ГЛАВА I. ПРЕДМЕТ ПСИХОЛОГИИ

Природа психического

Характеристика психических явлений. Специфический круг явлений, которые изучает

психология, выделяются отчетливо и ясно — это наши восприятия, мысли, чувства,

наши стремления, намерения, желания и т. п. — все то, что составляет внутреннее

содержание нашей жизни и что в качестве переживания как будто непосредственно

нам дано. Действительно, принадлежность индиви­ду, их испытывающему, субъекту —

первая характерная особенность всего психического. Психические явления выступают

поэтому как процессы и как свойства конкретных индивидов; на них обычно лежит

печать чего-то особенно близкого субъекту, их испытывающему.

Не подлежит сомнению, что так, как нам бывает дано нечто в непосредствен­ном

переживании, оно никаким иным способом дано нам быть не может. Ни из какого

описания, как бы ярко оно ни было, слепой не познает красочности мира, а глухой

— музыкальности его звучаний так, как если бы он их непосредственно воспринял;

никакой психологический трактат не заменит человеку, самому не испытавшему

любви, увлечения борьбы и радости творчества, того, что он испы­тал бы, если бы

сам их пережил. Мне мои переживания даны иначе, как бы в иной перспективе, чем

они даны другому. Переживания, мысли, чувства субъекта — это его мысли, его

чувства, это его переживания — кусок его собственной жизни, в плоти и крови его.

Если принадлежность индивиду, субъекту является первым существенным признаком

психического, то отношение его к независимому от психики, от со­знания объекту —

другая не менее существенная черта психического. Вся­кое психическое явление

дифференцируется от других и определяется как та­кое-то переживание благодаря

тому, что оно является переживанием того-то; внутренняя его природа выявляется

через его отношение к внешнему. Психика, сознание отражает объективную

реальность, существующую вне и независимо от нее; сознание — это осознанное

бытие.

Но было бы бессмысленно говорить об отражении, если бы то, что должно отражать

действительность, само не существовало в действительности. Всякий психический

факт — это и кусок реальной действительности и отражение действительности – не

либо одно, либо другое, а и одно и другое; именно в том и заключается

своеобразие психического, что оно является и реальной сто­роной бытия и его

отражением — единством реального и идеального*.

* Впоследствии С.Л. Рубинштейн глубоко и оригинально проанализировал

философско-психологическую проблему идеального. По его мнению, характеристика

психического как идеального относится, строго говоря, лишь к продукту или

результату психической деятельности, а не ко всему психическому в целом (см. его

философско-психологический труд «Бытие и сознание» М., 1957. Гл. II. § 2. О

психическом как идеальном. С. 41—54). В советской литературе это первая большая

работа, в которой в рамках философско-психологической теории систематически

разработана категория идеального. (Примеч. сост.)

С двойной соотнесенностью психического, присущего индивиду и отражаю­щего

объект, связано сложное, двойственное, противоречивое внутреннее строе­ние

психического факта, наличие в нем самом двух аспектов: всякое психиче­ское

явление — это, с одной стороны, продукт и зависимый компонент органи­ческой

жизни индивида и, с другой, отражение окружающего его внешнего мира. Эти два

аспекта, в тех или иных формах представленные даже в совсем элемен­тарных

психических образованиях, все более отчетливо дифференцируются и принимают

специфические формы на более высоких ступенях развития — у человека, по мере

того как с развитием общественной практики он становится субъектом в подлинном

смысле слова, сознательно выделяющим себя из окру­жающего и соотносящегося с

ним.

Эти два аспекта, всегда представленные в сознании человека в единстве и

взаимопроникновении, выступают здесь как переживание и знание. Моментом знания в

сознании особенно подчеркивается отношение к внешнему миру, кото­рый отражается

в психике. Переживание это первично, прежде всего — психи­ческий факт как кусок

собственной жизни индивида в плоти и крови его, специ­фическое проявление его

индивидуальной жизни. Переживанием в более узком, специфическом смысле слова оно

становится по мере того, как индивид стано­вится личностью и его переживание

приобретает личностный характер.

Переживанием психическое образование является, поскольку оно определя­ется

контекстом жизни индивида. В сознании переживающего индивида этот контекст

выступает как связь целей и мотивов. Они определяют смысл пережи­того как

чего-то со мной происшедшего. В переживании на передний план вы­ступает не само

по себе предметное содержание того, что в нем отражается, по­знается, а его

значение в ходе моей жизни — то, что я это знал, что мне уяснилось, что этим

разрешились задачи, которые передо мной встали, и преодо­лены трудности, с

которыми я столкнулся. Переживание определяется личност­ным контекстом, как

знание (см. дальше) — предметным; точнее, оно является переживанием, поскольку

определяется первым, и знанием, поскольку оно опре­деляется вторым. Переживанием

становится для человека то, что оказывается личностно значимым для него.

С этим связано положительное содержание термина переживание, которое обычно

вкладывается в него, когда говорят, что человек что-то пережил, что то или иное

событие стало для него переживанием. Когда мы говорим, что какое-нибудь

психическое явление было или стало переживанием человека, это озна­чает, что оно

в своей, поэтому неповторимой, индивидуальности вошло как опре­деляющий момент в

индивидуальную историю данной личности и сыграло в ней какую-то роль.

Переживание не является, таким образом, чем-то чисто субъек­тивным, поскольку

оно, во-первых, обычно является переживанием чего-то и поскольку, во-вторых, его

специфический личностный аспект означает не выпа­дение его из объективного

плана, а включение его в определенный объективный план, соотнесенный с личностью

как реальным субъектом.

Два психических явления могут быть отражением одного и того же внешне­го явления

или факта. Как отражение одного и того же, они эквивалентны, рав­нозначны. Они —

знание или осознание данного факта. Но одно из них — например, то, в котором

данный факт был впервые осознан во всем своем зна­чении, — могло сыграть в силу

тех или иных причин определенную роль в индивидуальной жизни данной личности. То

особое место, которое оно заняло в истории развития данной личности, выделяет

его, придает ему неповторимость, делающую его переживанием в специфическом,

подчеркнутом смысле слова. Если событием назвать такое явление, которое заняло

определенное место в каком-то историческом ряду и в силу этого приобрело

определенную специ­фичность, как бы неповторимость и значительность, то как

переживание в спе­цифическом, подчеркнутом смысле слова можно будет обозначать

психическое явление, которое стало событием внутренней жизни личности.

Декарт до конца дней своих помнил особое чувство, охватившее его в то утро,

когда, лежа в постели, он впервые представил себе основные очертания развитой им

впоследствии концепции. Это было значительное переживание в его жизни. Каждый

человек, живущий сколько-нибудь значительной внутренней жизнью, оглядываясь на

свой жизненный путь, всегда находит воспоминания о таких моментах особенно

напряженной внутренней жизни, озаренных особо ярким светом, которые, в своей

неповторимой индивидуальности глубоко входя в его жизнь, стали для него

переживаниями. Художники, изображая психологию сво­его героя, недаром склонны

бывают особенно осветить его переживания, т. е. особо значительные моменты его

внутренней жизни, характеризующие индиви­дуальный путь его развития, как бы

поворотные пункты его. Переживания чело­века — это субъективная сторона его

реальной жизни, субъективный аспект жизненного пути личности.

Таким образом, понятие переживания выражает особый специфический ас­пект

сознания; он может быть в ней более или менее выражен, но он всегда наличен в

каждом реальном, конкретном психическом явлении; он всегда дан во

взаимопроникновении и единстве с другим моментом — знанием, особенно

су­щественным для сознания.

Вместе с тем мы выделяем переживание и как особое специфическое образо­вание. Но

и в этом последнем случае переживание является переживанием чего-то и, значит,

знанием о чем-то. Оно выступает как переживание не потому, что другой аспект —

знания — в нем вовсе отсутствует, а потому, что витальный, или личностный,

аспект в нем является господствующим. Таким образом, всякое переживание включает

в себя как нечто подчиненное и аспект знания. Вместе с тем знание — даже самое

абстрактное — может стать глубочайшим личност­ным переживанием.

В первичной зачаточной форме момент знания в сознании заключается в каждом

психическом явлении, поскольку всякий психический процесс является отражением

объективной реальности, но знанием в подлинном, специфическом смысле слова —

познанием, все более глубоким активным познавательным про­никновением в

действительность оно становится лишь у человека по мере того, как он в своей

общественной практике начинает изменять и, изменяя, все глубже познавать

действительность. Знание — существенное качество сознания; неда­ром в ряде

языков понятие знания включается в качестве основного компонента в самый термин

сознания (con-science). Однако сознание и знание не только едины, но и различны.

Различие это выражается двояко: 1) в сознании отдельного индивида зна­ние обычно

представлено в некоторой специфической для него ограниченности, 2) оно в

сознании индивида обрамлено и пронизано рядом дополнительных мотивационных

компонентов, от которых знание, как оно представлено в системе науки, обычно

отвлекается.

В сознании отдельного индивида, поскольку он остается в рамках своей

инди­видуальной ограниченности, знание объективной реальности часто выступает в

специфически ограниченных, более или менее субъективных формах, обуслов­ленных

зависимостью их не только от объекта, но и от познающего субъекта. Знание,

представленное в сознании индивида, является единством объективного и

субъективного.*

* В дальнейшем С.Л. Рубинштейн значительно углубил свою трактовку субъективного

(см. его "Бытие и сознание". Гл. II. §3. О психическом как субъективном. С. 54 –

70). (Примеч. сост.)

Высших ступеней объективности, поднимающей знание до уровня научного познания,

оно достигает лишь как общественное познание, как система научных знаний,

развивающихся на основе общественной практики. Развитие научного знания —

продукт общественно-исторического развития. Лишь в меру того, как индивид

включается в ход общественно-исторического развития научного по­знания, он

может, опираясь на него, и сам собственной своей познавательной научной

деятельностью продвинуть научное познание на дальнейшую, высшую ступень. Таким

образом, индивидуальное познание, как оно совершается в созна­нии индивида,

всегда совершается как движение, отправляющееся от обществен­ного развития

познания и снова возвращающееся к нему; оно вытекает из обще­ственного познания

и снова вливается в него. Но процесс развития познания мира индивидом,

совершаясь внутри общественного развития познания, все же отличается от него;

мысли, к которым приходит индивид, даже те, которые, про­двигая на высшую

ступень общественное познание, переходят в систему или историю самой науки, в

индивидуальном сознании и в системе научного знания иногда могут быть даны в

разных контекстах и потому отчасти в различном содержании.

Мысли ученого, мыслителя, писателя имеют, с одной стороны, то или иное

объективное значение, поскольку они более или менее адекватно, полно и

совер­шенно отражают объективную действительность, а с другой — тот или иной

психологический смысл, который они приобретают для их автора в зависимости от

условий их возникновения в ходе его индивидуальной истории. В некоторых случаях

ограниченность горизонтов личного сознания автора, обусловленная индивидуальным

ходом его развития и историческими условиями, в которых оно совершалось, бывает

такова, что вся полнота объективного содержания мыс­лей, которые запечатлены в

его книгах, произведениях, трудах, раскрываются лишь в дальнейшем историческом

развитии научного познания. Поэтому автора иногда можно понять лучше, чем он сам

себя понимал. Для тех, кто затем рас­сматривает мысли какого-нибудь автора в

связи с той общественной ситуацией, в которой они возникли, с тем объективным

контекстом исторического развития научного познания, в который они вошли, они в

этих новых связях раскрывают­ся и в новом содержании. В системе знания, в

историческом контексте обще­ственного познания раскрывается их значение для

познания действительности и выделяется их объективное содержание; в

индивидуальном сознании, в зависи­мости от конкретного пути развития данного

индивида, его установок, замыслов, намерений, они наполняются иным конкретным

содержанием и приобретают иное конкретное значение: те же самые положения,

формулы и т. д. имеют в одном и другом случае то же и не то же самое значение,

или, сохраняя одно и то же объективное предметное значение, они приобретают у

разных субъектов в зависимости от их мотивов и целей различный смысл.

Сознание конкретного реального индивида — это единство переживания и знания.

В сознании индивида знание не представлено обычно в «чистом», т.е. абст­рактном,

виде, а лишь как момент, как сторона многообразных действенных, мотивационных,

личностных моментов, отражающихся в переживании.

Сознание конкретной живой личности — сознание в психологическом, а не в

идеологическом смысле слова — всегда как бы погружено в динамическое, не вполне

осознанное переживание, которое образует более или менее смутно осве­щенный,

изменчивый, неопределенный в своих контурах фон, из которого созна­ние

выступает, никогда, однако, не отрываясь от него. Каждый акт сознания

сопровождается более или менее гулким резонансом, который он вызывает в менее

осознанных переживаниях, — так же как часто более смутная, но очень интенсивная

жизнь не вполне осознанных переживаний резонирует в сознании.

Всякое переживание дифференцируется от других и определяется как такое-то

переживание благодаря тому, что оно является переживанием того-то. Внут­ренняя

природа его выявляется в его отношении к внешнему. Осознание пере­живания — это

всегда выяснение его объективного отношения к причинам, его вызывающим, к

объектам, на которые оно направлено, к действиям, которыми оно может быть

реализовано. Осознание переживания, таким образом, всегда и неиз­бежно — не

замыкание его во внутреннем мире, а соотнесение его с внешним, предметным миром.

Для того чтобы осознать свое влечение, я должен осознать предмет, на кото­рый

оно направлено. Человек может испытывать неопределенное чувство не­приятного

беспокойства, истинной природы которого он сам не осознает. Он обнаруживает

нервозность; с меньшим, чем обычно, вниманием следит за рабо­той, от времени до

времени, ничего специально как будто не ожидая, поглядывает на часы. Но вот

работа окончена. Его зовут обедать; он садится за стол и с несвойственной ему

поспешностью начинает есть. Неопределенное чувство, о котором первоначально

трудно сказать, что оно собственно собой представляет, впервые определяется из

этого объективного контекста как ощущение голода. Утверждение, что я ощущаю

голод или жажду, есть выражение моего пережива­ния. Никакое описание или

опосредованная характеристика переживания не сравнится с самим переживанием. Но

определение этого переживания как пере­живания голода или жажды включает

утверждение о состоянии моего организ­ма и о тех действиях, посредством которых

это состояние может быть устранено. Вне отношения к этим фактам, лежащим вне

внутренней сферы сознания, пере­живание не может быть определено; вне отношения

к этим фактам невозможно определить, что мы испытываем. Установление

«непосредственных данных» моего сознания предполагает данные, устанавливаемые

науками о внешнем, пред­метном мире, и опосредовано ими. Собственное переживание

познается и осо­знается человеком лишь через посредство его отношения к внешнему

миру, к объекту. Сознание субъекта несводимо к голой субъективности, извне

противо­стоящей всему объективному. Сознание — единство субъективного и

объек­тивного. Отсюда понятным становится истинное взаимоотношение

сознатель­ного и бессознательного, разрешающее парадокс бессознательной психики.

Навряд ли у человека какое-либо психическое явление может быть вовсе вне

сознания. Однако возможно неосознанное, «бессознательное» переживание. Это,

конечно, не переживание, которое мы не испытываем или о котором мы не знаем, что

мы его испытываем; это переживание, в котором не осознан предмет, его

вызывающий. Неосознанным является собственно не самое переживание, а его связь с

тем, к чему оно относится, или, точнее, переживание является неосознан­ным,

поскольку не осознано, к чему оно относится; пока не осознано, пережива­нием

чего является то, что я переживаю, я не знаю, что я переживаю. Психиче­ское

явление может быть осознано самим субъектом лишь через посредство того,

переживанием чего оно является.

Бессознательным часто бывает молодое, только что зарождающееся чувство, в

особенности у юного, неопытного существа. Неосознанность чувства объясня­ется

тем, что осознать свое чувство значит не просто испытать его как пережива­ние, а

и соотнести его с тем предметом или лицом, которое его вызывает и на которое оно

направляется. Чувство основывается на выходящих за пределы сознания отношениях

личности к миру, которые могут быть осознаны с различ­ной мерой полноты и

адекватности. Поэтому можно очень сильно переживать какое-нибудь чувство и не

осознавать его — возможно бессознательное или, вернее, неосознанное чувство.

Бессознательное или неосознанное чувство — это, само собой разумеется, не

чувство, не испытанное или не пережитое (что было бы противоречиво и

бессмысленно), а чувство, в котором переживание не соотнесе­но или неадекватно

соотнесено с объективным миром. Аналогично настроение часто создается вне

контроля сознания — бессознательно; но это не означает, конечно, что человек не

осознает того, что и как он осознает; это означает лишь, что человек часто не

осознает именно этой зависимости, и неосознанность его переживания заключается

именно в том, что она как раз не попадает в поле его сознания. Точно так же,

когда говорят, что человек поступает несознательно или что он несознательный,

это означает, что человек не сознает не свой поступок, а последствия, которые

его поступок должен повлечь, или, точнее, он не осознает свой поступок,

поскольку он не осознает вытекающих из него последствий; он не осознает, что он

сделал, пока не осознал, что означает его поступок в той реаль­ной обстановке, в

которой он его совершает. Таким образом, и здесь «механизм» или процесс

осознания во всех этих случаях в принципе один и тот же: осозна­ние совершается

через включение переживания совершаемого субъектом акта или события в

объективные предметные связи, его определяющие*. Но совершенно очевидно, что

число этих связей принципиально бесконечно; поэтому не существует

неограниченной, исчерпывающей осознанности. Ни одно пережива­ние не выступает

вне всяких связей и ни одно не выступает в сознании сразу во всех своих

предметных связях, в отношении ко всем сторонам бытия, с которыми оно объективно

связано. Поэтому сознание, реальное сознание конкретного ин­дивида никогда не

является «чистой», т. е. абстрактной, сознательностью; оно всегда — единство

осознанного и неосознанного, сознательного и бессознатель­ного,

взаимопереплетенных и взаимосвязанных множеством взаимопереходов. Поскольку,

однако, человек как существо мыслящее выделяет существенные связи, ведущим в

этом единстве оказывается у человека его сознательность. Ме­ра этой

сознательности бывает все же различной. При этом осознанное и неосоз­нанное

отличается не тем, что одно лежит целиком в «сфере» сознания, а другое вовсе вне

его, и не только количественной мерой степени интенсивности или ясности

осознания. Осознанный или неосознанный, сознательный или несозна­тельный

характер какого-нибудь акта существенно определяется тем, что имен­но в нем

осознается. Так, я могу совершенно не осознавать автоматизированного способа,

которым я осуществил то или иное действие, значит, самого процесса его

осуществления, и тем не менее никто не назовет из-за этого такое действие

несоз­нательным, если осознана цель этого действия. Но действие назовут

несозна­тельным, если не осознано было существенное последствие или результат

этого действия, который при данных обстоятельствах закономерно из него вытекает

и который можно было предвидеть. Когда мы требуем сознательного усвоения знаний,

мы не предполагаем, что знания, усвоенные — пусть несознательно, нахо­дятся вне

сознания так или иначе освоившего их индивида. Смысл, который мы вкладываем при

этом в понятие сознательности, иной: то или иное положение усвоено сознательно,

если оно осознано в системе тех связей, которые делают его обоснованным; не

сознательно, механически усвоенные знания — это прежде всего знания,

закрепленные в сознании вне этих связей; не осознано не само по себе положение,

которое мы знаем, а обосновывающие его связи или, точнее: то или иное положение

знания не осознано, или усвоено несознательно, если не осознаны объективные

связи, которые делают его обоснованным. Его осозна­ние совершается через

осознание того предметного контекста, к которому он объективно относится. Для

того чтобы осознать, или сознательно усвоить, то или иное положение, надо

осознать те связи, которые его обосновывают. Это первое. И второе: когда мы

говорим о сознательном усвоении знаний, мы имеем в виду такое усвоение знаний,

при котором именно результат усвоения является созна­тельной целью индивида, в

отличие от тех случаев, когда усвоение знаний проис­ходит в результате

деятельности, исходящей из посторонних мотивов, как-то: получение какой-либо

награды и т. п., так что усвоение знаний, будучи результа­том деятельности

индивида, не осознается им как ее цель. Поскольку данный личностно-мотивационный

план не затрагивает непосредственно предметно-смыслового содержания знаний,

можно, пожалуй, сказать, что здесь решающим является то, как нечто осознается,

хотя и в данном случае в конечном счете речь идет все же о том, что именно

оказывается осознанным.

*Развивая впоследствии эту идею о «механизме» осознания, С.Л. Рубинштейн

следующим обра­зом конкретизировал ее в отношении мышления: исходный всеобщий

«механизм» мышления как процесса состоит в том, что в процессе мышления

познаваемый объект включается во все новые связи и в силу этого выступает во все

новых качествах, которые фиксируются в новых понятиях и понятийных

характеристиках; из объекта тем самым как бы вычерпывается все новое содержание;

он как бы поворачивается каждый раз другой своей стороной, в нем выявляются все

новые свойства (подробнее см.: Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его

исследования. М., 1958. С. 98 – 99; его же. Бытие и сознание. С. 278). (Примеч.

сост.)

Недаром сознательным в специфическом смысле слова называют человека, способного

осознать объективную, общественную значимость своих целей и мо­тивов и

руководствоваться именно ею.

Мы наметили, таким образом, «механизм» осознания. Бессознательное влече­ние

переходит в осознанное, когда осознан объект, на который оно направляется.

Осознание влечения происходит, таким образом, опосредованно через связь с

предметом влечения. Точно так же осознать свое чувство значит не просто

ис­пытать связанное с ним волнение, неизвестно чем вызванное и что означающее, а

соотнести его надлежащим образом с тем предметом или лицом, на которое оно

направляется. Таким образом, наши собственные переживания познаются и

осо­знаются опосредованно через отношение их к объекту. Этим объясняется и то,

что данные интроцепции (см. дальше) остаются обычно «подсознательными». Но

осознание одного и неосознание другого содержания имеет обычно за собой те или

иные мотивы, а не объясняется только неопытностью, незнанием и т. п. негативными

основаниями. Неосознание (или неадекватное осознание) именно данного влечения,

чувства, поступка и т.п. обусловлено обычно тем, что его осо­знанию

противодействуют динамические тенденции, силы, исходящие из того, что

оказывается значимым для индивида, включая нормы идеологии и обще­ственные

оценки, которыми руководствуется индивид. Заключенные в пережи­ваниях тенденции,

зависящие от того, что оказывается значимым для личности, контролируют таким

образом в той или иной мере избирательный процесс их осознания.

Психика и сознание

Психическое имеет двоякую форму существования. Первая, объективная, форма

существования психического выражается в жизни и деятельности: это первич­ная

форма его существования. Вторая, субъективная, форма существования пси­хического

— это рефлексия, интроспекция, самосознание, отражение психиче­ского в самом

себе: это вторичная, генетически более поздняя форма, появляю­щаяся у человека.

Представители интроспективной психологии, определяя психическое как явление

сознания, считая, что бытие психического исчерпывает­ся его данностью сознанию

или представленностью в нем, ошибочно принимали эту вторичную форму

существования или проявления психического за первич­ную или, вернее,

единственную форму его существования: сознание сводилось к самосознанию или

выводилось из него.

Между тем ощущения, восприятия, представления, образующие как бы состав психики,

и соответствующие психические процессы — это не то, что первично осознается, а

то, посредством чего нечто — предмет — осознается. Сознание первично не означает

смотрение внутрь на ощущения, восприятия и т. д., a смотрение ими или

посредством них на мир, на его предметное бытие, порождающее эти ощущения и

восприятия. Специфично для сознания как такового, в его отли­чие от психики в

целом, предметное значение, смысловое, семантическое содер­жание, носителем

которого являются психические образования. Семантическое же содержание сознания

сформировалось у человека в процессе порождения у него языка, речи; оно

сложилось в процессе общественно-исторического разви­тия; семантическое

содержание сознания — это общественное образование. Таким образом, сознание

индивида размыкается не только по отношению к предметному миру, но вместе с тем

и по отношению к общественному сознанию. Самая связь сознания с предметным

миром, реализуемая его семантическим со­держанием, опосредована его общественной

сущностью.

Поскольку психическое, внутреннее определяется посредством своего отно­шения к

внешнему, оно не «чистая», т. е. абстрактная, непосредственность, како­вой она

обычно представляется, а единство непосредственного и опосредованно­го. Между

тем для идеалистической интроспективной психологии сознания всякий психический

процесс есть то, чем он непосредственно представляется сознанию переживающего

его субъекта; бытие психического исчерпывающе оп­ределяется его непосредственной

данностью сознанию; оно поэтому превраща­ется в сугубо личностное достояние:

каждому субъекту даны только явления его сознания, и явления его сознания даны

только ему; стороннему наблюдателю они принципиально недоступны; они замыкаются

во внутреннем мире, доступном лишь для самонаблюдения, или интроспекции*;

психология должна поэтому изучать психические явления в пределах того

индивидуального сознания, кото­рому они непосредственно даны; сущность и явление

будто бы совпадают в об­ласти психологии, т. е. собственно в ней сущность будто

бы непосредственно сводится к явлению: все психическое — это лишь феноменальное,

лишь явле­ние сознания. Между тем в действительности бытие психического вовсе не

ис­черпывается его данностью сознанию субъекта, рефлектирующего на свои

пере­живания. Психические факты — это прежде всего реальные свойства индивида и

реальные процессы, выявляющиеся в его деятельности. Реальный биологиче­ский

смысл возникновения и развития психики в процессе эволюции в том именно и

заключался, что развитие психики животных, обусловленное изменени­ем их

взаимоотношений со средой, в свою очередь приводило к изменению этих

взаимоотношений и их поведения. Развитие сознания у человека в процессе развития

трудовой деятельности было и следствием и предпосылкой развития высших

специфически человеческих форм деятельности. Психика не бездей­ственное

сопутствующее явление реальных процессов; она реальный продукт эво­люции; ее

развитие вносит реальные и все более существенные изменения в реальное

поведение.

*Продолжая свою критику интроспекционизма, С. Л. Рубинштейн позднее пришел к

выводу о необходимости принципиально различать обычно отождествляемые

самонаблюдение и интро­спекцию. По его мнению, самонаблюдение есть факт; оно —

наблюдение, направленное человеком на самого себя, на самопознание, а

интроспекция — это определенная (причем порочная) трак­товка, бесспорно,

существующего самонаблюдения. «Суть интроспекционизма... не в том, что в нем

познание субъекта направлено на самого себя. Никак не приходится отрицать

возможности и необходимости самопознания, самосознания, самоотчета в целях

самоконтроля. Направленность на самого себя в интроспекции — не исходная, не

основная, не определяющая, а производная черта. Смысл интроспекции — в

утверждении самоотражения психического в самом себе...» (Ру­бинштейн С. Л. Бытие

и сознание. С. 65—66).

Можно предположить, что такое различение интроспекции и самонаблюдения имело

целью, в частности, сохранить и защитить последнее в качестве возможного,

необходимого и объективного метода психологического познания. Это было особенно

важно в 50-е гг. (автор в это время закончил и опубликовал цитируемую здесь

монографию «Бытие и сознание»), потому что после так называемой Павловской

сессии Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР в 1950 г. в

директивном порядке началась безудержная физиологизация психологической науки. В

результате собственно психологические методы и методики исследования (прежде

всего само­наблюдение) были объявлены ненаучными и подлежали замене чисто

физиологическими методами как якобы единственно объективными и научными.

(Примеч. сост.)

Если проанализировать традиционную психологическую концепцию, то в основе как

определяющее ее положение скрывается принцип непосредственной данности

психического. Это по существу радикально-идеалистический тезис: все

материальное, физическое, внешнее дано опосредованно через психику, психическое

же переживание субъекта — единственная, первичная, непосредственная данность.

Психическое как явление сознания замкнуто во внутреннем мире, оно исчерпывающе

определяется отношением к самому себе, независимо от каких-либо опосредующих

отношений к чему-либо внешнему.

Исходя именно из этой предпосылки, крайние и в сущности единственно

последовательные представители интроспективной психологии* утверждали, что

показания сознания, данные интроспекции абсолютно достоверны. Это значит, что

нет инстанции, способной их опровергнуть, что справедливо в той же мере, как и

то, что нет инстанции, способной их подтвердить, поскольку они ни с чем

объективным, вне их лежащим, не соотнесены. Если психическое есть чистая

непосредственность, не определенная в собственном своем содержании объективными

опосредованиями, то нет вообще объективной инстанции, которая могла бы проверить

показания сознания; возможность проверки, отличающая знание от веры, в

психологии отпадает; она для самого субъекта так же невозможна, как и для

постороннего наблюдателя, тем самым становится невозможной психология как

объективное знание, как наука. И тем не менее эта концепция психического, по

существу исключающая возможность объективного психологического познания,

определила все, в том числе и резко враждебные интроспективной психологии,

психологические системы. В своей борьбе против сознания представители

поведенчества — американского и российского — всегда исходили из того его

понимания, которое установили интроспекционисты. Вместо того чтобы в целях

реализации объективизма в психологии преодолеть интроспекционистскую концепцию

сознания, поведенчество отбросило сознание, потому что ту концепцию сознания,

которую оно нашло в готовом виде у своих противников, оно приняло как нечто

непреложное, как нечто, что можно либо взять, либо отвергнуть, но не изменить.

* К числу крайних и наиболее последовательных представителей интроспекционизма

С.Л. Py6инштейн относил прежде всего отечественного психолога Н. Я. Грота и

американского психолога Э. Титченера (см.: Грот Н. Я. Основания

экспериментальной психологии / Вундт В. Очерк психологии: Введение. М.,1897;

Титченер Э.Б. Учебник психологии. М., 1914). (Примеч. сост.)

Традиционная идеалистическая концепция, господствовавшая в психологии в течение

столетий, может быть сведена к нескольким основным положениям: А. Психическое

определяется исключительно своей принадлежностью субъекту. Декартовское «cogito,

ergo sum» («я мыслю, следовательно, я существую») говорит о том, что даже

мышление относится только к мыслящему субъекту, безотносительно к объекту,

который им познается. Это положение остается неизменным для всей традиционной

психологии. Психическое для нее прежде всего проявление субъекта. Это первое

положение неразрывно связано со вторым. Б. Beсь объективный материальный мир дан

опосредованно через психику в явлениях сознания. Но психическое — это

непосредственная данность; его бытие исчерпывается его данностью сознанию.

Непосредственный опыт составляет предмет психологии как для Декарта, так и для

Локка — при всем различии в остальном их философских взглядов; как для Вундта,

так и для современных гештальт-психологов. В. В результате сознание превращается

в более или менее замкну­тый внутренний мир переживания или внутреннего опыта,

который раскрывает­ся лишь в самонаблюдении, или интроспекции.

Этим положениям традиционной идеалистической концепции сознания мы

противопоставляем другие, в которых может быть резюмирована наша концеп­ция. А.

Сознание — это специфическая форма отражения объективной дейст­вительности,

существующей вне и независимо от него, поэтому психический факт не определяется

однозначно одним лишь отношением к субъекту, переживанием которого он является.

Он предполагает отношение к объекту, который в нем отражается. Будучи выражением

субъекта и отражением объекта, сознание — это единство переживания и знания. Б.

Психическое переживание — непосредст­венная данность, но познается и осознается

оно опосредованно через свое отно­шение к объекту. Психический факт — единство

непосредственного и опосре­дованного. В. Психическое несводимо к одному лишь

«явлению сознания», к его отражению в себе самом. Сознание человека — не

замкнутый внутренний мир. В собственном внутреннем содержании оно определяется

посредством своего отношения к объективному миру. Сознание субъекта несводимо к

чистой, т. е. абстрактной, субъективности, извне противостоящей всему

объективному. Со­знание — это осознанное бытие, единство субъективного и

объективного.

В радикальном противоречии со всей идущей от Декарта идеалистической

психологией, которая признавала явления сознания непосредственной данно­стью,

центральным в психологии должно быть признано то положение, что пси­хическое

включено в связи, выходящие за пределы внутреннего мира сознания, опосредовано

отношениями к внешнему, предметному миру и лишь на основе этих отношений может

быть определено. Сознание всегда является осознанным бытием. Сознание предмета

определяется через свое отношение к предмету со­знания. Оно формируется в

процессе общественной практики. Опосредование сознания предметом — это реальная

диалектика исторического развития чело­века. В продуктах человеческой — по

существу своему общественной — дея­тельности сознание не только проявляется,

через них оно и формируется.

Отношение сознания, психики к бытию никак не может быть сведено к одно­му лишь

отношению теоретического субъекта к объекту. Оно включает и прак­тическое

отношение. Сознание не только знание и отображение — рефлексия бытия, но и

практическое отношение к нему субъекта.

Чисто теоретическое сознание — абстракция; свою реальную основу эта аб­стракция

получает только на высших ступенях развития, когда с выделением из практической

деятельности теоретической впервые вычленяется теоретическое сознание как

относительно самостоятельное производное образо­вание, связанное со

специфической установкой субъекта на познание. Теорети­ческое отношение —

отношение производное; первичным и определяющим яв­ляется, как правило,

отношение практическое, которое в конечном счете охваты­вает и пронизывает

теоретическую деятельность сознания. Это сказывается во всем строении сознания.

Сознание по глубочайшему своему существу не только созерцание, отображение,

рефлексия, но также отношение и оценка, признание, стремление и отвержение,

утверждение и отрицание и т.д. Сознание челове­ка — это свидетельство и

производный компонент его реальной жизни. Содержание и смысл сознания как

реального психологического образования определяется контекстом жизни — реальными

жизненными отношениями, в которые включен человек, его делами и поступками.

Сознание выражает бытие индивида. Каждый индивид, и человек в том числе, связан

с окружающим его миром и нуждается в нем. Эта реальная, материаль­ная,

практическая связь человека и любого живого существа с миром выражает­ся в

многообразной системе сил, динамических тенденций. Их порождает в ин­дивиде то,

что оказывается значимым для него в мире. Значимое для человека, для личности

как общественного индивида не сводится к одному лишь личност­ному, только

партикулярно-личностно значимому, оно включает и общественно значимое, всеобщее,

которое, становясь значимым для личности и в этом смысле личностно значимым, не

перестает оставаться общественно значимым.

Практическое сознание человека как общественного существа — это в выс­ших своих

проявлениях нравственное сознание. Общественно значимое, перехо­дя в личностно

значимое для человека, порождает в нем динамические тенден­ции долженствования,

далеко выходящие за пределы динамических тенденций только личностных влечений.

Противоречивое единство одних и других опреде­ляет мотивацию человеческого

поведения.

Психика и деятельность

Всякое действие человека исходит из тех или иных мотивов и направляется на

определенную цель; оно разрешает ту или иную задачу и выражает определен­ное

отношение человека к окружающему. Оно вбирает в себя, таким образом, всю работу

сознания и всю полноту непосредственного переживания. Каждое самое простое

человеческое действие — реальное физическое действие челове­ка — является

неизбежно вместе с тем и каким-то психологическим актом, бо­лее или менее

насыщенным переживанием, выражающим отношение действую­щего к другим людям, к

окружающим. Стоит только попытаться обособить переживание от действия и всего

того, что составляет его внутреннее содержа­ние, — мотивов и целей, ради которых

человек действует, задач, которые его действия определяют, отношения человека к

обстоятельствам, из которых рож­даются его действия, — чтобы переживание

неизбежно исчезло вовсе. Жизнью подлинных больших переживаний живет только тот,

кто занят непосредственно не своими переживаниями, а реальными, жизненно

значимыми делами, — и об­ратно — подлинные, сколько-нибудь значимые в жизни

человека деяния всегда исходят из переживания. Когда специально ищут

переживание, находят пусто­ту. Но пусть человек отдастся действию — глубокому,

жизненному — и пере­живания нахлынут на него. Переживание рождается из

поступков, в которых завязываются и развязываются отношения между людьми, — как

и самые по­ступки, особенно такие, которые становятся существенными

обстоятельствами в жизни человека, рождаются из переживаний. Переживание — и

результат и предпосылка действия, внешнего или внутреннего. Взаимопроникая и

питая друг друга, они образуют подлинное единство, две друг в друга

взаимопереходя­щие стороны единого целого — жизни и деятельности человека.

Формируясь в деятельности, психика, сознание в деятельности, в поведении и

проявляется. Деятельность и сознание — не два в разные стороны обращенных

аспекта. Они образуют органическое целое — не тожество, но единство. Движимый

каким-нибудь влечением, человек будет действовать иначе, когда он осознает его,

т.е. установит объект, на который оно направлено, чем действовал, пока он его не

осознал. Сам факт осознания своей деятельности изменяет условия ее протекания, а

тем самым ее течение и характер; деятельность перестает быть простой

совокупностью ответных реакций на внешние раздражители среды; она по-иному

регулируется; закономерности, которым она подчиняется, выходят за пределы одной

лишь физиологии; объяснение деятельности требует раскрытия и учета

психологических закономерностей. С другой стороны, анализ человече­ской

деятельности показывает, что самая осознанность или неосознанность того или

иного действия зависит от отношений, которые складываются в ходе самой

деятельности. В ходе деятельности действие осознается, когда частич­ный

результат, который им достигается, превращается в прямую цель субъекта, и

перестает осознаваться, когда цель переносится дальше и прежнее действие

пре­вращается лишь в способ осуществления другого действия, направляемого на

более общую цель: по мере того как более мелкие частные задачи приобретают

относительную самостоятельность, действия, на них нацеленные, осознаются; по

мере того как они вбираются в более обширные общие задачи, действия, на них

направленные, выключаются из сознания, переходят в подсознательное. Таким

образом, сознание включается и выключается в зависимости от отноше­ний — между

задачами и способами их осуществления, — которые складыва­ются в самом процессе

деятельности. Сознание не является внешней силой, которая извне управляет

деятельностью человека. Будучи предпосылкой дея­тельности, сознание вместе с тем

и ее результат. Сознание и деятельность чело­века образуют подлинное единство.

Сознательное действие — это не действие, которое сопровождается созна­нием,

которое помимо своего объективного обнаружения имеет еще субъектив­ное

выражение. Сознательное действие отличается от неосознанного в самом своем

объективном обнаружении: его структура иная и иное его отношение к ситуации, в

которой оно совершается; оно иначе протекает. Определение дея­тельности человека

в отрыве от его сознания так же невозможно, как определе­ние его сознания в

отрыве от тех реальных отношений, которые устанавливают­ся в деятельности. Так

же как явление сознания не может быть однозначно определено вне своего отношения

к предмету, так и акт поведения не может быть однозначно определен вне своего

отношения к сознанию. Одни и те же движения могут означать различные поступки, и

различные движения — один и тот же поступок. Внешняя сторона поведения не

определяет его однозначно, потому что акт деятельности сам является единством

внешнего и внутреннего, а не только внешним фактом, который лишь внешним образом

соотносится с сознанием. Акт человеческой деятельности — это сложное

образование, кото­рое, не будучи только психическим процессом, выходя за пределы

психологии в области физиологии, социологии и т. д., внутри себя включает

психологические компоненты. Учет этих психологических компонентов является

необходимым условием раскрытия закономерностей поведения. Бихевиористское

понимание поведения должно быть так же радикально преодолено, как и

интроспективное понимание сознания.

Поведение человека не сводится к простой совокупности реакций, оно вклю­чает

систему более или менее сознательных действий или поступков. Созна­тельное

действие отличается от реакции иным отношением к объекту. Для реакции предмет

есть лишь раздражитель, т.е. внешняя причина или толчок, ее вызывающий. Действие

— это сознательный акт деятельности, который направляется на объект. Реакция

преобразуется в сознательное действие по мере того, как формируется предметное

сознание. Действие, далее, становится поступком по мере того, как и отношение

действия к действующему субъекту, к самому себе и к другим людям как субъектам,

поднявшись в план сознания, т.е. превратившись в сознательное отношение,

начинает регулировать действие. Поступок отличается от действия иным отношением

к субъекту. Действие становится поступком по мере того, как формируется

самосознание. Генезис поступка самосознания — это сложный, обычно внутренне

противоречивый, но единый процесс, так же единым процессом является генезис

действия как сознательной операции и генезис самого предметного сознания.

Различные уровни и типы сознания означают вместе с тем и различные уровни или

типы поведения (реакция, сознательное действие, поступок). Ступени в развитии

сознания означают изменения внутренней природы действия или актов поведения, а

изменение внутренней природы есть вместе с тем и изменение психологических

закономерностей их внешнего объективного протекания. Поэтому структура сознания

принципиально может быть определена по внешнему, объективному протеканию

действия. Преодоление бихевиористской концепции поведения является вместе с тем

и преодолением интроспективной концепции сознания.

Наша психология включает, таким образом, в область своего изучения и

определенный, а именно психологический аспект или сторону деятельности или

поведения. Путь нашей психологии не может заключаться в том, чтобы вернуться к

изучению психики, оторванной от деятельности, существующей в замкнутом

внутреннем мире. Ошибка поведенческой психологии заключалась не в том, что она и

в психологии хотела изучать человека в деятельности, а в том, как она понимала

эту деятельность, и в том, что она хотела деятельность человека в целом

подчинить закономерностям биологизированной психологии. Психология не изучает

поведение в целом, но она изучает психологические особенности деятельности. Наше

понимание деятельности, психологические особенности которой изучает психология,

при этом так же радикально отличается от механистического понимания поведения,

как наше понимание психики от ее субъективно-идеалистической трактовки.

Решение вопроса не может заключаться в том, чтобы дать «синтез» одной и другой

концепции. Такой «синтез», поскольку он утверждал бы, что нужно изучать и

деятельность и сознание, объективное обнаружение поведения и, помимо того, его

субъективное выражение, фактически неизбежно привел бы к объединению

механистического понимания деятельности с идеалистическим пониманием сознания.

Подлинного единства сознания и поведения, внутренних и внешних проявлений можно

достигнуть не внешним, механическим объединением интроспективного

идеалистического учения о сознании и механистического бихевиористского учения о

поведении, а лишь радикальным преодолением как одного, так и другого.

Единство сознания и поведения, внутреннего и внешнего бытия человека

раскрывается для нас в самом их содержании.

Всякое переживание субъекта всегда и неизбежно является, как мы видим,

переживанием чего-то и знанием о чем-то. Самая внутренняя его природа

определяется опосредованно через отношение его к внешнему, объективному миру. Я

не могу сказать, что я переживаю, не соотнеся своего переживания с объектом, на

который оно направлено. Внутреннее, психическое неопределимо вне соотнесения с

внешним, объективным. С другой стороны, анализ поведения по­казывает, что

внешняя сторона акта не определяет его однозначно. Природа человеческого

поступка определяется заключенным в нем отношением человека к человеку и

окружающему его миру, составляющим его внутреннее содержание, которое выражается

в его мотивах и целях. Поэтому не приходится соотносить поведение как нечто лишь

внешнее с сознанием как чем-то лишь внутренним; поведение само уже представляет

собою единство внешнего и внутреннего, так же как, с другой стороны, всякий

внутренний процесс в определенности своего предметно-смыслового содержания

представляет собой единство внутреннего и внешнего, субъективного и

объективного.

Таким образом, единство сознания и деятельности или поведения основыва­ется на

единстве сознания и действительности или бытия, объективное содержа­ние которого

опосредует сознание, на единстве субъекта и объекта. Одно и то же отношение к

объекту обусловливает и сознание и поведение, одно — в идеаль­ном, другое — в

материальном плане. Этим в самой основе своей преодолевается традиционный

картезианский дуализм.

Психофизическая проблема

Принадлежность каждого психического процесса конкретному индивиду, в жизнь

которого он включается как переживание, и отношение его к внешнему предмет­ному

миру, который он отражает, свидетельствуют о связи психического с физи­ческим и

ставят так называемую психофизическую проблему, т.е. вопрос о вза­имоотношении

психического и физического.

Различное решение этого вопроса служит основным водоразделом между материализмом

и идеализмом. Материализм утверждает первичность материи и рассматривает

психику, сознание, дух, идею как нечто производное; идеализм разных видов и

толков, наоборот, утверждает первенство и независимость идеи, духа, сознания,

психики.

С тех пор как Декарт резко противопоставил друг другу материю и дух как две

различные субстанции, психофизическая проблема приобрела особенную ос­троту. В

принципе, в философском плане душа и тело, психика и организм были дуалистически

разъединены. Между тем факты сначала обыденной жизни, а за­тем и данные все

более углубленного научного исследования на каждом шагу свидетельствовали о

наличии между ними определенных взаимоотношений. Особенно яркие доказательства

взаимосвязи психики и организма дали генети­ческое исследование и патология.

Изучение развития нервной системы в фило­генезе с показательной ясностью вскрыло

соответствие между уровнем развития центральной нервной системы и психики.

Изучение патологических случаев, осо­бенно нарушения деятельности различных

участков коры больших полушарий головного мозга, которые влекли за собой

выпадение или нарушение психиче­ских функций, с полной доказательностью

установило зависимость, существую­щую между психикой и деятельностью коры.

Наконец, и в пределах нормального функционирования организма многообразно

обнаруживается взаимосвязь в изменении физиологических и психологических

функций. Эти факты нужно было теоретически интерпретировать, чтобы согласовать

их с философскими предпосылками. В этих целях на основе дуалистических

предпосылок, установленных Декартом, были выдвинуты две основные теории: теория

психофизического параллелизма и теория взаимодействия.

Обе эти теории исходят из внешнего противопоставления психических и физических

процессов; в этом противопоставлении и заключается их основной порок. <...>

Этим дуалистическим теориям, господствовавшим в традиционной психологии,

противопоставляются теории тожества. Теории тожества сводят психическое к

физическому или, наоборот, физическое к психическому.

Сведение психического к физическому лежит в основе поведенческой психологии. С

точки зрения этой механистической психологии данные сознания могут быть

безостаточно сведены к физиологическим процессам и в конце концов описаны в тех

же терминах механики и химии, что и физические данные; они не являются

своеобразным видом существования. Это позиция вульгарного механистического

материализма. Она совершенно не в состоянии объяснить те в высшей степени

сложные взаимоотношения между мозгом и психикой, которые раскрыла современная

психоневрология.

Наряду с этой механистической теорией выступает и идеалистическая теория

тожества в духе феноменализма или откровенного спиритуализма.

В противовес как дуализму, противопоставляющему психическое и физическое, так и

учению о тожестве психического и физического в духе механистического

материализма у одних, спиритуализма у других, советская психология исходит из их

единства, внутри которого и психическое и физическое сохраняют свои

специфические свойства.

Принцип психофизического единства — первый основной принцип советской

психологии. Внутри этого единства определяющими являются материальные основы

психики; но психическое сохраняет свое качественное своеобразие; оно не сводится

к физическим свойствам материи и не превращается в бездейственный эпифеномен.

Признанием этих общих философских положений дело психологии в разрешении

психофизической проблемы не заканчивается. Не достаточно признать принцип

психофизического единства как руководящее начало, надо конкретно реализовать

его. Это трудная задача, о чем свидетельствуют многократные попытки как со

стороны психологов, так и со стороны физиологов разрешить эту задачу.

При разрешении психофизической проблемы, с одной стороны, необходимо вскрыть

органически-функциональную зависимость психики от мозга, от нервной системы, от

органического «субстрата» психофизических функций: психика, сознание, мысль —

«функции мозга»; с другой — в соответствии со специфической природой психики как

отражения бытия — необходимо учесть зависимость ее от объекта, с которым субъект

вступает в действенный и познавательный контакт: сознание — осознанное бытие.

Мозг, нервная система составляют материальный субстрат психики, но для психики

не менее существенно отношение к материальному объекту, который она отражает.

Отражая бытие, существующее вне и независимо от субъекта, психика выходит за

пределы внутриорганических отношений.

Вульгарный материализм пытается свести решение психофизической проблемы к одной

лишь первой зависимости. В результате приходят к представлению об однозначной

детерминированности сознания изнутри одними лишь внутриорганическими

зависимостями. В какие бы модные одежды такая трак­товка психофизической

проблемы ни рядилась, принципиально она не выходит за пределы старой мудрости Л.

Бюхнера и Я. Молешотта. Вместе с Д.И. Пи­саревым и его западноевропейскими

единомышленниками, отожествившими мышление с выделением желчи и мочи, вульгарные

материалисты забывают о специфике психики; являясь отражением мира, она

принципиально выходит за пределы лишь внутриорганических отношений*. Поскольку

психика — отраже­ние действительности, поскольку сознание — это осознанное

бытие, они не мо­гут не детерминироваться также своим объектом, предметным

содержанием мысли, осознаваемым бытием, всем миром, с которым человек вступает в

дей­ственный и познавательный контакт, а не только лишь одними отправлениями его

организма как таковыми.

* К. Маркс очень ярко это выразил, говоря о глазах и ушах, что это «органы,

которые отрывают человека от пут его индивидуальности, превращая его в зеркало и

эхо вселенной» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 75).

Иногда — особенно отчетливо у Б. Спинозы — этот второй гносеологиче­ский аспект

психофизической проблемы, выражающийся в зависимости созна­ния от объекта,

вытесняет или подменяет первую функционально-органическую связь психики с ее

«субстратом».

Единство души и тела, с точки зрения Спинозы, основывается на том, что тело

индивида является объектом его души. «Что душа соединена с телом, это мы

доказали из того, что тело составляет объект души»*. В попытке так установить

психофизическое единство реальная связь структуры и функции подменяется

идеальной, гносеологической связью идеи и ее объекта.

* Спиноза Б. Избранные произведения: В 2 т. М., 1957. Т. 1. С. 426,

доказательство теоремы 21: «Эта идея души соединена с душою точно так же, как

сама душа соединена с телом».

В отличие как от одной, так и от другой из этих попыток разрешить

психофи­зическую проблему в плане только одной из двух зависимостей,

действительное ее разрешение требует включения обеих.

Первая связь психики и ее субстрата раскрывается как отношение строения и

функции; она, как будет видно дальше, определяется положением о единстве и

взаимосвязи строения и функции. Вторая связь — это связь сознания как

отра­жения, как знания, с объектом, который в нем отражается. Она определяется

положением о единстве субъективного и объективного, в котором внешнее,

объективное опосредует и определяет внутреннее, субъективное. Речь при этом,

очевидно, не может идти о рядоположном существовании двух разнородных и между

собой никак не связанных детерминации. Ведущая роль принадлежит здесь связи

индивида с миром, с которым он вступает в действенный и познава­тельный

контакт*.

* Проведенный С. Л. Рубинштейном анализ связей психики с мозгом и с внешним

миром стал одним из объектов резкой критики в период обсуждения и осуждения 2-го

издания «Основ общей психологии» на рубеже 40—50-х гг. С.Л. Рубинштейн был

несправедливо обвинен в космополи­тизме (в «преклонении перед иностранщиной», в

недооценке и даже отрицании успехов отече­ственной науки, в частности

физиологического учения И.П. Павлова) и снят со всех постов. В ходе этой

антикосмополитической кампании некоторые психологи (А.Н. Леонтьев и другие)

публично критиковали автора «Основ...» за то, что вся его монография якобы

пронизана дуалистическими идеями так называемой двойной детерминации психики: с

одной стороны, психика определяется изнутри – органическим субстратом, мозгом

(такова внутренняя детерминация); с другой стороны, она определяется извне –

отражаемым объектом (внешняя детерминация).

Однако критика легко опровергается. С.Л. Рубинштейн с самого начала (в

частности, на комментируемых страницах) специально оговаривает, что, с его точки

зрения, вообще не может быть и речи о рядоположном существовании двух

разнородных и не взаимосвязанных детерминации. Подобной рядоположности просто

нет, поскольку ведущим, определяющим является развитие образа жизни, в процессе

изменения и перестройки которого происходит развитие организмов и их органов (в

том числе мозга) вместе с их психофизиологическими функциями. Эту главную идею

С.Л. Рубинштейн последовательно реализует в «Основах общей психологии».

Ту же идею С.Л. Рубинштейн разработал на методологическом уровне в своей

следующей монографии «Бытие и сознание», основываясь на выдвинутом им

философском монистическом принципе детерминизма: внешние причины всегда

действуют только через внутренние условия (т.е. в данном случае через

специфические закономерности развития индивида, человека, организма, его мозга).

Он подчеркивает, что «никак не приходится обособлять и противопоставлять одно

другому — отношение психического к мозгу и к внешнему миру... Психическая

деятельность – это деятельность мозга, взаимодействующего с внешним миром,

отвечающего на его воздействия... Только правильно поняв связь психического с

внешним миром, можно правильно понять и связь его с мозгом... Мозг — только

орган, служащий для осуществления взаимодействия с внешним миром организма,

индивида, человека. Сама деятельность мозга зависит от взаимодействия человека с

внешним миром, от соотношения его деятельности с условиями его жизни, с его

потребностями... Мозг – только орган психической деятельности, человек — ее

субъект» («Бытие и сознание». С. 5,7). (Примеч. сост.)

Оба выделенные анализом соотношения, детерминирующие психику, включаются в

единый контекст, которым они в целом и определяются. Для разрешения

психофизической проблемы особенно существенно правильно их соотнести.

Психический процесс, который принципиально не сводится к только нервному

физиологическому процессу, выступает по большей части как действие, направленное

на разрешение задачи, предмет и условия которой заданы прямо или косвенно,

непосредственно или опосредованно предметным миром. Природа этой задачи

определяет характер неврологических механизмов, которые включаются в процесс ее

разрешения.

Это положение отчетливо выступает, например, в правильно поставленном

психофизиологическом исследовании движения, которое показывает, что с изменением

задачи, которая разрешалась движением, отношения к ней со стороны субъекта, его

мотивации, составляющей внутреннее психологическое содержание действия,

изменяется также неврологический уровень и механизмы осуществления движения (см.

главу о движении). Действие человека является подлинным психофизическим

единством. Таким образом, в плане конкретного исследования преодолеваются

вульгарные представления, насквозь пронизанные традиционным дуализмом, согласно

которым психические моменты в человеческой деятельности будто бы являются

внешними силами, извне управляющими движением, а последнее — чисто физическим

образованием, для физиологической характеристики которого безразличен тот

психофизический контекст, в который оно включено.

Лишь в таком единстве обоих соотношений, в которые включается психика,

перестраивается понимание каждого из них, до конца преодолевается

психофизический дуализм, непреодолимый, пока каждое из них берется порознь,

причем психика, соотносясь, неизбежно противопоставляется мозгу, субстрату или

объекту. На самом деле мы в конечном счете имеем не два равноправных и

внеположных соотношения. Одно из них в действительности включено в другое и в

свою очередь определяет его.

В онтогенезе строение мозга обусловливает возможные для данного индивида формы

поведения, его образа жизни; в свою очередь образ жизни обусловливает строение

мозга и его функции. Ведущим, определяющим является при этом развитие образа

жизни, в процессе перестройки и изменения которого происхо­дит развитие

организмов и их органов — в том числе мозга — заодно с их психофизическими

функциями.

При переходе от биологических форм существования и жизнедеятельности животных к

историческим формам общественно-исторической деятельности у человека изменяются

материальные основы, определяющие психику, и она сама. С переходом от

биологического развития к историческому у человека психика переходит на новую,

высшую, ступень. Этой высшей, качественно специфической ступенью в развитии

психики является сознание человека.

С развитием у человека трудовой деятельности, которая материализуется в

определенных продуктах, сознание человека, формирующееся и развивающееся в

процессе этой деятельности, опосредуется предметным бытием исторически

со­здаваемой материальной и духовной культуры. Будучи «продуктом» мозга,

со­знание становится историческим продуктом. Генезис сознания неразрывно свя­зан

со становлением человеческой личности, с выделением ее из окружающего и

противопоставлением ей окружающего как предметного мира, объекта ее

деятель­ности. Становление предметного сознания, в котором субъект

противополагается объекту, является по существу не чем иным, как идеальным

аспектом становле­ния личности как реального субъекта общественной практики.

Сознание предпо­лагает возможность индивида выделить себя из природы и осознать

свое отноше­ние к природе, к другим людям и к самому себе. Оно зарождается в

процессе материальной деятельности, изменяющей природу, и материального общения

меж­ду людьми. Получая в речи, в языке форму реального практического

существо­вания, сознание человека развивается как продукт общественной жизни

индивида.

Появление психики и развитие новых форм ее всегда связано с появлением и

развитием новых форм жизни, новых форм существования. Так, в частности,

появление и развитие сознания — этой высшей специфически человеческой формы

психики — связано с развитием общественной жизни.

Предмет и задачи психологии как науки

Уяснение природы психического определяет теоретические задачи психологии,

специфику психологического познания. Анализ любого психического явления

показывает, что осознание — а значит, всякое, даже наивное познание —

психи­ческих явлений всегда предполагает раскрытие тех предметных связей,

посред­ством которых психические переживания впервые выделяются из мистической

туманности чистой непосредственности, лишенной всякой определенности и

чле­нораздельности, и определяются как объективные психологические факты.

По­скольку предметные отношения могут быть неправильно или неполно, неадек­ватно

раскрыты в непосредственных данных сознания, эти последние могут давать

неадекватное познание психических явлений. Не все то, что человек пере­живает,

он адекватно осознает, потому что не все отношения, выражающиеся в переживании и

определяющие его, сами адекватно даны в сознании как отноше­ния. Именно поэтому

встает задача — отличного от простого переживания — познания психического

посредством раскрытия тех объективных связей, ко­торыми оно объективно

определяется. Это и есть задача психологии. Психо­логическое познание — это

опосредованное познание психического через раскрытие его существенных,

объективных связей и опосредований.

Психологическая наука, радикально отличная от основных тенденций традиционной

психологии, изучавшей функции или структуру сознания только имманентно, в

замкнутом внутреннем мире, должна исходить при изучении человеческого сознания

из его отношения к предметному миру объективной действительности.

Заодно с преодолением дуалистического противопоставления психического как будто

бы замкнутого внутреннего мира миру внешнему падает традиционное дуалистическое

противопоставление самонаблюдения, интроспекции внешнему наблюдению, падает

самое понятие самонаблюдения в его традиционной трактовке, которая, замыкая

самонаблюдение в самодовлеющем внутреннем мире, механически противопоставляет

его внешнему, объективному наблюдению.

Поскольку, с одной стороны, действие или поступок не могут быть определены вне

своего отношения к внутреннему содержанию сознания, объективное психологическое

наблюдение, исходящее из внешней стороны поведения, не может брать внешнюю

сторону поведения в отрыве от внутренней его стороны. С другой стороны,

осознание моих собственных переживаний совершается через раскрытие их отношений

к внешнему миру, к тому, что в них переживается, познание психических фактов,

исходящее из внутренней их стороны, из самонаблюдения, не может определить, что

собственно оно дает, вне соотношения психического, внутреннего с внешним.

Пусть я исхожу из самонаблюдения: мне даны мои переживания так, как мои

переживания никому другому не могут быть даны. Многое из того, что сторонний

наблюдатель должен был бы установить косвенным путем посредством кропотливого

исследования, мне как будто непосредственно открыто. Но все же: что собственно

представляет собой мое переживание, каково объективное психологическое

содержание того процесса, субъективным показателем которого оно служит? Чтобы

установить это и проверить показания моего сознания, я вынужден, становясь

исследователем собственной психики, прибегнуть принципиально к тем же средствам,

которыми пользуется в объективном психологическом исследовании сторонний

наблюдатель. Сторонний наблюдатель вынужден прибегнуть к опосредованному

познанию моей психики через изучение моей деятельности не потому только, что ему

непосредственно не даны мои переживания, но и потому, что по существу нельзя

объективно установить психологический факт или проверить объективность

психологического познания иначе, как через деятельность, через практику. <... >

Восприятие предполагает наличие реального объекта, непосредственно действующего

на наши органы чувств. Оно всегда при этом есть восприятие какого-то материала

(предмета, текста, нот, чертежа), которое совершается в определенных реальных

условиях (при определенном освещении и пр.). Для того чтобы установить наличие

этого объекта и, значит, наличие восприятия (а не галлюцинации), необходимо,

очевидно, прибегнуть к ряду операций, совершаемых в определенных реальных

условиях. Для того, например, чтобы утверждение о четкости восприятия не было

фразой, лишенной всякого определенного значения, нужно прибегнуть к объективному

мерилу, дающему возможность придать утверждению точное содержание, например:

четкость и острота зрения при чтении такого-то текста в таких-то реальных

условиях, на таком-то расстоянии, при таком-то освещении. Но для того чтобы это

установить, необходимо, очевидно, испытать функцию в этих конкретных реальных

условиях — действительно прочитать этот текст.

Воспроизведение предполагает соответствие воспроизведенного образа реальному

объекту. Для того чтобы установить наличие этого соответствия и, значит, наличие

подлинного воспроизведения (а не воображения) и характер соответствия (степень

точности) и, значит, психологические особенности воспроизведения или памяти,

необходимо, очевидно, объективизировать воспроизведенный образ, выявить его

вовне, хотя бы зафиксировать словесно и создать таким образом возможность

проверки этого соответствия в определенных условиях, доступных реальному

контролю.

Имеется ли налицо действительно мышление (а не случайная ассоциация

представле­ний), определяется тем, осознаны ли объективные предметные отношения,

которые дают ре­шение задачи. Но дают ли осознанные в данном психологическом

процессе отношения дей­ствительное решение задачи, — это доказывается и

проверяется ее решением. Субъективное чувство понимания — это симптом, который

может быть обманчивым. Оно по существу за­ключает в себе гипотезу о возможных

действиях субъекта. Эта гипотеза проверяется действи­ем: понимание решения

задачи определяется умением ее решить, а умение ее решить доказы­вается ее

решением. <...>

Через посредство деятельности субъекта его психика становится познаваема для

других. Через посредство нашей деятельности объективно познаем нашу психику,

проверяя показания нашего сознания, даже мы сами. Случается поэто­му — каждый

это когда-либо испытывал, — что собственный наш поступок внезапно открывает нам

в нас чувство, о существовании которого мы не подозре­вали, и совсем по-новому

нам же освещает наши собственные переживания. Мы сами через нашу деятельность,

не непосредственно, а в испытаниях жизни глуб­же всего познаем самих себя. По

тем же самым данным нашей деятельности познают нашу психику и другие. Понятным,

таким образом, становится, что дру­гие люди, перед которыми разворачивается наша

деятельность, иногда раньше замечают в нас вновь зародившееся чувство, во власти

которого мы находимся, чем мы сами его осознаем, и порой даже правильнее судят о

нашем характере и о наших реальных возможностях, чем мы сами в состоянии это

сделать.

Показания нашего сознания о наших собственных переживаниях, данные

са­монаблюдения, как известно, не всегда достоверны; иногда мы не осознаем или

неадекватно осознаем свои переживания. Для познания собственной психики мы

всегда должны исходить — в принципе так же, как при познании чужой психики, но

лишь в обратной перспективе — из единства внутренних и внешних проявлений.

Интроспекция как такое погружение во внутреннюю сторону, кото­рое бы вовсе

изолировало и оторвало психическое от внешнего, объективного, материального, не

может дать никакого психологического познания. Она унич­тожает самое себя и свой

объект. Психическое переживается субъектом как непосредственная данность, но

познается лишь опосредованно — через отно­шение его к объективному миру. В этом

ключ к разгадке таинственной приро­ды психологического познания; отсюда

открывается путь для преодоления фе­номенализма, разъедающего систему

традиционной психологии.

Единство между сознанием и деятельностью, которое таким образом

устанав­ливается, создает основу объективного познания психики: падает

утверждение субъективной идеалистической психологии о непознаваемости чужой

психики и утверждение противников психологии о субъективности, т. е.

ненаучности, вся­кого психологического познания; психика, сознание может стать

предметом объективного познания.

Это единство является основой подлинно научного объективного познания психики.

Оно открывает возможность идти к познанию внутреннего содержа­ния личности, ее

переживаний, ее сознания, исходя из внешних данных ее поведения, из дел ее и

поступков. Оно дает возможность как бы просвечивать через внешние проявления

человека, через его действия и поступки его сознание, тем самым освещая

психологические особенности его поведения. Деятельность человека, — как писал К.

Маркс о промышленной деятельности, — является «раскрытой книгой человеческих

сущностных сил, чувственно представшей перед нами человеческой психологией»*.

* См.: К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. 42. С. 123.

Единство сознания и поведения, однако, не тожество; речь идет не об

автоматическом совпадении внешних и внутренних проявлений человека. Действия

людей по отношению к окружающему не всегда непосредственно соответствуют тем

чувствам, которые они к ним питают: в то время как человек действует, в нем

обычно перекрещиваются различные, порой противоречивые чувства. Внешне различные

и даже противоположные поступки могут выражать применительно к различным

условиям конкретной ситуации одни и те же черты характера и проистекать из одних

и тех же тенденций или установок личности. Обратно: внешне однородные и как

будто тожественные поступки могут совершаться по самым разнородным мотивам,

выражая совершенно неоднородные черты характера и установки или тенденции

личности. Один и тот же поступок один человек может совершать для того, чтобы

помочь кому-нибудь, а другой — чтобы перед кем-нибудь выслужиться. Одна и та же

черта характера, застенчивость например, может в одном случае проявиться в

смущении, растерянности, в другом — в излишней шумливости и как будто

развязности поведения, которой прикрывается то же смущение. Самое же это

смущение и застенчивость нередко порождаются диспропорцией в одних случаях между

притязаниями личности и ее способностями, в других — между ее способностями и

достижениями и множеством других самых разнообразных и даже противоположных

причин. Поэтому ничего не поймет в поведении человека тот, кто не сумеет за

внешним поведением вскрыть свойства личности, ее направленность и мотивы, из

которых исходит ее поведение. Бывают случайные поступки, нехарактерные для

человека, и не всякая ситуация способна адекватно выявить внутренний облик

человека (поэтому перед художниками встает специальная композиционная задача –

найти такую, для каждого действующего лица специфическую, ситуацию, которая в

состоянии выявить именно данный характер). Непосредственные данные поведения

могут быть так же обманчивы, как и непосредственные данные сознания,

самосознания, самонаблюдения. Они требуют истолкования, которое исходит из

внешних данных поведения как отправных точек, но не останавливается на них как

на чем-то конечном и самодовлеющем. Отдельный, изолированно взятый, как бы

выхваченный из контекста, акт поведения обычно допускает самое различное

истолкование. Его внутреннее содержание и подлинный смысл обычно раскрываются

лишь на основе более или менее обширного контекста жизни и деятельности человека

— так же, как смысл фразы часто раскрывается лишь из контекста речи, а не

определяется однозначно одним лишь словарным значением составляющих ее слов.

Таким образом, между внутренними и внешними проявлениями человека, между его

сознанием и поведением всегда существует связь, в силу которой внутренняя

психологическая природа акта деятельности сказывается и на внешнем его

протекании. Однако это отношение между ними не зеркально; их единство — не

автоматическое совпадение; оно не всегда адекватно. Если бы это отношение между

внутренней психологической приро­дой акта и его внешним протеканием вовсе не

существовало, объективное психо­логическое познание было бы невозможно; если бы

оно всегда было адекватно, зеркально, так что каждый совершенный акт не требовал

бы никакого истолкова­ния для квалификации его внутренней природы,

психологическое познание бы­ло бы излишне. Но это отношение существует, и оно не

однозначно, не зеркаль­но; поэтому психологическое познание и возможно, и

необходимо.

В своем конкретном содержании психика человека, его сознание, образ его мыслей

зависят от образа его жизни и деятельности, формируясь в процессе их развития.

Основное значение для понимания психики животных приобретает изучение ее

развития в процессе биологической эволюции, для понимания созна­ния человека —

его развитие в историческом процессе: психология изучает психику в

закономерностях ее развития. Психология изучает при этом не одни лишь абстрактно

взятые функции, а психические процессы и свойства конкрет­ных индивидов в их

реальных взаимоотношениях со средой; психология чело­века — психику, сознание

человека как конкретной личности, включенной в оп­ределенную систему

общественных отношений. Сознание человека формирует­ся и развивается в процессе

общественно организованной деятельности (труда, обучения); оно исторический

продукт. Психология человека не перестает из-за этого быть естественной наукой,

изучающей психологическую природу челове­ка, но она вместе с тем и даже тем

самым (а не несмотря на это) историческая наука, поскольку самая природа

человека — продукт истории.

Психология человека обусловлена общественными отношениями, поскольку сущность

человека определена совокупностью общественных отношений. Если в отличие от

организма как только биологического индивида термином «лич­ность» обозначить

социальный индивид, то можно будет сказать, что психология человека изучает

психику как качественно специфическое свойство личности или что она изучает

психику личности в единстве ее внутренних и внешних проявлений. Всякое изучение

сознания вне личности может быть только идеа­листическим, так же как всякое

изучение личности помимо сознания может быть только механистическим. Изучая

сознание в его развитии, психология изучает его в процессе становления

сознательной личности.

Закономерности общественного бытия являются наиболее существенными ве­дущими

закономерностями развития человека. Психология в своем познании пси­хики

человека должна поэтому исходить из них, но, однако, никак не сводить ни

психологические закономерности к социальным, ни социальные к психологиче­ским.

Точно так же — как ни велико значение физиологического анализа «меха­низмов»

психических процессов для познания их природы, — никак нельзя свести

закономерности психических процессов к физиологическим закономер­ностям. Отражая

бытие, существующее вне и независимо от субъекта, психика выходит за пределы

внутриорганических отношений и выражается в качествен­но иной, отличной от

физиологической, системе понятий; она имеет свои специ­фические закономерности.

Основная, конечная теоретическая задача психологии и заключается в раскрытии

специфических психологических закономерностей.

Психологическое познание — это познание психического, опосредованного всеми

существенными конкретными связями, в которые включена жизнь челове­ка; оно

поэтому изучение не только механизмов психики, но и ее конкретного содержания.

Эти последние формулы означают принципиальное преодоление чисто абстрактной

психологии: они означают приближение психологии к конкретным вопросам

практической жизни*.<...>

* Приводимый далее фрагмент из книги С.Л. Рубинштейна «Бытие и сознание» (М.,

1957, с. 255—264) дает представление о существенной эволюции воззрений С.Л.

Рубинштейна на предмет психологической науки. В монографиях «Основы психологии»

(1935) и «Основы общей психологии» (1940, 1946) автор разрабатывал принцип

единства сознания (вообще психики) и деятельности, систематически не

дифференцируя в самой психике объективно присущие ей два аспекта: психическое

как процесс и как продукт (результат) указанного процесса. Отсюда обобщающие

формулировки: человек и его психика проявляются, формируются (и изучаются) в

деятельности; психология изучает психику в закономерностях ее развития и т.д.

При этом деятельность обычно понимается строго однозначно — как практическая и

теоретическая деятельность субъекта. Однако позднее — в неопубликованной книге

«Философские корни психологии» (1946) и особенно в выросшей из нее монографии

«Бытие и сознание» (1957), а также во всех последующих рукописях, книгах и

статьях — С.Л. Рубинштейн систематически вычленяет в психике ее процессуальный

аспект, доказывая, что именно процесс есть основной способ существования

психического (другие способы его существования — результаты психического

процесса и психические свойства, состояния и т.д.) (Примеч. сост.)

а) Процесс, деятельность как основной способ существования психического

Основным способом существования психического является его существование в

качестве процесса, в качестве деятельности. Это положение непосредственно

связано с рефлекторным пониманием психической деятельности, с утверждением, что

психические явления возникают и существуют лишь в процессе непрерывного

взаимодействия индивида с окружающим его миром, непрекращающегося потока

воздействия внешнего мира на индивида и его ответных действий, причем каждое

действие обусловлено внутренними причинами, сложившимися у данного индивида в

зависимости от внешних воздействий, определивших его историю.

В соответствии с этим исходная задача психологического исследования — изучение

психических процессов, психической деятельности. Так, исследование мышления

должно прежде всего вскрыть его как процесс анализа, синтеза, обобщения.

Психологическое исследование запоминания должно выявить, что делает человек,

когда он запоминает; как он анализирует подлежащий запоминанию материал,

группирует, синтезирует его, как его обобщает каков состав и ход процесса, в

результате которого совершается запоминание. При восприятии результат его —

образ предмета — выступает в сознании человека при определенных условиях видимым

образом как бы вне процесса, поскольку последний не осознается. В этом случае

психологическое исследование должно, меняя условия протекания процесса (создавая

затрудненные условия познания предмета, обращаясь к начальным этапам

формирования восприятия), все же выявить процесс восприятия — чувственный

(например, зрительный) анализ, синтез выделенных анализом сторон, обобщение,

интерпретацию — словом, весь психический состав процесса восприятия

Мы говорили до сих пор о процессе или деятельности, не различая их. Но их

следует дифференцировать.

Во избежание всякой двусмысленности само понятие деятельности также должно быть

дифференцировано. В одном смысле это понятие употребляется, когда говорят о

деятельности человека. Деятельность в этом смысле — всегда взаимодействие

субъекта с окружающим миром.

Понятие деятельность употребляется в науке (в физиологии) и соотносительно не с

субъектом, а с органом (сердечная, дыхательная деятельность)*. В этом последнем

смысле всякий психический процесс есть деятельность, а именно деятельность

мозга.

* Деятельность в этом смысле означает функционирование органа. Характеристика

функции органа как деятельности подчеркивает роль в его функционировании

взаимодействия организма со средой в отличие от трактовки функции как

отправления органа, детерминированного якобы только изнутри.

О деятельности в другом смысле говорят применительно уже не к органу (в данном

слу­чае — мозгу), а к человеку как субъекту деятельности. Здесь надо различать

процесс и дея­тельность. Всякая деятельность есть вместе с тем и процесс или

включает в себя процессы, но не всякий процесс выступает как деятельность

человека. Под деятельностью мы будем здесь разуметь такой процесс, посредством

которого реализуется то или иное отношение человека к окружающему его миру,

другим людям, к задачам, которые ставит перед ним жизнь. Так, мыш­ление

рассматривается как деятельность, когда учитываются мотивы человека, его

отношение к задачам, которые он, мысля, разрешает, когда, словом, выступает

личностный (а это прежде всего значит мотивационный) план мыслительной

деятельности. Мышление выступает в про­цессуальном плане, когда изучают

процессуальный состав мыслительной деятельности — те процессы анализа, синтеза,

обобщения, посредством которых разрешаются мыслительные за­дачи. Реальный

процесс мышления, как он бывает дан в действительности, представляет собой и

деятельность (человек мыслит, а не просто ему мыслится), и процесс или

деятельность, включающую в себя совокупность процессов (абстракцию, обобщение и

т.д.).

В ходе исследования на первое место может выступать то процессуальный план,

образу­ющий необходимую основу мыслительной деятельности, то надстраивающийся

над ним вер­хушечный личностный план, в котором мышление только и выступает как

деятельность субъек­та, выражающая его отношение к задачам, которые перед ним

встают. Как деятельность, выражающая или осуществляющая отношение человека к

окружающему, мышление, точно так же как восприятие и т. д., выступает уже в

качестве деятельности познавательной, эстети­ческой — вообще теоретической, а не

просто психической. Психической она является только по своему процессуальному и

мотивационному составу, а не по задачам, которые она как деятельность разрешает.

Деятельность человека как субъекта — это его практическая и теоретическая

деятель­ность. Точка зрения, согласно которой психическая деятельность как

таковая, как «произ­водство» представлений, воспоминаний, вообще психических

образований, якобы является деятельностью человека как субъекта (а не только его

мозга), связана с прочно укоренивши­мися в психологии интроспекционистскими

воззрениями. Лишь на основе интроспекционистской концепции представляется, что

при так называемом произвольном запоминании или припоминании человек решает

«мнемическую» задачу, заключающуюся в производстве оп­ределенного представления,

и что производство представлений как таковых является в дан­ном случае

деятельностью человека. На самом деле, когда человек что-то припоминает, он не

производит внутренние психические образы, а решает познавательную задачу по

восстанов­лению хода предшествующих событий; подобно этому ученик, выучивающий

заданный ему урок, осуществляет учебную, а не просто психическую деятельность.

Таким образом, понятие деятельности человека приобретает в конечном счете свой

есте­ственный, здравый смысл, очищенный от тех двусмысленностей, которые вносит

в него психо­логия, еще не освободившаяся от наследия интроспекционизма.

Психология от этого будет в прямом выигрыше: она освободится от неблагодарной

обязанности изучать совершенно фиктивный объект — интроспективно понимаемую

психическую деятельность и вместе с тем получит непосредственный доступ к

психологическому изучению подлинной деятельности человека — той деятельности,

посредством которой он познает и изменяет мир.

Виды человеческой деятельности определяются по характеру основного «продукта»,

ко­торый создается в результате деятельности и является ее целью. С этой точки

зрения можно различать практическую (специально трудовую) и теоретическую

(специально познаватель­ную) деятельности. Они образуют, собственно, единую

деятельность человека, поскольку те­оретическая выделяется в особую деятельность

из первоначально единой практической лишь на определенном уровне, и продукты ее

в конечном счете опять-таки включаются в практиче­скую деятельность, поднимая

последнюю на все более высокий уровень. Это и есть деятель­ность человека в

собственном смысле слова.

Практическая деятельность выступает как материальная, а теоретическая

(деятельность ученого, художника и т. д.) — как идеальная именно по характеру

своего основного продук­та, создание которого составляет ее цель. Практическая

деятельность материальна, посколь­ку основной эффект, на который она направлена,

заключается в изменении материального мира, в создании материальных продуктов.

Теоретическая деятельность «идеальна», опять-таки поскольку «идеален» продукт,

который она порождает, — наука, искусство. Эта характеристика практической

деятельности как материальной, а теоретической как идеальной по характеру

продукта, составляющего ее цель, не определяет, как уже отмечалось, состава

практической и теоретической деятельности. Нет такой теоретической деятельности,

которая не включала бы каких-либо материальных актов, как-то: движения пишущей

руки при написании текста книги — научной или художественной — или партитуры

музыкального произведения — симфонии или оперы; а в деятельности скульптора,

высекающего статую из мрамора, физического труда не меньше, чем в деятельности

любого рабочего на производстве, хотя, создавая произведение искусства, он занят

идеальной деятельностью. Подобно этому нет такой практической деятельности,

которая, создавая материальный продукт, состояла бы только из материальных актов

и осуществлялась бы без участия психических процессов. Поэтому и практическая

деятельность человека должна войти в сферу психологического исследования.

В задачи психологического исследования входит изучение и теоретической,

«идеальной» (в частности, познавательной деятельности ученого) и практической

(прежде всего трудовой) деятельности — реальной, материальной, посредством

которой люди изменяют природу и перестраивают общество. Психология, которая

отказалась бы от изучения деятельности людей, утеряла бы свое основное жизненное

значение. Таким образом, предмет психологического исследования никак не

сконцентрирован на изучении «психической деятельности». Положение это имеет

двойное острие: оно означает как то, что психология изучает не только

психическую деятельность, но и психические процессы, так и то, что она изучает

не только психическую деятельность, но и деятельность человека в собственном

смысле слова, в ее психологическом составе. И именно в этом — в изучении

психических процессов и в психологическом изучении деятельности человека,

посредством которой он познает и изменяет мир, — и заключается основное. <...>

При изучении психической деятельности или психических процессов принципиально

важно учитывать, что они обычно протекают одновременно на разных уровнях и что

вместе с тем всякое внешнее противопоставление «высших» психических процессов

«низшим» неправомерно, потому что всякий «высший» психический процесс

предполагает «низшие» и совершается на их основе. Так, не приходится думать, что

происходит либо непроизвольное запоминание, либо произвольное. Исследование

показало, что, когда совершается произвольное запоминание, вместе с тем

закономерно происходит и непроизвольное. Психические процессы протекают сразу на

нескольких уровнях, и «высший» уровень реально всегда существует лишь неотрывно

от «низших». Они всегда взаимосвязаны и образуют единое целое. Всякая

познавательная деятельность, всякий мыслительный процесс, взятый в своей

реальной конкретности, совершаются одновременно на разных уровнях, многопланово.

Подспудно во всякую, казалось бы совсем абстрактную, мыслительную деятельность

включены чувственные компоненты, продукты чувственных познавательных процессов;

самые абстрактные понятия, взятые как реальные акты познания, представляют из

себя пирамидальные сооружения, в которых абстракции все более высокого порядка

образуют вершину, а в основе лежат, прикрытые несколькими слоями абстракций

разного уровня, чувственные обобщения, продукты более или менее элементарной

генерализации.

Аналогично обстоит дело и с мотивацией. При объяснении любого человеческого

поступка надо учитывать побуждения разного уровня и плана в их реальном

сплетении и сложной взаимосвязи. Мыслить здесь однопланово, искать мотивы

поступка только на одном уровне, в одной плоскости, — значит заведомо лишить

себя возможности понять психологию людей и объяснить их поведение.

б) Психические процессы и психические образования

В результате всякого психического процесса как деятельности мозга возникает то

или иное образование — чувственный образ предмета, мысль о нем и т.д.* Это

образование (образ предмета), однако, не существует вне соответствующего

процесса, помимо отражатель­ной деятельности; с прекращением отражательной

деятельности перестанет существовать и образ. Будучи продуктом, результатом

психической деятельности, образ, фиксируясь (в слове), в свою очередь становится

идеальным объектом и отправной точкой дальнейшей психической деятельности.

Образ, следовательно, двояко, двусторонне включается в психическую

деятель­ность.

*Их мы обычно разумеем, говоря о психических явлениях.

Всякий эмоциональный процесс, т.е. процесс, в котором его эмоциональный эффект —

изменение эмоционального состояния человека — является главным психологическим

эф­фектом, тоже оформляется в виде некоего образования — эмоции, чувства. И эти

образова­ния, как и образы предмета, не существуют вне, помимо тех процессов, в

которых они форми­руются. Каждое чувство, выступающее как устойчивое

образование, длящееся годы, иногда проходящее через всю жизнь человека (любовь к

другому человеку, к своему народу, к правде, к человечеству и т.д. ), есть

сплетение чувств-процессов, закономерно возникающих при соответствующих

обстоятельствах. Так, чувство любви к другому человеку — это чув­ство радости от

общения с ним, восхищения от того образа человеческого, который при таком

общении с ним выявляется, связанной с этим нежности к нему, заботы о нем, как

только ему начинает что-то угрожать, огорчения, когда он терпит неудачи или

подвергается страданиям, возмущения, когда по отношению к нему совершается

несправедливость, гордости, когда в трудных условиях он оказывается на высоте, —

все эти чувства выражают применительно к разным обстоятельствам, их вызывающим,

одно и то же отношение к человеку. Каждое из них, как и все они вместе, —

процессы, закономерно вызываемые их объектами (конечно, в данном случае, как и

вообще, воздействия объектов могут закономерно вызывать психичес­кие явления

лишь постольку, поскольку они преломляются через сложившиеся в субъекте

внутренние отношения, обусловливаясь их закономерностями).

Изучать психические процессы, психическую деятельность, — значит тем самым

изучать формирование соответствующих образований. Безотносительно к образованию,

которое фор­мируется в процессе, нельзя, собственно, очертить и самый процесс,

определить его в спе­цифическом отличии от других психических процессов. С

другой стороны, психические об­разования не существуют сами по себе вне

соответствующего психического процесса. Всякое психическое образование

(чувственный образ вещи, чувство и т.д.) — это, по существу, психический процесс

в его результативном выражении.

Через свое результативное выражение, через свои продукты психическая

деятельность соотносится со своим объектом, с объективной реальностью, с теми

областями знания, кото­рые ее отражают. Через свои продукты — понятия —

мыслительная деятельность перехо­дит в сферу логики, математики и т.д. Поэтому

превращение продуктов мыслительной дея­тельности, например понятий, их усвоения,

в основной предмет психологического исследова­ния грозит привести к утрате его

специфики.

Концентрация психологического исследования на продуктах мыслительной

деятельно­сти, взятых обособленно от нее, — это и есть тот «механизм»,

посредством которого сплошь и рядом осуществляется соскальзывание

психологического исследования в чуждый ему план методически-геометрических,

арифметических и тому подобных рассуждений. В психологи­ческом исследовании

психические образования — продукты психических процессов — дол­жны быть взяты

именно в качестве таковых. Изучение психической деятельности, процесса, в

закономерностях его протекания всегда должно оставаться в психологическом

исследовании основным и определяющим.

Всякий психический процесс есть отражение, образ вещей и явлений мира, знание о

них, но, взятые в своей конкретной целостности, психические процессы имеют не

только этот по­знавательный аспект. Вещи и люди, нас окружающие, явления

действительности, события, происходящие в мире, так или иначе затрагивают

потребности и интересы отражающего их субъекта. Поэтому психические процессы,

взятые в их конкретной целостности, — это про­цессы не только познавательные, но

и «аффективные»*, эмоционально-волевые. Они выражают не только знание о

явлениях, но и отношение к ним; в них отражаются и сами явления, и их значение

для отражающего их субъекта, для его жизни и деятельности. Подлинной конкретной

«единицей» психического (сознания) является целостный акт отражения объекта

субъектом. Это сложное по своему составу образование; оно всегда в той или иной

мере включает единство двух противоположных компонентов — знания и отношения,

интеллектуального и «аффективного» (в вышеуказанном смысле), из которых то один,

то другой выступает в качестве преобладающего. Подлинно жизненной наукой

психология может быть, только когда она сумеет, не исключая и аналитического

изучения ощущений, чувств и т.п., психологически анализировать жизненные

явления, оперируя такими нефункциональными «единицами» психического. Только

таким образом можно, в частности, построить подлинно жизненное учение о

мотивации, составляющее основное ядро психологии личности.

* Понятие аффекта берется здесь в смысле не современной патопсихологии, а

классической философии XVII-XVIII столетий (см., например, у Б. Спинозы).