§ 1. Особенности генезиса отечественной криминологии, влияние на него уголовного права

Возникновение и развитие криминологических воззрений в России имеет свои качественные особенности. Если на Западе многие криминологи не являлись и не являются юристами (сам термин “криминология” введен в 1879 году итальянским антропологом Топинаром !), то зарождение криминологической мысли в России связано преимущественно с юриспруденцией, в том числе с законотворческой деятельностью. Так, еще в 1802 году А. Н. Радищев в работе “О законоложении” обосновал необходимость всестороннего изучения преступности, высказал мнение о ее причинах и предложил программу сбора уголовно-статистических сведений 2.

Отмеченное обстоятельство определило превалирование социологического подхода к преступности, ее причинам и мерам борьбы с нею, поскольку, как справедливо утверждает А. И. Долгова, юриспруденции вообще “присущ социологический в широком смысле слова взгляд на мир” 3.

В опубликованной в 1872 году программной статье “Задача науки уголовного права”, представлявшей собой текст вступительной лекции к курсу уголовного права, М. В. Духовской пришел к выводу о том, что “главнейшая причина преступлений - общественный строй. Дурное политическое устройство страны, дурное экономическое состояние общества, дурное воспитание, дурное состояние общественной нравственности и целая масса других условий...- причины, благодаря которым совершается большинство преступлений”4. Понимая, однако, что “невозможно сразу исправить все условия общественной жизни, нельзя вдруг улучшить экономические условия государства” и что “только долгий промежуток времени может привести нас к лучшему положению дел”, М. В. Духовской призывал в полной мере использовать превентивную (в его понимании по-

1 См.: Криминология / Под ред. В. Н. Бурлакова и В. П. Сальникова. СПб, 1998. С. 5.

2 См.: Иванов Л. О., Ильина Л. В. Пути и судьбы отечественной криминологии / Отв. ред. А. М. Яковлев. М., 1991. С. 5.

3 Криминология / Под общ. ред. А. И. Долговой. М., 1997. С. 29. См. также: Долгова А. И. Криминология. М., 1999. С. 12.

4Цит. по Иванов Л. О., Ильина Л. В. Указ. соч. С. 13.

лицейскую) и репрессивную (уголовно-правовую) деятельность государства '.

Уже через несколько месяцев после опубликования цитировавшейся работы М. В. Духовского вышли в свет две статьи И. Я. Фойницкого, в которых содержались аналогичные идеи. В частности, он писал, что на “входных дверях науки уголовного права мы читаем, что предмет его есть не преступление, а преступность”, в связи с чем “в область уголовного права, как науки, входят не только выражения преступности, но и условия ее, то есть разнообразные явления, имеющие в своем результате юридическое состояние преступности” 2.

Однако, как отмечал А. А. Герцензон, “ни Духовской, ни Фойницкий в последующей научной работе не реализовали свои предложения по расширению содержания науки уголовного права, и их труды по существу воспроизводили метод классической школы уголовного права” 3.

Этот парадокс был выявлен еще современниками М. В. Духовского и И. Я. Фойницкого. Так, Н. Д. Сергеевский в статье “Преступление и наказание как предмет юридической науки”, опубликованной в 1879 году, подчеркивал, что Духовской “сам в своих исследованиях вовсе игнорирует поставленную им для науки уголовного права задачу. Почему, в самом деле, он в своей диссертации “Понятие клеветы”, напечатанной в 1873 году, не занялся исследованием причин, порождающих клеветников, и не указал государству средств к их уничтожению? Мало того, в “Программе лекций, читаемых в Демидовском юридическом лицее в 1873-1874 гг.”, следовательно лекций, читаемых ровно год спустя после вступительной лекции, нет ни малейших признаков исследования причин преступлений. Как объяснить это? По нашему мнению, объяснение одно: поставленная Духовским задача оказалась положительной невозможностью, и он сам сознавал это... А если он ... сознал ошибочность выставленных во вступительной лекции положений, то почему он не отказался от них... при первом удобном случае? Вопрос слишком важен для того, чтобы писатель... мог потом спокойно оставить его на произвол судьбы, не позаботившись даже сделать приложение на своих собственных произведениях”4. Косвенным подтверждением правоты сделанных М. В. Духовскому упреков служит тот факт, что он публично никак на них не отреагировал.

1 Цит. по: Иванов Л. О., Ильина Л. В. Указ. соч. С. 14. ' - Цит. по: Герцензон А. А. Уголовное право и социологи (Проблемы социологии уголовного права и уголовной политики). М., 197б."С. 27.

3 Там же.

4 Цит. по: Иванов Л. О., Ильина И. В. Указ. соч. С. 19. !

Н. Д. Сергеевский же пришел к выводу, что юридическое исследование не соединимо с социологическим и не может войти в состав одной науки; такое соединение может быть лишь механическим, но отнюдь не органическим, внутренним. Вместе с тем, ученый счел социологическое исследование преступления и наказания в высшей степени важным для юридической науки, поскольку оно “может образовать собою самостоятельную науку... материалом же для нее послужат главным образом данные, добываемые через посредство статистических работ” '.

Жизнь, как представляется, подтвердила истинность суждений Н. Д. Сергеевского. Однако еще многие десятилетия в отечественной науке уголовного права продолжались попытки расширения предмета уголовного права за счет включения в него чисто криминологической проблематики, в том числе детерминации преступного поведения.

Так, в 1929 году опубликовали учебники по Общей части уголовного права сразу два крупных российских ученых-правоведа -А. А. Пионтковский и А. Н. Трайнин.

В учебнике А. А. Пионтковского сначала шли такие разделы, как “Социологическое учение о преступлении”, “Меры борьбы с преступностью” (понимавшиеся автором как широкий аспект не только уголовно-правовых, но и социальных мер) и только после этого следовал раздел “Юридическое учение о преступности”2.

Еще в большей мере синтетический подход к преступлению, преступнику и наказанию, тесно объединяющий криминологический и уголовно-догаматический подходы, характерен для труда А. Н. Трайнина. Например, в главе второй части первой “Эволюция уголовного законодательства” наряду с уголовно-политическими вопросами (понятие классового правосудия; его формы: классовый подбор защищаемых благ, классовый подбор судей; классовая природа советского законодательства) рассматривались традиционные юридические вопросы об источниках уголовного законодательства, его толковании, применении аналогии, пределах действия уголовного закона3. Часть вторая (“Учение о преступности”) включала главы о движении преступности; факторах, ее порождающих и обуславливающих, и борьбе с нею (значение и цель уголовной реакции; основные принципы уголовной политики). Не менее социологичен (на современном языке криминологичен) раздел третий (“Учение об общественно опасном деятеле”), где наряду с традиционными уголовно-правовыми катего-

1 Цит. по: Иванов Л. О., Ильина И. В. Указ. соч. С. 18.

2 См.: Пионтковский А. А. Советское уголовное право. Общая часть. М. 1929. 3См.: Трайнин А. Н. Уголовное право. Общая часть. М., 1929. С. 32 109.

риями умысла, неосторожности, мотива и цели мы находим самостоятельную главу под названием “Понятие и система критериев социальной опасности”, а в качестве проблем выделяются такие тезисы, как “общественно опасный субъект - “преступник”; “общественно опасный субъект - не “преступник” и, наконец, “преступник” - не общественно опасный субъект” '. Часть пятая рассматриваемого труда А. Н. Трайнина называлась “Учение о мерах социальной защиты” и была посвящена анализу системы и видов наказаний в обозначенном ракурсе2.

Вместе с тем, в 20-х годах XX века в отечественной криминологии возникло направление3, мало согласующееся с социологическим пониманием преступного поведения и уголовно-правовыми методами борьбы с ним, которое можно назвать биологическим (а точнее, биосоциальным или социально-биологическим, поскольку его авторы не сбрасывали полностью со счетов и социальные факторы)4.

И. С. Ной объяснял данный феномен так: “поскольку самим фактом совершения Великой Октябрьской социалистической революции в советском государстве были подорваны социальные корни преступности, а большой интерес с точки зрения этиологии преступности в социалистическом обществе стал представлять человек, совершающий преступление, путем изучения его можно было определить то, что детерминирует преступность”5.

Думается, что данное объяснение не совсем убедительно, поскольку именно в тот период действие социального механизма, детерминирующего преступность, было совершенно очевидно. Сам И. С. Ной был вынужден констатировать, что “довольно значительное количество преступлений продолжали порождать чисто социальные факторы, связанные с последствиями империалистической и гражданской войн, трудностями переходного от капитализма к социалистическому периоду” 6.

' См.: Трайнин А. Н. Уголовное право. Общая часть. М., 1929. С. 219-298.

2 Там же. С. 380-494.

3 Теоретической предтечей этого направления можно считать труды П. Н. Тарновской, Д. А. Чижа, Д. Дриля и Минцлова (см.: Долгова А. И. Указ.

соч. С. 8-9).

4 См.: Булатов С. Я. Возрождение Ломброзо в советской криминологии //

Революция права. 1929. № 1.

5 Ной И. С. Методологические проблемы советской криминологии. Саратов,

1975. С. 13.

6 Там же. С. 8.

Поэтому вряд ли до конца искренен был академик А. И. Малиновский, который, выступая 27 ноября 1926 года на открытом заседании юридической клиники при юридическом факультете Киевского института народного хозяйства, отметил, что хотя кабинеты и лаборатории по изучению преступности и преступников, созданные в Европе и Америке, ставят своей задачей всестороннее изучение преступности, в действительности же они занимаются главным образом биологическим обследованием преступника; социологическое изучение отодвигается на второй план, ибо может привести к критике существующего строя, тогда как “в советских республиках возможно в полном смысле всестороннее изучение преступности и преступника, в частности социологическое” '.

Биокриминологи нередко доходили до крайностей. Так, профессор Е. К. Краснушкин в статье “Опыт психиатрического построения характеров правонарушителей” (1927 г.), следуя концепции Кречмера, пошел значительно дальше своего предшественника и попытался дать психиатрическую характеристику целым государствам: “шизотимный Египет, циклотимная Греция и эпилептотимный Рим”; что же касается России, то всё её историческое прошлое, по его мнению, “взращивало черты эпилептотимии. Особенно ярким это эпилептотимическое направление нашего исторического развития оказывается при сопоставлении с шизотимическим развитием Запада” 2.

Биологизация причин преступности и мер борьбы с нею получила резкий отпор со стороны не только криминологов, стоявших на социалистических позициях, но и, что характерно, со стороны политиков-управленцев высокого ранга.

Так, на первом пленарном заседании Государственного института по изучению преступности и преступника, состоявшемся 18 декабря 1926 года, с общедирективными указаниями выступили руководители ведомств, учредивших названную структуру, народные комиссары: здравоохранения Н. А. Семашко, просвещения А. В. Луначарский, и внутренних дел - А. Г. Белобородое.

Н. А. Семашко занял примирительную позицию, указав, что “в советском уголовном законодательстве решается старый спор социологов и биологов о сущности преступления и методах борьбы с ним и делается увязка между социологической и биологической основами преступности”3. А.В.Луначарский, хотя и отметил, что “чисто социологическая точка зрения является односторонней, но известное доминирующее положение социального подхода к проблеме преступности неизбежно не только потому, что причины, вызываю-

1 Иванов Л. О., Ильина Л. В. Указ. соч. С. 147-148.

2 Там же. С. 167. 3Там же. С. 190.

щие преступление, в гораздо большей степени социальные, чем биологические, но и потому, что у биологической точки зрения есть фаталистический уклон” '. А. Г. Белобородое еще более определенно подчеркнул: “мы никак практически не можем рассматривать лиц, нарушающих закон Советского государства, как неправильно заведенные часы всей предыдущей истории и всех лежащих в них биологических и других задатков, хотя, принципиально, трудно было бы возразить что-либо против этого положения”. Дело в том, продолжал А. Г. Белобородое, что если бы советское законодательство стало на указанную позицию, пришлось бы отказаться “от какой бы то ни было попытки государственной власти пойти по пути упорядочения современного общежития”2.

Таким образом, оба крыла отечественной криминологии3 оказались, образно говоря, между молотом государства, которому через непродолжительное время предстояло пройти через горнило Второй мировой войны и стать одной из сверхдержав, и наковальней ортодоксального марксизма-ленинизма, устанавливавшего свое безраздельное идейно-теоретическое господство.

Безусловно, для властей предержащих более опасным представлялось социологическое направление криминологии, поскольку его представители, применяя диалектический метод познания действительности, приходили к выводу о неизбежности смены общественных институтов. Ф. Энгельс в своей работе “Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии” (1886 г.) писал: “Для диалектической философии нет ничего раз навсегда установленного, безусловного, святого. На всем и во всем видит она печать неизбежного падения, и ничто не может устоять перед ней, кроме непрерывного процесса возникновения и уничтожения, бесконечного восхождения от низшего к высшему. Она сама является лишь простым отражением этого процесса в мыслящем мозгу” 4.

Партийные бонзы, конечно, хорошо знали это положение классика марксизма (не случайно В. И. Ленин ставил названный труд

1 Иванов Л. О., Ильина Л. В. Указ. соч. С. 191.

2 Там же.

3 Более развернутая авторская оценка соотношения социологической и биологической концепций в отечественной криминологии дана в публикациях: Криминология. Курс лекций / Под ред. В. Н. Бурлакова, С. Ф. Милюкова, С. А. Сидорова и Л. И. Спиридонова. СПб, 1995. С. 54-60; Милюков С. Ф. Причины преступности. Изд. 2-е, перераб. и доп. СПб, 1997; Криминология. Изд. 2-е, пере-раб. / Под ред. В. Н. Бурлакова, В. П. Сальникова, С. В. Степашина. СПб, 1999.

С. 130-136.

4 Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии.

М., 1980. С. 8. 10

в один ряд с “Манифестом Коммунистической партии”'). Поэтому совершенно закономерными в тех конкретных исторических условиях выглядят репрессии против как раз тех криминологов, которые добросовестно проводили марксистско-ленинский подход к преступности и мерам борьбы с нею. Так, наряду с С. Я. Булатовым был репрессирован Г. И. Волков, автор монографии, целиком базировавшейся на известной концепции усиления классовой борьбы по мере упрочения социализма2.

Таким образом, на данном этапе союз уголовного права и криминологии оказался непрочным и недолговечным. Произошла своего рода “стерилизация” уголовного права. Впрочем, даже чудовищные температуры политического “автоклава” не смогли полностью вытравить из него “бациллы” социологизма. Отнюдь не случайно в учебном пособии

'См.: Философский словарь / Под ред. И. Т. Фролова. Изд. 6-е, перераб. и доп. М., 1991. С. 235.

2 См.: Волков Г. И. Классовая природа преступлений и советское уголовное право. М., 1935. В публицистике и специальной литературе (см., например: Иванов Л. О., Ильина Л. В. Указ. соч. С. 196) широко распространено мнение о том, что автором данного положения является сам И. В. Сталин. Мало того, Г. Шмелев утверждает, что “на апрельском (1929 г.) Пленуме ЦК Бухарин прямо выступил ... против зловещего тезиса обострения классовой борьбы по мере успехов в строительстве социализма. Он верно расценил этот тезис, сформулированный Сталиным на июльском (1928 г.) Пленуме ЦК ... как теоретическое обоснование “чрезвычайщины” (“Правда”. 1989. 3 февр.). Между тем нами установлено, что авторство рассматриваемого тезиса принадлежит именно Н. И. Бухарину. В журнале “На литературном посту” (1926. № 2. С. 5) в качестве лозунга было опубликовано следующее его высказывание: “...Можно сделать такой вывод, что всякий, кто говорит о классовой борьбе или о том, что она обостряется, делает неправильные, антиленинские выводы. Так рассуждать - значит поскользнуться на правую ногу и сделать крупнейшую политическую ошибку, совершенно сойти с Ленинских позиций”. Автору неизвестно, из какого произведения Бухарина была взята эта цитата. Однако совершенно ясны два обстоятельства. Во-первых, данная точка зрения была высказана Бухариным уже после смерти Ленина, в разгар нэпа и, очевидно, в ходе политической дискуссии. Поэтому она не может быть расценена как случайность, “проходное место”. Во-вторых, еще задолго до июльского (1928 г.) Пленума ЦК она была поднята в качестве политического лозунга “неистовыми ревнителями” чистоты партийного учения (проще говоря, догматиками), которых было немало не только среди литераторов, но и среди ученых, прежде всего обществоведов. Выявленный факт подчеркивает феноменальную способность Сталина не только усваивать и внедрять в сознание масс всякого рода политические лозунги, но и обращать их против их же создателей. Характерно также, что уже в начале 90-х годов оценки данного лозунга как “бредового” практически исчезли из повседневного оборота. Как представляется, сама жизнь показала, что наиболее острые политические столкновения всегда имеют классовую подоплеку по Общей части уголовного права, изданном спустя почти два десятилетия после ликвидации криминологии, отмечалось: “Не только представители старого поколения юристов, научная деятельность которых развернулась еще до Октября (М. Гернет, П. Люблинский, Н. Полянский, А. Трайнин и др.), но и новые кадры советских ученых, начавших работать на теоретическом фронте после Октября (А. Герцензон, Н. Дурманов, В. Меньшагин, А. Пионтковский, Б. Утевский и др.), все они в той или иной мере находились под влиянием взглядов, заимствованных из арсенала буржуазных направлений уголовного права -“классического”, “аристократического” и “социологического” '.

Вместе с тем и в этом издании было подчеркнуто, что “в основе метода советской науки уголовного права прежде всего лежит исследование связи уголовно-правовых явлений с условиями материальной жизни общества” 2. Мягко говоря, это было не совсем так, но направление было заложено, ученые, носящие в своих головах криминологические идеи, выжили (хотя и далеко не все). Для возрождения криминологии требовалось лишь смягчение идеологической и социально-политической среды, что и произошло в середине 50-х годов XX века.