягчало ответствен­ность, но не исключало ее вовсе. „Самое тяжкое уголовное наказа­ние — побить камнями — полагалось за измену государст-в у . Древние членовредительские наказания (выбивание зубов за нарушение поста или кастрацию за супружескую измену, введен­ные в X в.) Правда не упоминала.

До XV в. в Польской монархии обычное право преобладало. В развитии королевского законодательства и в его влиянии на право большую роль сыграли Вислицкие статуты короля Казимира Великого (1368) — в 2 ч., 161 ст. Свод со­стоял из нескольких, принятых на протяжении двух десятков лет статутов по разным вопросам, отдельно для Великой и для Малой Польши. Статуты были утверждены при участии сословного сейма.

Вислицкие статуты содержали не только правовые   нормы. Многое в них записанное было только казусными судебными реше­ниями (с фиктивными именами участников) в значении преце­дентов.   Вошли в них и проекты   правовых правил, позднее прижившиеся в официальной редакции.

Статуты сохранили в основном старый порядок судопроизводст­ва. Видимо, принимая во внимание привычную недобросовестность

свидетелей (еше Польская правда особо упоминала опороченных и купленных свидетелей), их показания стали во второй ряд. Большее значение имели присяга и соприсяжничество. Ожили ордалии и су­дебные поединки. В уголовном праве также была воспроизведена в главном система преступлений и наказаний традиционного права. Остались прежние наказания — штрафы (от 3 до 70 марок). Но наряду с ними в случаях, затрагивавших интересы короны, могли применяться смертная казнь и ссылка. В ходу остава­лось и право мести (отменено было лишь в XV в.). Штрафы в большинстве случаев шли королю (могло быть: и королю, и потер­певшему). Наивысшие штрафы полагались теперь за общественно опасные действия, нарушающие «королевский мир»: поджог, грабеж на дороге, использование оружия в суде, отказ от исполнения судеб­ного решения. Реалии сословных привилегий, видимо, заставили пе­реосмыслить отношение к обстоятельствам, полностью освобождав­шим от ответственности. В целом ряде случаев теперь даже тяжкие преступления не карались: если пострадавший пал жертвой собст­венного вызова или почина (это называлось по-особому: п о ч а -тек), если преступление было следствием обоснованного возмез­дия, если оно наступило вследствие законного осуществления кре­дитором его полномочий, если было направлено против ночного во­ра. Мотив возложения вины за последствия на самого потерпевшего составил важную особенность польского права.

Статуты подробно регулировали отношения из крепостной зави­симости, имея в виду соблюдение интересов короны. Было сокраще­но значение права мертвой руки феодалов в отношении без­детно умерших к м е т е и . «Изгоняя этот ложный обычай», оста­ток имущества предписывалось передавать ближайшим родственни­кам. Вместе с тем сокращалось право свободного перехода крепост­ных из имения в имение. Только несправедливое отношение госпо­дина могло стать причиной массового выхода крестьян. Незаконный, «ночной» уход или бегство не допускались. Кметей следовало воз­вращать, а за прием беглых устанавливался штраф. Были предус­мотрены возможности крестьян получать судебную защиту в случае личных обид. Фискальные интересы казны преобладали и в даль­нейшем, когда законы регламентировали нормы крестьянских по­винностей или взаимные обязанности кметей и феодалов.

Чешское земское право

В Чешском королевстве в силу самых разных социальных и политических причин становление национального права пошло по пути преиму­щественно партикулярного и сословного права. Королевское законо­дательство только в XI — XII вв. имело созидающее значение для права. Позднее попытки королей централизовать юстицию и право­применение путем создания общечешских сводов законов, к^ак пра-, вило, наталкивалось на организованную оппозицию городов и дво­рянства. Такой областнический и партикулярный характер права

400

ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА

соответствовал, видимо, ярко выраженному сословно-представитедь-ному строю Чешского королевства той эпохи.

К XIII в. каждая из вошедших в королевство народностей (чехи, моравы, силезцы, словаки) располагала своей устоявшейся тради­цией суда и правовых обычаев. С XIII в. начался последовательный рост влияния и распространения чешского земского права, опирав­шегося на феодальные обычаи отдельных областей. С XIV в. зем­ское право стало приобретать письменную форму благодаря глав­ным образом не официальным, а частным кодификаци-я м . Преимущественное распространение таких частных кодифи­каций также составило одну из особенностей развития чешского права в период позднего средневековья.

' Одной из древнейших частных кодификаций земского права бы­ла Розенбергова книга, составленная между 1320 и 1330 гг. Записи, послужившие для нее основой, относились к еще более давнему вре­мени, воспроизводя процессуальные обычаи раннефеодальной поры. Книга была написана по-чешски и охватывала главным образом ча­стное право. На основе неудавшегося кодекса законов короля Карла I (отвергнутого земским сеймом в 1355 г. из-за опасения умаления сословных прав) во второй половине XIV в. неизвестным автором был составлен «Устав земского суда» (Ordo iudicii terrae). В уставе было обобщено также в основном судебное право и процессуальные: обычаи, причем касавшиеся разных сословий. Свод был написан по-латыни и представлял собо*й один из первых последовательных опы- * | тов внедрения в земское право институтов и правил доказывания из традиции римского права. Около 1400 г. один из знатоков земского права, земский судья Анджей из Дубы составил более широкий по содержанию свод под названием «Чешские земские права». В нем, кроме чисто судопроизводственных правил и частного права, осве­щались главные институты уголовного и государственного права ко­ролевства. В 1500 г. чешский сейм одобрил официальный свод зем­ского права, подготовленный судьями короля Владислава, —t «Зем­ское уложение». После неоднократных ревизий и переделок с 1564 г., уже после вхождения Чехии в Австрийское государство, свод был принят в качестве образца.

Собственное право, со своими писаными сводами, возникло в чешских городах, также основываясь на предоставленных городам феодальных привилегиях, закрепленных в так называемых зем­ских досках (полуофициальных погодных реестрах привиле­гий) . Это городское право (если оно не затрагивало государственно-политических институтов) сохраняло силу даже после вхождения Чехии в Австрийскую империю.

Еще одной особенностью средневекового чешского права стало раннее обособление специализированного пра­вового регулирования. Его происхождение было также связано с сословными привилегиями — на сей раз узко профессио-

нального значения. В итоге уже к XIII в. возникла такая своеобраз­ная область юстиции как горное   право.

Особое горное право выросло из   горной    королевской регалии,    которой добились для себя последние  из династии Пржемысловичей даже в ущерб интересам земского дворянства. Ис­ключительное право короны на добычу золота, серебра, других ме­таллов предопределило возможность детальной регуляции законами порядка горных разработок вообще, а затем и использования полез­ных ископаемых. Со временем это регулирование стало исключи­тельно централизованным. Около 1300 г. по указанию короля Вац­лава II был составлен первый в истории права специализированный кодекс горных законов   «Право    горной    регалии»    (Jus regale montanorum). Составителем его стал даровитый итальянский юрист Гоззиус, который использовал Юстиниановы «Институции» и свод канонического права. В силу своей специальной направленно­сти кодекс охватывал самые разные вопросы права, включая сферу коммерции, налогов, даже технической эксплуатации рудников.

Приоритетной правовой формой разработки рудников закрепля­лось создание предпринимательских компаний, ко­торые, в традиции римского права, признавались совместной собст­венностью. Прибыль в них распределялась соответственно размеру пая. Капитал компании делился на условные доли — как правило, 16 или 32. .Допускалось и индивидуальное предпринимательство, особенно по розыску ископаемых. В отношении розыска действовало правило горной свободы: в силу заинтересованности коро­левской власти в пополнении казны каждый мог искать ископаемые, где угодно, даже в чужих владениях. Владелец земли, где был най­ден металл, мог претендовать лишь на малую долю прибыли с добы­чи. Только в 1534 г. собственникам земли было передано исключи­тельное право на добычу меди, цинка, олова, железа и ртути.

Вопросы деятельности такой компании решались на ее общем со­брании, где голоса распределялись по паям. Право предусматривало особую роль в управлении классных специалистов, горных мастеров

и др.

Горный кодекс Вацлава II был едва ли не первым в истории, где

важное место отводилось правилам своего рода трудового права. Запрещалось создание профессиональных организаций мастеров, кузнецов, отдельных категорий рабочих (для предотвра­щения нежелательных для предпринимателей и казны стачек). Но были нормы об оплате труда, о порядке обеспечения разных катего­рий работающих в горном деле, даже профессиональные привилегии (в одежде, в быту), порядки проведения праздников. Закреплялись и правила эксплуатации шахт: указывались средства для оснащения рабочего места, устройства вентиляции, осушения забоев и штре­ков, освещения и т. д.

Высокая степень общей сословной привилегированности чешско-

402

ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА

РАЗДЕЛ III

403

го дворянства нашла соответствие в особых, только чешскому праву присущих институтах вещного права и собственнических правах.

Главным институтом семейно-имущественных отношений была т. н. неделимая собственность, считавшаяся общей принадлежностью феодального рода минимум в трех поколениях. Существовали как бы разные уровни неделимости: дедовская, брат-екая, дядьевская. Наследование таких имуществ всегда осложнялось выяснением обстоятельств, выходит или нет данный наследник иэ той или другой условной семейной общности и потому, полагается ли ему выделить его долю. Сделки с отделенными частями дополни­тельно осложнялись длительным сохранением права родового выкуг-па. Правда, и сроки приобретательной давности были небольшие ми — 3 года и 6 недель или 3 года и 18 недель.

С условной неделимостью имущества было связано наличие осо^ бого королевского права, подобному западному праву «мертвой руг ки»: наследования в свою пользу свободных, не имеющих наследника дворянских имений (odumrti). Споры по поводу этого королевского права постоянно осложняли взаимоотношения короны и дворянства. Для охраны своих сословных прав шляхта стала образовывать искусу ственные имущественные союзы — громады для взаимного наг следования имуществ. Основанием союза был имущественный дого|| вор между посторонними или родственниками. Каждый из членов со­хранял владение своим имением, жил в нем. В случае смерти члены союза имели преимущественное право наследования имения своего сочлена и даже особое право преимущественного выкупа отчужден­ного имения у посторонних лиц (право ретракта) .

Собственнические права на недвижимость и сделки с нею подле­жали обязательной регистрации в земских досках и тем са­мым признавались как бы незыблемой частью сословных привиле­гий.

«Законник» Стефана Душана      Формирование писаного права югосла-

вянских народов также пришлось на

XIII в. Тогда одним из феодалов Славонии был составлен Статут Матвея (1272), в котором были записаны в основном судопроиз­водственные правила, идущие от обычного права. Большое распро­странение получил Винодольский статут округа Далма­ции (1288), представлявший своего рода сплав славянского и италь­янского (!) права. Статут воспроизводил в основном имущественные правоотношения, систему преступлений и наказаний, близкую вар­варским правдам. Итальянские влияния были заметны и в последу­ющих югославянских статутах и'прибрежных городов XV в. Наибо­лее крупным памятником югославянского права стал «Законник» царя Стефана Душана, составленный в эпоху наивысшего расцвета державы Неманичей и наибольшей централизации власти монарха-деспотаря.

«Законник» Стефана Душана (205 ст.) в основной своей части

был принят по инициативе сословного собора в 1349 г. В 1354 г. i тексту были сделаны дополнения. Позднее добавились несколько де­сятков статей — в основном правил судопроизводства — из разных законодательных источников разного времени. Во многих вопросах «Законник» ориентировался на византийское церковное право «Но­моканона» и «Синтагмы» (особенно в ст. 1 — 28). Но основное со­держание отразило своеобразные институты сословного строя Сер­бии и жесткую правовую политику властителей государства-«деспо-

товины».

Влияние византийской публично-правовой традиции сказалось

на том, что относительно подробно были изложены права и

полномочия монарха. Оговаривалось исключительное

право царя строить крепости в государстве. Государь имел право на

особый сбор со своих вассалов на свадьбу сына. Жители государства

обязывались содержать царских посланцев и слуг при исполнении

ими государевых поручений. Царь считался своего рода гарантом

правосудия и установителем общественного спокойствия; наруше­

ния этого рассматривались как посягательства на царские полномо­

чия.        '

Весьма заметное место в нормах «Законника» (практически пол­ностью лишенных уже казусной формы, а представлявших позитив­ное законодательство) заняли гарантии законности. Едино­жды изданные законы или предоставленные имущественные права полагались как неприкосновенные и неизменные даже по отноше­нию к царской власти. Весьма необычными были прямые запреты царю посягать насильственно, без законной судебной процедуры на предоставленные в собственность имения, вмешиваться в собствен­нические права. Законы гарантировали всем, даже несвободным лю-|дям, «воздаяние правды» на царском дворе. Особого значения зако­ны (хрисовулы) объявлялись ненарушимыми и навечно охраняющи­ми вольности городов — «Да не вольны того нарушить в них ни гос­подин царь, ни кто-либо другой».

Идея неукоснительной законности была взаимосвязана с   га­рантиями   сословных   прав   и   привилегий.   В наи­большей степени были закреплены привилегии сербской церкви. В качестве   государственного   закона   провозглашалась   обязанность подчинения духовным властям: «И в духовном деле каждый чело­век да имеет повиновение и послушание своему архиерею». Ослу­шание церковных правил могло повлечь отлучение от церкви, а с тем и изгнание из общества. Нарушение церковной юрисдикции также влекло огромный по размеру денежный штраф. Кроме пат­риарха, власть над церковью принадлежала только царю. За шля­хетством (властелями и властеличами) закреплялись практически неограниченные  права собственности  на   б а щ и н ы    (вотчины), включая наследственные права рода и свободу «от всех тягостей и податей моего царства». Оговаривались особые судебные привиле-

404

ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА

РАЗДЕЛ 111

405

гии великих властителей. Купцам предоставлялась (и гарантирова­лась большими штрафами за нарушение) свобода торговли по все­му царству. Законом устанавливались пределы натуральных и де­нежных повинностей зависимых крестьян — меропхов («А иного сверх закона ничего у него да не отымется»). Но и укрыва­тельство чужих людей, бегство зависимых людей было поставлено наравне с государственной изменой.

В уголовном праве доминировала идея преодолеть излишне мяг­кие традиции обычного права и в особенности ужесточить ответст­венность за нарушение «царского порядка» и «народного мира». Ед­ва ли не самым тяжким преступлением считалось «воровство и раз­бой» (видимо, профессиональный). Таких преступников ждали по­вешение «вниз ногами» и ослепление. Укрывшее их село подверга­лось разграблению, а господин села должен был возместить все ук­раденное и быть наказан «как вор и разбойник». Очиститься от об­винений в воровстве и разбое можно было только путем ордалий железом (хотя вообще они выходили из обыкновения). Захват с поличным был бесспорным доказательством вины. Судьи также не­сли ответственность за беспричинное ненаказание явных разбойни­ков. Это безусловно открывало на деле дорогу неприкрытому судей­скому террору.

Самым тяжким наказанием была смертная казнь. Она назначалась за такие преступления, в которых усматривалась вы­сшая мера греховности и нарушения церковной заповеди (за убий­ство священника полагалось повесить, за убийство родителей, де­тей, родных — сжечь). Распространенным было применение ч л е -новредительных наказаний (это была одна из самых своеобразных черт «Законника», воспринятая из византийского права): отсечение руки или обеих рук, ушей, носа, урезание язы­ка, ослепление или вырывание глаза. Эти наказания налагались, если в преступлении усматривалась злостность, предумышленность. Предумышленное убийство каралось отсечением рук, ненароч-ное — значительным, но штрафом, тем же наказывалось совраще­ние христианина в другую веру, изнасилование, нарушение своего сословного статуса (собирание «собора себров» — свободных, но не феодалов). Большинство остальных преступлений каралось штрафами — максимальный достигал 1 тыс. перперов (сереб­ряных монет), наиболее распространенными были в 300 и 100 пер­перов. Высшие штрафы полагались за преступления, нарушавшие основные устои правопорядка: убийство привилегированным феода­лом свободного, лжесвидетельство в суде. Повышали денежные штрафы также преступления, совершенные в отношении лиц более высокого сословного положения; дерзостные преступления в отно­шении высших по статусу могли повлечь и более строгое наказание вообще (так, за изнасилование «равной себе» отрубали руки и нос, высшей по положению — вешали). За «измену и за всякое пре-

';

вступление» подлежали наказанию и жившие вместе с преступни-

усом родственники; свою непричастность к преступлению близкого (шдо было доказывать.

Своеобразной, в расхождение со славянскими древними обычая-«и, была ответственность за преступления в пьяном виде. Это зна-штельно отягчало ответственность и само по себе было нарушением торядка. За незначительные оскорбления и т. п. в пьяном виде по­лагалось вырвать глаз и отсечь руку, за простое «задирание» — дать 100 палок (хотя вообще болезненные наказания — порка — приме­нялись в «Законнике» крайне редко).

«Законник»     устанавливал     строго      территориальную •подсудность   (исключая церковь), только для городов давалась Цпривилегия на собственный суд. Судьям предписывалось «судить по Законнику, справедливо и не судить по страху моего царского вели­чества», а также специально — «надзирать и защищать убогих и

нищих».

Одна из статей «Законника» оговаривала его верховную силу да­же по отношению к новым царским грамотам. Руководствоваться указами и грамотами, отменяющими правила «Законника», судьям не полагалось. Такой приоритет сводного закона, кодекса также был в значительной степени новым не только для Сербии, но и для всего славянского права той эпохи.

Развитое правовое и законодательное регулирование сложилось у западных и южных славянских народов уже на стадии со­словной монархии. Это относительное запаздывание обусловило тесную взаимосвязь в праве между защитой сословных приви­легий и принципом законности. Общегосударственные кодифика­ции права в этих условиях приобретали особое политическое и правовое значение, а дело «законоустановления» становилось чуть ли не священной обязанностью власти и ее главным го­сударственным долгом.