ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ

Настоящая книга выросла из работы над предполагавшимся вторым изданием моих

«Основ психологии», вышедших в 1935 г. Но по существу — как по тема­тике, так и

по ряду основных своих тенденций — это новая книга. Между ней и ее

предшественницей лежит большой путь, пройденный за эти годы советской

психологией вообще и мною в частности.

Мои «Основы психологии» 1935 г. были — я первый это подчеркиваю — пронизаны

созерцательным интеллектуализмом и находились в плену традици­онного

абстрактного функционализма. В настоящей книге я начал решительную ломку ряда

устаревших норм психологии, и прежде всего тех, которые довлели над моим

собственным трудом.

Три проблемы представляются мне особенно актуальными для психологии на данном

этапе, и правильная постановка, если не решение их, особенно существен­на для

передовой психологической мысли:

1) развитие психики и, в частности, преодоление фаталистического взгляда на

развитие личности и сознания, проблема развития и обучения;

2) действенность и сознательность: преодоление господствующей в традици­онной

психологии сознания пассивной созерцательности и в связи с этим

3) преодоление абстрактного функционализма и переход к изучению психи­ки,

сознания в конкретной деятельности, в которой они не только проявля­ются, но и

формируются.

Этот решающий сдвиг от изучения одних лишь абстрактно взятых функций к изучению

психики и сознания в конкретной деятельности органически при­ближает психологию

к вопросам практики, в частности психологию ребенка к вопросам воспитания и

обучения.

Именно по линиям этих проблем прежде всего идет размежевание между всем, что

есть живого и передового в советской психологии, и всем отжившим и отмирающим. В

конечном счете вопрос сводится к одному: превратить психоло­гию в конкретную,

реальную науку, изучающую сознание человека в условиях его деятельности и, таким

образом, в самых исходных своих позициях связанную с вопросами, которые ставит

практика, — такова задача. В настоящей книге эта задача, пожалуй, больше

ставится, чем разрешается. Но для того чтобы ее когда-нибудь разрешить, ее надо

поставить.

Эта книга по существу (плохая или хорошая — пусть судят другие)

исследо­вательская работа, которая по-новому ставит целый ряд основных проблем.

Укажу для примера на новую трактовку истории психологии, на постановку проблемы

развития и психофизической проблемы, на трактовку сознания, пере­живания и

знания, на новое понимание функций и — из более частных про­блем — на решение

вопроса о стадиях наблюдения, на трактовку психологии памяти (в соотношении с

проблемой реконструкции и реминисценции), на кон­цепцию развития связной

(«контекстной») речи и ее места в общей теории речи и т. д. Во главу угла этой

книги поставлены не дидактические, а научные задачи.

При этом я особенно подчеркиваю одно: на этой книге стоит мое имя и в ней

заключена работа моей мысли; но вместе с тем это все же коллективный труд в

подлинном смысле этого слова. Его не составлял десяток или два десятка авто­ров.

Перо держала одна рука, и ею руководила единая мысль, но все же это коллективный

труд: ряд основных его идей выкристаллизовывался как общее достояние передовой

психологической мысли, и весь фактический материал, на который опирается эта

книга, является уже непосредственно продуктом коллек­тивного труда — труда более

узкого коллектива моих ближайших сотрудников и коллектива ряда старых и молодых

психологов Советского Союза. В этой книге почти каждая глава опирается на

материал советских психологических исследований, в том числе и неопубликованных.

В ней впервые, пожалуй, широ­ко представлена работа советских психологов.

В отличие от очень распространенных в последнее время тенденций, я не пытался

обойти в этой книге ни одной из острых проблем. Некоторые из них на данном этапе

развития науки не могут еще быть вполне адекватно разрешены, и при самой

постановке их легко и даже почти неизбежно могут вкрасться некото­рые ошибки. Но

постановка их все же необходима. Без решения этих проблем невозможно движение

вперед научной мысли. Если окажется, что при постанов­ке некоторых из проблем

мною допущены те или иные ошибки, критика вскоре вскроет и выправит их. Сама их

постановка и дискуссия, которую она вызовет, пойдут все же на пользу науке, а

это для меня — основное.

Я высоко ценю значение деловой, позитивной критики. Поэтому я охотно отдаю свой

труд на суд критики, хотя бы и самой острейшей, лишь бы она была принципиальной,

лишь бы она продвинула вперед науку.

С. Рубинштейн,

 2/VII 1940 г., Москва