ГЛАВА IV Принцип справедливости и общественно-политическая оценка фактов

Для вынесения законного, обоснованного и справедли­вого судебного решения недостаточно полно и правиль­но установить обстоятельства дела, разрешив правовой конфликт в точном соответствии с «буквой» закона. Та­кое решение, с принятием которого в полной мере бу­дут достигнуты задачи правосудия, сформулированные в ст. 3 Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о судоустройстве, с нашей точки зрения, мо­жет быть вынесено лишь в том случае, если при уста­новлении фактов суд даст им не только правовую, но и общественно-политическую оценку.

По вопросу о содержании истины в правосудии в со- \ ветской юридической литературе были высказаны раз­личные суждения. Так, С. В. Курылев приходил к вы­воду о том, что общественно-политическая оценка фак­тов при осуществлении правосудия выступает преиму­щественно в качестве моральной оценки фактов. Пред­метом общественно-политической оценки может быть лишь волевое, сознательное поведение людей, оценивае­мое с точки зрения коренных интересов советского наро­да. По названной причине многие факты, с которыми приходится сталкиваться суду, вообще не подлежат ка­кой-либо общественно-политической оценке. Сюда отно­сятся события, а также поведение людей, не имеющее 1 существенного значения для коренных интересов совет- | ского народа1.

Далее автор указывал на возможность противоречий | между правовыми и нравственными требованиями, меж- I ду законом и социально-экономическими потребностя- | ми, а в связи с этим — между правовой и общественно-   I

политической оценкой поведения людей. Такие проти­воречия, в частности, могут быть обусловлены отстава­нием закона от изменяющихся общественных потребно­стей, несовершенством законодательства. При осущест­влении правосудия такие противоречия должны разре­шаться на основе закона, а не в пользу общественно-политической оценки фактов, не нашедшей 'соответст­вующего отражения в законе. С. В. Курылев приходил к выводу о том, что общественно-политическая, мораль­ная оценка фактов не играет, наряду с правовой оцен­кой, самостоятельной роли в правосудии. Она либо из­лишняя (в отношении фактов, не способных быть пред­метом общественно-политической оценки), либо может привести к нарушению закона (при противоречии меж­ду общественно-политической и правовой оценками). Мнение же о самостоятельном значении общественно-политической оценки фактов в правосудии объективно ведет к оправданию такого нарушения закона1.

Соображения, высказанные С. В. Курылевьш, пол­ностью разделила Л. А. Ванеева. Последняя оговари­вается, что при осуществлении правосудия по граж­данским делам моральная оценка поведения участни­ков процесса безусловно небезразлична. Но подобная оценка применима и имеет значение лишь в той мере, в какой она предусмотрена законом. Суд в процессе своей деятельности может столкнуться с обстоятельст­вами, при которых отдельные нормы права не соответ­ствуют нормам морали и представлениям о справедли­вости. Однако в любом случае суд должен исходить из указаний закона2.

Существует и противоположная точка зрения. В ча­стности, по мнению А. И. Трусова, в приговоре должна быть дана юридическая и общественно-политическая оценка фактов, установленных судом при рассмотрении уголовного дела. При этом «юридическая оценка пре­ступления выражается в виде суждения о необходимо­сти квалифицировать деяние по определенной статье действующего закона, а общественно-политическая оцен­ка преступления и преступника — в виде суждения о не­обходимости  определить лицу соответствующую    меру

1 См.: Курылев С. В. Установление истины в советском пра­восудии:  Автореф. дис. докт.  юрид.  наук. М.,   1967.  С.  4.

118

1              См.: Курылев С. В. Указ. соч. С, 5.

2              См.:  Ванеева Л. А. Судебное познание в советском граж­

данском процессе. Владивосток, 1972. С. 106—108.

119

наказания в пределах санкции действующего уголовно­го закона». В последнем случае суд приходит к выво­ду, что «осужденный соразмерно с характером и сте­пенью общественной опасности совершенного им пре­ступления, с учетом его личности и совокупности всех обстоятельств, смягчающих и отягчающих его ответст­венность, — подлежит по действующему уголовному за­кону такому-то наказанию»1. А. И. Трусов отмечал, что при определении наказания за совершенное преступле­ние суд руководствуется рядом понятий и критериев. Прежде всего, это — санкция соответствующей статьи УК, а также указания общей части УК, устанавливаю­щие правила о том, какие факты и в какой мере влия­ют иа степень опасности преступления и преступника, а следовательно, и на меру наказания. Кроме того, учи­тываются различные критерии, выработанные практи­кой. Они конкретизируют и детализируют указания за­кона, обобщаются и объективируются в юридической литературе и «в соответствующих ведомственных указа­ниях». И, наконец, на определение меры наказания, а следовательно, на общественно-политическую оценку фактов, влияют правовые, политические и иные идеоло­гические взгляды судей, являющиеся в конечном итоге выражением интересов и потребностей господствующих классов. «Исходя из фактических обстоятельств дела, а также из существующих в данное время юридических и иных критериев и понятий, судьи делают вывод, что преступление и преступник опасны для общества в та­кой мере, что к виновному должна быть применена та­кая-то мера наказания»2. В качестве вывода А. И. Тру­сов указывает, что правильные юридические и общест­венно-политические оценки фактических обстоятельств уголовного дела и есть объективно истинные оценки, выводы и суждения. Стало быть, они не могут не вхо­дить и в содержание истины по уголовному делу. Следовательно, и истину по любому делу нельзя считать установленной в полном ее объеме, пока суду не уда­лось, помимо достоверного установления фактов, дать им достоверную, истинную оценку3.

Данную точку  зрения  разделили   Ю.   К.   Осипов   и

Н. Б. Зейдер. Так, Ю. К- Осипов указывал, что для правильного установления объективной истины при рас­смотрении и разрешении судебного дела необходимо учитывать, что явления объективной действительности, служащие предметом судебного исследования, относят­ся к категориям общественной жизни, и суд, осуществ­ляя познание этих общественных явлений — преступле­ний, правонарушений и т. п., познает не просто дейст­вия и взаимоотношения между людьми, а действия и взаимоотношения, урегулированные нормами права и имеющие определенное правовое значение1.

Развивая эту же мысль, Н. Б. Зейдер обращал вни­мание на то обстоятельство, что перед судом стоит за­дача не только установить существование определенных фактов, но и дать им необходимую правовую и обще­ственно-политическую оценку. Только при наличии та­кой оценки можно говорить, что определенные отно­шения и факты установлены2.

Общественно-политическая оценка фактов, в том числе их моральная оценка, входит и не может не входить в понятие истины в правосудии. Без такого ро­да оценки невозможно вынести справедливое решение.

В наших условиях требования права и морали чаще всего не расходятся между собой. Они, как правило, работают в унисон, регулируя различные, зачастую тес­нейшим образом взаимосвязанные аспекты обществен­ных отношений. Право и мораль находятся в постоян­ном взаимодействии между собой. Диалектика их со­отношения схематично может быть обозначена следую­щим образом. Принятие, изменение или отмена того или иного нормативного акта нередко диктуется требова­ниями морали. При этом границы отношений, регули­руемых такими социальными нормами, как право и мораль, постоянно меняются. Часть отношений, опре­делявшихся ранее исключительно моральными установ­лениями, приобретает правовой характер. Отдельные общественные отношения в связи с изменением законо­дательства утрачивают правовой характер и регламен­тируются лишь нормами нравственности.

С другой  стороны,  действительное содержание, до-

1              Трусов А, И. Основы теории судебных доказательств (крат­

кий очерк). М., 1960. С. 22.

2              Там же. С. 26—27.

3              Там же. С. 29.

120

1              См.:   Осипов   Ю.   К-   К  вопросу  об  объективной   истине  в

судебном процессе/Шравоведение. 1960. № 2. С. 121.

2              См.: Зейдер Н. Б. Судебное решение по гражданскому де­

лу. М., 1966. С. 103.

121

стоинства и недостатки действующего законодательства в конечном ш ore не в последнюю очередь определяются моральными установлениями. Имеются в виду ситуа­ции, когда нормы права отсылают к нормам морали, толкуются в свете нравственных требований либо когда выбор конкретного правового решения из числа нес­кольких, предусмотренных в законе, определяется нор­мами морали (см., например, ст. 5 ГК; ст.ст. 10, 98 ЖК; ст.ст. 1, 59 КоБС; ст. 254 КЗоТ и др.). В ряде других случаев нормы права не содержат прямой отсылки к нормам морали, но разрешить соответствующий право­вой вопрос без учета моральных установлений оказы­вается невозможно. Имеются в виду дела о расторже­нии брака, споры, связанные с правом на воспитание детей, и. многие иные категории гражданских дел. Со­шлемся на примеры из судебной практики.

Производственное жиливдно-ремонтное объединение Ждановского района г. Москвы предъявило иск к С. и Ш. о нечинении препятствий в производстве капиталь­ного ремонта. В судебных решениях об удовлетворении исков было записано: «В соответствии с законом наймо-датель-истец обязан своевременно производить ремонт жилых домов, обеспечивать бесперебойную работу ин­женерного оборудования домов и жилых помещений (ст. 141 ЖК). Эта обязанность наймодателя предус­мотрена в законе в интересах граждан, пользующихся жилыми помещениями, а также в интересах общества в целом. Жилые дома и жилые помещения не могут ис­пользоваться гражданами, в частности, в ущерб инте­ресам общества (ч. 6 ст. 10 ЖК) ... Действия ответчи­ков являются противоправными, идут вразрез с инте­ресами общества и причиняют ему )>щерб, поскольку без своевременного ремонта жилых помещений не мо­жет быть гарантирована их сохранность и бесперебой­ная работа инженерного оборудования». (Речь шла о замене систем центрального отопления, горячего и хо­лодного водоснабжения.) В то же время, поскольку производство ремонта в квартире связано с целым ря­дом неудобств для ее жильцов, суд ограничил сроки его производства двумя неделями. Нетрудно заметить, что установление объективной истины по каждому из этих %ел и законное, обоснованное и справедливое их разре­шение по существу было невозможно без верной обще­ственно-политической оценки установленных судом фак­тов.  И,  наоборот,  пытаясь  остаться в рамках    сугубо

122

правовой оценки обстоятельств дела, суд порой допус­кает существенные ошибки, разрешает дела вопреки их действительным обстоятельствам, нарушает принцип со­циальной справедливости.

Так, У. принадлежала 7в доля домовладения, со­ставлявшая комнату в 8 кв. м. На этой площади У. про­живала с семьей, состоящей из 5 чел. В связи с тяже­лой болезнью дочери Нижегородский райисполком г. Горького предоставил семье У. две комнаты в ком­мунальной квартире. Однако до выдачи ордера РЖУ рекомендовал У. передать принадлежащую ей долю до­мовладения очереднику исполкома. Таким лицом ока­зался одинокий гр. Н. С согласия мужа У. и Нижегород­ского райисполкома в 1-й нотариальной конторе г. Горь­кого был заключен договор дарения между У. и Н. Че­рез некоторое время Н. женился, переехал на квартиру жены и продал принадлежащую ему долю строения. У. обратилась к Н. с иском о признании договора да­рения недействительным. Отказывая в удовлетворе­нии иска, Канавинский районный народный суд г. Горь­кого остался на платформе формально-правовой оцен­ки установленных им обстоятельств дела. При этом он указал, что договор дарения был оформлен в соответст­вии с законом и что заключение такой сделки соответ­ствовало желанию У. Однако если бы суд подверг об­стоятельства дела общественно-политической оценке, то вывод его был бы иным. В частности, следовало учесть, что семья У. проживала в тяжелейших условиях, в ма­ленькой комнате без удобств. Дочь У. получила тяже­лую травму (перелом позвоночника) и по существу оказалась прикованной к постели. По ходатайству шко­лы и больницы исполком согласился несколько улуч­шить жилищные условия семьи. Им было предоставле­но две комнаты площадью в 27 кв. м в коммунальной квартире с частичными удобствами и с кухней на три семьи. (В решении суда эта площадь была обозначена как «благоустроенная квартира из 2-х комнат».) Одна­ко предоставление жилья было обусловлено выполнени­ем совершенно противозаконного условия — подарить принадлежащую У. часть дома очереднику исполкома. В сложившейся ситуации У. вынуждена была выпол­нить это незаконное требование, но сказать, что заклю­ченная У. сделка отвечала ее подлинному волеизъявле­нию, было бы неверно. Правильно оценить обстоятель­ства и вынести законное и справедливое решение по делу

123

можно было лишь в свете правовой и общественно-по­литической оценки фактов. Можно сделать вывод, что они вполне укладывались под гипотезу ст. 58 ГК, по­скольку У. заключила сделку под влиянием психическо­го насилия со стороны работников исполкома, отказав­шихся улучшить жилищные условия семьи до тех пор, пока У. не подарит принадлежащую ей часть строения. К сожалению, незаконное, необоснованное и несправед­ливое судебное решение не было отменено в кассацион­ном либо надзорном порядке и вступило в законную силу. У. не смогла оплатить госпошлину, необходимую при подаче кассационной жалобы и последняя была оставлена без движения. Между тем, в данном случае были все основания для освобождения истицы от упла­ты судебных расходов, исходя из ее имущественного по­ложения (ч. 3 ст. 80 ГПК).

Приведенное дело при всех его неповторимых осо­бенностях не является уникальным. К сожалению, ис­полкомы местных Советов народных депутатов в каче­стве непременного условия улучшения жилищных усло­вий нуждающимся в этом собственникам или сособст-венникам жилых домов порой предлагают передать жи­лой дом в фонд местного Совета либо «подарить» его очереднику исполкома. Особенно широко это практико­валось до 1 января 1982 г., то есть до введения в дей­ствие Основ жилищного законодательства Союза ССР и союзных республик. Возникающие между бывшими собственниками и новыми владельцами домов споры отличаются большой сложностью и требуют для их законного и справедливого разрешения, вне сомнения, и  верной общественно-политической  оценки  фактов1.

В соответствии с ч. 3 ст. 68 КоБС суд вправе умень­шить размер алиментов или освободить от их уплаты, если дети находятся на полном содержании государства или общественной организации. Такого рода дела встре­чаются в судебной практике и разрешаются в соответст­вии с законом. Однако иногда их обстоятельства до из­вестной степени являются нестандартными в том смыс­ле, что в определенный период один из родителей не нес расходов по содержанию ребенка в связи с его на­хождением на полном содержании государства или по

1 См., например: Руденко С. Новоселье без веселья//Известия. 1980. 7 авг.; Бюллетень Верховного Суда РСФСР. 1984. № I. С. 12—13.

124

иным причинам, однако получал алиментные платежи с другого супруга. Можно ли взыскать назад такого рода суммы? Подобные дела по-разному разрешаются (В судебной практике. Так, Л-в предъявил иск к Л-вой об освобождении его от уплаты алиментов и об обрат­ном взыскании алиментных платежей, которые были потрачены ответчицей на личные нужды. При этом он указал, что сын Владимир обучается в Казанском су­воровском военном училище и находится на полном содержании государства. В течение нескольких месяцев перед поступлением в училище сын проживал у него, находился на полном иждивении истца, однако мать ре­бенка получила с него алименты за указанное время и отказывается их возвратить. Решением Заволжского районного народного суда Ульяновской области иск был удовлетворен частично и Л-в был освобожден от уплаты алиментов на будущее. Что же касается второй части его исковых требований, то в них было отказано со ссылкой на ч. 2 ст. 97 КоБС. В соответствии с этой нормой выплаченные суммы алиментных платежей не могут быть истребованы обратно, за исключением тех случаев, когда отмененное решение было основано на сообщенных истцом ложных сведениях или представлен­ных им подложных документах. Кассационной инстан­цией данное решение было оставлено без изменения.

В принципе сходными были обстоятельства дела по иску П. к К., которое, однако, было разрешено по-иному. Истец уплачивал алименты в пользу ответчицы на со­держание сына. В частности, за шесть месяцев с пето было удержано 235 руб. 79 коп. Впоследствии П. узнал, что в связи с совершением преступления сын осужден к лишению свободы, а указанную сумму ответчица по­тратила на свои личные нужды. Рассмотрев этот спор, Коминтерновский районный народный суд г. Воронежа заявленные требования полностью удовлетворил, и это решение вступило в законную силу. Правда, в решении суда отсутствовала ссылка на примененный в данном случае материальный закон.

Какое же из приведенных решений является закон­ным и справедливым? На первый взгляд, это — реше­ние по Делу Л-ых. В нем содержится ссылка на конкрет­ный материальный закон, на основе которого был раз­решен спор. В действительности же дело обстоит сов­сем наоборот. Разрешая спор бывших супругов Л-ых, народный суд исходил из буквы закона    (ч. 2 ст. 97

126

КоБС). Однако если бы он посмотрел на обстоятель­ства дела несколько шире и дал им верную обществен­но-политическую оценку, то должен был бы прийти к иному выводу.

По смыслу ст. 97 КоБС не могут быть истребованы обратно алиментные платежи, т. е. суммы, потраченные на содержание соответствующего нетрудоспособного и нуждающегося в помощи лица. По обстоятельствам же обоих дел присужденные по решению суда суммы не были потрачены по их назначению, а использованы для удовлетворения личных потребностей ответчиц в пери­од, когда основания для взыскания алиментов на содер­жание детей отпали. В этой ситуации истцы не обяза­ны были содержать .своих бывших жен, поскольку в данном случае их не связывали брачно-семейные право­отношения. Квалифицировать такого рода отношения можно было лишь на основе норм гражданского зако­нодательства. В частности, о них идет речь в ст. 473 ГК, посвященной обязательствам, возникающим из неосно­вательного приобретения или сбережения имущества. Лицо, которое без установленных законом или сделкой оснований приобрело имущество за счет другого, обя-' зано возвратить последнему неосновательно приобре­тенное имущество. Такая же обязанность возникает, если основание, по которому приобретено имущество, отпало впоследствии. Таким образом, выплаченные в обоих случаях истцами суммы с учетом обстоятельств дела утратили признаки алиментных платежей и приоб­рели статус неосновательно приобретенного имущества. | Другими словами, справедливое разрешение дел ока­залось невозможным без их правильной не только пра­вовой, но и общественно-политической оценки. Подоб­ные оценки нередко содержатся в судебных решениях по самым различным категориям гражданских дел.

Так, О-ва П. Н. обратилась в Бауманский районный народный суд г. Москвы с иском к О-ву В. А. Истица просила признать за ней право на жилое помещение в виде 3-комнатной квартиры, расположенной в доме ЖСК «Международник», и вселить ее на указанную жилую площадь, произвести раздел жилых помещений р выделить ей в пользование комнату размером 13,7 кв. м, а также признать за ней право собствен­ности на 7г паенакоплёния в период с 3 декабря 1976 г. по 23 декабря 1981 г. в размере 701 руб. 50 коп. .и 132 руб., внесенных ею как взнос за 1982 год. О-ва про-

сила также произвести раздел совместно нажитого иму­щества, в частности, признать за ней право на 7г часть стоимости автомашины «Москвич» стоимостью 7400 руб., 1/2 часть дачи стоимостью 5885 руб. и денежных сбере­жений в размере 8144 руб. В обоснование своих иско­вых требований О-ва сослалась на то, что в декабре 1976 года она вступила в брак с ответчиком и была прописана на его жилой площади, а в июне 1981 года обратилась в народнъш суд по поводу расторжения бра­ка, раздела жилой площади, пая в ЖСК и иного сов­местно нажитого имущества. Однако в декабре 1981 го­да О-ва «по грубому принуждению мужа» выписалась с жилой площади, получив от ответчика 7000 руб. Исти­ца пояснила, что указанная сумма составляет ее лич­ные сбережения, которые она в 1976 году, до вступления в брак с ответчиком, давала ему в долг на приобрете­ние автомашины.

Предъявленные к нему требования О-в не признал, указав, что истица выписалась из квартиры доброволь­но, в связи с выездом на постоянное место жительства в г. Пензу, где она родилась и где живет ее тетка. После выписки со спорной площади О-ва выехала в г. Пензу, где устроилась на работу. Семь тысяч рублей были переданы им истице для решения жилищного воп­роса, а также в счет компенсации ее доли в совместно нажитом имуществе. Получив эту сумму, О-ва написа­ла расписку, в которой указала, что на площадь ответ­чика она не претендует. В связи с высказанным исти­цей утверждением о подлоге указанная расписка была направлена судом на почерковедческую экспертизу. По ее заключению текст расписки и подпись выполнены самой О-вой.

Отказывая в удовлетворении заявленных требова­ний, народный суд указал в своем решении, что в числе прочих обстоятельств он учитывает, что «отношения к получению московской площади истица не имела, все­лилась в связи с регистрацией брака, выписалась, как установлено в результате тщательного анализа поведе­ния, поступков истицы, иных обстоятельств — добро­вольно, забрав вещи, уволилась с места работы по соб­ственному желанию, отказалась от претензий на пло­щадь истца, получив от него значительную сумму денег, выезжала из Москвы в Пензу, где проработала почти год и пыталась прописаться, а также другие обстоя­тельства дела».  Среди этих обстоятельств,    нашедших

127

отражение в судебном решении, были и недобросовест­ное поведение истицы, отрицавшей написание ею рас­писки, и не нашедшие подтверждения утверждения О-вой о том, что 7000 руб. были переданы ею ответчику в долг, а из квартиры истца она выписалась по его «грубому принуждению».

Нетрудно заметить, что часть обстоятельств, послу­живших основанием к отказу в удовлетворении непра­вомерных требований О-вой, не имеет значения юриди­ческих фактов. К их числу, в частности, относится вступление ответчика в ЖСК До регистрации брака с истицей. Другие обстоятельства, например вселение на площадь ответчика в связи с регистрацией брака, име­ют значение юридических фактов. Однако суд дает им не только правовую, но и общественно-политическую, а точнее — моральную оценку. Такой подход к оценке установленных судом обстоятельств дела позволил ему вынести в полной мере законное, обоснованное и спра­ведливое решение, которое кассационной инстанцией было оставлено без изменения.

И, напротив, попытки суда разрешать гражданские дела Ma основе исключительно юридической оценки ус­тановленных обстоятельств дела нередко приводят к грубым судебным ошибкам и попранию принципа спра­ведливости. Вот несколько дел такого рода.

В Перовском районном народном суде г. Москвы было рассмотрено два взаимосвязанных дела. Сначала суд взыскал с гр-на Ю. алименты на его несовершенно­летнего сына. Несколько позднее КХ предъявил к быв­шей жене требование о взыскании 9000 руб. По утверж­дению истца, накануне развода он передал названную сумму матери ребенка в счет алиментов иа содержа­ние сына до его совершеннолетия. Ответчица факт по­лучения денег отрицала и соответственно иска не приз­нала. При этом выдачу расписки она объяснила угро­зами отобрать ребенка, а также своей юридической неграмотностью. Эти объяснения, очевидно, прозвучали для суда не слишком убедительно, в связи с чем иск Ю. был удовлетворен полностью.

Казалось бы, решение суда соответствует закону и обстоятельствам дела, а потому является законным, обоснованным и справедливым. Однако ответчицу оно не удовлетворило. И в адрес соответствующих компе­тентных должностных лиц суда и прокуратуры от нее стали  поступать  заявления  с  просьбой    о  принесении

128

протеста в порядке надзора на состоявшиеся судебные постановления.  В  основе этих заявлений лежали про­стые, но достаточно убедительные аргументы, которые она пыталась приводить еще при рассмотрении дела в народном  суде.   По  утверждению  ответчицы,  у истца, получающего скромную зарплату советского инженера* не было и не могло быть такой огромной для его дохо­дов  суммы,  в  9000  руб.  Если  такими деньгами  истец в действительности располагал, то пусть он представит соответствующие доказательства, в частности   докумен­ты сберкассы.  Кроме всего прочего,  якобы избранный истцом способ расчетов по алиментным платежам про­тиворечит житейской практике и не соответствует его интересам.   Положив  названную  сумму   (при  ее  нали­чии)   на срочный вклад, истец в значительной степени смог  бы  исполнять  алиментные обязательства за счет процентов по вкладам. Что    же касается    объяснений истца о происхождении 9000 руб., то они явно неубе­дительны.  Ю. указал,  что 8000 руб.  ему дал    в долг отец, а 1000 руб. он снял со своего вклада в сберкассе. Однако отец Ю., также получавший скромную зарпла­ту и содержавший на своем иждивении младшего сына, явно  не мог  быть кредитором  старшего.  По существу все скромные трудовые сбережения он вложил в приоб­ретение автомобиля «Запорожец», купленного уже пос­ле описанных событий. Свою «кровную» тысячу рублей Ю, со вклада в сберкассе действительно снял. Однако это   произошло   спустя   длительное   время   после   того, как он якобы уплатил своей жене 9000 руб.

Доводы ответчицы убедили прокурора г. Москвы^ который и принес протест в порядке надзора в прези­диум Московского городского суда. Прокурор просил состоявшиеся судебные постановления отменить, пере­дать дело на новое рассмотрение в народный суд в ином составе и проверить доводы ответчицы и представлен­ные ею дополнительные материалы. Протест был откло­нен. При этом решающую роль сыграла выданная от­ветчицей расписка. Думается, что такой подход к делу основан на формально-юридическом подходе суда к оценке его нестандартных обстоятельств. Между тему всесторонняя, в том числе общественно-политическая; оценка правового спора, возникшего между Ю. и егФ бывшей женой, требовали значительно более тщательно­го исследования обстоятельств дела и всесторонней прог верки доводов и утверждений сторон.    Не последнюю^

9 Заказ 5107          **^

роль здесь должно было сыграть и следующее обстоя­тельство. Ровным счетом та сумма, что ежемесячно выплачивается Ю. по исполнительному листу о взыска­нии алиментов, немедленно возвращается ему за счет удержаний из зарплаты бывшей жены. (Бывшие супру­ги работают на одном предприятии и в одинаковых должностях.) Что в действительности стоит за этим столь необычным конфликтом — увенчавшееся успехом желание Ю. освободиться от уплаты алиментов на ма­лолетнего ребенка либо недобросовестность его бывшей жены, стремящейся получать с Ю. алименты в двойном размере? Поверхностное, формально-юридическое ис­следование судом обстоятельств дела не позволило дать достаточно  убедительный   ответ   на   эти   вопросы1.

В последние годы был внесен ряд дополнений в трудовое законодательство. По ряду моментов оно ста­ло значительно более жестким и даже антидемократич­ным. В частности, Указом Президиума Верховного Со­вета СССР от 12 августа 1983 г. была изменена редакция п. 4 ст. 17 Основ законодательства Союза ССР и союз­ных республик о труде. Ныне там записано, что трудовой договор, заключенный на неопределенный срок, а так­же срочный трудовой договор до истечения срока его действия могут быть расторгнуты администрацией пред­приятия, учреждения, организации в случае прогула (в том числе отсутствия на работе более трех часов в те­чение рабочего дня) без уважительных причин2. Анало­гичные изменения были внесены в Кодексы законов о труде союзных республик. Между тем до сравнительно недавнего времени прогулом считалась неявка на ра­боту без уважительной причины в течение всего рабо­чего дня. Такое определение прогула содержалось в п. 25 Типовых правил внутреннего трудового распоряд­ка для рабочих и служащих предприятий, учреждений, организаций. Правила были утверждены Государствен­ным комитетом Совета Министров СССР по вопросам труда и заработной платы по согласованию с ВЦСПС 29 сентября 1972 г.3. Это законодательное определение прогула представлялось достаточно логичным.

1              См.:   X а з и н  М.    Алиментное    колесо//Сов.    Россия.     1989.

14 нояб.

2              См.: Ведомости Верховного Совета СССР. 1983. № 33. Ст. 507.

3              См.; Бюллетень  Государственного   комитета СССР   по труду

и социальным вопросам. 1972. № 12.

130

Ныне действующие Типовые правила внутреннего трудового распорядка были утверждены постановлением Государственного комитета Совета Министров СССР по труду и социальным вопросам 20 апреля 1984 г., то есть уже после внесения изменений в п. 4 ст. 17 Основ законодательства о труде1. В настоящее время в п. 25 указанных Типовых правил, в частности, записано:

«Прогулом считается неявка на работу без уважи­тельной причины в течение всего рабочего дня.

Равным образом считаются прогульщиками рабочие и служащие, отсутствовавшие на работе более трех ча­сов в течение рабочего дня без уважительных причин, и к ним применяются те же меры ответственности, какие установлены за прогул». Таким образом, норма, касаю­щаяся прогула, сформулирована в п. 25 Типовых правил слишком длинно, недостаточно четко и противоречиво. Очевидно, именно по этой причине авторы «Коммента­рия к законодательству о труде» вынуждены вести речь о том, что «пункт 4 ст. 17 Основ в ред. от 12 августа 1983 г. и п. 4 ст. 33 КЗоТ РСФСР в ред. от 20 декабря 1983 г. предусматривают два основания расторжения трудового договора:

а) прогул без уважительных причин; б) отсутствие на работе более трех часов в течение рабочего дня без уважительных причин.

...Прогулом считается неявка на работу без уважи­тельных причин в течение всего рабочего дня...»2.

Однако безотносительно к тому, полагать ли, что п. 4 ст. 17 Основ расширил понятие прогула либо на­ряду с прогулом установил новое основание для уволь­нения в виде отсутствия на работе более трех часов в течение рабочего дня без уважительных причин, уволь­нение работника возможно, если:

1) он отсутствовал на рабочем месте свыше трех ча­сов; 2) это отсутствие объяснялось неуважительными причинами.

Разъясняя указанное положение закона, Пленум Верховного Суда СССР в п. 14 постановления от 26 ап­реля 1984 г, «О применении судами законодательства, регулирующего заключение, изменение и прекращение трудового договора» (в редакции постановления Плену­ма от 5 сентября 1986 г.)  указал, что при разрешении

1              См.: Бюллетень Государственного комитета СССР по труду и

социальным вопросам. 1984. № 11.

2              Комментарий к законодательству о труде. М., 1988. С. 67—681

9*            131

споров о восстановлении на работе лиц, уволенных по п. 4 ст. 17 Основ, судам надлежит учитывать, что по указанному основанию могут быть уволены работники в случае их отсутствия на работе без уважительных причин в течение всего рабочего дня либо более трех часов в течение рабочего дня непрерывно или суммарно.

Прогулом следует считать также самовольный без разрешения администрации уход работника в очередной отпуск; самовольное использование дней отгула; остав­ление работы до истечения действия срочного трудово­го договора; оставление работы лицом, направленным на эту работу по окончании высшего или среднего спе­циального учебного заведения, профессионально-техни­ческого училища либо прошедшим обучение новой про­фессии и обязанным проработать на производстве уста­новленный срок1.

Как видно из изложенного, Пленум Верховного Су­да СССР разъясняет закон чрезвычайно жестко. К си­туации, прямо предусмотренной п. 4 ст. 17 Основ, он приравнивает ряд иных, толкуя закон расширительно. Квалификация в качестве прогула части из числа пере­численных Пленумом ситуаций представляется достаточ­но спорной. К их числу мы прежде всего бы отнесли «суммарное» отсутствие на работе в течение свыше трех часов. Кроме того, что не менее существенно, Пленуму Верховного Суда СССР следовало бы подчеркнуть, что во всех перечисленных им случаях речь идет об отсутст­вии на работе без уважительных причин, причем для признания увольнения работника законным у суда не должны вызывать сомнения как сам факт отсутствия лица на работе, так и характер причин отсутствия работ­ника. И наконец, правильное определение причин отсут­ствия лица на работе возможно лишь при условии вер­ной правовой и общественно-политической оценки уста­новленных судом обстоятельств дела.

Авторы «Комментария к законодательству о труде» правильно указывают, что «к числу уважительных при­чин невыхода на работу относятся болезнь, уход за за­болевшими членами семьи, карантин, выполнение ра­ботником государственных или общественных обязан­ностей или гражданского долга (например, участие в тушении пожара, в спасении людей) и т. д. Нельзя счи-

1 См.: Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924—1986. С. 300.

132

тать прогулом и отсутствие на работе вследствие непри­бытия, опоздания какого-либо транспортного средства (поезда, самолета, парохода). Если соответствующие причины невыхода на работу подтверждаются необходи­мыми письменными документами, обычно никаких неяс­ностей на практике не возникает»1.

В связи с рассмотрением конкретного гражданского дела в судебных органах Латвийской ССР встал вопрос о том,  можно ли в качестве    уважительной    причины рассматривать неявку на работу в связи с исполнением функции  судебного  представителя?  Обстоятельства де­ла  таковы.   Богданов,  имеющий  диплом  об  окончании юридического факультета    Латвийского    университета, работал газосварщиком на одном из предприятий г. Ри­ги. Одновременно на общественных началах он оказы­вал юридическую помощь работникам своего и некото­рых других    предприятий — давал   консультации,    вел (и достаточно успешно) отдельные дела о восстановле­нии на работе. Добившись по одному из таких дел вос­становления незаконно уволенного работника, Богданов подал кассационную жалобу от имени истца, в которой ставил вопрос о привлечении к участию в процессе в качестве третьего лица должностного лица, по распоря­жению которого было произведено увольнение, с целью привлечения его  к материальной ответственности.  По­лучив повестку с вызовом в заседание Судебной колле­гии по гражданским делам Верховного суда Латвийской ССР,  Богданов предъявил ее руководителю предприя­тия Федотову с просьбой отпустить его с работы. Не­смотря на возражения Федотова, Богданов принял уча­стие в рассмотрении дела в кассационном порядке. По указанной причине он отсутствовал  на  работе 3 часа 15 мин., что явилось основанием для его увольнения.

Народный суд и Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда Латвийской ССР признали увольнение Богданова правильным, а попытки истца добиться принесения по делу протеста в порядке надзо­ра успеха не имели. Однако справедливость состояв­шихся по делу судебных постановлений вызывает боль­шие сомнения. В частности, при разрешении дела суды ограничились формально-юридической оценкой обстоя­тельств дела и не дали им социально-политической оценки. Между тем, вряд ли можно было сбрасывать

1 Комментарий к законодательству о труде. С. 66.

333

со счетов следующие немаловажные детали. Богданов всего на 15 мин. превысил ту роковую грань, которая, начиная с 12 августа 1983 г., стала отделять опоздание на работу от прогула. Кстати сказать, по сложившейся практике ни одно самое большое и сложное дело не требует для рассмотрения в кассационном порядке столь значительного времени. В силу недостаточно чет­кой организации работы судов, стремления «перестра­ховаться» и т. д. суды кассационной инстанции назна­чают на одно и то же время ряд дел, в связи с чем явившиеся в судебное заседание лица, участвующие в деле, и их представители вынуждены зачастую попусту терять время. Если бы работа Судебной коллегии по гражданским делам Верховного ,суда Латвийской ССР была организована более четко, то и Богданов отсутст­вовал бы на работе меньшее время, в связи с чем его проступок нельзя было бы подвести под прогул.

Суды Латвийской ССР также не в полной мере учли характер причин, по которым Богданов отсутствовал на работе. Добровольное представительство в суде по трудовому делу, которое закончилось восстановлением незаконно уволенного лица, вряд ли безоговорочно мо­жет быть отнесено к неуважительным причинам отсут­ствия на работе. Правда, на это можно возразить, что ведение такого рода дел не входило в служебные обя­занности Богданова и что явка в заседание суда кас­сационной инстанции лиц, участвующих в деле, являет­ся скорее их правом, нежели обязанностью. Тем не менее, неявка в заседание суда кассационной инстанции могла быть чревата отложением дела слушанием (ст. 303 ГПК Латвийской ССР, ст. 299 ГПК РСФСР) и уж во всяком случае была бы явным неуважением к Верхов­ному суду Латвийской ССР. При желании Федотов мог решить вопрос о замене Богданова другим рабочим на период исполнения им обязанностей судебного предста­вителя, отпустить его с работы под условием отработки времени отсутствия и т. п.

Суды не приняли во внимание и обстоятельства, ха­рактеризующие межличностные отношения между Фе­дотовым и Богдановым. Федотов был недоволен актив­ной общественной деятельностью Богданова, в частно­сти, в период работы последнего в партийной комиссии по контролю за деятельностью предприятия. Федотов неоднократно пытался незаконно уволить Богданова, однако был вынужден восстанавливать его на работе по

134

решению суда и требованию партийных органов. Одна из таких историй закончилась для него выговором по партийной линии. Ситуацию, ставшую предметом дан­ного судебного разбирательства, Федотов явно исполь­зовал в качестве удобного повода для увольнения не­угодного ему работника.

Не учел суд и семейных обстоятельств Богданова, являющегося отцом троих малолетних детей.

Думается, что в свете всех изложенных обстоя­тельств, правильно оцененных с социально-политичес­кой точки зрения, увольнение Богданова нельзя было признать законным и он подлежал восстановлению на работе1.

В постановлениях судебных органов, в том числе в постановлениях Пленума Верховного Суда СССР по гражданским делам, о необходимости правильной об­щественно-политической оценки обстоятельств конкрет­ных дел речи прямо никогда не идет. Вместе с тем су­дебные органы правильно ориентируются на необходи­мость всестороннего учета всех обстоятельств дела, а следовательно, и их общественно-политической оценки. В данном отношении интерес представляет дело по иску исполкома Ленинабадского городского Совета народных депутатов к П. П. Тунегину о признании недействитель­ным ордера на жилое помещение. Принятое по делу постановление Пленума Верховного Суда СССР было опубликовано под тезисом: «При вынесении решения должны быть учтены все установленные в судебном заседании обстоятельства дела, имеющие существенное значение для разрешения спора»2.

Обстоятельства дела следующие. После расторже­ния брака с Тунегиной у Тунегина сложились фактиче­ские брачные отношения с Лебедевой, в двухкомнатной квартире которой он стал проживать. В соответствии с письмом Госгортехнадзора Таджикской ССР Тунеги­ну как работнику Ленинабадской газовой инспекции был выдан ордер на заселение трехкомнатной квартиры площадью 44,29 кв. м в г. Ленинабаде. Позднее Лени-набадский горисполком предъявил к Тунегину иск о признании выданного ордера недействительным, сослав­шись на то, что вопрос о выдаче ему ордера исполко-

1 марта.

1 См.:   Р у д е н к о   И.    Противостояние//Комс.    правда.     1987. та.

Бюллетень Верховного Суда СССР.  1986. №  1. С.  14.

135

мом не рассматривался. Кроме того, отмечалось, что брак с Лебедевой не зарегистрирован, а следовательно, она не может быть признана членом семьи Тунегина. Решением Ленинабадского городского народного суда иск был удовлетворен. Дело рассматривалось в различ­ных судебных инстанциях Таджикской ССР, включая Пленум Верховного суда этой республики.

Отменяя состоявшиеся по делу судебные постанов­ления, Пленум Верховного Суда СССР, в частности, указал следующее. В постановлениях судебных органов правильно указано на то, что в соответствии со ст. 25 Основ жилищного законодательства ордер на жилое помещение выдается на основании решения соответст­вующего исполкома Совета народных депутатов и что в данном случае такого решения не выносилось. Ордер Тунегину выдан по единоличному распоряжению заме­стителя председателя Ленинабадского горисполкома. Соответствует действительности и приведенный в су­дебных постановлениях довод о том, что в акте обсле­дования жилищных условий Тунегина неправильно ука­заны состав его семьи и место проживания. В то же время при вынесении решения суд не учел ряд установ­ленных им конкретных обстоятельств, связанных с по­лучением Тунегиным квартиры, которые имеют сущест­венное значение для разрешения спора. «Как видно из материалов дела, Госгортехнадзор Таджикской ССР... просил предоставить выделенную Ленинабадской газо­вой инспекции трехкомнатную квартиру Тунегину с уче­том того, что у него сложилась новая семья, а двухком­натную квартиру, нанимателем которой являлась Лебе­дева, принять в распоряжение исполкома. На совмест­ном заседании профсоюзного комитета и администрации Госгортехнадзора было принято решение предоставить указанную квартиру Тунегину «согласно первоочеред­ности и как остронуждающемуся».

В деле имеются данные, что квартира, в которой в это время проживал Тунегин вместе с Лебедевой, была неблагоустроенной. Принимая решение о предоставле­нии Тунегину трехкомнатной квартиры, профсоюзный комитет и администрация учитывали также, что он доб­росовестно относился к исполнению служебных обязан­ностей й нарушений трудовой дисциплины не имел. Принято во внимание и то, что Лебедева в это время была беременна.

Ордер Тунегину выдан 3 июля 1982 г. на семью из

Л36

трех человек. В качестве членов его семьи в ордере ука­заны Лебедева и их сын, родившийся 14 мая 1982 г. Двухкомнатная квартира, нанимателем которой явля­лась Лебедева, была сдана исполкому.

При рассмотрении дела судом установлено, что все квартиры дома, а не только квартира, выделенная Ту­негину, заселены по ордерам, выданным не на основа­нии решения исполкома, а по единоличному распоряже­нию заместителя председателя горисполкома. Лишь по истечении почти двух лет, после того как нарушения жилищного законодательства были выявлены органами прокуратуры, Ленинабадский горисполком вынес реше­ние о закреплении квартир за всеми жителями указан­ного дома, за исключением семьи Тунегина.

Нельзя не учитывать и того, что в полученной трех­комнатной квартире Тунегин проживает вместе с Лебеде­вой более трех лет. У них имеется двое малолетних де­тей. Второй сын родился 20 июля 1983 г.».

Отменив состоявшиеся по делу судебные постанов­ления, Пленум Верховного Суда СССР принял новое решение без передачи дела на новое рассмотрение. В ис­ке Ленинабадского горисполкома было отказано1.

В соответствии с ч. 4 ст. 25 Основ жилищного зако­нодательства ордер на жилое помещение может быть признан недействительным в судебном порядке в слу­чаях представления гражданами не соответствующих действительности сведений о нуждаемости в улучшении жилищных условий, нарушения прав других граждан или организаций на указанное в ордере жилое помеще­ние, неправомерных действий должностных лиц при ре­шении вопроса о предоставлении жилого помещения, а также в иных случаях нарушения порядка и условий предоставления жилых помещений. Как видно из со­держания указанной нормы, она носит не императив­ный, а диспозитивный характер. В зависимости от кон­кретных обстоятельств дела ордер на жилое помещение может быть признан судом недействительным либо в удовлетворении заявленного иска отказано. Судьба заявленного иска может быть разной, в зависимости от того, насколько грубым было допущенное нарушение закона и соответственно нарушение прав других граж­дан или организаций на указанное в ордере жилое по­мещение, имело ли какое-то отношение к допущенным

1 См.:   Бюллетень  Верховного  Суда  СССР.   1986.  №   1.  С.   15.

137

нарушениям закона лицо, получившее ордер на жилое помещение, и т. п. Кроме того, жилищные правоотноше­ния по некоторым моментам могут отличаться динами­ческим характером их развития. В частности, может меняться состав семьи квартиросъемщика и некоторые другие обстоятельства. В ряде случаев все это должно учитываться судом при разрешении спора по существу.

Если говорить об обстоятельствах конкретного дела, то во многом они отличались индивидуальным и не­повторимым характером. Да, действительно, ордер Ту-негину был выдан с нарушением установленного зако­ном порядка — не по решению коллегиального органа (горисполкома), а на основании единоличного распоря­жения заместителя председателя. Однако к этому на­рушению Тунегин никакого отношения не имел. Из ма­териалов дела можно также сделать вывод, что допу­щенное нарушение не носило характера злоупотребле­ния служебным положением, а было связано с опреде­ленной небрежностью в порядке решения правовых воп­росов в данном органе государственного управления. Весьма важным являлось и то обстоятельство, что ор­дера на основании единоличного распоряжения замести­теля председателя Ленинабадского горисполкома были выданы всем жильцам дома. В то же время иск о приз­нании его недействительным был предъявлен лишь к одному Тунегину.

При разрешении дела нельзя было не учитывать и другие его особенности, в частности то обстоятельство, что при получении семьей Тунегина трехкомнатной квартиры горисполкому была сдана двухкомнатная квартира, ранее занимавшаяся Лебедевой. И, наконец, за время рассмотрения дела в различных судебных ин­станциях изменился состав семьи Тунегина, у него и Лебедевой родился второй сын. Все перечисленные об­стоятельства, вне сомнения, имели важное значение для разрешения спора, однако судебные органы Тад­жикской ССР не дали им надлежащей не только об­щественно-политической,  но  даже  правовой оценки.

Необходимо подчеркнуть, что, обосновывая право­мерность предоставления Тунегину жилья, Пленум Вер­ховного Суда СССР ссылается не только на юридиче­ские факты, но и на обстоятельства дела, имеющие ис­ключительно общественно-политическое (моральное) значение. В их числе — неблагоустроенность квартиры, занимавшейся ранее Лебедевой, добросовестное испол-

i

нение Тунегиным своих служебных обязанностей и от­сутствие у него нарушений трудовой дисциплины, бере­менность Лебедевой. Лишь правильная правовая и об­щественно-политическая оценка всех обстоятельств де­ла позволила Пленуму Верховного Суда СССР вынести по нему законное и справедливое судебное постановле­ние.

В связи с обсуждением проблемы общественно-поли­тической оценки обстоятельств судебных дел опреде­ленное теоретическое и практическое значение имеет следующий вопрос. Обстоятельства уголовных и реже гражданских дел порой находят отражение в средствах массовой информации, чаще всего — на страницах га­зет. Правомерно ли приобщение такого рода публика­ций к материалам уголовного или гражданского дела?

В данном отношении интерес представляет следую­щее дело. Художник Каневский был принят в члены ЖСК «Художник-график» с предоставлением двухком­натной квартиры. Кроме того, по договору аренды он пользовался соединенным с квартирой помещением творческой мастерской. Впоследствии в связи с совер­шением преступления, не связанного с фактом получе­ния квартиры, Каневский был осужден к длительному сроку лишения свободы. Прокурор г. Москвы предъявил к Каневскому иск о выселении из квартиры и творчес­кой мастерской. Дело неоднократно рассматривалось в различных судебных инстанциях. В дальнейшем объем предъявленного Каневскому обвинения был уменьшен, наказание существенно снижено, после чего осужден­ный от отбывания наказания в местах лишения свобо­ды был освобожден.

Это дело широко освещалось на страницах печати, что по существу и послужило поводом для предъявле­ния иска прокурора. По ходатайству прокурора народ­ный суд приобщил газетные публикации к материалам гражданского дела, а его иск был удовлетворен. В про­тесте заместителя Генерального прокурора СССР, принесенном в президиум Московского городского суда, а после его отклонения — в Судебную коллегию по гражданским делам Верховного Суда РСФСР, ставился вопрос об отмене состоявшихся по делу судебных по­становлений и о передаче его на новое рассмотрение. Одновременно заместитель Генерального прокурора СССР указывал, что приобщение к делу газетных пуб­ликаций противоречило    закону.    С данным    выводом

138

139

согласилась Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда РСФСР.

Излагая указанные обстоятельства дела в заседании Судебной коллегии по гражданским делам Московского городского суда, рассматривавшей дело по первой ин­станции, выступавший в качестве представителя ответ­чика, известный адвокат-цивилист Д. П. Ватман особое внимание уделил недопустимости, с его точки зрения, приобщения к материалам дела газетных публикаций. В частности, адвокат сказал:

«Первой и весьма существенной особенностью на­стоящего процесса является постоянное и притом по­вышенное внимание прессы, которая не просто осве­щала все перипетии так называемого «дела Каневского», что было бы само по себе вполне естественным и за­конным, поскольку этот юридический казус стал широ­ко известен и привлек к себе внимание общественности. Нельзя, однако, не отметить, что интерес журналистов к судьбе Каневского зашел настолько далеко, что в своих публикациях они стремились инициировать дей­ствия прокуратуры по изъятию у моего доверителя квар­тиры и мастерской и немало преуспели в этом, ибо не­посредственно после выступлений печати прокурор об­ратился в суд с заявлением, в котором недвусмысленно сослался на «разоблачение» подлинного лица моего клиента на страницах газет и заявил в суде ходатай­ство о приобщении этих публикаций к материалам дела. К сожалению, это хадатайство... было судом удовлет­ворено, и фельетоны стали материалами дела, что не могло не сказаться самым отрицательным образом на свободе формирования судейского убеждения. Подоб­ную попытку влияния на процесс отправления право­судия следует признать незаконным воздействием на су­дей, прямо запрещенным законом (ст. 7 ГПК РСФСР)... Следует подчеркнуть, что внимание печати к этому де­лу было столь пристальным и глубоким, что даже при­несение протеста в порядке надзора подверглось осуж­дению...»1

Таким образом, вывод представителя стороны о не­допустимости приобщения к материалам дела газетных публикаций разделили Прокуратура СССР и Судебная коллегия    по гражданским    делам    Верховного    Суда

Ватман Д.  П.  Судебные  речи.  М,   1989.  С.   133—135.

140

РСФСР. При этом все они исходили из того соображе­ния, что приобщение к материалам дела газетных пуб­ликаций противоречит принципу независимости судей и подчинения их только закону, закрепленному, в частно­сти, ст. 7 ГПК РСФСР. В соответствии с названной нор­мой при осуществлении правосудия по гражданским де­лам судьи и народные заседатели независимы и подчи­няются только закону. Судьи и народные заседатели разрешают гражданские дела на основе закона, в со­ответствии с социалистическим правосознанием, в ус-ловиях, исключающих постороннее воздействие на них.

К сказанному нужно добавить, что уже после рас­смотрения дела Каневского был принят Закон CCCPJ о статусе судей в СССР от 4 августа 1989 г. Пунктом; 3 ст. 5 названного Закона предусмотрено, что средства массовой информации не вправе предрешать в своих сообщениях результаты судебного разбирательства по конкретному делу или иным образом воздействовать на суд до вступления решения или приговора в законную силу.

Деятельность средств массовой информации в целом, вне сомнения, соответствует положениям Конституции СССР, иных нормативных актов, гарантирующих граж­данам СССР свободу слова и печати. С принятием За­кона СССР о печати и других средствах массовой ин­формации правовая основа такой деятельности значи­тельно усилится. В выступлениях средств массовой ин­формации, как правило, не предрешаются выводы су­дебных органов по тем или иным вопросам, но лишь содержится соответствующая информация и дается об­щественно-политическая оценка тех или иных событий, или поступков людей. На основании ст. 28 Закона СССР о печати и других средствах массовой информа­ции средства массовой информации не вправе при освещении судебных процессов публиковать материа­лы, нарушающие презумпцию невиновности либо пред­варяющие решение суда. Кроме того, не допускает­ся оглашение информации о частной жизни гражданина без его согласия, если эта информация не является об­щественно значимой. В случае, если суд не признает данную информацию общественно значимой, он может обязать к возмещению причиненного гражданину мо­рального вреда.

Представляется, что материалы, распространяемые средствами массовой информации, и, в частности, газет-

141

ные и журнальные публикации в принципе могут быть по ходатайству лиц, участвующих в деле, либо по ини­циативе суда приобщены к материалам дела. Для этого, с нашей точки зрения, необходимо одно условие. При­общение такого рода материалов к гражданскому либо уголовному делу имеет смысл лишь в том случае, если содержащаяся в публикации информация имеет отно­шение к предмету судебного разбирательства. В отдель­ных случаях автор или авторы публикации могут быть очевидцами тех или иных интересующих суд событий. Чаще же всего эта информация носит вторичный, про­изводный характер. Однако по смыслу ст.ст. 32, 35 Закона СССР о печати и других средствах массовой ин­формации средство массовой информации в любом слу­чае должно располагать доказательствами соответствия действительности распространенной в них информации. Поэтому в случае необходимости от средства массовой информации могут быть истребованы доказательства соответствия действительности сообщенной информации, а автор или авторы публикации и названные в инфор­мации лица могут быть допрошены в судебном заседа­нии в качестве свидетелей.

Разумеется, могут встретиться и случаи недобросо­вестного распространения информации, когда ее авто­ры не располагают соответствующими доказательства­ми либо пытаются предварить содержание решения су­да. Однако и в этих случаях приобщение к материалам дела подобных публикаций может явиться полезным и. необходимым как с точки зрения защиты интересов граждан и организаций, в отношении которых опубли­кована недостоверная информация, так и с точки зре­ния интересов правосудия и соблюдения судом при рас­смотрении конкретных дел задачи осуществления конт­роля за точным соблюдением действующего законода­тельства. Имеется в виду возможность вынесения судом по конкретному делу частного определения (ст. 225 ГПК, ст. 212 УПК), а при необходимости — и примене­ния иных санкций, связанных с нарушением средствами массовой информации предписаний, содержащихся в п. 3 ст. 5 Закона СССР о статусе судей в СССР.

С нашей точки зрения, если та или иная информа­ция, имеющая значение для рассматриваемого судом дела, распространена в средствах массовой информа­ции, то в случае необходимости в соответствующих фор­мах она должна быть приобщена к материалам дела.

142

В частности, речь может идти о приобщении к мате­риалам дела газетной или журнальной публикации, справки редакции радиовещания или телевидения о ха­рактере информации, распространенной по указанным каналам, и т. п. В отдельных случаях может возник­нуть необходимость в ознакомлении с магнитной или видеозаписью. При соблюдении этого условия распро­страненные средствами массовой информации сведения превращаются в рядовые доказательства по делу, ко­торые должны быть исследованы по нормам ГПК или УПК и оценены в совокупности с иными материалами дела. Думается, что в такой ситуации ни о каком нару­шении принципа независимости судей и подчинении их только закону речи идти не может.

И, напротив, неприобщение указанной информации к материалам дела может способствовать оказанию на судью или народного заседателя нежелательного посто­роннего воздействия. Ведь нельзя препятствовать нор­мальному функционированию средств массовой инфор­мации, равным образом как невозможно и запретить судье читать газеты или журналы, слушать радио, смотреть телевизор. Неприобщение указанной информа­ции, относящейся к делу, к его материалам, превращает такого рода информацию в полученную внепроцессуаль-ным, т. е. незаконным путем. Одновременно искажается действительный смысл и значение указанной информа­ции. Она приобретает некий исключительный характер, уходит из-под контроля лиц, участвующих в деле, и вышестоящих судов. И, наоборот, в случае приобщения информации, о которой идет речь, она превращается по существу в рядовое средство доказывания, подлежащее исследованию и оценке наряду с иными материалами дела. Таким образом все становится на свои места. Одновременно в судебном постановлении может быть дана оценка общественно-политической характеристики имеющих значение обстоятельств дела. При этом суд может с ней согласиться или не согласиться полностью или частично либо уточнить отдельные ее параметры.

Без общественно-политической оценки обстоятельств гражданских и уголовных дел невозможно в полной ме­ре осуществлять задачи гражданского и уголовного су­допроизводства, сформулированные в ст, 2 Основ граж­данского судопроизводства и ст. 2 Основ уголовного судопроизводства. В частности, в соответствии со ст. 2 Основ гражданского судопроизводства (ст. 2 ГПК) ими

143

являются правильное и быстрое рассмотрение и раз­решение гражданских дел в целях охраны обществен­ного строя СССР, социалистической системы хозяйст­ва и социалистической собственности, защиты социаль­но-экономических, политических и личных прав и сво­бод граждан, гарантированных Конституцией СССР, Конституцией РСФСР и советскими законами, и охра­няемых законом интересов граждан, а также прав и ох­раняемых законом интересов государственных пред­приятий, учреждений, организаций, колхозов, иных ко­оперативных организаций, их объединений, других об­щественных организаций.

Гражданское судопроизводство должно способство­вать укреплению законности, предупреждению правона­рушений, воспитанию граждан в духе неуклонного исполнения советских законов и уважения правил об­щежития.

Соответственно, задачами советского уголовного су­допроизводства являются быстрое и полное раскрытие преступлений, изобличение виновных и обеспечение правильного применения закона с тем, чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедли­вому наказанию и ни один невиновный не был привле­чен к уголовной ответственности и осужден.

Уголовное судопроизводство должно способствовать укреплению законности и правопорядка, предупрежде­нию и искоренению преступлений, охране интересов об­щества, прав и свобод граждан, воспитанию граждан в духе неуклонного соблюдения Конституции СССР и советских законов, уважения правил общежития.

Роль общественно-политической оценки фактов, по­падающих в сферу судебного разбирательства, сущест­венно повышается в свете положений ст. 3 Основ зако­нодательства Союза ССР и союзных республик о судо­устройстве, которые в указанной норме сформулиро­ваны во многом по-новому. В частности, впервые в ка­честве задач суда называются всемерное укрепление со­циалистического правового государства, утверждение принципа социальной справедливости, обеспечение де­мократизации и дальнейшего развития самоуправления народа, уважения к правам, чести и достоинству граж­дан.

Стремление к наиболее полной реализации задач гражданского и уголовного судопроизводства побужда­ет  суд  в  соответствующих  случаях  выносить  частные

определения по гражданским и уголовным делам. Ос­нования к вынесению частного определения в граждан­ском и уголовном процессе сформулированы несколько по-разному, что вполне естественно. Так, основаниями к вынесению частного определения в гражданском судопроизводстве являются нарушения законности или правил общежития отдельными должностными лицами или гражданами либо существенные недостатки в рабо­те государственных предприятий, учреждений, органи­заций, колхозов, иных кооперативных организаций, их объединений, других общественных организаций. По смыслу закона суд может направить частное определе­ние прокурору в случае обнаружения в действиях стороны или другого лица признаков преступления (ст. 38 Основ гражданского судопроизводства, ст. 225 ГПК).

На основании ст. 212 УПК частное определение мо­жет быть вынесено судом по уголовному делу в случае установления фактов нарушения закона, причин и ус­ловий, способствовавших совершению преступления и требующих принятия соответствующих мер. Поводом к его вынесению может быть также обнаружение судом нарушений прав граждан и других нарушений закона, допущенных при производстве дознания, предваритель­ного следствия или при рассмотрении дела нижестоя­щим судом.

Суд вправе частным определением (постановлением) обратить внимание общественных организаций и трудо­вых коллективов на неправильное поведение отдельных граждан на производстве или в быту или на нарушение ими общественного долга. В необходимых случаях копия частного определения может быть направлена в това­рищеский суд.

Суд по материалам судебного разбирательства впра­ве вынести частное определение (постановление) и в других случаях, если признает это необходимым.

Суд может частным определением (постановлением) довести до сведения соответствующего предприятия, учреждения или организации о проявленных граждани­ном высокой сознательности, мужестве при выполнении общественного долга, содействовавших пресечению или раскрытию преступления.

Вынесение частных определений во всех перечислен­ных случаях вполне естественно, невозможно без вер­ной общественно-политической оценки установленных в

144

10 Заказ 5107

145

ходе судебного разбирательства обстоятельств дела. К сожалению, суды выносят частные определения дале­ко не во всех необходимых случаях. Это и понятно, так как вынесение частного определения всегда бывает связано с дополнительной затратой сил и времени и без того перегруженных судебных работников. Более того, порой вынесение частного определения либо на­правление представления (на основе обобщения прак­тики рассмотрения определенной категории дел) чрева­то возможностью создания конфликтных ситуаций с местными партийными и советскими органами либо ины­ми «высокими» инстанциями. Вынесение частного опре­деления в подобной ситуации по существу является ак­том высокого гражданского мужества. К сожалению, предъявление такого рода требований к судьям, кото­рые по существу полностью зависимы от местных пар­тийных, а во многом и советских органов, в современ­ных условиях было бы чрезмерным и нереальным. По­этому суды порой вынуждены отказываться от общест­венно-политической оценки установленных ими фактов, ограничиваясь исключительно правовой, да и то не вполне правильной их оценкой. Попытаемся проиллюст­рировать это на одной, достаточно характерной катего­рии дел.

Прокурор Калачевского района Волгоградской обла­сти в интересах совхоза «Крепь» обратился с иском к чабанам колхоза К-ой Д. У., К-ой К. А. и старшему ча­бану К-ву О. У. о взыскании 1638 руб. 10 коп., состав­ляющих ущерб от гибели 77 овец. В обоснование иско­вых требований прокурор указал, что ответчики нару­шили режим кормления и поения животных, в резуль­тате чего в декабре 1986 — январе 1987 гг. пало ука­занное количество скота.

Ответчики иска не признали и пояснили, что гибель животных действительно произошла от их истощения, но вызвано оно недостатком кормов и отсутствием во­допоя. В частности, кормами бригада была обеспечена лишь на треть от их расчетной потребности, а подвоз кормов и воды осуществлялся крайне нерегулярно. Обстоятельства, на которые ссылались ответчики, наш­ли полное подтверждение в судебном заседании. В су­дебном решении было записано, что «между истощением животных и их гибелью существует прямая причинная связь». Данный вывод в полной мере вытекает из тща­тельно проверенных в судебном заседании материалов

146

дела и с ним нельзя не согласиться. Казалось бы, после этого вывод суда должен быть однозначным — в иске к ответчикам отказать в связи с отсутствием их вины в падеже скота и отсутствием причинной связи между действиями ответчиков и падежом скота. Но далее в фактически принятом решении следует совершенно не­ожиданный пассаж: «Однако учитывая, что ответчики являются материально ответственными лицами за вве­ренное им поголовье овец, суд считает, что они обязаны возместить ущерб частично. С учетом материального по­ложения ответчиков, а именно наличия на иждивении К-ых малолетних детей, незначительного количества скота в личном хозяйстве, суд полагает возможным на основании ст. 123 КЗоТ РСФСР снизить размер ущер­ба». Решением суда с К-ва О. У. было взыскано в поль­зу совхоза 99 руб. 54 коп., с каждого из двух других ответчиков — по 86 руб. 56 коп., а в остальной части иска отказано.

Интерес представляют и другие, близкие по своему

характеру дела, рассмотренные в том же народном су­

де. Так, Магомед В. работал старшим чабаном совхоза

«Крепь», а члены его семьи — Марат, Мария и Му-

рад В. — чабанами. В одну из зимовок 47 голов овец

из вверенной им отары было зарезано волками. Стои­

мость причиненного совхозу ущерба составила 2417 руб.

По данному факту было возбуждено уголовное дело по

признакам ст. 172 УК РСФСР, предусматривающей от­

ветственность за .невыполнение или ненадлежащее вы­

полнение должностным лицом своих обязанностей вслед­

ствие небрежного или недобросовестного к ним отноше­

ния, причинившее существенный вред государственным

или общественным интересам либо охраняемым законом

правам и интересам граждан. Статья 172 УК РСФСР

включена в главу седьмую Кодекса, предусматриваю­

щую уголовную ответственность за должностные пре­

ступления. Другими словами, совершить такое преступ­

ление может не любой субъект, но лишь должностное

лицо. В соответствии с примечанием к ст. 170, откры­

вающей главу седьмую УК РСФСР, «под должност­

ными лицами в статьях настоящей главы понимаются

лица, постоянно или временно осуществляющие функ­

ции представителей власти, а также занимающие посто­

янно или временно в государственных или обществен­

ных учреждениях, организациях или на предприятиях

должности, связанные с выполнением организационно-

10*          147

распорядительных или административно-хозяйственных обязанностей, или выполняющие такие обязанности в указанных учреждениях, организациях и на предприя­тиях по специальному полномочию». Совершенно оче­видно, что старший чабан В. не выполнял и не мог вы­полнять каких-либо организационно-распорядительных или административно-хозяйственных обязанностей и со­ответственно не мог быть по закону отнесен к категории должностных лиц. При наличии условий, сформулиро­ванных в законе, в принципе можно было бы ставить вопрос о привлечении членов чабанской бригады по ст. 100 УК РСФСР, предусматривающей уголовную от­ветственность за недобросовестное отношение лица, кото­рому поручена охрана государственного или обществен­ного имущества, к своим обязанностям, повлекшее рас­хищение, повреждение или гибель этого имущества в крупных размерах, при отсутствии признаков должност­ного преступления.

В гражданском деле по иску к семейной бригаде В. имеется копия постановления о прекращении уголовно­го дела в отношении остальных членов его семьи. По приговору суда Магомед В., не являвшийся должност­ным лицом, был признан виновным в преступлении, предусмотренном ст. 172 УК РСФСР (преступная ха­латность), и ему было определено наказание в виде трех месяцев исправительных работ по месту работы с удержанием 20% заработка в доход государства. Ос­тальные же члены семейной бригады от уголовной от­ветственности постановлением следователя милиции «великодушно» были освобождены с передачей мате­риалов в товарищеский суд -совхоза «Крепь».

Оба названных документа с профессиональной точ­ки зрения какой-либо критики не выдерживают, В «Комментарии к Уголовному кодексу РСФСР», являю­щемуся настольной книгой каждого практического ра­ботника, в соответствии со смыслом закона разъясня­ются следующие элементарные положения. Должностные преступления отличаются от иных преступных посягательств рядом специфических признаков. Они не­пременно совершаются специальным субъектом — долж­ностным лицом, использующим в преступных целях свое должностное положение. Объектом преступного пося­гательства здесь, как правило, является правильная деятельность или функционирование, а также престиж советского государственного или общественного аппара-

148

та. Причем под государственным аппаратом имеется в виду механизм социалистического государства, охваты­вающий органы государственной власти и государствен­ного управления, осуществляющие исполнительно-рас­порядительные функции1. Что же касается понятия дол­жностного лица, то, как указывалось выше, оно специ­ально сформулировано в примечании к ст. 170 УК РСФСР. Риторические вопросы о том, можно ли стар­шего чабана отнести к должностным лицам государст­венного аппарата, а осуществляемые им функции — к организационно-распорядительным или административ­но-хозяйственным — повисают в воздухе. По конкрет­ному уголовному делу Верховный Суд РСФСР справед­ливо указал, что не могут быть субъектами должност­ных преступлений и рядовые рабочие и колхозники2. Впрочем, осужденный был не рядовым, а аж старшим чабаном! Однако осуществляемые им функции можно квалифицировать лишь в качестве производственно-профессиональных.

Как далее разъясняется в «Комментарии к Уголов­ному кодексу РСФСР», невыполнение должностным лицом своих обязанностей представляет собой несовер­шение действий, входящих в круг должностных обязан­ностей виновного, непринятие мер, которые оно должно было по долгу службы принимать. А под ненадлежа­щим выполнением обязанностей предлагается понимать нечеткое, нерадивое, формальное либо неполное их осу­ществление. При этом особо подчеркивается, что «лицо может отвечать за халатность только в тех случаях, когда у него имелась реальная возможность действо­вать надлежащим образом. Отсутствие такой реальной возможности, поставление лица в такие условия, при которых оно не в состоянии надлежаще осуществлять свои служебные обязанности, исключает ответственность за халатность... Возможность должным образом выпол­нять служебные обязанности складывается из ряда объективных и субъективных факторов. К объективным факторам относятся в первую очередь внешние условия, создание которых не зависит от данного лица. ...Выяв­ление любого из объективных или субъективных фак­торов, свидетельствующих  о  фактической  невозможно-

1              См.:  Комментарий  к  Уголовному  кодексу  РСФСР.  М.,   1984.

С. 349—350.

2              См.: Бюллетень Верховного Суда РСФСР. 1974. № 7. С. 7.

149

сти выполнения либо надлежащего исполнения обязан­ностей по службе, исключает ответственность за халат­ность»1.

В соответствии со ст. 303 УПК РСФСР при поста­новлении приговора, суд в совещательной комнате, в частности, разрешает следующие вопросы: 1) имело ли место деяние, в совершении которого обвиняется под­судимый; 2) содержит ли это деяние состав преступле­ния и каким именно уголовным законом оно предусмот­рено; 3) совершил ли это деяние подсудимый; 4) вино­вен ли подсудимый в совершении этого преступления, а также ряд других.

Порядок составления приговора определяется ст. ст. 312—317 УПК РСФСР. Там подчеркивается, что приговор должен быть составлен в ясных, понятных вы­ражениях и состоять из вводной, описательной и резо­лютивной частей. Приговор по делу Магомеда В-ва предельно лаконичен. По объему он занимает менее двух машинописных страниц. Приговор по существу никак не мотивирован. Суд не счел нужным обосновать возможность осуждения подсудимого за должностное преступление. Неясно, в чем именно выразились пре­ступные действия В., имеется ли его вина в том дейст­вии (бездействии), которое вменяется ему в вину, име­лась ли у него реальная возможность предотвратить нападение волков и т. д. В приговоре нет ссылки на ка­кие-либо нормативные акты, в том числе акты локаль­ного регулирования трудовых отношений в совхозе «Крепь» — положения, инструкции и т. д., из которых бы следовало, что В. преступно отнесся к исполнению своих служебных обязанностей.

Вместо этого в приговоре совершенно голословно утверждается, что подсудимый к исполнению своих обя­занностей относился недобросовестно, оставлял отару без присмотра в ночное время, не принимал должных мер к ее охране ночью. В результате волками было задрано 47 голов овец стоимостью 2417 руб. 42 коп.

На столь же «высоком» профессиональном уровне составлено и постановление о прекращении уголовного дела в отношении остальных членов семейной бригады — жены, сына и дочери подсудимого В-ва. Опять-таки голословно констатируется, что в результате недобросо­вестного отношения к охране поголовья овец со сторо-

ны членов бригады был причинен ущерб совхозу в ука­занной выше сумме. Далее следует «мотивировка»: «Однако, принимая во внимание тот факт, что В-ва Марат, В-ва Мария Магомедовна, В-ев Мурат Магоме­дович ранее не судимы, характеризуются с положитель­ной стороны, все они являются членами одной семьи, кроме того, В-ва Марат является матерью 12 детей, а потому к ним могут быть применены меры обществен­ного воздействия».

Вышеприведенные «шедевры» юридической мысли заставляют задуматься над вопросом, являются ли они исключительно плодами правового невежества либо причины, приведшие к вынесению неправосудного при­говора и незаконного постановления о прекращении уго­ловного дела с передачей материалов в товарищеский суд (ст. 51 УК РСФСР, ст. 7 УПК РСФСР) более сложны? Есть основания полагать, что второй вывод в большей степени соответствует действительности. В самом деле, одним из оснований для полной матери­альной ответственности рабочих и служащих является причинение ущерба действиями работника, содержащи­ми признаки деяний, преследуемых в уголовном поряд­ке (п. 1 ст. 121 КЗоТ). Названная норма разъясняется в п. 11 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 23 сентября 1977 г. «О применении судами законо­дательства, регулирующего материальную ответствен­ность рабочих и служащих за ущерб, причиненный пред­приятию, учреждению, организации». В частности, там сказано, что материальная ответственность в полном размере ущерба возлагается и в тех случаях, когда ущерб причинен действиями работника, содержащими признаки деяний, преследуемых в уголовном порядке, но он был освобожден от уголовной ответственности в связи с прекращением уголовного дела с передачей ма-' териалов в товарищеский суд1. В связи с этим без пре­увеличения можно сказать, что возбуждение уголовного дела в данном случае явилось важным этапом на пути привлечения рядовых работников к полной материаль­ной ответственности за чужие грехи. Действительные обстоятельства дела и нюансы его уголовно-правовой перспективы в данном случае всерьез никого не инте­ресовали. Задача была задана заранее. Тем или иным

150

Комментарий к Уголовному кодексу РСФСР. С. 361.

1 Сборник   постановлений   Пленума   Верховного     Суда     СССР 1924—1986. С. 278.

151

способом — приговором суда, вступившим в законную силу, либо постановлением следственных органов о пре­кращении уголовного дела по ^реабилитирующим ос­нованиям нужно было дать возможность для постановки вопроса о полной материальной ответственности пресло­вутых «стрелочников». В этом случае была бы прикры­та бездеятельность руководителей совхоза, а в конеч­ном итоге — партийных и советских руководителей со­ответствующего региона.

Получив уголовное дело в отношении Мурада В. с утвержденным прокурором обвинительным заключени­ем, Калачевский районный народный суд Волгоград­ской области также пошел по заранее заданному пути. Он вынес приговор заведомо невиновному. Правда, суд позволил себе до известной степени проявить «мило­сердие». Определяя меру наказания подсудимому, он, в полном противоречии с выводом о том, что В. имел реальную возможность и должен был предотвратить гибель овец, записал, что в бригаде не было создано необходимых условий для работы. Одновременно суд «учел» материальное положение и личность подсуди­мого, имеющего на иждивении десять малолетных де­тей. По указанным причинам мера наказания «преступ­нику» была определена в виде исправительных работ. Вопрос же, ради которого собственно и проводился след­ственный и судебный фарс, до времени был оставлен судом без рассмотрения. Его надлежало разрешить в порядке гражданского судопроизводства с привлечени­ем в качестве соответчиков других членов семейной бригады В.

Настал черед разрешения и его. Рассматривалось дело в ином составе суда и несколько более объектив­но. В частности, суд допросил довольно большое коли­чество свидетелей — работников совхоза «Крепь», в том числе управляющего совхозом, главного ветеринарного врача и зоотехника. Все они единодушно показали, что совхоз не создал надлежащих условий для охраны жи­вотных и предотвращения нападения на них волков. Вверенная бригаде отара овец располагалась в 300 м от домика чабанов. Зимняя кошара от старости разва­лилась, в связи с чем отару некуда было загонять на ночь. Отсутствовало и помещение для дежурства чаба­нов в зимнее время, не было электрического освеще­ния. Администрация совхоза не обеспечила чабанов оружием  и  теплой  одеждой.  Добросовестно  выполняя

152

свои обязанности, чабаны по нескольку раз за ночь под­ходили к овцам, но дежурить всю ночь у отары у них ни малейшей возможности не было. Вследствие особен­ностей рельефа местности (пересеченная балками степь) волки могли свободно наблюдать за отарой и переме­щающимися возле нее людьми, выбирая время для на­падения на овец в отсутствие чабанов. Магомед В. ха­рактеризовался всеми свидетелями как человек исклю­чительно добросовестный, действия которого, а также других членов бригады во многом предотвратили полное уничтожение отары.

Все вышеуказанные обстоятельства нашли отраже­ние в судебном решении. Кроме того, суд исследовал семейное положение Магомеда В. и Марат В., являю­щихся родителями 12 детей, из которых 10 несовершен­нолетние. Что же касается материального положения ответчиков, то катастрофичность его, кроме многодет­ности, была обусловлена также и тем обстоятельством, что с них было присуждено в пользу совхоза 2098 руб. по предыдущему судебному решению, по которому к моменту рассмотрения дела они не расплатились.

Как должен был поступить суд, столкнувшись с по­добного рода обстоятельствами дела? С одной сторо­ны, полнейшая невиновность ответчиков в причинении вреда истцу, добросовестнейшее и, более того, — самоот­верженное исполнение ими своих служебных обязанно­стей, а также их бедственное материальное положение. С другой стороны, наличие вступившего в законную си­лу приговора суда в отношении Магомеда В., а также постановления следственных органов о прекращении уголовного дела в отношении других членов семейной бригады по нереабилитирующим основаниям. Причем в соответствии с ч. 3 ст. 55 ГПК РСФСР вступивший в законную силу приговор суда по уголовному делу обя­зателен для суда, рассматривающего дело о граждан­ско-правовых последствиях действий лица, в отношении которого состоялся приговор, лишь по вопросу, имели ли место эти действия и совершены ли они данным лицом.

И в данном случае суд пошел на компромисс, при­чем не самого лучшего свойства. В решении суда, в частности, было записано следующее: «Как установле­но материалами уголовного дела и при рассмотрении в суде .гражданского дела, для работы чабанской бригады не было; создано нормальных условий для обес-

153

печения сохранности отары от волков в ночное время. Отара овец находилась в степи недалеко от оврагов, балок и лесополосы. Зимней кошары для овец не было. ...Отару на ночь загнать было некуда. Отсутствовало и помещение для дежурства чабанов в ночное время, а также электрическое освещение. Всю зимнюю ночь простоять у отары чабаны возможности не имели. По­этому суд считает, что ущерб на ответчиков надлежит возложить с учетом их тяжелых условий работы, а так­же тяжелого семейного положения. ... Поэтому суд счи­тает, что ущерб на них можно возложить не более чем 1000 руб., т. е. по 250 руб. с каждого» (!?). Приведен­ное судебное решение является незаконным и несправед­ливым. Добросовестный и самоотверженный труд на благо общества был «вознагражден» необоснованным привлечением к материальной ответственности.

Приведенные дела, к сожалению, являются обыч­ными в нашей правовой действительности. Причем имен­но таким образом разрешаются дела о материальной ответственности работников за недостачу скота в тече­ние многих лет. Например, в газете «Правда» в 1976 го­ду был опубликован материал «После пурги». В нем шла речь о самоотверженных действиях двух скотников совхоза «Покровский» Ленинского района все той же Волгоградской области — Храпова и Мироненко. Без какого-либо помещения в этом совхозе содержался гурт скота в количестве свыше 300 голов. Ураганной силы ветер рассеял животных по степи. Прилагая буквально нечеловеческие усилия, в течение 19 дней и ночей Хра­пов и Мироненко разыскивали животных по степи. И разыскали их почти всех, за исключением 7 голов. И опять вместо поощрения — наказание. Прокурор рай­она предъявил к ним иск о взыскании стоимости уте­рянного скота весом 3903 кг из расчета средней упи­танности. Народный суд «великодушно» ограничился взысканием «лишь» 2400 руб., сославшись на «необыч­ные условия», в которые были поставлены ответчики. Протестуя против «несправедливого отношения к чест­ному труженику», авторы статьи пишут: «Думается, взыскать стоимость потерянного скота необходимо. Взыскать с настоящих виновников, а не валить все на двух пастухов-скотников, поставленных в «необычные условия». И особо следует взыскать за нравственный ущерб, который нанесен коллективу, за пренебрежи­тельное, бесцеремонное отношение к работникам. Чело-

154

век всегда должен чувствовать, что его имя, честь, до­стоинство под надежной защитой, что благожелатель­ность и уважение к нему—закон»1. К сожалению, эти справедливые слова и до сегодняшнего дня зачастую остаются не более чем благими пожеланиями.

Рассматривая дела по искам к чабанам и иным ря­довым работникам о возмещении вреда', народные суды, как правило, пытаются находить какие-то компромиссы и освобождать их от полной материальной ответствен­ности. Однако такая практика не всегда находит под­держку в вышестоящих судах. В данном случае харак­терно следующее дело. При рассмотрении иска совхоза «Голубинский» к чабанам У-ву С. С, У-ву А. С, И. и А. о взыскании 427 руб. 20 коп., составляющих стои­мость 12 овец, уничтоженных волками, Калачевский районный народный суд иск удовлетворил частично, взыскав в пользу совхоза лишь по 20 руб. с каждого из ответчиков, а всего 80 руб. На вступившее в законную силу решение прокурором Волгоградской области был принесен протест в президиум Волгоградского област­ного суда. Протест был удовлетворен со ссылкой на допущенные судом некоторые процессуальные наруше­ния, а также вынесение судебного решения в противоре­чии с постановлением Совета Министров СССР от 17 февраля 1954 г. «О материальной ответственности лиц, виновных в гибели или хищении скота, принадлежаще­го колхозам и совхозам», требующего возмещения ущерба за счет виновных в полном объеме. При этом, однако, не было учтено, что по смыслу названного по­становления Совета Министров СССР, а также иных нормативных актов, в том числе обладающих большей юридической силой, речь должна идти о полном возме­щении материального ущерба за счет его подлинных виновников, чего нельзя было сказать по настоящему делу.

К величайшему сожалению, громадный падеж ско­та, обусловленный бескормицей, никудышней организа­цией труда и подобного рода обстоятельствами, харак­терен для многих регионов нашей страны. Одновремен­но очень четко прослеживается тенденция возложить ответственность за ущерб на зачастую ни в чем не по­винных рядовых тружеников. В данном отношении труд-

1 Иванов   Г.,   Новоплянский   Д.   После   пурги//Правда. 1976. 13 сент.

155

но удержаться от соблазна привести большую цитату из статьи, опубликованной в газете «Советская Россия» и посвященной неблаговидным делам руководителей совхоза имени Ленина Наримановского р-на Астрахан­ской области. «Пылают в степи костры, превращая в черный пепел то, что недавно бегало и блеяло... Зачем же, облив бензином, сжигали в колхозе маток и ягнят? Оказывается, таким вот варварским способом здесь стремились скрыть истинные причины падежа овец. А причины — в плохой организации производства, не­своевременном подвозе кормов, слабой работе зоовете­ринарных служб. ... А чтобы при этом быть «на уров­не», за весь падеж старались взыскивать с чабанов». Далее в статье приводятся примеры, когда в июне 1988 г. со старшего чабана Рхаутханова «было взыска­но 500 рублей, а в июле — удержаны зарплата и от­пускные. И это после того, как он несколько месяцев умолял: привезите комбикорм, витаминную муку, соль— нечем поддержать ослабевших животных. В подобном же положении оказались чабаны А. Дугушев, Б. Маго­медов, X. Абдумуслимов. Пополняя таким образом кол­хозную кассу, здешние руководители ходили в передо­виках, бодро докладывали «наверх» об успехах...» Ста­тья завершается излишне оптимистическим утвержде­нием о том, что «дело было взято на контроль област­ной прокуратурой»1. Автор статьи не указывает, в ка­ком порядке возмещение ущерба, причиненного бесхо­зяйственностью руководителей колхоза, было возложе­но на честных рядовых тружеников. Судя по утверж­дению, что зарплата и отпускные удерживались с «ви­новных» полностью, вероятно, речь идет о «правовой самодеятельности» администрации.

Еще более жуткая информация была дана той же газетой по Калмыцкой АССР — самом крупном овце­водческом регионе европейской части РСФСР. События, которые там имели место во время зимовок 1985— 1987 гг., корреспондентом газеты были квалифицирова­ны в качестве «хозяйственной драмы»2. А предшество­вало ей следующее. В условиях культивировавшейся в

1              См.: Москаленков  Б.  Награда за ... поражение//Сов. Рос­

сия. 1988. 15 окт.

2              См.: Вольнов В. Авралы и авантюры. Извлечены ли необ­

ходимые уроки из хозяйственной драмы в Калмыкии//Сов. Россия.

1988. 10 июня.

356

стране рапортомании и гигантомании в Калмыкии ро­дился лозунг: «Даешь миллионное поголовье!», а за ним еще более громкий: «Даешь двухмиллионное!». И, дей­ствительно, только в общественном секторе АССР чис­ло овец к 1985 году превысило три с половиной мил­лиона голов. В то же время прочной кормовой ^базы не было. Из-за непомерной нагрузки во многих районах практически были уничтожены естественные пастбища скота. Предлагавшиеся специалистами превентивные меры по спасению поголовья — обмен в соседних обла­стях части молодняка на корма, направление техники на заготовку соломы в Ставропольский край и др. — руко­водством обкома КПСС были отвергнуты. По причине бескормицы начался массовый падеж скота. Из-за па­дежа автоматически начал «гореть» план по сдаче шер­сти. С целью «поправки дела» партийными руководи­телями автономной республики было принято чудовищ­ное решение. В канун зимы десятками тысяч стали стричь овец и ягнят. Голых ягнят пытались сдавать на мясокомбинат, причем половина из них дохла по пути от холода. Всего, по данным газеты, в зимовку 1985 го­да погибло около полумиллиона овец. Кроме того, с делью фальсификации истинного положения дел со сдачей шерсти обком КПСС дал ряд противозаконных указаний — скупать шерсть у жителей соседних обла­стей и оформлять ее как закупленную в республике, состригать шерсть со старых овчин и др. Сокрытие ис­тинного положения дел требовало заключения фиктив­ных договоров, выписки липовых квитанций, проведе­ния всех расчетов за наличные деньги. Только на этой авантюрной операции государство потеряло, как мини­мум, миллион рублей.

Бескормица, холода, а главное — безграмотные и преступные указания руководителей Калмыцкого обко­ма КПСС сделали свое дело. В конечном итоге в 1986 году АССР дала больше, чем было запланирова­но: шерсти — на 20%, овчины — на 45%, баранины — на 50%. Местные газеты немедленно запестрели «побед­ными» реляциями с непременным подсчетом «лишних» шерстяных костюмов, свитеров, дубленок, сапожек, шашлыков.

Когда же выяснилась истинная картина впечатляю­щих «успехов в социалистическом соревновании», встал вопрос о возмещении причиненных убытков. С кого их взыскать, вопрос не возникал. Схема была давно отра-

157

ботана. Обкомом КПСС секретарям райкомов была дана директива — либо восстановить павшее поголовье натурой, за счет овец, находящихся в личной собствен­ности граждан, либо компенсировать убытки деньгами. На места были направлены мощные бригады работни­ков прокуратуры и милиции. Угрожая возбуждением уголовных дел, они заставляли чабанов подписываться под заранее подготовленными документами с уже про­ставленными суммами «добровольного» возмещения убытков. За счет зарплаты чабанов только внесудеб­ным путем было взыскано около 5 миллионов рублей. Остальной ущерб предстояло взыскать в судебном по­рядке.

Масштабы хозяйственной драмы оказались таковы, что партийному руководству республики пришлось нес­колько отступить от установившейся схемы игры и, кро­ме рядовых чабанов, принести в жертву фигуры и по­крупнее. За полтора года над малонаселенной Калмы­кией, как пишет корреспондент, «пронесся настоящий «судейский тайфун». Имелся в виду шквал уголовных дел, возбужденных, в частности, по признакам ст. 1521 УК РСФСР (приписки и умышленное искажение отчет­ности). «Тайфун» пронесся «двумя ударными волнами-Первая ... снесла с постов несколько десятков руково­дителей хозяйств ... Вторая волна обрушилась на це­лую шеренгу первых секретарей райкомов, председате­лей райисполкомов, руководителей РАПО. Однако по существу опять-таки речь шла о том, чтобы любой ценой уберечь от ответственности действительных виновников трагедии. Уму непостижимо, но ни один работник об­кома партии не понес должного наказания за свои без­грамотные и по сути преступные указания и директи­вы»1.

Как указывалось выше, в орбиту «хозяйственной дра­мы» оказались втянутыми правоохранительные органы автономии — милиция, прокуратура, суд. Они сыграли в этой драме не первую, но далеко и не самую послед­нюю и невинную роль. Например, прокуратура возбу­дила уголовное дело в отношении директора совхоза «Улан-Хееч» Литовкина. Он был арестован. После почти трехмесячного предварительного заключения Ли-товкину было предъявлено обвинение в хищении соц-собственности,  служебном  подлоге,  умышленном  иска-

В о л ь н о в В. Указ. статья.

жении  государственной  отчетности  и  злоупотреблении служебным  положением в корыстных целях.  При рас­смотрении   дела   в   суде  выяснилась   полная   несостоя­тельность по крайней мере трех из предъявленных об­винений.   Что  же  касается  обвинения    в  приписках  в государственной отчетности, то и оно оказалось весьма сомнительным. В уголовном деле имелся первый вари­ант   статистического  отчета,   в   котором   состояние  дел в хозяйстве было отражено верно. Суд проявил «дели­катность»  и не стал выяснять,  как,  по какой  причине и в каких условиях директор совхоза пошел на подлог, какую цель преследовал?  В Комментарии к Уголовно­му кодексу  РСФСР  подчеркивается,  что  преступление, предусмотренное ст.  1521 УК,   «совершается   с   прямым умыслом:   представляя  заведомо  искаженные  сведения о  выполнении  плановых  заданий,    должностное    лицо сознает, что дезинформирует государство, и желает это­го»1. Между тем, как явствовало из объяснений подсу­димого, фальсифицированный отчет был  направлен им в соответствующие органы под давлением первого сек­ретаря  РК КПСС  Сангаджиева.   В  качестве типичных мотивов   преступления,   предусмотренного   ст.   1521   УК РСФСР,   «Комментарий»   также   называет   «карьеризм/ желание обманным  путем  выйти в число передовиков, корыстные побуждения и др.»2.   Такого рода мотивов в действиях Литовкина не было. Но все это суд не инте­ресовало.   Вынесенный  ему обвинительный  приговор  в значительной   степени   являлся    как  бы   вынужденным реверансом местного суда в сторону местной прокура­туры.  Как отмечает  автор  статьи  в  «Советской    Рос­сии»,   «процесс  Литовкина»  это  не  случайный  брак в работе местной прокуратуры»3. Мы бы добавили к это­му, что брак не являлся случайным и в работе суда. Напрямую  зависимый  от  местных  партийных  органов суд просто не мог вынести в полной мере правосудного приговора. Как нередко бывает в подобных ситуациях, он начал искать компромиссы, более или менее прием­лемые  для  всех  заинтересованных лиц.   В  результате Литовкин был признан виновным лишь по ст. 1521 УК РСФСР и ему было назначено наказание в виде услов­ного лишения свободы сроком на два года.

1              Комментарий  к Уголовному кодексу  РСФСР.  С.  303.

2              Там же.

3              Вольнов В. Авралы и авантюры...

158

159

Разгром  опытных  руководящих    кадров    сельского хозяйства,  осуществленный руками  прокуратуры  и  су­да, дорого обошелся хозяйству автономной республики. Падеж овец резко увеличился, дав рост по отдельным хозяйствам    до   10 раз.    В целом    же по  Калмыцкой АССР падеж в 1987 г. составил 600 тыс. голов, по срав­нению с 500 тыс. голов в 1986 году1. И опять, конечно же,  возбуждались,   расследовались  и   рассматривались судами уголовные дела, предъявлялись и рассматрива­лись гражданские иски о возмещении вреда, причинен­ного падежом скота. Связанный по рукам и ногам, пол­ностью зависимый  от  местных партийных и советских органов суд не мог рассматривать их вполне бесприст­растно. Впрочем, этот вывод в равной мере относится и  к любой  иной  категории  гражданских и уголовных дел,  по которым в той или иной форме суд получает указания, пожелания или намеки на желательный ха­рактер  разрешения  дела  от  власть  предержащих.  Но даже при этих условиях, работая более чем в сложной обстановке, суд, функционирующий в характерной для него демократической процессуальной форме, как пра­вило, пытался  находить компромиссы для того, чтобы выносимые им постановления хоть в какой-то мере от­вечали требованиям законности и справедливости. При­менительно к уголовным делам речь шла об исключе­нии в отношении подсудимых отдельных из числа вме­няемых  им  эпизодов    и  составов    преступлений.     По гражданским  делам  суд  нередко  старался,  исходя  из обстоятельств  дела,   снизить  размер    взыскиваемых  с рядовых тружеников   убытков,   порой  ограничиваясь  в данном  отношении  скорее    символическими    суммами. Большего от суда,  работающего  в современных усло­виях   развития   нашего   общества,   ожидать   трудно,   а точнее—невозможно. Суд не может быть иным, неже­ли общество, которое его породило и которое он обслу­живает.  Но даже эти явно урезанные «правосудие» и «справедливость» намного лучше по существу полного беззакония и несправедливости, которыми чревато раз­решение важных правовых вопросов в административ­ном порядке.

Верная правовая оценка обстоятельств вышеизло­женных дел должна была привести к однозначному выводу.о необходимости отказа    в исках    полностью.

1 Вольнов В. Авралы и авантюры...

А если бы суд попробовал дать еще и общественно-политическую оценку обстоятельств дел, он должен был бы выносить частные определения по фактам безобраз­ного отношения к государственной собственности, бес­хозяйственности и очковтирательства. Но кому адресо­вать эти частные определения либо представления, яв­ляющиеся результатом обобщения ряда такого рода дел? Ежегодно только Калачевский районный народный суд Волгоградской области рассматривает до 50 дел о возмещении вреда, причиненного падежом скота, при­чем примерно 90% их разрешается аналогичным обра­зом. По самым грубым подсчетам во всех сельских рай­онных народных судах страны за год рассматривается не менее нескольких десятков тысяч подобных дел.^ Не нужно быть специалистом в области сельского хозяйст­ва или экономистом, чтобы прийти к элементарному выводу: отправить скот на зимовку, обеспечив его явно недостаточным количеством кормов, не имея помещений для зимовки, не создав надлежащих условий труда скотников и иных работников, — значит заведомо об­речь скот на массовый падеж.

В ст. 225 ГПК среди адресатов частного определе­ния называются «соответствующие предприятия, учреж­дения, организации, должностные лица и трудовые кол­лективы». Применительно к обстоятельствам дел о воз­мещении вреда, причиненного падежом скота, вряд ли есть смысл направлять частные определения либо представления администрации совхозов или колхозов, а также местным советским либо сельскохозяйственным органам. Они и без того в курсе событий. То же самое относится и к местным партийным органам. Кстати, в адрес партийных органов выносить частные определе­ния и не принято. Направление же частных определений (представлений) в еще более высокие инстанции вряд ли соответствовало бы содержанию ст. 225 ГПК, сло­жившейся судебной практике и реальному положению суда в современном обществе. Еще один вариант — направление представлений в Отдел юстиции с прось­бой проинформировать о реальном положении дел со­ответствующий обком КПСС. Теоретически подобное реальн©, но с точки зрения карьеры судьи это, по су­ществу, было бы равносильно самоубийству.

В цепочке беспринципности: администрация совхозов и колхозов — местные партийные и советские органы — прокуратура — суд,  позицию  последнего    нужно приз-

160

И Заказ 5107

161

нать, если быть реалистом, наименее упречной. Суд, и в какой-то степени не без успеха, попытался совместить несовместимое. В ряде случаев он достаточно верно ус­танавливал обстоятельства дела и до известной степени правильно применял закон, отказывая в значительной части заявленного иска. В то же время суд был вынуж­ден принять навязанные ему правила игры и не давал принципиальной общественно-политической оценки об­стоятельств дела, действий администрации совхоза или колхоза (за которой незримо стояли «курирующие» ее советские и партийные органы), а также прокуратуры. Подобную принципиальную оценку смог бы дать лишь такой суд, который полностью независим от каких бы то ни было местных влияний. В частности, для этого совершенно необходимо, чтобы КПСС реально заняла то место, которое ей должно принадлежать в демокра­тическом обществе. Только в этих условиях суд сможет во всех случаях и без какой-либо оглядки давать вер­ную правовую и общественно-политическую оценку ус­тановленным им обстоятельствам дела.

В современных условиях жизни нашего общества роль общественно-политической оценки обстоятельств судебных дел существенно повышается. Решительного пересмотра требуют многие десятилетиями устоявшиеся догмы, мешавшие гармоничному развитию страны. В та­кой ситуации право не может угнаться за стремитель­ным развитием политики и экономики. Соответственно уровень юридического мышления отстает от бурно про­текающих общественных процессов. При этом, вслед­ствие неправильной общественно-политической оценки обстоятельств дела, гражданские правонарушения порой рассматриваются в качестве преступных деяний. В дан­ном отношении относительно типичным является прив­лечение к уголовной ответственности должностного лица за якобы злоупотребление служебным положением, вы­разившееся в недоплате денежной суммы за ремонт квартиры, который производился в ведомственном доме с разрешения руководителя ведомства1. В другом случае супруги необоснованно были признаны виновными в хи­щении государственного имущества путем мошенниче­ства, причинившего крупный ущерб. В действительно­сти же,  в связи со страховым  случаем, они  написали

1 См.: Бюллетень Верховного Суда СССР. 1987. № 2. С. 18—19.

162

заявление в инспекцию Госстраха, где высказали свое личное мнение о размере причиненного им ущерба1.

Характерен и тезис, под которым было опубликова­но еще одно дело подобного рода: «Купля-продажа гражданами ювелирных и иных бытовых изделий из драгоценных металлов не образует состава преступле­ния—нарушения правил о валютных операциях»2. В данном случае речь шла о привлечении к уголовной ответственности за совершение сделки купли-продажи золотой монеты, которая в семье продавца использова­лась в качестве украшения, а покупателем предназна­чалась для изготовления золотых коронок для зубов. Почва для различного рода недоразумений, нарушений законности, ошибок в практике следственных и судеб­ных органов здесь во многом была спровоцирована бла­годаря действию недавно отмененного и противореча­щего закону подзаконного нормативного акта. Имеется в виду Инструкция о порядке совершения между граж­данами сделок купли-продажи, обмена и дарения в це­лях коллекционирования единичных экземпляров мо­нет, являющихся валютной ценностью, утвержденная Министерством культуры СССР по согласованию с Ми­нистерством финансов СССР 20 сентября 1982 г.3. Ука­занная Инструкция фактически поставила нумизматов, а также иных граждан, являющихся собственниками единичных экземпляров монет из драгоценных метал­лов, вне закона. В частности, Инструкция разрешала коллекционировать монеты, представляющие валютную ценность, а проще говоря — содержащие драгоценные металлы, включая, скажем, полтинники 20-х годов, лишь после «обязательного предварительного уведомления органов культуры и получения от них специального раз­решения», А разрешение могло быть выдано только тем, чьи коллекции находятся на государственном уче­те. На учет же в свою очередь могли быть поставлены лишь коллекции, «имеющие значительную историческую или культурную ценность». «Получался заколдованный круг — у кого нет коллекции, тот не мог стать коллек­ционером»4.

1              См.: Бюллетень Верховного Суда СССР. 1987. № 2. С. 19—22.

2              Бюллетень  Верховного  Суда СССР.   1987.  № 4.  С.  37.

3              См.:   Бюллетень  нормативных   актов   министерств   и  ведомств

СССР. 1983. № 2. С. 33—35.

4              Карташова  И,  Законная валютная сделка//Сов. культура

1988. 16 апр.

И*           163

Еще более тяжелыми в плане социальных последст­вий допущенной следственной и судебной ошибки яв­ляются ситуации, когда в качестве преступления квали­фицируется безупречное в правовом и нравственном отношении поведение индивида либо, что еще хуже, в качестве преступления рассматривается общественно-полезная деятельность. Приведем в данном отношении два дела из практики Верховного Суда СССР.

Приговором Алма-Атинского областного суда по со­ответствующим статьям УК Казахской ССР по сово­купности преступлений (покушение на хищение общест­венного имущества в особо крупных размерах, злоупот­ребление служебным положением, служебный подлог и незаконное распоряжение землей) Жандыбаев был осужден к 13 годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии усиленного режима с конфискацией имущества. По приговору того же суда виновным в вы­шеперечисленных преступлениях (за исключением не­законного распоряжения землей) был признан и Бе-делбаев. Он был приговорен к 11 годам лишения сво­боды в исправительно-трудовой колонии усиленного ре­жима с конфискацией имущества. С осужденных в воз­мещение ущерба в порядке солидарной ответственности было взыскано 138 495 руб. в пользу колхоза «Луч Востока». Жандыбаев и Беделбаев были признаны ви­новными в том, что, работая первый — председателем, а второй — главным бухгалтером колхоза «Луч Восто­ка», по предварительному сговору совершили хищение колхозных денежных средств на сумму 140 440 руб., которые, несмотря на низкие производственные показа­тели хозяйства, были выплачены 1075 членам колхоза в виде премий за 1981 год, в том числе Жандыбаеву 421 руб., Беделбаеву—197 руб. Суд признал также, что Жандыбаев, злоупотребив служебным положением, нарушил право государственной собственности на зем­лю, продав в апреле 1982 года Казахскому обществу глухих пионерский лагерь колхоза «Дзержинец» вместе с земельным участком площадью 7 га за 1 052 632 руб., подписав заведомо подложный документ о якобы про­изведенных колхозом затратах в указанной сумме на строительство дороги, водопровода, линии электропере­дачи и другие работы, которые фактически не произво­дились. Из указанной суммы Жандыбаев пытался по­хитить 741,3 тыс. руб., которые были зачислены в фонд   материального   поощрения   колхозников   якобы

164

с целью   создания    резерва  для   их   последующего   хи­щения.

Рассматривая дело по протесту Генерального проку­рора СССР, Пленум Верховного Суда СССР пришел к выводу об отсутствии в действиях осужденных соста­ва преступления и необходимости прекращения произ­водства по делу. Как видно из материалов дела, хотя колхоз и закончил 1981 год с убытками, причиной чему было засушливое лето и другие обстоятельства, факти­чески колхозники работали добросовестно и добились успехов в отдельных отраслях хозяйства. С целью сти­мулирования добросовестных работников, а вовсе не исходя из корыстных побуждений, Жандыбаев внес на рассмотрение правления колхоза вопрос о выплате пре­мий за 1981 год. Предложение Жандыбаева, согласо­ванное с райсельхозуправлением, в соответствии с Ус­тавом колхоза было рассмотрено на собрании уполно­моченных, на котором присутствовал и секретарь рай­кома партии. На указанном собрании единодушно было принято решение о выплате колхозникам премии за 1981 г. в размере месячного заработка. После этого по распоряжению Жандыбаева и Беделбаева была состав­лена платежная ведомость с включением в нее фами­лий 1075 добросовестно работавших колхозников из 1500 членов колхоза. Дав правильную общественно-по­литическую и правовую оценку установленным судом фактам, Пленум Верховного Суда СССР пришел к вы­воду о том, что действия Жандыбаева и Беделбаева не были направлены на хищение общественных средств, а поэтому они не содержат состава преступления.

Материалами дела не подтверждена и вина Жанды­баева в покушении на хищение 741,3 тыс. руб., полу­ченных от продажи строений пионерского лагеря «Дзержинец», а также в незаконном распоряжении зем­лей. Фактически речь шла о передаче пионерлагеря Казахскому обществу глухих для совместного пользо­вания им и о возмещении произведенных колхозом за­трат на строительство лагеря. Таким образом, в качест­ве преступных деяний была расценена правомерная дея­тельность должностных лиц колхоза, не причинившая какого-либо вреда колхозу, колхозникам, государству или обществу. Пленум Верховного Суда СССР прекра­тил уголовное дело за отсутствием в действиях осуж­денных состава преступления1.

1 Бюллетень Верховного  Суда  СССР.   1987. № 6.  С.  8—11.

К величайшему сожалению, приведенное дело не яв­ляется уникальным, а ни за что ни про что отбывшие по нескольку лет наказания, лишенные не только свобо­ды, но и доброго имени, а также нажитого многолет­ним трудом имущества, Жандыбаев и Беделбаев явля­ются одними из многих и очень многих. В данном отно­шении весьма характерным является дело по обвине­нию Альби, также пересмотренное Пленумом Верхов­ного Суда СССР.

Альби, работавший главным агрономом в одном из совхозов Эстонской ССР, был осужден» по ч. 2 ст. 161 УК Эстонской ССР (злоупотребление должностным по­ложением, повлекшее тяжкие последствия) к лишению свободы условно с обязательным привлечением к труду. С него взыскано в пользу совхоза в возмещение ущерба, причиненного преступлением, 14 540 руб. Он был приз­нан виновным в том, что весной 1985 года, действуя вопреки интересам совхоза, заключил с бригадой из Закарпатской области договор на уборку камней с поля, предусмотрев в нем завышенные расценки оплаты это­го труда (по 2 руб. в час каждому), вследствие чего членам бригады была излишне выплачена вышеуказан­ная сумма.

Между тем вопрос о применении названных расце­нок был решен не единолично Альби, а производствен­ным совещанием с участием руководителей и главных специалистов совхоза, так как по существующим уста­ревшим расценкам (1,05 руб. за один кубометр кам­ней) совхоз не мог найти желающих выполнить такую работу (вес одного кубометра камней составляет нес­колько тонн). Оплата за уборку камней по 2 руб. в час соответствовала сложившейся ранее практике, в том числе и в других хозяйствах. В связи с особенностью природных условий республики уборка камней с полей является одним из факторов, способствующих повыше­нию урожайности и сохранению сельхозтехники. Оплата труда в указанных размерах была вызвана производст­венной необходимостью и предотвратила значительные убытки для совхоза. Таким образом, деятельность Аль­би не только не была общественно опасной, но объектив­но являлась общественно полезной. Если бы он не взял на себя смелость прибегнуть к такому хозяйственному решению, то, по расчетам специалистов, на пахоту, сев, ремонт сломанной техники и другие работы совхозу пришлось бы дополнительно потратить    109 тыс. руб.

165

Следовательно, потратив лишние 14,5 тыс. руб., Альби сберег совхозу в семь раз больше, а определенный следствием и судом ущерб являлся мифом1.

Однако расставание с мифами является вещью да­леко не простой. Прокуратурой СССР дважды вносился протест в Верховный Суд Эстонской ССР и оба раза был отклонен. Лишь Пленум Верховного Суда СССР, прийдя к выводу об отсутствии в действиях Альби сос­тава преступления, уголовное дело в отношении него прекратил2.

Историй, подобных тем, что были приведены выше, к сожалению, довольно много. В данной связи на стра­ницах газеты «Комсомольская правда» отмечалось, что в ее редакцию обращается с письмами немало руково­дителей, специалистов и рядовых рабочих, в которых ставится вопрос о необходимости экономической и пра­вовой реабилитации жертв периода «застоя». Согласно недавно ставшим открытыми данным судебной стати­стики, за пятилетку совершался миллион хозяйственных преступлений. Однако, наряду с действительными пре­ступниками, среди них немало и честных людей, не со­вершавших никакого преступления. Вся «вина» их за­ключалась в том, что они не могли ужиться с админи­стративно-командной системой и обусловленными ею методами хозяйствования. Экономическая реабилитация могла бы вернуть народному хозяйству тысячи дель­ных, квалифицированных специалистов.

Однако на практике экономическая и правовая реа­билитация несправедливо осужденных руководителей и специалистов идет с большим трудом, поскольку мно­гих чиновников, продолжающих работать в органах су­да и прокуратуры, «искалеченные... человеческие судь­бы... мало волнуют»3.

Выступая с отчетом о деятельности Верховного Су­да СССР на заседании Верховного Совета СССР 26 мая 1988 г., его тогдашний председатель констатировал, что «многие судебные ошибки, в частности по делам о долж­ностных и хозяйственных преступлениях, являлись свое­образным отражением, скажем, «перекосов» в экономи­ческой политике 70-х годов, то есть результатом излиш-

1              См.:   Гамаюнов   И.   Камни   преткновения//Лит.   газ.   1987.

11 нояб.

2              См.:  Бюллетень Верховного Суда СССР.  1987. № 5. С. 8—9.

3              Назайкин   А.   Из  «князей»   в грязь//Комс.   правда.   1989.

16 дек.

16?

ней централизации управления, неоправданно жесткой регламентации действий хозяйственных руководителей. Это нередко порождало формальные нарушения дейст­вующих инструкций, приказов. К сожалению, суды признавали такие нарушения достаточными для выне­сения обвинительного приговора»1. Допущенные же су­дами ошибки устраняются очень медленно, если устра­няются вообще. «Еще имеют место случаи, когда окон­чательное разрешение жалоба получает лишь при вто­ром и даже третьем обращении заинтересованных лиц в Верховный Суд СССР»2. Аналогичная картина и в нижестоящих судебных органах, а также прокуратуре.

Дело, очевидно, заключается в том, что правоохра­нительные органы и их должностные лица являются по­рождением своего общества и своего времени. Больное общество не может не иметь и больные правоохрани­тельные органы, в том числе суд. Болезни эти весьма разнообразны. В их числе и устаревшее консервативное мышление, которое не может не влиять на правовую и общественно-политическую оценку фактов при рассмот­рении и разрешении гражданских и уголовных дел. Не­даром же пересмотр незаконных и несправедливых су­дебных постановлений нередко требует значительного времени и идет с большим трудом. В особенности это касается случаев правовой и экономической реабилита­ции неправомерно осужденных должностных лиц, кото­рые во имя достижения общественно полезного резуль­тата в ряде случаев вынуждены были идти на формаль­ное нарушение подзаконных нормативных актов перио­да «застоя». Пересмотр такого рода судебных постанов­лений требует новой, неформальной оценки сложившей­ся ситуации.  А такие решения  принимаются  непросто.

Проявления старого догматического мышления у должностных лиц суда и прокуратуры могут проявлять­ся по-разному, но наличие его — объективная реаль­ность. Так, по вышеприведенному делу по обвинению Жандыбаева и Беделбаева в протесте Генерального про­курора СССР не ставился вопрос о его прекращении, но лишь о переквалификации действий осужденных по ст.   143 УК  Казахской  ССР   (злоупотребление служеб-

ным положением). Пленум Верховного Суда СССР, рассмотрев протест и материалы дела в полном объе­ме, пришел к правильному выводу о том, что оно вооб­ще должно быть прекращено за отсутствием состава преступления1. Однако, по свидетельству бывшего Пред­седателя Верховного Суда СССР, решение по данному делу было принято на Пленуме «не просто (не едино­гласно)». Из этого делается правильный вывод о том, что «новым мышлением нужно овладевать и судьям, у которых сохраняются стереотипы старых формальных оценок, основанных на нормативных актах, противоре­чащих Конституции»2.

Агроном Альби, сэкономивший своему совхозу без малого 100 тыс. руб., был незаконно осужден. Однако прекращая в отношении него дело за отсутствием сос­тава преступления, Пленум Верховного Суда СССР все-таки не удержался от того, чтобы не бросить в него «камень». В постановлении Пленума констатируется, что «как видно из материалов дела, Альби допустил служебный проступок, за который могло быть наложе­но дисциплинарное взыскание»3. Между тем, с точки зрения социальной справедливости, Альби заслуживал не наказания, а поощрения.

В течение долгих лет общественности и средствам массовой информации пришлось вести борьбу за по­смертную реабилитацию скончавшегося в тюрьме та­лантливого экономиста и блестящего организатора сель­скохозяйственного производства И. Н. Худенко и его незаконно осужденных соратников. «Он пытался соз­дать систему хозяйствования, которая позволила бы сберечь миллионы, а его обвинили в покушении на хи­щение государственных средств. Он организовывал сов­хозы без административно-управленческого персонала, а ему инкриминировали присвоение власти. Он упро­стил учет и отчетность настолько, что вся документация крупного хозяйства умещалась в портфеле, а его осу­дили за «подделку документов»...

Абсурдность приговора Алма-Атинского городского суда была очевидна с самого начала, но лишь спустя шестнадцать лет, 20 октября 1989 г., было прекращено уголовное дело в отношении И. Худенко и его товари-

1              Отчет о деятельности Верховного Суда СССР. Доклад Пред­

седателя Верховного Суда СССР депутата В. И. Теребилова//Бюл-

летень Верховного Суда СССР. 1988. № 4. С. 4.

2              Там же. С. 5.

168

1              См.: Бюллетень Верховного Суда СССР. 1987. № 6. С. 8—11.

2              Бюллетень Верховного Суда СССР.  1988. № 4. С. 4.

3              Бюллетень Верховного Суда СССР. 1987. № б. С. 9.

169

щей за отсутствием в их действиях состава преступле­ния»1.

Порой постановления судебных органов о пересмот­ре несправедливых приговоров носят ярко выраженный характер компромисса. К их числу, вне сомнения, мо­жет быть отнесено и известное «дело модельщиков», о котором неоднократно писала «Литературная газета»2. 4 августа 1981 г. Московским городским судом были осуждены к лишению свободы Толкачев, Батыкин, Смир­нов, Филаткин и Шакиров. Они были признаны винов­ными в частнопредпринимательской деятельности, хи­щении государственных денежных средств в особо круп­ных размерах, злоупотреблении служебным положени­ем, должностном подлоге, Постановлением от 4 декабря 1986 г. Пленум Верховного Суда СССР нашел осуж­дение названных лиц за хищение, злоупотребление служебным положением и должностной подлог необос­нованным. В то же время приговор в отношении осуж­дения этих лиц по ч. 1 ст. 153 УК РСФСР (частнопред­принимательская деятельность) к пяти годам лишения свободы каждого с конфискацией имущества был ос­тавлен без изменения. Очевидно, не последнюю роль здесь сыграло то обстоятельство, что к моменту отмены приговора все осужденные реально уже отбыли это на­казание.

Между тем представляется, что осуждение Толка­чева, Батыкина, Смирнова, Филаткина и Шакирова было основано на неверной правовой и общественно-политической оценке совершенных ими действий. Объек­тивно они выразились в том, что осужденные с согласия должностных лиц экспериментально-производственного предприятия № 1 (ЭПП-1) центрального совета Всерос­сийского общества спасания на водах РСФСР по дого­ворам с промышленными предприятиями наладили в мастерской выпуск деревянных моделей для литейного производства. Позднее договоры на изготовление дере­вянных моделей и щитов, применяемых в кондитерской промышленности, заключались от имени ряда колхозов Смоленской  области.  Фактически же работы  по  изго-

1              Макулбеков М. Жизнь после  жизни. Еще раз  о судьбе

идей   экономиста   и   хлебороба    Ивана   Худенко//Известия.    1989.

28 дек.

2              См.,  например:   Ваксберг А.   Кому это нужно?//Лит.  газ.

1987. 21 янв.

170

товлению моделей производились в мастерских ЭПП-1. Причем большая часть сумм за выполненные работы — до 75% в ЭПП-1 и 60% в колхозах, — зачислялась эти­ми организациями как прибыль от производственной деятельности. Оставшиеся деньги распределялись между модельщиками в виде заработной платы, общий размер которой согласовывался с должностными лицами ЭПП-1 и колхозов, от имени которых заключались договоры.

Все модели для литейного производства и другая продукция изготавливались осужденными в установ­ленный срок и с надлежащим качеством. Не предъяв­ляли заказчики претензий и по поводу стоимости изде­лий. К этому нужно добавить, что изготовляемые моде­ли и иная продукция являлись большим дефицитом и использование их во многом содействовало нормальной работе предприятий-заказчиков.

Авторы Комментария к Уголовному кодексу РСФСР отмечают, что «общественная опасность частнопредпри­нимательской деятельности состоит в том, что она на­рушает социалистические принципы организации пла­нирования и ведения народного хозяйства, оплаты труда рабочих и служащих. Занятие такой деятельностью приводит к нетрудовому обогащению различных «дель­цов», использующих в личных корыстных целях социа­листические формы производства и хозяйствования. Частное предпринимательство дискредитирует социали­стические принципы хозяйственной деятельности, воз­рождая и оживляя чуждые социалистическому общест­ву принципы частнособственнического производства и распределения.

Частнопредпринимательская деятельность наносит, следовательно,  ущерб  социалистической  экономике...»1.

Целесообразность сохранения в уголовном законода­тельстве такого состава преступления, как частнопред­принимательская деятельность, в изменившихся эконо­мических условиях, а также с учетом динамики и тен­денций развития советского законодательства, меняю­щихся идеологических установок и т. п., представляется довольно сомнительной. Если же говорить об обстоя­тельствах конкретного «дела модельщиков», то можно в полной уверенности сказать, что в наши дни оно воз­никнуть не могло. Деятельность осужденных не только не  принесла  какого-либо ущерба  развитию экономики

1 Комментарий к Уголовному кодексу РСФСР. М., 1984. С. 305.

171

государства, но, напротив, была экономически полезной. Осужденные не извлекали каких-либо «нетрудовых до­ходов», а получали относительно эквивалентное вознаг­раждение за свой высококвалифицированный и тяжелый труд. В соответствии с ныне действующим законода­тельством они могли бы, скажем, организовать коопе­ратив при ЭПП-1 и на законных основаниях получать не меньшее, а, может быть, даже более высокое вознаг­раждение за труд.

Пленум же Верховного Суда СССР пришел к выво­ду о том, что действия Толкачева, Батьжина, Шаки-рова, Смирнова и Филаткина были направлены на из­влечение частнопредпринимательской прибыли.

«Заручившись согласием должностных лиц ЭПП-1 и колхозов и действуя от имени этих организаций, осуж­денные использовали их как прикрытие своей частно­предпринимательской деятельности. Они самостоятельно подыскивали клиентов, определяли с ними объемы ра­бот, номенклатуру и стоимость изделий»1. Вот по су­ществу и вся аргументация законности и обоснованно­сти осуждения перечисленных лиц. Можно ли квалифи­цировать в качестве «извлечения частнопредпринима­тельской прибыли» получение оплаты результатов тру­да своих собственных мозолистых рук? Ведь в данном случае не было эксплуатации труда наемных работни­ков, каких-либо элементов спекулятивной деятельности и т. п. Если кто и получал от результатов труда модель­щиков высокую прибыль, причем прибыль без достаточ­ных оснований, то это ЭПП-1 и колхозы, от имени кото­рых заключались соответствующие договоры. Кстати, о привлечении к какой-либо ответственности их долж­ностных лиц и о судьбе неосновательно полученных эти­ми организациями сумм в постановлении Пленума речи не идет.

Разумеется, деятельность модельщиков была связа­на с определенными нарушениями действовавшего в тот момент законодательства. Ныне это законодательство во многом не соответствует духу нашего времени и про­водимой экономической реформе. Частично оно уже от­менено. Думается, что в «деле модельщиков» справед­ливость до конца не восторжествовала, чему способст­вовала не вполне верная правовая и общественно-поли­тическая оценка его обстоятельств.

Как мы попытались показать выше, установление истины и вынесение справедливых судебных постанов­лений по гражданским и уголовным делам возможно лишь при условии верной общественно-политической оценки фактов. Нарушение этого условия приводит к судебным ошибкам, поломанным судьбам людей, нару­шению интересов личности, государства и общества, попранию принципа социальной справедливости1.

1 См.,  например:   Фомин  В.  А  был  ли  суд?//Лит.  газ.   1988. 24 февр.

172

Бюллетень Верховного Суда СССР. 1987. № 2. С. 14.