Глава I Проблемы реформируемых постсощшшстических стран

Внутренняя экономическая политика авторитарных государств

В этом разделе мы не будем рассматривать проблемы подавле­ния авторитарным режимом свобод, борьбы с инакомыслием и проведение массовых репрессий, т.е. по существу политику гено­цида по отношению к собственному народу.

Эти темы широко обсуждались многими авторами. Нас будут интересовать лишь экономические последствия существования такого режима.

Ранее бытовало мнение, что политические мотивы полностью доминировали в процессах принятия решений руководством со­циалистических стран. Однако в ряде случаев экономические законы заставляли руководителей соцстран менять свои планы и считаться с реальностью.

Прежде чем переходить к этому кругу вопросов, хотелось бы предостеречь читателя (особенно молодого) от упрощения ситу­ации. Развитие человеческого общества процесс исключительно сложный и любой анализ не способен представить полную карти­ну всех явлений в их взаимосвязи. Можно лишь пытаться отыскать основные причинно-следственные механизмы, управляющие раз­витием событий.

Общие черты авторитарных режимов

Приходящие к власти режимы и хунты, несомненно беспоко­ясь о собственном благополучии, тем не менее очень часто искренне желали блага своему народу, который по их мнению, через весьма непродолжительное время безусловно должен был оценить их усилия и смириться с необходимыми в таких случаях жертвами на пути к процветанию и величию. Он (народ) обяза­тельно должен был отлить в полный рост памятники творцам нового порядка. Уж, по крайней мере, не разрушить памятники, которые творцы нового порядка ничтоже сумняшеся велят себе воздвигнуть.

Адский заряд честолюбия, властолюбия, запредельный уро-

вень пренебрежения простыми человеческими ценностями ради достижения Великой Цели, когда хороши все средства, на полу­криминальной волне выносил на гребень власти разного рода диктаторов, хунты или даже первоначально легитимно получив­ших некую толику власти отдельных политиков. Последние, обеспечив себе поддержку политических, экономических групп, электората на начальном этапе (что вполне можно было сделать, например, 1) объявив быстрое решение проблем, 2) обрисовав яркую привлекательную цель и 3) подавив своих скучных и нудных оппонентов остроумной демагогией), постепенно подчиняли себе силовые структуры и, разогнав оппозицию, расчищали себе дорогу к практически неограниченной власти.

Народ, уставший от проблем, верил, что сильная рука наведет порядок и терпеливо ждал процветания. Потом, как водится, что-то не ладилось и начинались поиски виновных. Чем более не ладилось, тем больше надо было найти врагов. Сценарий был прост, но надежен.

Помешать его развитию могли лишь разговорчивые и незави­симые оппоненты и излишняя свобода слова. Методы борьбы с ними — тоже не бог весть какая наука, — хорошо известны. Итак, власть завоевана, все местные, кто что-то понимает, послушно молчат, а эмигранты — с ними ухудшилась связь, да и слушать их как-то боязно, разве что украдкой.

Авторитарная власть может быть не столь жестокой. Может разрешить громко говорить и даже писать фельетоны и статьи, не задевая никого конкретно. Задевать не хорошо, могут наказать (не дать бюджетных денег, обратиться в суд, уволить, расформировать творческий коллектив и т.д.). Она, эта власть, многого и не просит. Ведите себя прилично, не разрушайте устои государства, не изводите напряженно работающих в администра­ции людей критикой, цепляясь за какие-то не относящиеся к делу частности. А остальное, пожалуйста, — хотите «порно», скандалов в артистической среде, даже стрельбы, но только между собой.

Конечно, в этом благодушии властей что-то не так и это беспокоит мастеров пера, отдельных правдоискателей и чуть тревожит население, т.е., так называемый, простой народ. Хотя по большому счету, если людям хорошо платят, в стране нет дефи­цита товаров, налажены сервис и быт, связь и транспорт... то какая разница — авторитарный режим это или нет! И никто не станет всерьез принимать предложения покончить с этим режимом.

10

Попросту это станет не интересно, как неинтересны были до самого последнего времени призывы экологов.

Однако мировой опыт за немногими кратковременными историческими и небольшими географическими исключениями показывает, что авторитарные режимы в длительной перспективе наносят экономический вред своему собственному народу, что воспринимается людьми значительно более серьезнее, чем огра­ничение политических свобод. Ниже обсудим, в чем заключаются беды, которые начинают преследовать народ, активно или пас­сивно избравший себе такой режим управления.

На первых порах пришедшие к власти хунты заняты обустрой­ством отвоеванных апартаментов, организацией по своему разу­мению каких-то мелочей, оставляя практически без изменения всю структуру исполнительной власти. При необходимости заме­няются лишь отдельные вывески и слегка перетасовываются кадры, так как обычному чиновнику все равно кому служить, лишь бы ничего не изменилось в подведомственном ему хозяйст­ве, а к верхним иерархическим структурам всегда можно приспо­собиться.

Погружаясь в атмосферу все растущего почитания в отсутствие какой-либо критики, власти предержащие теряют чувство меры и начинают вмешиваться в различные культурные, социальные и экономические процессы жизни общества, досаждая профессио­налам и создавая многочисленные неловкие ситуации. Сначала за счет сверхусилий профессионалов отрицательные воздействия этих вмешательств удается свести на нет или ослабить, но ... чем дальше в лес, тем больше дров. Мягкая критика и скрытое сопротивление профессионалов воспринимается как саботаж и начинается процесс кадровой чистки.

Силовая экономическая полшпика Советской России

Амбиции получивших в России власть революционеров и враждебное окружение все время подталкивали их к быстрейшей милитаризации страны, укреплению ее обороны. Кроме того, бытовавшее в среде победивших революционеров представление о сильной державе основывалось только на силовых возможностях последней. Однако средств на преобразование экономики, спо­собностей создать необходимый военный потенциал, увы, не было. Кроме того, проблемы текущего момента заставили пере­йти к «новой экономической политике», которая новой была

11

может быть только для революционеров, а в действительности была стара, как весь буржуазный мир.

Но очень хотелось немедленно перейти к индустриализации (читай милитаризации) экономики, т.е. созданию новых и модер­низации старых предприятий для мощного производства средств производства и сложной техники, включая прежде всего военную.

Идея «резкого перелома» висела в воздухе и активно обсужда­лась в руководящих сферах. Все ждали, когда можно будет нако­нец отнять средства у быстро растущего частного сектора, к которому огульно причисляли и крестьянство. Идеи Преобра­женского о «необходимости ограбления досоцишшстических форм хозяйства» для проведения индустриализации так нравились фун­кционерам, что в 1923 году была предпринята первая крупномас­штабная попытка такой политики: резко подняли цены на сукно и другие продукты промышленного производства, с целью ото-брагь средства у населения, которое в своей массе было кресть­янским. При еще существовавшем товарном голоде сразу возник кризис сбыта — производство оказалось парализованным (воисти­ну экономическая история ничему не научила). Как отмечает в своей работе В. Селюнин1, лишь вмешательство Ф. Дзержинского, назначенного председателем ВСНХ, привело к отмене распоря­жения о повышении цен и восстановлению равновесия между сбытом и потреблением.

Однако, несмотря на то, что рост экономики в период НЭПа был значительным (революция все-таки расчистила поле дея­тельности для предпринимательства), этот рост был конечно достаточно постепенным — усилия были распылены по многим направлениям,— и, главное, совершенно не контролируемым. Для более эффективной экономики конечно необходимы бьши не только структурные управленческие изменения, но и замена материальных активов — реформа прежде всего средств производства.

Причины случившегося-таки «резкого перелома» в результате которого оказались ограблены крестьянство и новый класс пред­принимателей, введена насильственная коллективизация и про­ведена индустриализация, были как объективного, так и субъек­тивного характера.

Когда еще накопятся значительные средства при рыночном развитии производства для создания новой современной индуст-

■см. В. Селюнин «Если по совести» М. «Худ. лит.» 1988, с. 250

І2

рий, внедрения новых технологий без которых был немыслим прогресс и выход на передовые позиции в мире? Ждать не хотелось.

Кроме того, НЭП сформировал новую экономическую и социальную среду, где явно имелись деньги (и немалые) и которая раздражала представителей власти все больше и больше. Ведь для последних уже была организована своеобразная военного типа партийно- государственная иерархия с достаточно жестким и относительно аскетическим характером существования. Соблаз­ны и возможности теряющих чувство меры нэпманов разрушали дисциплину, создавали коррупционеров, ослабляли власть аппа­рата управления. Именно потому, что властная и партийная структуры и новый класс предпринимателей остались чужими друг другу (вот в чем отличия от нынешней ситуации!), последний был обречен.

Однако власти при проведении акции уничтожения частного сектора экономики столкнулись с ожесточенным сопротивлением (людям было, что терять). Именно поэтому страна по существу перешла на военное положение: ограничивались свободы, фор­мировались огромные замкнутые территории — зоны, куда сгоня­лись массы людей за незначительную провинность перед нечело­веческим законом, практиковались наказания целых народов, особенно варварским было хладнокровное наблюдение властей за возникновением голода (или даже его организация) в Украине в 30-х годах. То есть, снова гражданская война, принявшая форму неприкрытого террора.

Конечно, еще большая часть в основном городского населения жила в условиях относительных экономических, и в меньшей степени, политических свобод. Хотя с июня 1940 года и здесь стало невозможным менять место работы и отказываться от сверхуроч­ных.

Часто считают, что страдания и жертвы были не напрасны — они переплавились в могущество державы. И потому, раз меня, нас прямо не задело, то спишем все... Но преступления остаются преступлениями, независимо от того, какая великая цель их спровоцировала. Да и экономические потери оказались весьма значительными.

Вторая мировая война обескровила народы СССР и привела к страшным разрушениям. Надо было восстанавливать искалечен­ное народное хозяйство, налаживать нормальную жизнь людей. В связи с этим интересна реакция руководства СССР на предложен­ную в 1947 году государственным секретарем США Д. К. Маршаллом

13

(в годы войны — начальник штаба американской армии) програм­му восстановления Европы, получившей), кстати, за ее блестя­щую реачизацию Нобелевскую премию в 1953 году. Правда, не по экономике, а Нобелевскую премию мира. Американская помощь обставлялась как целым рядом условий, включая реорганизацию бюрократических структур в побежденных странах, оставшихся после прежних авторитарных режимов, так и созданием действен­ного контроля за расходованием средств. Ибо прежние пятимил­лиардные вливания в 1946-1947 годах в экономику Западной Европы из-за бюрократического произвола были просто проеде­ны.

Видный представитель советской экономической науки акаде­мик Е.Варга в этом же году писал В.Молотову о необходимости отвергнуть американскую помощь1, что «План Маршалла» лишь способ разрешить кризис перепроизводства в США, наступивший после беспрецедентного военного бума. Действительно, за годы войны американское правительство заняло громадные средства у населения и бизнеса (резко сократив при этом потребление и частные инвестиции и значительно увеличив государственные расходы как в виде закупок продукции, так и в виде инвестиций в промышленность). Резко выросло промышленное производство, но также резко вырос дефицит бюджета. Логика отказа от американской помощи была проста: после грандиозного бума и колоссального перепроизводства, в Америке разразится сокруши­тельный кризис, что ослабит ее вызывающие беспокойство позиции в мире.

Кризис в Америке не разразился. Американская помощь большинству европейских стран была выдана с условием приоб­ретения продукции американских же производителей, которые к тому времени уже начали испытывать большие проблемы со сбытом в связи с прекращением крупномасштабных государственных закупок военного времени. Кроме того, начал погашаться громадный внутренний долг. В результате реализации «Плана Маршалла», США, которые после нескольких лет войны в несколько раз увеличили объем национального богатства, еще более обогатились и избежали неминуемого кризиса. Западная Европа обновила основные фонды предприятий и вышла на режим устойчивого экономического роста. А вот СССР и, поневоле, ряд других восточноевропейских стран, значительно оггянули процесс восстановления экономики.

1 см. Б. Забарко. Зеркало недели, 11 марта 1995 г.

Политические руководители Советского Союза очень боялись усиления позиций США и Запада в странах ближайшего окруже­ния СССР, в результате послевоенного передела сфер влияния в мире. Американский контроль за использованием предлагаемой помощи был камнем преткновения для руководителей СССР, политическая система которого была несовместима ни с рыноч­ной экономикой, ни со структурой управления социалистическо­го хозяйства.

Основные, хотя и скудные средства, в процессе послевоенно­го восстановления СССР, направлялись в промышленность, а вот сельское хозяйство так и не оправилось от шока вплоть до 50 годов, когда производство продукции достигло уровня, существовавшего до коллективизации.

Производственная структура оказалась однобокой — приспо­собленной для гонки вооружений, а не для роста благосостояния народа.

Это примерно то же, если бы вместо строительства жилого района построить крейсер и поселить народ в его отсеках, а потом столкнуться с проблемой организации военной службы для всех, включая детей и бабушек. ВПК — Крейсер оказался: во-первых — много дороже, во-вторых — мало приспособлен для жизни и в-третьих, требовал постоянно массу сил и средств, чтобы попросту не утонуть. И выкинуть жалко и содержать невмоготу.

Стоит вспомнить, кстати, что построенный на костях народа флот Петра Первого, благополучно сгнил после кончины монарха, оказавшись никому не нужным. Но этот флот хоть расширил границы государства, вывел торговлю к морям, что привело в исторической перспективе к развитию хозяйства в целом и улуч­шению качества жизни потомков тех несчастных строителей.

А что дал России и другим обескровленным народам бывшего СССР безмерно раздутый ВПК, огромная армия и ГУЛАГ? Кроме удачно стартовавшей, а затем спущенной на тормоза, видимо из-за недостатка средств, космической программы (в которой кроме медицинских экспериментов и мелких конструктивных улучше­ний морально устаревших систем в последние годы трудно увидеть сколько-нибудь заметный прогресс) и ряда технологичес­ких успехов в создании систем вооружения, ничего в голову не приходит.

Достижение индустриализации— мощная промышленность (оплаченная лишениями собственного народа) к концу 80-х годов морально и физически устарела и обратилась в тормоз развития,

15

из-за неразумной затратной внутренней (а затем и внешней) экономической деятельности.

Политики, чья ценность заключается лишь в умении органи­зовать коллективные усилия и подавить анархию, не вмешиваясь непосредственно в деятельность профессионалов в промышлен­ности, в науке, в искусстве и т.д., хотят ускорить или изменить ход каких-то процессов, не осознавая зачастую их действительной сложности и противоречивости. Дилетанты, поверхностно знаю­щие предмет, часто полагают, что задачи не решены не из-за их сложности, а из-за нерешительности и лености исполнителей. Поэтому они считают, что достаточно прикрикнуть и все сразу изменится к лучшему.

После окрика наиболее опытные специалисты разбегаются, боясь принимать на себя ответственность за реализацию неразум­ных проектов и дело поручается менее квалифицированному, а потому и более уверенному в успехе их коллеге. Или того хуже, — авантюристу, знающему, что спроса за конечный результат не будет, ибо начальство быстро охладеет к этому проекту, переклю­чившись на какой-либо другой. Поэтому все задачи решаются теперь половинчато, коряво, ошибки списываются на происки врагов, результаты деятельности старательно приукрашиваются.

Так, например, многие молодые люди не знают, что половина всех тружеников страны Советов несколько послевоенных деся­тилетий фактически была ограблена и лишена практически всех гражданских прав. Речь идет о колхозниках. Мало того, что им не давали вообще никаких документов на руки, так и средняя зарплата у них была в несколько раз (!) меньше средней зарплаты городских рабочих и служащих. Официальная статистика их вооб­ще не учитывала, видимо настолько они были для нее неудобны, так как ухудшали средние показатели по стране.

Именно за счет этих людей в конце 40-х и в начале 50-х годов проводились ежегодные снижения ряда розничных цен. Кстати, подобное положение сельскохозяйственных рабочих (да и не только их) сохранялось до последнего времени и в ставшем на путь реформ   (по-прежнему не вполне демократичном) Китае.

Экономические ошибки эпохи застоя

Некоторые ошибки рождали следующие. В 1968 году новое руководство СССР решило облагодетельствовать народ и повыси­ло минимум заработной платы по стране до 60 рублей в месяц. Однако, как это часто бывает, вспомните, — благими намерени-

16

ями устлана дорога в ад, — последствия не были просчитаны и резкий рост потребления привел к острому дефициту товаров на потребительском рынке. Появились очереди, и как следствие, необходимость организации распределения: формирование спис­ков, выдача талонов и т.д..

А чтобы не страдали от волокиты и скудности пайков сами организаторы — государственные чиновники и партийные фун­кционеры, — им выделили спецмагазины и спецраспределители. Нет чтобы разобраться в этом вопросе и понять, что необходимо сбалансировать спрос и потребление (которые до конца 1968 года были в относительном равновесии), что рост последнего не может быть реальным без соответствующего роста количества товаров. Наличие большой массы денег привело не к росту цен — последние были фиксированы, а к практически обвальному дефициту товаров.

Отметим, здесь же, что эти события спровоцировали резкий рост объемов оборота теневого рынка, так как дефицитный товар оказался на нем и значительно дороже, чем в официальной торговле.

Объемы производства нарастали не так быстро, как хотелось бы руководству страны и оно, оказавшись рабом собственных амбиций, пошло на увеличение импорта. Как известно, избегая контроля американского правительства, СССР многие годы собирал полученные от торговли (нефтью, оружием, сырьем, оборудованием и сельскохозяйственной продукцией) средства в американских долларах в Европе (ибо только доллары США и в послевоенные годы, и в следующие десятилетия были наиболее устойчивой валютой, конвертируемой по фиксированной ставке в металлическое золото, фактически вплоть до 1968 года, а формально до 1971 года). Для этой цели был создан Коммерческий банк Северной Европы (Евробанк) и затем британский Московский народный банк, которые размещали эти средства в форме депо­зитов и краткосрочных кредитов в французских или британских банках. Кстати, именно Евробанку обязаны своим названием и происхождением евродоллары.

Чиновники получили облегченный доступ к этим средствам для оплаты все нарастающего импорта в СССР, призванного обеспечить декларированный рост жизненного уровня советского народа, и для оплаты амбициозных программ международной помощи. Быстро осознав преимущества контроля за валютными средствами вне страны, чиновники изобретали все новые про-

17

граммы поставок западных потребительских товаров, по существу проедая накопленные за многие годы средства. Столь же плодот­ворно было творчество по организации финансирования рабочего движения в зарубежных странах и по вьщелению помощи прави­тельствам развивающихся в перспективных направлениях стран третьего мира.

Рост государственных расходов, в конечном итоге, привел к росту дефицита платежного баланса. Этот дефицит государствен­ная статистика СССР умело скрывала, опять же в угоду амбициям правящей элиты и ради сохранения имиджа великой державы. Но за импорт надо было платить и платили нефтью, лесом, золотом... Позднее пришли к увеличению объема внешнего долга. Началась эпоха застоя.

Кстати, проблему дефицита платежного баланса государствен­ные чиновники в СССР пытались решать и ранее, и в этот период на свой манер — обязали всех работающих (под страхом лишить должности, званий, льгот и перспектив дальнейшей карьеры) фактически отдавать часть зарплаты, подписываясь на государ­ственные, а так же ведомственные займы и лотереи. Люди отда­вали деньги сами, так как их гнал страх за свое будущее, которое полностью зависело от благосклонности властей.

Еще одним негативным последствием непродуманной эконо­мической деятельности, результатом которой был подъем пот­ребления при жесткой государственной политике сдерживания роста цен, стало резкое ухудшение качества конечного продукта. Действительно, экономические законы неумолимы: увеличивая издержки и фиксируя цену, нельзя выпускать товар неизменного качества. Падало качество продуктов, товаров и услуг.

Падаю также и качество (уровень подготовки) специалистов. Страна готовила себе бомбу замедленного действия. Лишь в тех областях деятельности, где платили сносно, где сотрудники име­ли льготы, где условия труда были лучше, удалось сохранить высокий средний уровень квалификации: это авиация, армия, ряд добывающих и перерабатывающих отраслей промышленности, наука, работающая на нужды военно-промышленного комплек­са и, конечно, сам этот комплекс.

Обсудим также другие последствия государственной экономи­ческой политики СССР, нанесшие ущерб стране. Хорошо извес­тно любому западному обывателю, что потери от неудачного бизнеса могут бьггь не только от ошибок в совершении сделок, а также от отсутствия сделок как таковых. Другими словами, потери

18

и немалые могут быть из-за уклонения от деятельности и носят название — ущерб от недополучения дохода.

Изоляция от международного рынка товаров и услуг, ограни­чение (фактическое запрещение) контактов наших специалистов и исследователей с коллегами из-за рубежа, привели, кроме всего прочего, к росту ущерба от недополучения дохода в рамках международного сотрудничества. Активное участие в междуна­родных исследованиях позволило бы ввести результаты наших состоявшихся (и несостоявшихся) разработок после оформления патентов во множество новейших технологий, что позволило бы удешевить их внедрение и использование в своем собственном производстве, получить выгоды от продаж лицензий и т.п.

Политика даже менее жестких авторитарных режимов всегда приводит к известной доле экономического ущерба для своих стран. Всех их характеризует расточительность. Причем ясно, что брать взаймы надо, вопрос лишь в том как использовать эти дорогие деньги. Низкая квалификация управленческого персона­ла на всех уровнях государственного аппарата сводит на нет эффект от реализации самых многообещающих экономических проектов, что повергает в уныние даже отъявленных оптимистов.

Неудачи формируют в среде чиновников сомнения в жизнес­пособности государства. Большинство законопослушных чинов­ников склоняются к тому, что надо спасать свои собственные семьи и в конечном итоге они ассоциируются в большей или меньшей степени с криминальным меньшинством, давно престу­пившим и мораль, и закон. Жесткая вертикаль иерархической лестницы, отсутствие механизмов эффективного подбора кадров, которые в условиях авторитарного режима практически не сме­няются (или эта смена происходит из-за прихоти начальства), клановость и раздутые штаты порождают коррупцию и управлен­ческие ошибки прежде всего во внутренней экономической поли­тике.

Рост издержек наиболее характерное явление для всех авто­ритарных режимов, где есть фактические или реальные ограничения заработной платы. Рабочие, служащие, чиновники не видя смысла увеличивать количество и качество труда, не стараясь улучшить производственный процесс и систему управления соответственно, не задумываясь об экономии сырья, энергоносителей и ресурсов в целом, сами резко увеличивают издержки.

Немало способствовали росту издержек формальные плановые

19

требования, необходимость любой ценой дать нужные объемы производства к праздничным датам и особая изощренность в составлении тарифных сеток и, в целом, оценка производитель­ности труда и его оплата.

Как известно, в СССР существовала интересная практика рапортовать о постоянном росте производительности труда, при­чем цифры, характеризующие этот рост, планово спускались сверху. То есть, если перейти к более наглядному примеру, себестоимость одной детали или изделия должна была постепенно день за днем уменьшаться, то есть плата за изготовление этого изделия соответственно постепенно становилась меньше. Через некоторое время оплата производства этого изделия достигала абсурдного уровня и руководители среднего звена, чтобы заста­вить рабочих продолжать изготовлять именно эти детали, должны бьши изобретать какие-то дополнительные несуществующие ра­боты, якобы выполненные этими рабочими. Так возникали мас­совые приписки.

Стоимость этих «работ» возмещала потери рабочих в оплате их труда. Понятно, что деньги, в угоду статистике, вытряхивали уже из двух карманов, но чуть меньше, чем ранее. Это не способство­вало росту трудового энтузиазма и усиливало текучесть кадров, что в свою очередь уменьшало реальную производительность труда и увеличивало количество отбракованной продукции. То есть, приводило в конечном итоге к росту издержек.

В сельском хозяйстве скот кормили пшеницей, что, во-первых, было просто неразумно, а, во-вторых, нерентабельно. Но ведь импортная пшеница доставалась практически даром! Селяне, те просто откармливали скот и птицу печеным хлебом, цена на который искусственно удерживалась государством на одном уров­не. Кстати в конце 80-тых годов один из авторов на вокзале Бухареста, наблюдая толпу селян, ожидающих пригородний по­езд, обратил внимание на их огромные в рост человека пластико­вые мешки, набитые аппетитными булками. То есть, подобная практика была распространена не только в СССР.

А как понимать запрещение властей СССР строить теплицы на приусадебных участках, несмотря на очевидный дефицит свежих овощей в весенний период?

А повсеместное воровство селян с колхозных и совхозных полей, а так же со складов. Они решали на свой лад проблему кормов для личного скота и птицы.

Что можно сказать о безжалостной эксплуатации и без того

20

некачественной техники, которая по льготным кредитам (эти деньги, как показывала практика, вполне можно было не возвра­щать), доставалась хозяйствам и которую было совсем не жалко. Обломками подобной техники были усеяны поля по периметру, особенно на казахстанской целине.

Все это безумно увеличивало издержки производства. Эти потери в конечном итоге приводили к заметному уменьшению реальных доходов населения, ибо экономить государственные чиновники умели только за счет своего народа. Понятно, что можно привести еще множество примеров неэффективности экономики в условиях жестких авторитарных режимов, Да и мягкие авторитарные режимы не приносят, за немногими исклю­чениями, экономического благоденствия своим согражданам.

Далее нас будут интересовать экономическая политика госу­дарства на переходном этапе его развития, когда политические реформы постепенно должны делать его более демократическим, а экономические — более интегрированным в мировое хозяйство и, конечно, более эффективным. Однако вся история, экономи­ческая и политическая ее стороны, отражаются на сегодняшнем развитии общества. Люди сохраняют традиции, приоритеты и ценности своих отцов, институты консервативны не только в организационном плане, но и в своих подходах к решению экономических и политических проблем. Поведение государ­ственных служб и институтов не только сохраняет внешние черты своих исторических предшественников периода авторитарного режима, но и склонность к совершению тех же ошибок в экономической политике. В значительной степени потому, что у руля политики и экономики оказываются те же люди, которые, пусть и не на первых ролях руководили страной при авторитарном режиме. Другими словами, общество всегда тащит в будущее свое прошлое.

Общие черты экономического поведения государства на переходном этапе (от старых ошибок к новым просчетам)

Расшатывание политической системы социалистических стран привело к нарушениям плановой схемы ведения хозяйства. В частности был утерян контроль за размерами фондов заработной платы, что привело к накоплению у населения избыточной денежной массы. Рост потребления сначала оживил деятельность множества приватных фирм и государственных предприятий,

однако вскоре поползли вверх цены. Это несколько уменьшило сумму сбережений населения, пиковые значения которых при­шлись на конец 80-х годов.

Материалоемкое и энергоемкое производство (не имеющее стимулов для развития в виде конкуренции и условий для санации в виде банкротств) поддерживалось субсидиями из бюджета, что не способствовало росту реального ВВП. Специалисты отмечали увеличение доли ВВП, выделяемой на прирост запасов матери­альных оборотных средств, что особо проявилось после либера­лизации цен.

Сельское хозяйство в тот же период вдвое быстрее наращивало номинальный объем добавленной стоимости по сравнению с промышленностью при общем падении эффективности произ­водства. Это, правда, не спасло сельское хозяйство от известного ценового дисбаланса в пользу промышленности.

В это же время сократилось внешнее финансирование эконо­мики. В связи с активной избирательной компанией конца 1995 года в России в прессе появилась интересная информация о состоянии СССР на конец 1991 года. Оказалось, по справке Комитета по оперативному управлению Народным хозяйством (временно выполнявшему функции КабМина СССР в дни после путча), выдержки из которой приведены в статье О. Лациса1, валютная выручка за 10 месяцев 1991 года составила 26,3 млрд. долл. США, внешняя задолженность в это время— более 70 млрд. долл. США. В этом году за счет платежей из централизованных валютных фондов в размере 26 млрд. долл. США, а также погаше­ния внешнего долга и оплаты централизованного импорта в размере 15,9 млрд. долл. США образовался дефицит 10,6 млрд. долл. США. Так или иначе, но согласно справке валютные резервы оказались исчерпаны и Внешэкономбанк СССР приоста­новил все платежи, кроме платежей по обслуживанию внешнего долга. Дальше следовало предупреждение о том, что начиная с 1992 года страна могла оказаться неплатежеспособной. Действительно, Россия (да и другие республики) не могла обойтись без ввоза зерна в очень больших обіймах для обеспечения населения хлебом. Подрыв доверия к платежеспособности страны поставил бы под сомнение импорт зерна и проблема голода (из-за отсутствия хлеба) стала бы вполне реальной. Но соглашение позволило удержаться на краю пропасти, импорт зерна состоялся.

Что же застава, ю кредиторов согласиться на отсрочку плате­жей по долгам? Во-первых, понимание того, что изменилась

22

ситуация — происходил распад СССР, — нужно было выработать стратегию взаимодействия с новыми политическими образовани­ями. Во-вторых, Россия и другие республики объявили о сокраще­нии расходов прежде всего на вооружение, была подготовлена и проведена либерализация цен.

Отметим, что в конечном итоге с долгами разобрались. Принятый странами СНГ нулевой вариант, — отдать России все зарубежные активы, чтобы не иметь дела с пассивами, — продол­жает активно обсуждаться в политических кругах этих стран. Вопрос, собственно, только один: не прогадали ли мы? Но переговоры России с двумя группами кредиторов - Лондонским (около 600 западных коммерческих банков с долговыми претен­зиями в 38 млрд. долл. США) и Парижским (кредиторы— государ­ства с долговыми требованиями в 25 млрд. долл. США ) клубами уже завершились и любым изменениям в этих договоренностях будут препятствовать кроме России также финансовые крути и государства Запада. Внутренний валютный долг Россия собира­лась погасить пятью траншами (через 1, 3, 6, 10 и 15лет), выпустив облигации внутреннего валютного займа (7,8 млрд. долл. США).

Забегая вперед, отметим, что ВС Украины так и не ратифици­ровал подписанные на высшем уровне договоренности. Причина неуступчивости парламентариев проста: Россия так и не предос­тавила документы с полной информацией об активах бывшего СССР. В Киеве ждут эти документы. Видимо, напрасно. А может быть уже поняли, что им этих данных никто не даст и уже не ждут. Но время от времени вопрос об активах бывшего СССР поднима­ется, особенно когда Россия начинает проявлять неуступчивость в каких-либо жизненно важныхдля Украины вопросах.Так, осенью 1996 года этот вопрос снова был поднят и затем выдвинут законопроект, оговаривающий условия ратификации ВС Украи­ны вышеупомянутой договоренности. Если бы Россия согласи­лась на эти условия, то многие из бывших республик тут же бы последовали примеру Украины. У российских дипломатов и не только дипломатов возникли проблемы. Кстати, в Украине как раз перед инициативой парламентариев тоже остро встали про­блемы, например: кризис в поставках российских энергоносите­лей в осенне-зимний период, 20% НДС на украинский импорт в Россию, задолженность за сибирские энергоносители, поставки ядерного топлива для украинских АЭС.

Однако вернемся к ситуации, которая сложилась к началу 1992 года.

23

Русский или постсоветский способ сокращения расходов госбюджета

Итак, нужно было сокращать расходы. Причем сокращать много. Но ничего трогать было нельзя: позиции армии были сильны и расходы на оборону должны были остаться такими, чтобы военные не сильно огорчились. То же самое в отношении мощного директорского корпуса, крупных предприятий ВПК, МВД, реорганизованного КГБ и т.д. и т.п.

И тут был изобретен гениальный прием, позволивший решить проблему в основном. Ссылаясь на то, что в России галопирующая инфляция, сильны инфляционные ожидания, а денежная масса слишком велика, экономисты монетаристского толка ее (массу) посоветовали ограничить, исключив эмиссию. Это как известно позволит сразу остановить гиперинфляцию и стабилизирует де­нежный рынок. Вопрос был решен быстро и эффективно: почти всей стране задержали зарплату на весьма длительный период. Однако в разных регионах и для разных категорий граждан по разному. Так сказать, подошли к этой проблеме творчески — дифференцировано.

Очевидно, задержки зарплаты означали с учетом гиперинфля­ции: 1) выплату лишь ее части; 2) реальная годовая выплата зарплаты оказалась заметно меньше, т.к., скажем, платежи ноября и декабря уже проходили в январе и позднее, что позволило отнести их к другому финансовому году. Даже выплачивая задо­лженность за несколько месяцев, государство, используя про­грессивную шкалу налогообложения, могло отнять у населения заметно большую сумму в виде подоходного налога (кстати, в украинском парламенте в этот период наблюдались робкие попытки обсуждать этот вопрос).

Этот шаг вполне можно было бы считать вынужденным: власти ограничили потребление населения и стабилизировали денежный рынок. Заодно проверили реакцию населения — она оказалась вполне сносной. Люди, поголовно экономически без­грамотные, даже не требовали, а просили выплатить зарплату по номиналу, даже не настаивая на компенсациях: а) финансовой, из расчета по официальной процентной ставке и б) моральной, т.к. пришлось с большим трудом сводить концы с концами; задержать платежи по своим обязательствам, что создало им проблемы и т.д.

Однако их поведение можно было легко понять. Наш суд, руководствуясь статьями старого надежного советского кодекса (где об инфляции, процентной ставке, моральном ущербе сказано

24

или ничего, или хорошо для государственных чиновников) ко­нечно их претензий просто бы не понял. Ходить жаловаться к местным властям смешно — они простодушно посочувствуют, но сошлются на то, что им ничего не известно, сами, мол, сидят без жалованья. Так что такое решение государственных проблем за счет своего населения получилось у российского правительства, а затем уж у всех остальных администраций в странах СНГ вполне недурно.

Но самое поразительное, что после первой и может быть даже объяснимой акции с задержкой зарплаты, наблюдая слабую реак­цию населения, государственные чиновники решили пользовать­ся этим средством борьбы с государственным дефицитом и впредь. Восхищенный такой совершенно особой и поразительно нахаль­ной экономической политикой, весь остальной мир (где и законо­дательно и в действительности выплата начисленной заработной платы является первоочередным платежом даже в случае ликви­дации предприятия из-за банкротства) затаив дыхание следил за развитием событий, искренне поражаясь поведению всех учас­тников борьбы за выживание. Подытожить эту тему можно сло­вами украинского парламентария В. Алешина: «Нельзя устанав­ливать стабилизацию макроэкономики за счет гарантированной государством заработной платы. Если говорят, что сейчас инфля­ция сдерживается и даже уменьшается, то происходит подобное из-за невыплат зарплаты. А это означает, что мы просто скрываем инфляцию». Безусловно, в какой-то степени это так и происходит.

Отметим, что в 1992 году прекращение расчетов Внешэконом­банка в связи с возникшими трудностями свидетельствовало о пренебрежении государством своих обязательств. Чиновники счи­тали приоритеты государства над интересами частных и юриди­ческих лиц совершенно естественными и незыблемыми, несмотря на множество деклараций о демократических преобразованиях, якобы состоявшихся в странах проигравшего социализма. А случившееся спустя некоторое время компенсирование потерь и возвращение валютных вкладов (о компенсации вкладов в мест­ной валюте и речи тогда не было) совершенно не учитывало моральные и финансовые потери клиентов и вкладчиков. Однако, справедливости ради отметим, что особых претензий никто и не предъявил: хорошо, что хоть что-то вернули. Общество по-прежнему было не готово считать государство равноправным и честным партнером.

Если платить за счет других неэмиссионных источников, то их

25

«ложно было крепко обидеть — такое не прощают. Если ?te заплатить вовремя, то это дало бы козыри уже окрепшим полити­ческим оппонентам, провозглашающим лозунги — «назад в свет­лое прошлое», которые все больше находят понимания у населе­ния. Держать в голодном и озлобленном состоянии учителей и преподавателей Вузов весьма недальновидно — они лучше и убедительнее всех других станут агитировать против существую­щих властей, политической элиты, а может быть даже против сложившейся политической системы в целом.

Правительство Украины позднее воспользовалось рецептами российских коллег и тоже стало экономить на зарплате. Результат превзошел все ожидания. Но большего удивления заслужила эйфория Национального банка Украины и экспертов от экономи­ки по поводу крупного успеха в финансовой стабилизации в последний квартал 1995 года. По всей видимости они были просто не в курсе относительно масштабов государственной задолжен­ности именно в этом квартале по заработной плате бюджетных организаций (по оценкам В. Алешина это на начало 1996 года около 45 триллионов карбованцев, т.е. около 220 млн. долл. США). Непонятным осталось требование (т.е. постановление) Верховного Совета погасить эту задолженность до 15 февраля. Даже непосвященным в таинства экономики ясна была невозможность это сделать: если выплатить внутренний долг за счет дополнительной эмиссии, то получили бы новый виток инфляции и потерю доверия к нынешнему кабинету министров, парламенту и президенту со стороны потенциальных инвесторов (правда, дальнейшее развитие событий показало, что это бьши только «цветочки», «ягоды» начали созревать уже к середине лета 1996 года).

По мнению исполнительного директора группы по макроэко­номической реформе в Украине Я.Ширмера из Гарвардского института международного развития, опубликованному в сентяб­ре 1996 года, «проблема не в дефиците бюджета, а в том, как он финансируется. В классических учебниках можно найти, что финансирование происходит за счет либо эмиссии, либо внутрен­них и внешних займов. В Украине же на сегодняшний день появилась третья форма — невыплаты из бюджета. Это худший способ».

1 см. Известия №210, от 4.10 1995 г.

26

Либерализация цен или перераспределение средств

Следующей самой примечательной акцией, которая 1) унич­тожила все долговые обязательства государства перед населением и одновременно 2) в глазах Запада засвидетельствовала о рефор­маторских тенденциях во внутренней политике, стала так назы­ваемая либерализация цен. До сих пор ведется вялое обсуждение о компенсациях населению со стороны правительств вновь обра­зовавшихся государств. Если даже компенсация и состоится, то лишь частичная, т.е. государство фактически обмануло свой народ (или теперь народы) сначала в какой-то степени не вполне осознанно (подобные утверждения высокопоставленных чинов­ников следует понимать как признание собственной некомпетен­тности — не смогли предугадать такой взлет цен), а затем, уходя от вопроса о компенсациях — уже совершенно Сознательно.

Кстати, по пути интересный вопрос — куда девались громад­ные ценности, ранее аккумулированные во вкладах населения в Сбербанке? Новая напечатанная денежная масса фактически растворила эти вклады и распределила их реальную ценность по всему своему объему. То есть, те кто получал новые напечатанные бумажки — новые деньги, получил вместе с ними и часть тех ценностей, которые ранее находились на вкладах Сбербанка.

Теперь рассмотрим, что есть либерализация цен, проведен­ная в условиях, когда почти вся собственность в стране принадлежит государству, в действительности. Ранее, в социалистическом государстве, каждое отделение Госбанка обес­печивало кредитными средствами предприятия только под объем выпущенной продукции и при осуществлении плановых закупок. Размеры кредитования определялись фактически объемами про­изводства и установленным сверху масштабом цен. Отметим, что Госбанк создавал именно столько денег, сколько на данный момент было произведено товаров и оказано услуг. Важно понять, что паритет между товарной массой, а также объемом услуг и соответственно денежной массой фактически держался на стабильных ценах и автоматическом кредитовании под выпускаемую продукцию и оказанные услуги. Причем и кредитование, и выпушенный товар, и объем услуг заранее плани­ровались. Планировалось даже перевыполнение плана.

Практика такого автоматического кредитования осталась и в ряде новообразованных держав, по крайней мере на начальном этапе их развития. Позволив предприятиям формировать цены методами калькуляции (когда цена равна себестоимости плюс

27

норматив рентабельности), обновленное государство потеряло контроль за объемом денежной массы, ибо Нацбанк и ряд бывших государственных специализированных банков, которым по привычке доверили на прежних условиях кредитовать предприятия, многократно увеличили количество денег в обращении. Используя густую сеть своих отделений и большое число традиционных клиентов, бывшие государственные банки выдавали кредиты клиентам одних отделений для расчетов с клиентами других отделений одного и того же банка без ограничений, выполняя лишь формальное требование Нацбанка о равном нулю сальдо в пределах одного банка. На Украине эта практика сохранялась до конца 1993 года! Чиновники почти два года не замечали, что бывшие специализированные государственные банки занимаются бесконтрольной эмиссией денег, причем с благословения правительства и Нацбанка.

Начавшаяся цепная реакция роста цен (рост цен на одни товары повышал себестоимость и цену других), в особенности при таком неограниченном и дешевом кредитовании (ограничения появлялись лишь при выходе из области оборота одного бывшего государственного банка), и породила такой высокий уровень инфляции 1993 года.

Либерализация (или освобождение от государственного кон­троля) цен была бы не столь болезненной, если бы все товары и активы были бы распределены между многими собственниками и в результате конкуренции и борьбы встречных потребностей сформировался бы реальный рыночный реестр цен.

Но в нашем случае почти все товары и активы (за исключением небольшого числа последних, находящихся в личном владении и приспособленных к использованию в операциях на рынках) были в руках одного собственника — государства, представители кото­рого боролись между собой за высшую оценку своего- товара и предлагаемых услуг. Причем это была для них азартная игра на повышение — они ничем не рисковали (собственность им не принадлежала никогда), а выиграть могли.

Прежде всего потому, что, взвинтив цену на произведенные товары, предприятия практически немедленно получали необхо­димые средства, равные новой, только что придуманной стоимос­ти продукции, в бывших спецбанках по старой социалистической схеме кредитования, которая обсуждалась выше. Поэтому их поведение смахивало на блеф — цену гнали вверх, не оглядываясь. Реальный собственник бы призадумался — товар ведь надо про-

28

дать. И банкиры в условиях рынка тоже бы засомневались, стоит ли давать кредиты участникам авантюрных игр — вдруг они не реализуют столь дорогую продукцию, а ведь деньги этим банкирам всегда доставались не бесплатно в отличие от их коллег из бывших украинских государственных спецбанков.

Население же не обладающее ценностями, вообще не учас­твовало в этом процессе и чувствовало себя в который раз одураченным, ибо то, что раньше было по карману, сразу стало надоступным. Следует особо отметить, что с самого начала всей этой акции даже не экономистам было ясно, что либерализация цен, как основной элемент шоковой терапии приведет к резкому ценовому скачку — гиперинфляции, как это уже не раз было во многих странах, ставших на путь реформ. Поэтому, ответствен­ным государственным деятелям было наверняка понятно до очевидности, что вклады граждан в государственном сберегатель­ном банке обесценятся. С другой стороны государство в свое время взяв деньги, должно было гарантировать сохранение их реальной ценности. Поэтому поведение государственных чинов­ников, утверждавших, что они не ожидали такого ценового скачка и при этом стыдливо умалчивающих о компенсации потерь из-за этого скачка говорит не только об их некомпетентности, а скорее о лукавстве.

Приватизация

Особый интерес представляет собой следующая, не менее важная государственная акция — приватизация. Идея этой кампа­нии весьма полезна и всячески поощряется потенциальными западными и восточными инвесторами. Любая из стран, при возникновении экономических трудностей прибегает к этой про­цедуре в том или ином объеме. Государство, попадая в экономи­ческий шторм, сбрасывает балласт — отдает малорентабельные государственные предприятия в частные руки.

С другой стороны приватизация должна сделать возможной оценку реальной стоимости предприятия, создать условия для нормальных рыночных сделок, вызвать появление рынков капи­тала. Действительно, как узнать цену предприятию, если его никто никогда не покупал или даже не предлагал купить. Известна лишь цена продавца, однако если не найдется покупателя, то значит товар явно столько не стоит. Не зная реальной рыночной стоимости активов, невозможно начислять амортизацию, опреде-

29

лять себестоимость и формировать цену в условиях рыночной экономики.

В развитых странах, где властвует рынок, процедура продажи (или приватизации) не столь сложна, т.к. можно быстро и адекват­но оценить активы и пассивы предприятия и определить его рыночную стоимость. В странах бывшего СНГ из-за прошедшей либерализации цен, общая сумма активов и пассивов предприятия совершенно искажена, стоимости некоторых товаров и недвижи­мости не определены, т.к. для одних еще не сформировался рынок, а для других камнем преткновения является будущая цена земли. Не помогает и прежняя цена — неясно как ее индексиро­вать из-за того, что простых осознанных пропорций между пре­жними и новыми ценами на разные товары увы не существует.

Вообще говоря, для проведения приватизации (так же как и для процедуры ликвидации обанкротившегося предприятия), нужно предварительно произвести (насколько это возможно) реальную оценку имущества и такие сведения надо бы опубликовать, причем все данные должны быть доступны специалистам, и не только из числа государственных служащих. После этого, определив стои­мость каждого предприятия в регионе, можно выпускать ценные бумаги на общую сумму приватизируемой госсобственности.

Основным требованием должна быть гласность, независимые специалисты должны иметь возможность все проверить по каждо­му предприятию и региону в целом. И это необходимо для атмосферы доверия к этой акции, для того, чтобы вся эта деятель­ность воспринималась достаточно основательно и серьезно. Не-выверенность, отсутствие учета создадут условия для нарушений, обмана и подтасовок. В результате пострадают все. Те, кого обманули, пострадают в начале, а те, кто обманул, пострадают в конце процесса, когда все их усилия могут оказаться напрасными, когда вложенный в дело труд и капитал отберет вместе с первона­чально приватизованным имуществом обозленная масса обману­тых ими ранее людей то ли с помощью «оружия пролетариата», то ли с помощью вьщвинутых на парламентский олимп крайне левых или крайне правых.

Но в любом случае, слишком большая несправедливость — это бомба, подложенная под нажитое с помощью этой несправед­ливости добро. Когда она взорвет покой и стабильность общества не известно никому.

Обычно ссылаются на большой объем работы, не позволяю­щий быстро провести подробную оценку стоимости имущества

30

предприятия и анализ его баланса. Тогда можно опубликовать данные в старом масштабе цен и привести имеющий законную силу коэффициент переоценки. Люди сами оценят что к чему и примут решение (опираясь на мнение нанятых ими независимых экспертов-специалистов) вкладывать свои средства в это предпри­ятие или нет. Конечно для этого потребуется информация (и место, где с ней можно детально ознакомиться) по каждому предприятию для независимых экономистов-консультантов и специалистов.

Что же происходит в действительности? Даже экономисты, работающие в непосредственной близости к правительству не обладают информацией, о которой шла речь выше. Кто и как проводил оценку необходимых объемов эмиссии ценных привати­зационных бумаг и на каких основаниях и данных? Как распреде­лены фонды по регионам? Рыночная стоимость одного сертифи­ката в Украине, к примеру, была в ноябре 1995 года чуть более одного миллиона купоно-карбованцев. Всего население страны около 50 миллионов, следовательно рыночная стоимость фондов оказывается по существующему на тот момент обменному курсу где-то около 500 млн. долл. США. Неужели непонятно, что если на рынке за один сертификат предлагали 1 млн. карбованцев (около 11 долл. США на ноябрь 1995 года), то именно столько он и стоил. Акции предприятий оценивались на ваучеры именно по этим ценам.

Такие или подобные разговоры происходили, когда поднимал­ся вопрос о социальной справедливости этой государственной акции. Внешние наблюдатели в свою очередь отмечали, что как только начинают формально соблюдать социальную справедли­вость, вводя разные ограничения и усложняя процедуры, это сразу стимулирует коррупцию. Чехи, например, не дали производ­ственным коллективам и директорскому корпусу никаких льгот и ни одно из предприятий не освободили от приватизации, и теперь у них нет большинства проблем, с которыми столкнулось мно­жество реформируемых стран.

Ибо, как отмечают эксперты «Проекта Синдикат», получив контрольный пакет акций, трудовой коллектив их не продает (т.е. вторичный рынок пуст) и структурная перестройка предпри­ятий не идет (ибо все боятся, что в результате именно их рабочее место будет сокращено или именно они не понадобятся обнов­ленному производству). Надежда у экономистов лишь на то, что трудовые коллективы не удержат собственность крупных и сред-

31

них предприятий в своих руках, как в случае малой приватизации в странах, где не было жестких ограничений на перепродажу активов, увольнения и изменения в структуре производства (ибо разделение управления и прав собственности в малом бизнесе, как известно, не только нежелательно, но часто и невозможно).

Причины, по которым приватизированные предприятия пре­бывают в столбняке, можно видеть и в неподготовленности госпредприятий для процедуры приватизации. Так, известный украинский экономист В.Лановой полагал, что «...сегодня нужно жестко заявить о принудительной реструктуризации предприятий госсектора. Не о рекомендательной, а именно о принудительной. И эту принудительность я вижу в запрещении осуществления планов приватизации без предшествующей реструктуризации, фи­нансового оздоровления, осуществления бизнес-планов, кото­рые бы повысили финансовую устойчивость предприятия. В приватизацию предприятие должно войти организационно изме­ненным, со структурированными и погашенными долгами, после сокращения лишних звеньев etc. Например, на Западе приватиза­ция больших госпредприятий никогда не осуществляется без структурных изменений, смены профиля предприятия, его пол­ожения на рынке, менеджмента, улучшения состояния баланса. Это должно стать обязательным условием осуществления прива­тизации, и только после этого директора предприятий могут оставаться директорами приватизированных предприятий».

На Западе подобное оздоровление предприятий перед процес­сом приватизации, видимо, необходимо, ибо иначе его никто не купит, но в реформируемых странах приватизация, к сожалению для бюджета, идет в основном не за реальные деньги. Да и такое оздоровленное предприятие законодатели с подачи государствен­ных чиновников могут и не дать приватизировать — оно ведь будет приносить доход в бюджет.

Существует и другая сторона этого вопроса. Время от времени правительства для увеличения доли амортизационных отчислений (необходимых для восстановления и модернизации основных фондов) проводит индексацию стоимости имущества в связи с инфляцией, т.к. временщики, управляющие предприятиями, ме­нее всего озабочены будущим своих производств. Эти индексации порождали надежды на подобные индексации ваучеров, тоже назначенные указами сверху.

Однако рынок ориентируется на реальную стоимость этой ценной бумаги. Т.к. имущество в условиях инфляции и подавле-

32

ния производства, независимо от его реальной стоимости не дает дохода и его трудно реализовать (т.е. не дает прибыли и низколик­видно), то и соответствующая ценная бумага также низколиквид­на, а прибыль определяется разностью между ценами купли и продажи, а не возможностью получения дохода от приобретения прав на основные фонды.

Время от времени на самом высоком уровне звучали обещания индексировать ваучер. Но пока эти обещания не выполнены. рынок это чувствует и платит за него реальную цену. На Украине очевидно полагали, что сценарий развития событий будет иной, чем у северного соседа. Поэтому, значительная часть населения Украины ваучеры поначалу не востребовала, видимо надеясь на его индексацию. Народ не верил, что основные фонды предпри­ятий целой европейской страны стоят где-то около полумиллиар­да долларов США!

Не верили и не надо. Всех старались убедить лишь в том, что брать надо пока дают, а то и этого не достанется.

Как же проходила подобная, не вполне справедливая, ваучер­ная приватизация в России. Это тем более интересно, что отста­вание Украины в этом процессе определяли в 2 года или чуть менее того. Предьявительский характер приватизационного рос­сийского чека позволил быстро сформировать сегмент фондовой инфраструктуры. И, несмотря на тот факт, что выбранная модель приватизации оставляла в руках трудовых коллективов большую часть акций, активность на фондовом рынке была велика. Поку­пали ваучеры прежде всего сами приватизируемые предприятия, чековые инвестиционные фонды и крупные частные инвесторы. К окончанию ваучерной приватизации весной 1994 года доля администрации и трудовых коллективов предприятий в среднем по промышленности была 67%. Иностранцы купили около 10% предлагавшихся на чековых аукционах акций.

Западные наблюдатели полагали, что именно для того, чтобы приобрести политическую поддержку процессу приватизации, директорам и коллективам предприятий почти бесплатно (по резко обесценившейся из-за гиперинфляции прежней балансовой стоимости) продали контрольные пакеты акций приватизируемых предприятий. Несомненно это так, но однако следует отметить, что многие из тех, кто принимал эти политические, а затем и технические, административные решения, прямо или через под­ставных лиц участвовали в этой дешевой распродаже. Добавим здесь же, что как западные, так и местные наблюдатели полагали

33

основной заслугой ответственных за приватизацию пришедших к власти политиков в Российской Федерации, отстранение от реаль­ной власти чрезвычайно мощной иерархической структуры чи­новников среднего звена. Ради этого, полагали, можно было пожертвовать многим. И достичь этого успеха можно было только переманив на свою сторону трудовые коллективы и директорский корпус предприятий. Правда, ничего другого у нового демократи­ческого руководства страны в запасе и не было, ибо уцелевшая мощная иерархическая структура управления, оставшаяся в на­следство от социализма, попросту бы очень скоро переварила новую московскую верхушку и приспособила политиков — парвеню для решения своих задач (хотя существуют мнения, что это собственно и происходит, хотя и в более неторопливом темпе).

Пик российской приватизации в середине 1994 года внушал определенные надежды (100 тыс. предприятий — 74% всех госпред­приятий). Но, увы, «черный вторник», война в Чечне, крах пирамидальных финансовых структур, криминальные волны раз­рушали рынок акций. Отток капитала, в первую очередь инос­транного, сигнализировал, что инвесторов не устраивает такой бесконтрольный рынок, где нет четкой нормативной базы, госу­дарственного управления и налаженной инфраструктуры.

Однако основной причиной вялости фондового рынка и сла­бой структурной перестройки приватизированных предприятий по мнению внешних наблюдателей являлось сосредоточение большей доли акций предприятий в руках инсайдеров — производ­ственных коллективов и директорского корпуса. Приведем мне­ние обозревателей из «Проекта Синдикат»: «Надежда российской приватизации заключается в том, что инсайдеры не удержат собственность в своих руках. В конце концов источник денег в виде перекачки средств в подставные фирмы или скупки акций у рядовых сотрудников по бросовым ценам иссякает. Если пра­вительство готово урезать госдотации, то администрации предпри­ятий прийдется искать внешние источники финансирования, которые принесут с собой свои собственные интересы. До сих пор основной эффект приватизации выражался в том, что инсайдеры, включая большей частью некомпетентную номенклатуру, еще глубже окопались. Политические дивиденды великой раздачи собственности в руки инсайдеров сомнительны».

В 1995 году фондовый рынок России полностью еще не оправился от шока. Украина же только подходила к своему

34

приватизационному пику, который должен был состояться в 1996

году.

Социальные проблемы переходного периода

Говоря о государстве, каждый из нас представляет что-то огромное, не очень понятное и трудно обозримое. Мы привыкли к тому, что государство — это предмет наших забот и беспокой­ства с одной стороны, и нечто родное, могучее и надежное, которое не оставит нас в беде, с другой стороны. В последнее время эти ощущения как-то ослабели, появились неосознанные сомнения в истинности наших прежних представлений. По край­ней мере эти сомнения больше относятся к нашему нынешнему государству. Но, как известно, стоит лишь появиться сомнениям хоть один раз или по одному из случаев, как любой нормальный человек начнет придирчиво проверять правильность всех счетов, по которым ему пришлось платить прежде. Так что же такое на самом деле государство? Пожарники, рыбаки, солдаты, артисты, шахтеры, рядовые милиционеры, врачи, рабочие и инженеры, учителя? Пожалуй нет, так как они постоянно предъявляют обоснованные претензии этому самому государству. Значит круг людей, представляющих и действующих от имени государства намного уже. Они, эти люди, облеченные реальной властью, определяют нашу с вами жизнь.

Кто представляет государство?

Важно подчеркнуть, что речь идет о реальной власти, так как формальные ее атрибуты могут ввести в заблуждение разве что простака в наше быстро просвещаемое время. Попытаемся разо­браться, кто представлял государство в социалистических держа­вах, представляет государство в развитых капиталистических и кто являет собой государство в наших странах, с так называемой, переходной экономикой (и, наверное, политикой).

Социалистические государственные системы были построены на мощной иерархической структуре, пронизывающей все управ­ление хозяйством и во многих случаях активно участвующей в процедурах принятия решений. Некоторые функции управления вообще были переданы политическим функционерам. В частнос­ти — это подбор кадров. За многие годы этот кадровый отбор сформировал партийно-хозяйственную элиту. На каждом иерар­хическом уровне кадровые перестановки (даже по причине не-

35

компетентности) происходили в основном по-горизонтали. Бю­рократия всегда живет по весьма подобным законам и при соци­ализме, и при капитализме.

Но особенностью социалистической бюрократической маши­ны была прямая связь благосостояния чиновника с его до­лжностью в иерархии. Все блага чиновник получал в виде льгот, дотаций и привилегий. Заработная плата и премии не позволяли ему приобретать в личную собственность сколько-нибудь стоя­щие по западным меркам недвижимость, технику, земли. Да и фактически запрещено было делать что-либо подобное.

Мы так долго останавливаемся на этом вопросе прежде всего для того, чтобы стала понятна следующая мысль: обладая значи­тельной властью и возможностями, социалистический чиновник на самом деле оставался бесправен и уязвим. Если он оказывался неугоден, его выбрасывали из системы и он терял все сразу. Не только свое политическое влияние и связи (которые в большин­стве своем формировались как следствие его властных возмож­ностей), но и все материальные блага.

Именно это обстоятельство позволяло многие годы так четко работать политическому механизму социалистических режимов. Ибо в иерархической структуре каждый знал что именно он может потерять; знал, что живет благодаря структуре; мог критиковать существующие порядки, но никогда не допускал мысли о необходимости разрушения политической системы. Основная масса населения и чиновники в самом низу иерархи­ческой лестницы даже отдаленно не представляли себе реального устройства общества и свято верили в «государство рабочих и крестьян».

Однако, более интересны следствия из рассматриваемого политического устройства. В социалистических странах государство фактически представляло интересы иерархической структуры — политической и хозяйственной номенклатуры. Нужды масс прак­тически не учитывались и не принимались во внимание. Безуслов­но, интересы верхних ступеней иерархической лестницы имели высшие приоритеты, однако в какой-то мере соблюдались и интересы глубинных слоев номенклатуры. Необходимо, для кор­ректности, отметить, что в целом партийно-хозяйственная но­менклатура была весьма обширна, многочисленна и играла роль среднего класса с некоторым полувоенным образом жизни.

Совершенно естественное для полувоенной системы единоду­шие волеизъявления было трудно объяснить иностранцам. Они

36

не могли видеть малозаметные, но очень эффективны;. нтти партийного управления и контроля (трудно было осознать, чти всех руководителей отобрали именно партийные функционеры). Местные же никак не могли взять в толк, что собственно не нравится этим иностранцам в нашем «единственно верном мнении» (ибо вся предьщущая местная жизнь убедила людей не связывать­ся с номенклатурой, а кроме того, недостаток информации, психологическое давление массового послушания начальству и непосредственном окружении, порождали сомнения ь необходимости спорить).

В развитых капиталистических странах политическая элита находится в постоянной борьбе за власть, ни на минуту не давая себе расслабиться. Чиновники (т.е. бюрократия) здесь — высоко­оплачиваемые служащие, которые зависят от соответствия их личных, деловых качеств не только служебному положению. Зависят они также и от вышестоящего начальства и политической элиты.

Однако их экономическое положение уже не столь шатко, и есть еще один полюс притяжения их внимания. Это относительно самостоятельный класс предпринимателей, обладающий сред­ствами и возможностями давления на политиков, которые явля­ются работодателями для государственных чиновников.

Общество разделено на несколько групп, каждая из которых не отдает всю полноту власти и влияния другим. Состояние временности заставляет всех согласовывать свои действия. Неза­висимость судебной власти, активные выпады средств массовой информации, капризность электората — все это быстро превращает былые преимущества власть предержащих в пыль. И, главное, у множества людей есть средства, которые позволяют им отказы­ваться от неприемлемых для них условий деятельности, навязы­ваемых отношений и выбрать в какой-то мере сносный образ жизни.

Итак, в социалистических странах государство фактически представляло собой иерархическую политическую и хозяйствен­ную управленческую систему, которая преследовала свои интере­сы. Основной массе населения обеспечивали стабильное, но скудное существование в обмен на послушание. Политической роли основная масса фактически не имела, она была отстранена от управления страной, за нее все решали полтора-два десятка процентов населения — партийно-хозяйственный актив.

В развитых капиталистических странах роль основной массы

37

населения заметнее. От ее предпочтений зависит исход борьбы за власть разных групп политиков. Приобретенная власть — времен­ная, но значительная. Чиновники — управленцы в целом слабо меняют состав после выборов, хотя в высшем звене кадровые перемещения могут быть существенными. Роль обеспеченного и обширного среднего класса велика, т.к. выходцы из этого класса занимают посты в исполнительной и законодательной власти, в средствах массовой информации, играют заметную роль в органи­зации лоббирования и т.д. При этом, за многими из них стоит крупный капитал, что позволяет приобрести известную устойчи­вость по отношению к административному нажиму. В целом, политическая палитра значительно богаче, влиятельных групп больше, они мощнее, более независимы. Процент населения, принимающий реальное участие в политической жизни общества заметно выше, чем в социалистических странах.

Что же происходит на переходном {от социализма к капитализму) этапе?

Ожидается, что реальная степень участия населения в полити­ческой жизни возрастет. Однако (за исключением первоначаль­ных революционных всплесков активности) этого не происходит. Очень быстро интерес населения к политической жизни падает и возникают повсеместно проблемы с созданием кворума на выбо­рах. Подобное поведение говорит о том, что население разочаро­вано не только в результатах государственной политики, но и в самих политиках.

Реальная власть, но теперь уже временно, сосредотачивается в руках небольшой группы функционеров-политиков, которые не имеют в качестве опоры мощную легальную иерархическую структуру, как при социализме. Они формируют верхушку испол­нительной власти. Роль президента, если он не пытается подмять под себя исполнительную власть, становится декоративной. Чи­новники быстро осознают, что жесткой полувоенной дисципли­ны нет и с аскетизмом социализма (по крайней мере показным) покончено: уже не возбраняется быть собственником.

Ненадежность и неустойчивость хозяев положения — полити­ков, разрушение и размягчение иерархии властных структур создает атмосферу неуверенности в своем будущем у государ­ственных чиновников, что толкает некоторых из них на ряд правонарушений, целью которых в конечном итоге является быстрое обогащение.

38

Однако более интересен процесс консолидации политической и хозяйственной элиты, лишенной сколько- нибудь значительной поддержки снизу, а также со стороны старой или вновь созданных политических структур (отдельные части и осколки старой иерар­хической структуры сохранились лишь в «медвежьих углах», в сельских районах, незримо присутствуют при отслеживании про­цедуры принятия решения на определенных муниципальных и государственных уровнях). Эта консолидация новой элиты приво­дит к формированию узкого слоя бюрократов, функционеров и управленцев, занятых сезонным периодическим (выборы) и пер­манентным (интриги) перераспределением власти между собой и практически неконтролируемых ни со стороны возникших новых партийных систем (последние часто напоминают головастиков — большое, активное и находящееся в гуще событий ядро и худосоч­ные, не имеющие собственного мнения первичные организации), ни со стороны предпринимателей (им и количественно и качес­твенно далеко до слоя предпринимателей в развитых странах), ни со стороны электората (последний полностью дезориентирован невнятными и вызывающе популистскими политическими плат­формами новых политиков и их удручающей непривлекатель­ностью).

Особенностью этого периода являются на первый взгляд хаотические кадровые перемещения, а также появление новых лиц, не обремененных необходимым образованием, не имеющих опыта и с сомнительным послужным списком (т.е. своеобразных политических и управленческих парвеню). Значительная часть чиновников и политиков — т.н. перерожденцы, т.е. бывшие члены партийно-хозяйственной номенклатуры, принявшие сторону ре­форматоров из-за 1) привычки служить сильным; 2) осознания неизбежности происходящего; 3) желания остаться в системе управления, ибо ничего другого делать уже не способны. Переро­жденцы в упорной борьбе с реформаторами-парвеню проводят свою кадровую политику — собирают во властные структуры своих старых коллег. Этот процесс идет обычно успешно, т.к. «бывшие» неплохо поднаторели в аппаратных интригах и в конеч­ном итоге обыгрывают своих шумных и бестолковых оппонентов.

Кстати, именно поэтому дальновидные реформаторы, дабы исключить конкуренцию, в ряде постсоциалистических стран законодательно ограничили доступ к власти «бывшим». Так про­изошло в Чехословакии, в Прибалтийских странах. Последние успехи левых в Литве, Польше, не говоря уже о странах СНГ

39

подстегнули этот процесс в Словении. По словам лауреата Нобе­левской премии Г. Бэкера «При быстром реформировании эли­тарные группы, которые правили бал при коммунистической системе, не успевают организоваться и помешать переходу к рыночной экономике. С крушением старого режима этим группам пришлось занять оборону, и поэтому вначале они не обладали политической властью, которая позволяла бы им противостоять быстрым и необратимым переменам. Однако со временем им удалось возродить свое политическое влияние (многие из нынеш­них ЛИДерОВ В ПРОШЛОМ бЫЛИ КОММуНИСТаМИ); Теперь ОНИ BblClv-

пают за замедление хода реформ и это находит поддержку у пожилых людей и вс?х тех, по кому ударили перемены».

Общение в достаточно узком кругу реформаторов и переро­жденцев приводит к сближению их позиций по вопросам от государственного строительства до организации приема посетите­лей. Осознание того факта, что все они находятся в одной лодке, постепенно ориентирует их на организацию собственной коллек­тивной безопасности и сохранения государственности в сущес­твующем виде. Очень скоро интересы государства становятся в ряд наивысших приоритетов. Этот момент отрадный, но есть ряд настораживающих явлений.

Во-первых, фактически, государство — это по прежнему слабо изменившаяся бюрократическая машина, причем кадровые спис­ки государственных чиновников даже слегка увеличились, а люди в значительной степени все те же, что и при социалистическом режиме.

Во-вторых, государство — это политические функционеры — генералы без армий. Ни широкие деполитизированные массы населения, ни общественно-политические и профессиональные объединения не способны воздействовать на властные структуры. Последние поначалу прислушиваются только к аграрно-про-мышленным гигантам, лидеры которых сохранили свое влияние.

Причем, многие (хотя, наверное, и не все) эти гиганты — колхозы, крупные предприятия и комплексы не вписываются в новую схему рыночной экономики и обречены на вымирание, а их руководство, имеющее социалистическое происхождение, не­минуемо сойдет со сцены. Это уже давно стало понятно, но отсутствие социальной и личной перспективы заставляет отчаянно бороться за сохранение осколков социалистического уклада хо­зяйствования не только «красных директоров», но и всех, все еще не уволенных по каким-то причинам работников. Даже привати-

40

зация подобных предприятий не спасет т.н. трудовые коллективы — они неминуемо продадут по дешевке полученные по сути в дар производственные активы. Ибо их рыночная стоимость останется весьма малой, а организовывать производство с сохранением всей его инфраструктуры по-видимому будет невозможно из-за или неминуемо низкой его рентабельности, или невозможности при­влечь необходимый объем инвестиций. Однако влияние дирек­торского корпуса падает, за исключением лишь той его части, которая пока приносит государству если не доход, то необходимую продукцию.

Уход множества субьектов хозяйствования в тень и появление значительных неподконтрольных государству средств в обороте, способствовали расцвету коррупции, причем, в значительной степени, в высших эшелонах власти. Неподконтрольность и непотопляемость исполнительной власти (нельзя же всерьез при­нимать отчеты и объяснения чиновников, искушенных в демаго­гии, перед неквалифицированными или неинформированными людьми в средствах массовой информации и даже в парламенте) приводили к тому, что с течением времени нарушения и преступ­ления становились все более вызывающими. На повестку дня был вынесен вопрос том, кто же должен нести ответственность за действия исполнительной власти.

Мировая практика показала, что правоохранительные и судеб­ные структуры с коррупцией в высших эшелонах власти, мягко говоря, не справлялись. Единственные возможности, опять же как показал мировой опыт, — это введение жесткого авторитарного правления или, что более приемлемо для демократий, создание нескольких (двух или трех, но не более) мощных партий. Партия, которая приходит к власти, возглавляет администрацию и форми­рует правительство и несет полную ответственность за действия властей перед избирателями. Немедленно отзывая с любого поста проштрафившегося своего функционера или, если дело зашло далеко, «уводя» все правительство в отставку. Проигравшие, а теперь оппозиционные, партии весь срок между выборами под­считывают вслух все плюсы и минусы деятельности администра­ции, но не более. Их время наступит на выборах, когда будет предъявлен счет. А решать, кому на сей раз вручить власть, будут избиратели.

Ясна и понятна была при этом роль средств массовой информации — без свободных и в меру бесцеремонных прессы, радио и телевидения нельзя бьшо разобраться в происходящем и

41

можно было скрыть нарушения и преступления. Да и правоох­ранительным органам скандалы вокруг результатов расследований средств массовой информации не оставляли выбора и усиливали их иммунитет против давления отдельных, пусть даже очень влиятельных, чиновников.

Итак, во многих постсоциалистических странах, вновь вы­бранные политики фактически были никому не подконтрольны. Сформированное же из скудного набора функционеров прави­тельство, сразу же после своего создания переставало обращать внимание на погрязший во внутренних дрязгах парламент и на проблемы собственного населения. Про какой-нибудь бдитель­ный и жесткий контроль партий за своими высокопоставленными членами пока говорить было рано. Да и пресса, оплачиваемая (кстати, весьма скудно) правительством и запуганная админис­трацией, оставалась беззубой и вялой, что отстраняло ее от других источников финансирования, главный из которых — кошельки населения.

Итак, по сравнению даже с социалистическим режимом, постсоциалистический резко сократил свою политическую базу. Количество людей и институтов, от которых в той или иной степени зависит государственная политика, уменьшилось. Обрат­ная связь основной (теперь уже окончательно нищей и бесправ­ной) массы населения с государственными структурами еще более ослабела.

На начальном этапе, действия исполнительной власти активно обсуждались законодателями, причем последние часто вмешива­лись как в процесс принятия новых решений, так и в процессы коррекции уже принятых указов и постановлений правительства. Впоследствии законодатели перешли на некоторую декоративную форму обсуждения действий правительства. Последнее прикрыва­ясь международными соглашениями с МВФ и другими структура­ми и правительствами (по существу взявшими на себя значитель­ную долю ответственности за успех реформ, в то время как законодатели с облегчением перешли на привычный путь огуль­ной критики действий исполнительной власти, используя благоп­риятную ситуацию для роста своего политического капитала) проводило активную ограничительную политику, явно непопу­лярного типа. Причем, в последнее время непопулярность посте­пенно превращалась в откровенное пренебрежение правилами, установленными законодательно.

42

Как раскачивается маятник

Спасая фасад государства и его имидж, а также добиваясь международной поддержки, государство в лице политической и управленческой элиты откровенно обкрадывает население, де­монстрируя бесцеремонность и пренебрежение.

Противники режима (или данной «партии власти») внедрен­ные в госструктуры или затаившиеся в них получают прекрасную возможность безнаказанно вредить, старательно выполняя указа­ния сверху. Подобная бездумная политика руководителей рефор­мируемых государств стала причиной разной степени поражений и неудач реформаторского крыла на выборах в Словакии, Литве, России и Польше. Список этот, видимо, скоро будет продолжен. Вернемся к рассмотрению обсуждаемого ранее примера такой бездумной государственной политики.

И в России и в Украине правительства пытаются заткнуть дыры в бюджете за счет задержки выплат регионам зарплаты, пенсий, пособий и т.д. Сначала это делали стыдливо, уходя от обсуждения этого вопроса, стараясь не драматизировать ситуа­цию, выделяли время от времени деньги для снятия напряжен­ности. Всем было понятно, что государство нарушает закон; понятно, что подобная политика вызовет правовой нигилизм в обществе, что упадет дисциплина, начнет доминировать коррупция и поднимется криминальная волна. Но, надеясь на успех в скором будущем, опасаясь остаться один на один со своими проблемами — без международной финансовой поддержки, — политики-реформа­торы первой волны пошли на эти шаги сознательно, понимая их временность и несомненную опасность.

Их последователи уже восприняли подобную деятельность как данность и вообще перестали видеть здесь проблему. Для этого были не только субъективные, но и объективные причины: экономические трудности нарастали как снежный ком. Постепенные кадровые изменения в исполнительной власти сформировали условия для появления еще более смелой внутренней экономической политики: высшие руководители уже стали требовать от населения согласиться с необходимостью таких экономических мер, способных уморить работников бюджетной сферы и госпредприятий до смерти. При этом работникам предлагалось улучшить дисциплину, проводить реорганизацию при полном прекращении финансирования из госбюджета!

Время от времени затевался спектакль, целью которого было

43

отвлечь слабеющее от недоедания внимание пострадавших. Ис­кали виноватых в неплатежах, кто-то хлопал дверью, покидая свой кабинет, давали торжественные обещания первые лица, потом их брали назад вторые лица и т.д.

Главное, было выиграть время. Чтобы провести посевную, собрать урожай, начать или закончить ограниченную военную операцию, получить кредит от международных финансовых орга­низаций и т.д. Подобная безоглядная практика сиюминутного решения проблем за счет и во вред своему народу была свойствен­на многим политическим образованиям и особенно прижилась на одной шестой суши: на территории империи сначала Российской, потом Советской. А сейчас этими методами пользуются их поли­тические наследники.

Так, что государства в реформируемых России и в Украине — это небольшие социальные слои политической и управленческой элиты, занятой борьбой за власть, за экономический контроль над имуществом, и проводящих реформы, которые способны помочь им в этой нелегкой борьбе. Эта элита (читай государство) совершенно не интересуется проблемами собственного народа, его мнением, буквально за его счет расплачиваясь за свои и чужие ошибки и просчеты. Обратная связь с обществом прервана и отрицание такой политики не отслеживается и не чувствуется власть предержащими. Это вполне может привести к тому, что стремление обеспечить проведение реформ любой ценой оста­нется лишь благим намерением. Ибо накопление потенциала отрицания снизу, незамеченное горе-реформаторами, приведет к разрушению даже того полезного, что удалось ценой немалых человеческих лишений создать на этой воистину многострадаль­ной земле.

Обычный вопрос, который задают себе политики и хозяй­ственники на Западе, найдутся ли в странах, где длительное время господствовал так называемый развитой социализм, силы, спо­собные переделать общество. Другими словами, есть ли достаточ­но влиятельные люди в этих странах, для которых близки обще­человеческие моральные ценности? Не произошло ли за эти годы моральное перерождение в социалистических государствах? По­литические изменения станут необратимы, если все общество признает именно общечеловеческую шкалу моральных ценностей и если этими правилами будут руководствоваться новые политики. С другой стороны для развития экономики необходимы высокок­лассные управленцы-менеджеры, способные организовать эф-

44

фективную деятельность производства, финансовой системы и сферы услуг. При общении с множеством социалистических руководителей производства и с рядом отраслевых управленцев у западных предпринимателей сложилось представление об опреде­ленной некомпетентности этих людей в методах ведения хозяйст­ва, тем более в рыночных условиях. Поэтому ниже остановимся на обсуждении этих вопросов.

Состоялось или нет моральное перерождение?

Западный обыватель воспитан в среде, где по поводу событий, фактов и явлений открыто и по разному излагают свое мнение множество людей, где власти уговаривают, убеждают и оправды­ваются перед общественностью, а представители последней вмес­те со средствами массовой информации совершенно не церемо­нятся со сколь угодно высокими чинами. Этот западный обыва­тель никогда не мог понять природу поведения советского чело­века. По мнению западных политологов, это поведение можно было вразумительно объяснить лишь необходимостью выжить в ужасной среде, называемой социалистической действительностью или социалистическим режимом.

Наиболее характерным в этом смысле является высказывание З.Бзежинского, обращенное к американцам: «Проникшись ре­шимостью выжить, вы должны подчинить все единой цели, непо­нятной для вас, нашедших убежище в Соединенных Штатах. Подобная целеустремленность не позволяет останавливаться перед той или иной шкалой ценностей, заставляет игнорировать нормы морали. Выжить можно было лишь обманывая, хитря и как-то добывая пищу, чтобы набить себе брюхо. И вот пришло освобождение. Оставшиеся в живых навсегда оказались за чертой, которая отделяет их от нормальных человеческих ценностей».

Попробуем понять не только то, что хотел сказать З.Бзежин-ский. Это, наверное, не столь трудное дело, ибо он высказался вполне определенно. Попробуем понять, что здесь не так или не совсем так в более широком смысле.

Да, человек, оказавшийся в ситуации, когда он поставлен перед выбором умереть или выжить, действительно находится под прессом обстоятельств, толкающих его на неблаговидные или даже преступные поступки. З&чоженные в него воспитанием моральные принципы входят в противоречие с рядом поначалу вынужденных поступков. Интеллект человека и воздействие не­посредственного окружения пытаются сформировать у него но-

45

вую мораль или ее элементы, где некоторые нарушения призна­ются вынужденными, форс-мажорными, и посему как-бы исклю­чаются из списка греховных. В зависимости от уровня сознания, от характера воспитания, от степени внушаемости и от других индивидуальных особенностей личности, подобное нравственное перерождение может быть или сокрушительным, или может вовсе не иметь места.

Молодые люди, оказавшиеся невольно в составе воинских подразделений, наводящих порядок в охваченных волнениями горячих точках, или оказавшиеся участниками военных действий, в течение длительного времени испытывают сильное воздействие на неокрепшую психику и нравственно надламываются. Это наблюдалось у солдат благополучной Америки — вспомните вьетнамский синдром, — и у солдат социалистической супердер­жавы — СССР, — вспомните афганский синдром.

С другой стороны заметная часть узников гитлеровских лаге­рей смерти и сталинского ГУЛАГа демонстрировала необьиайную моральную стойкость и отвергала все формы преступной морали. Так что делать столь глубокие обобщения относительно непре­менного перерождения человека, попавшего или находящегося в антигуманной и античеловеческой обстановке, по крайней мере, преждевременно.

Именно жить в греховном окружении, стараясь оставаться морально чистым и честным по отношению к непрерывно появ­ляющимся искушениям оправдать свою (а не чужую — чужую как раз можно) слабость и греховное поведение — вот одно из требований христианской морали. Не воинственное насаждение правильных норм поведения, а демонстрация личным примером такого поведения и только именно этим способом распростране­ния среди окружающих высших морально-этических принципов.

Поэтому множество людей с достаточно высоким уровнем образования и воспитания, живущих в обществе, где мораль и этические нормы (или, как часто говорят на западный манер — моральные ценности) искажены, уходит от активной деятельнос­ти, демонстрируя этим свой пассивный протест. При этом они создают свои микросообщества, предельно сокращают контакты с чуждым им окружением, формируя себе подобных среди склон­ной к нормальной жизни молодежи. Такие анклавы морально чистоплотных людей существовали в истории человечества в среде гонимых народов (вспомним лишения еврейского народа, отраженные в священном писании), при жестких авторитарных

46

режимах, даже в концлагерях, где люди практически были лишены главного — надежды.

Вспомним также, что эти люди всегда были предметом болез­ненного интереса всего общества, они вызывали раздражение у, так называемых, «нормальных» (т.е. склонных к компромиссу со своей совестью) людей, переходящее часто в необъяснимую на первый взгляд ненависть. Понятно, что именно поэтому люди из подобных анклавов пытались не привлекать к себе внимание властей предержащих и не напоминать о себе воинствующим соседям, ибо ничего хорошего в этом внимании к ним ожидать не приходилось.

Лишь только загнанные в угол, доведенные до отчаяния эти люди вступали на путь борьбы с режимом, переходя в лагерь воинственной гражданской оппозиции — диссидентов.

В связи с весьма ограниченным выездом за пределы социалис­тических стран, Запад ничего не знал о жизни обычных людей, общаясь только с представителями номенклатуры или их став­ленниками. Можно себе представить, какое впечатление могло сложиться у западных обывателей, специалистов и даже у полито­логов о «советских людях».

Потому, как «достойные» и «проверенные» посланники разви­того социалистического общества говорили по заранее писанно­му. Лукаво улыбаясь, прятали иронию, относящуюся к своим словам и поступкам, в уголках рта, ибо не хотели в глазах неглупых собеседников показаться совсем уж патологическими экземпля­рами. Но эти ужимки не приводили к ожидаемому результату. Ибо понимание не всегда есть прощение. Такое поведение вселяло только ужас в нормального человека, который просто не пред­ставлял себе такой тотальной неискренности.

Известен следующий факт. Отсутствовавший на симпозиумах в СССР более десятка лет один из западных ученых наконец-то приехал и прокомментировал свой приезд следующим образом. Когда он впервые присутствовал в СССР с группой иностранцев в десять человек, в зале, где было две сотни советских делегатов, во время обсуждения у каждого из иностранцев было свое мнение. Свое мнение было и у советских специалистов, но одно на всех. Это так испугало иностранца, что он решил больше в СССР не ездить. Изменить это его решение помогла только перестройка и появившийся в доступных для Запада средствах массовой инфор­мации СССР широкий спектр мнений по актуальным вопросам.

Странные схемы поведения, родившиеся в недрах номенкла-

47

туры, должны были создать ее представителям соответствующий имидж. Примитивность этих схем и этого имиджа выдавала с головой примитивность мышления их создателей, однако жесткая политическая машина заставляла все население играть в социа­лизм.

Обладание фактически неограниченной властью и двойная мораль развратили номенклатуру. Однако и скромная до нищеты жизнь, и отсутствие каких-либо возможностей ее изменить, люм­пенизировали основную массу населения. Не видя смысла в образовании (не путать с повсеместным желанием иметь аттеста­ты, дипломы и справки), не имея доступа к международным источникам информации, большинство людей искренне полагали подобное положение естественным. Огромная социальная энер­гия наций растрачивалась вхолостую, откуда и взялся такой расцвет пьянства и бытового хулиганства.

Лишь немногие достаточно образованные и информирован­ные люди в силу своей профессии, происхождения или чисто географического соседства с Западом осознавали тупиковое пол­ожение социалистических стран. Именно из их среды и формиро­валась активная и пассивная оппозиция социалистическим режи­мам.

Разрушение внешней формальной структуры социалистичес­кого общества, практически не затронуло паутину человеческих связей. Начатая сверху перестройка позволила номенклатурным работникам и руководителям всех рангов, связанным личными и прежними деловыми отношениями, без особых проблем занять свободные ниши в иерархии новой власти, всячески подгоняя последнюю под имеющиеся в наличии кадровые наборы исполни­телей. Поэтому реально власть снова оказалась у номенклатур­ных работников, которым теперь была поставлена уже совершен­но иная политическая задача.

Только там, где позиции противников социализма были силь­ны, удалось отстранить бывшую номенклатуру от власти в той или иной степени. Однако это было далеко не везде. А в ряде случаев стихийный или организованный «бывшими» саботаж, неопытность политиков новой волны и возрастающие по мере углубления реформ трудности и тяготы позволили бывшей номенклатуре вернуться к власти.

Без внешней поддержки, если не политической, то хотя бы экономической, новым политикам, бизнесменам и другим соци­альным группам (например, учителям и преподавателям Вузов),

48

сохранившим приверженность нормальным человеческим цен­ностям и способным влиять на развитие реформ, бывшие со-цстраны в которых сильны позиции старой номенклатуры, будут пытаться строить каких-то экономических и политических урод­цев. Мало того, что эти уродцы окажутся нежизнеспособными, они будут агрессивны и опасны своей социальной нестабиль­ностью.

С другой стороны люмпенизированная часть бывшего социа­листического общества, почувствовав облегчение от снятия жес­тких ограничений, активно взялась за бизнес на свой манер, используя развитые ранее навыки обмана, лицемерия и воровства.

Перманентный кризис и непомерные налоги загнали практи­чески все функционирующие предприятия в тень. Именно здесь, в тени, многим предпринимателям и пригодились все перечислен­ные выше качества. Однако, если мелкий бизнес при ослаблении налогоюго давления и при упрощении процедур вполне способен вернуться к цивилизованным формам деятельности, то имеющим номенклатурные корни крупным монополистам в компании с нечистоплотными чиновниками и непритязательными финан­систами трудно будет отказаться от сверхдоходов, которые им позволяла получать обстановка вседозволенности и произвола в теневой среде.

А уделом нормальных, морально чистоплотных людей опять будет или уход подальше от вакханалии насилия, наживы и лицемерия или попытки снова организовать что-то на манер старого проверенного института диссидентства. Кстати, подобные проявления протеста стали не единичными и уже можно говорить о них как о социальном явлении.

О наличии или отсутствии среднего слоя управленцев-менеджеров

Вторая иллюзия, которая внедрилась в общественное мнение Запада — это представление о том, что основная масса населения бывших соцстран не относящаяся к номенклатуре, чрезвычайно пассивна, неспособна взять инициативу в свои руки, не может организовать работу и т.д.

Почему же работали заводы, создавались прекрасные проек­ты? К сожалению не в тех отраслях, которые были обращены к нуждам рядовых потребителей и, к еще большему сожалению, не так много. Кто-то все таки брал на себя ответственность за

49

конкретные дела и организовывал работу реальных действующих коллективов.

Разве не достойны уважения люди, поставленные в тяжелые условия дефицита средств и времени, которые ухитрялись нахо­дить технические решения проблем, перед которыми большинст­во западных специалистов оказались бы бессильными. При этом формальное руководство, контроль, распределение полученного за эту работу вознаграждения оставалось в руках номенклатуры, которая и представляла результаты достижений в средствах мас­совой информации, с удовольствием демонстрировала на выстав­ках себя, а также образцы, макеты, материалы и все прочее.

Всегда подчеркивалась важность политического принципа — показать, что мы не лыком шиты. И в западном мире, собствен­ники и управляющие фирм гордятся разработками своих специа­листов, сами демонстрируют достижения своих фирм. Однако никому из них не прийдет в голову мысль отобрать лавры у разработчиков, убрать их в глухую тень на том основании, что они могут дискредитировать политическую систему. Да и не сумеют руководители и хозяева этого сделать, даже если бы это и пришло им в голову. Подобная страсть всех прятать может возникнуть только у специальных служб, ведающих разработками, которые находятся под контролем государства и связаны с государствен­ной безопасностью.

То есть там, где доминирует частный бизнес, (а он почти везде) там нельзя загнать специалистов, разработчиков, менеджеров в фактическое рабство, наглухо спрятав их внутри производствен­ной машины, и лишить их индивидуальности, свободы выбора, нормальных условий жизни, адекватных их квалификации, уме­ниям и способностям. В государственной же системе можно связать специалиста рядом ограничений на свободу передвиже­ния, свободу общения и т.д., компенсировав это высокой оплатой. Иначе — рядом бизнес, где опытный специалист найдет без хлопот себе место.

В социалистических государствах — иначе, там все работали в государственной системе и все были связаны массой ограниче­ний, как будто то, что делалось, делалось только для государ­ственной безопасности. Собственно именно так и подавалась эта мысль мощной социалистической пропагандистской машиной. Выбора у людей не было, а значит и беспокоится о том, что они передумают и уйдут, не следовало. Внутри страны все было едино, а за границу просто не пускали. Практика такого тотального

50

контроля, который поначалу использовался лишь избирательно и в тех структурах и производствах, которые имели действительно государственное значение, постепенно охватила всю жизнь соци­алистического общества. Фактическое отстранение большинства профессионалов и специалистов от результатов своей деятельности, искусственное принижение творческого элемента и подчеркива­ние важности примитивного физического труда привело к оттоку активной предприимчивой части молодежи в непроизводитель­ную сферу, в сферу распределения и подавило у многих стимулы к развитию своей личности.

В большинстве отраслей среди неформальных лидеров преоб­ладали в основном люди, фанатично преданные данному виду деятельности, которые вопросы карьеры и личного успеха ставили на второе место в иерархии личных ценностей. Значительно большая часть прагматично настроенных работников равнодушно относилась к своим обязанностям, трудилась спустя рукава, быстро обучалась вводить в заблуждение малоквалифицирован­ное начальство внешней суетливостью и озабоченностью. Броса­ющаяся западному наблюдателю в глаза пассивность большинст­ва исполнителей, их откровенный саботаж и наплевательское отношение к делу вовсе не означали, что слой менеджеров отсутствовал. Но эти достаточно преданные делу, старательные и квалифицированные специалисты, обладающие необходимыми организаторскими качествами мало что могли сделать в обстановке всеобщего отрицания какой-либо производственной активности. Кроме того, номенклатура, не желающая отдать контроль над народным хозяйством, не стремилась поделиться реальной властью с управленцами среднего звена (в среде которых еще присутство­вал высокий уровень профессионализма).

Номенклатурными работниками были люди, для которых часто ничего святого не существовало (феномен политического функционера), у которых не было интереса к любой профессии (кроме сомнительной профессии начальника), для которых успех любой ценой был смыслом жизни. В результате многолетнего кадрового отбора они отличались редкой целеустремленностью, незамысловатым юмором (или его отсутствием) и устойчивым неприятием серьезного отношения к любой профессии. Они не понимали увлеченности людей каким-либо делом и откровенно скучали, когда в коллективе обсуждали достаточно сложные производственные проблемы, оживляясь лишь когда разговор касался  интриг.  Две эти группы людей  —  руководство и

51

специалисты-управленцы среднего звена, не находили ничего, чтобы их объединяло. В ряде редких случаев управленцы среднего звена попадали в высшую номенклатурную прослойку, но экстраординарные усилия по реализации подобной карьеры отнимали много сил, времени и, как правило, стоили квалификации. Не надо говорить о том, что взаимной любви между этими социальными группами также не наблюдалось.

Итак, в результате кадровой политики авторитарной власти была выведена особая социальная группа руководителей (номен­клатура), отличающихся крайней формой нигилизма и беспри­нципности, опьяненная вседозволенностью в условиях правовогЪ беспредела, прямолинейных и довольно ограниченных. Страте­гические планы номенклатуры, не имели ничего общего с развитием экономики в западном понимании этого процесса. Слой управ­ленцев среднего звена (менеджеров), профессионалов детально знающих производство, фактически был лишен реальной свободы маневра, не обладал необходимой для производственной деятель­ности властью и его усилия оказывались неэффективны, особенно если учесть, что основные направления развития производства были плохо продуманы.

Приведенные выше соображения могли бы помочь западному наблюдателю понять была ли в социалистических странах про­слойка управленцев-менеджеров и почему последние не смогли организовать эффективное производство. Отчего же в период реформирования хозяйственного механизма так невелика роль этой социальной группы специалистов-управленцев? А ведь они именно сейчас так нужны.

Западные страны оказывали и продолжают оказывать значи­тельную т.н. техническую помощь в организации производства в бывших соцстранах — оплачивая командировки своим специалис­там-менеджерам. Последние честно хотят отработать эти деньги и действительно оказать помощь неопытным по их мнению хозяйственникам, управленцам, банкирам и т.д. Посоветовать, помочь с маркетингом, менеджментом. Однако эта помощь оказывается удручающе неэффективной, что порождает сомне­ния в общей компетентности и в искренности намерений.

Последнее настораживает. Ибо ни наши местные управлен­цы, ни внешние опытные менеджеры не способны изменить ситуацию в общем. А все дело, видимо, в том, что им этого никто не хочет позволить. Законодатели и исполнительная власть не создают условий для развития рыночных отношений, не дают

52

никаких льгот для поддержки производства. А выдержать всю

тяжесть требований бюрократии и налоговой службы могли лиш?

те из предприятий, деятельность которых в значительной степени

была перенесена на теневой рынок или которые откровенно

нарушали закон.           v вснно